(впоследствии был заподозрен в предательстве и убит) объединить разбросанные, мешающие друг другу части ни к чему не привели. Кроме того, сам Приклонский не считал для себя постоянной обязанностью выполнение директивных указаний центральной и крымской власти. Были недели, когда ни одного сообщения с границы ни Совнарком Тавриды, ни ЦИК, ни, наконец, военный штаб, находящийся в Севастополе, не получали.
Что делают немцы и гайдамаки, где они, каково состояние наших частей, были или нет столкновения с неприятелям – все это очень часто было покрыто мраком неизвестности. Говорить в таком положении о системе подготовки и обороны Крыма было нельзя. Части армии самовольно уходили на фронт и также самовольно возвращались обратно. Горсточки выдержанных организованных бойцов, способных на геройскую защиту, при общей неорганизованности были поставлены в такое положение, что в любой момент могли оказаться одинокими, обойденными неприятелем и проч.
Трагизм положения усугублялся еще тем, что внутри Крыма в городах, где должна была выковываться сила, способная заменить расхлябанные отряды, призвать к порядку зарвавшихся командиров, – было далеко не спокойно. Меньшевики, как об этом сказано выше, все внимание направляли на свержение власти Совета, тянули назад к демократическому буржуазному раю. В наступлении гайдамаков и немцев они видели свое спасенье. Флот, ослабленный к этому времени, тянул в сторону Украинской буржуазной рады.
Пользуясь затруднениями, меньшевики повели во всех городах агитацию с требованием перевыборов Советов. Профессиональные союзы, находившиеся в руках меньшевиков, саботировали указания Советов. Так, например, при сборе контрибуции и мобилизации буржуазии на рытье окопов профчиновники заявляли о том, что им неизвестно, кого нужно причислять к буржуазии.
В Севастополе меньшевикам удалось добиться перевыборов Совета. Демагогическими криками перед лицом надвигающейся опасности меньшевикам удалось еще раз обмануть рабочих Севастополя. Они при выборах получили большинство. Настроения к этому времени настолько накалились, что при открытии заседания Совета нового состава с галерки и балкона театра, где происходило заседание, на меньшевистских и эсеровских ораторов направлялись винтовки с требованием уйти с трибуны. Большевикам не удалось также вырвать у меньшевиков влияние во вновь организуемом Исполкоме. Отказавшись после бурных споров от вхождения в Исполком, большевики, по требованию революционной части матросов и рабочих, захватили здание Исполкома, арестовав члена Исполкома, находящегося там. На следующий день меньшевики объявили забастовку протеста; одновременно они выдвинули требование о вооружении рабочих в целях самоохраны. От кого охранять себя собирались меньшевики, понятно каждому, – не об охране интересов рабочих от надвигающихся полчищ немецкого империализма они думали, их целью было одно: укрепить свое влияние с помощью вооруженной, обманутой ими частью рабочих Севастополя. Забастовка кончилась тем, что большевики пошли на компромисс, назначив новые выборы в Совет.
Не успевший расцвести, Исполком, после захвата большевиками здания Исполкома, целый день заседал, обсуждая вопрос о том, нужно ли ему вооруженно выступать. Спровоцированная меньшевиками часть рабочих целый день ходила по улицам, не имея руководителей. Офицеры повылезали из нор и взялись было за организацию отрядов. Рассказывая об этом, один из меньшевиков говорил, что у него в этот момент было чувство разочарования от того, что они не умеют вести за собой массы, не умеют их организовывать, и опасение за то, что к ним примешиваются контрреволюционеры[143]. Наивные, они только теперь и далеко не все начинали понимать свою объективно антипролетарскую политику, свою предательскую роль и безусловную беспочвенность, иллюзорность надежд на истрепанное знамя буржуазного демократизма. Политическая слепота приводила их к тому, что они вне зависимости от условий и соотношения сил держались, как слепой стены, лозунга учредилки и парламента, они забыли даже то, что говорил еще в начале 20 века за 15 лет до них идеолог русского меньшевизма Плеханов, видимо, не нравилась им их же, правда весьма редко проявляемая, революционность[144].
Новые выборы в Совет обещали вновь большинство для меньшевиков и с.-p., но большевикам не удалось уже выступить в новый бой с соглашателями, – немцы были на пороге.
О «нравственном оздоровлении и просветлении народной души» немало беспокоились меньшевики и в Симферополе. Распуская невероятнейшие слухи о растратах комиссаров, тормозя работу по созданию Красной армии и используя ими же созданные продовольственные недочеты (см. в первой части этой главы об убийстве прод. комиссара), – меньшевики пытались и здесь добиться перевыборов Совета. Опыт Севастополя был симферопольцами учтен, и они, своевременно выступая перед массами, нейтрализовали влияние меньшевиков, и им не удалось создать открытого конфликта.
В Ялте организация большевиков, обсуждая выступление в Севастополе, пришла к выводу, что выступление это могло случиться только из-за некоторого отрыва от массовой работы большевиков, заваленных организационно-хозяйственной и военной работой[145]. Это безусловно правильный вывод, но обвинять большевиков в отрыве от массовой работы, признавши факт отрыва, нельзя потому, что организации молодые, неопытные в политической работе, выделили лучшие силы на ответственную руководящую работу и не могли справиться с массовой работой. Меньшевики же пользовались этим и у рабочих Крыма, не имеющих революционных традиций, имели успех.
В Феодосии меньшевики распространяли листовки с призывом выступить против действий советской власти. Некоторый успех имели они там у табачников.
Закрытая распоряжением Совета газета меньшевиков «Прибой», орган Крымского и Севастопольского Комитета, со 2 апреля начала вновь выходить в Севастополе. Вся деятельность меньшевиков сводилась к тому, чтобы отвлечь внимание масс от надвигающейся опасности. Вместо того чтобы звать рабочих на защиту завоеваний Октября, меньшевики елейно рассуждали о том, что двигаются на Крым не немцы, а украинская «демократия», которая спасет «демократию» крымскую, и что немцы не будут вмешиваться во внутреннюю жизнь края. Подогревая некоторое неверие в свои силы, упадочническое настроение в массах, меньшевики наносили удар за ударом в спину революции. В апреле 1918 г. войска под командой генерала Коша взяли Перекоп, двигаясь с другой стороны по линии железной дороги. Вскоре ими был взят Джанкой. Части Красной армии не выдержали напора технически и организационно превосходящего их противника и отступили по направлению к Феодосии и меньшей группы по направлению к Симферополю.
ЦИК и Совнарком Тавриды решили начать эвакуацию Симферополя в двух направлениях – на Керчь и Севастополь. В Севастополе предполагали задержаться и дать бой. Через Керчь намерены были эвакуироваться на Кубань для соединения с частями Красной армии.
До вступления немцев в Крым правительство пыталось задержать их продвижение переговорами, но не успела комиссия выехать для переговоров, как они были уже в Крыму. Центральное правительство в свою очередь назначило представителя для переговоров с немцами о судьбе Крыма.
Ничего не помогло, и 22 апреля началась эвакуация Симферополя. Севастополь был в таком положении, что надеяться на сколько-нибудь чувствительный отпор было нельзя. Противоречия раздирали силы Севастополя. Неприглядное положение было и в Феодосии, где скопились не только крымские части, но и учреждения, организации и отдельные беженцы из Одессы и других занятых немцами городов.
Анархические элементы армии выступили вновь и потребовали ухода от власти совета, организовали ревком, но прекратить неорганизованные действия, внести какую-нибудь ясность в отношения между отрядами – не могли. Только усилиями отдельных работников удалось спасти ценное имущество и эвакуировать в Новороссийск оставшиеся отряды и беженцев. Севастополь был занят немцами 1 мая. Немецкое командование, занимая Крым, обратилось к населению с таким воззванием:
«К ЖИТЕЛЯМ ТАВРИДЫ И КРЫМА
Немцы приближаются. Мы друзья вашей страны, с которой мы заключили мир.
Мы хотим этот мир, который до сих пор существовал на бумаге, провести в жизнь.
Вся свободная деятельность мирных граждан, свобода торговли, мореплавания – сохранены.
Мы враги разнузданных элементов, которые еще встречаются в стране и повсюду насилиями нарушают спокойствие и порядок.
Помогайте каждый побороть этих врагов мира.
Командующий германскими войсками в Тавриде и Крыму генерал от инфантерии Кош».
В дальнейшем изложении будут даны документы, которые ясно укажут, что понимали немцы под миром и спокойствием страны.
Совнарком и ЦИК Тавриды выехали при эвакуации на Ялту, а оттуда решили перебраться в Феодосию или Керчь. Они не доехали до Феодосии – весь состав Совнаркома был арестован татарскими буржуазными националистами у деревни Биюк-Ламбат (между Ялтой и Алуштой). Националисты были не одни, им удалось увлечь за собой татарское крестьянство 5–6 деревень.
Почему выступили националисты? Что ждали они от буржуазно-немецкого и украинско-гайдамацкого владычества?
Некоторый свет на эти вопросы проливают показания крестьян, участвовавших в восстании, и отдельные документы. Джафер Сейдамет бежал в январе через Украину в Турцию, там он связался с видными турецкими государственными деятелями на весьма простой программе: отторгнуть Крым от России, создав в нем ханство под протекторатом Турции. Для выполнения этого плана турецкое правительство выдало Сейдамету денег и гарантировало ему поддержку немецкого командования. Рада в это время прямо не высказывала своих намерений о Крыме, до поры до времени она своей уступчивостью подогревала национализм татарской буржуазии с тем, чтобы использовать ее силы.