Провокационным путем, распространяя среди крестьян письмо, якобы написанное парламентом, распуская слухи о том, что Джафер Сейдамет высадился в Крыму с «сильным войском», сообщая о движении немцев как движении «наших братьев, освободившихся украинцев», и, наконец, распустив слух о сожжении ряда татарских деревень большевиками, хотя на самом деле не только поджогов, но и желания устраивать их не было у большевиков, – одним словом, такими методами удалось темное неграмотное крестьянство деревень Шумы, Демерджи, Корбеклы, Кучук-Узеня, Кизильташа и некоторых других увлечь в Алушту, часть вооружить, а затем повести за собой для ареста вначале местного совета, а затем и Совнаркома Тавриды.
Совнарком, находящийся в Ялте, был обманут. Под угрозой револьвера алуштинский начальник милиции сообщил в Ялту, что в Алуште все спокойно, все на своих местах. Члены Совнаркома выехали, но на дороге были арестованы, приведены в Алушту и после целого ряда издевательств были расстреляны. Вот как описывает расстрел один из предназначенных к расстрелу:
«Разъяренный офицер дрожащей рукой надавил курок нагана, который был направлен мне в лоб. Пуля попала в щеку и вышла навылет. Тут последовали залпы один за другим: дано было четыре залпа, потом была команда «зарядить», и затем еще три залпа. После седьмого залпа офицер скомандовал: «довольно» и приказал доколоть лежащих. Хотя испуганные палачи стреляли не метко, но все же после первого залпа все упали и остальные шесть залпов были сделаны по лежащим. Я от выстрела из нагана упал раньше всех на правый бок, голову согнув вперед. При залпах из винтовок пули причинили мне лишь семь ожогов на плечах, покусав меня точно пчелы, но попадали в скалу, засыпая голову землей, отлетавшей от них. Я поэтому оставался в полном сознании, получив только небольшое ранение»[146].
24 апреля варварский расстрел был совершен, а через несколько часов после него к Алуште подошел миноносец, высланный из Севастополя с целью спасти арестованных комиссаров[147]. Националисты при приближении миноносца бежали в Симферополь, бросив на произвол судьбы обманутое ими крестьянство.
Через день миноносец отошел обратно в Севастополь, после чего в Алушту и Ялту были введены немецкие части, начавшие наводить «порядок» с ареста рабочих, введения жесткой цензуры и выкачивания из Крыма продовольствия для проголодавшейся за время империалистической войны немецкой армии.
Советская власть кончила свое существование в Крыму под напором немецких штыков и при предательстве со стороны соглашателей. Ушли из Крыма на советскую территорию с мыслью вернуться в Крым победителями над буржуазией лучшие силы рабочих Крыма. Другие ушли в подполье, где, обрекая себя на постоянные лишения, опасности быть арестованными и расстрелянными, большевики продолжали упорную работу в массах. Опыт трех белых контрреволюционных правительств отрезвил массы от меньшевистско-эсеровского угара, опыт этот впоследствии толкнул массы на более активную поддержку борющейся с белогвардейцами рабоче-крестьянской Красной армии.
Годы террора и издевательств открыли рабочим массам глаза на истинный смысл тактики соглашателей.
Глава VI. Немецкая оккупация и правительство Сулькевича
В ноте заместителю народного комиссара по иностранным делам германский посол в Москве 3 мая, указывая на причины занятия Крыма немцами, заявляет, что «этот акт имеет лишь чисто военное значение»[148]. Он оправдывал необходимость занятия указанным в предыдущей главе фактом военного столкновения частей Черноморского флота с немцами у Херсона.
В цитированном выше обращении немецкого командира вопрос о причинах захвата Крыма ставился уже несколько яснее; в обращении говорилось о необходимости сохранить мир, заключенный немцами с Россией, от «нападок разнузданных элементов».
Во втором обращении, опубликованном генералом Кошем, цели прихода определялись еще точнее. В нем писалось: «Мы пришли освободить вас от власти большевиков и восстановить у вас спокойствие и порядок»[149]. Военно-стратегические соображения в этом обращении уходят на последний план. То, чего не смел сказать посол правительству в Москве, проболтали военные командиры в Крыму. Никакого сомнения после этих обращений о действительных намерениях немцев, занявших Крым, не могло быть.
Немцы пришли в Крым для того, чтобы закрепить свое влияние на Черном море, избавиться от помехи в лице советского правительства. Закрепляясь в Украине, немцы не могли оставить в Крыму советскую власть, ибо она мешала их сношениям с Турцией, закрывала им путь к восточным колониям, из-за которых несколько лет немецкие империалисты вели борьбу.
Империалистический характер захвата еще яснее становится при рассмотрении материалов конференции крымских немцев-колонистов. Через две недели после занятия Крыма немецкое командование созвало в дер. Бютень конференцию немцев Крыма. На конференции была только избранная публика: пасторы, верхи интеллигенции, крупные землевладельцы. Руководителем конференции был министр колоний Германии Линдеквист. Основным вопросом, подвергнувшимся обсуждению конференции-конгресса, был вопрос о создании особой Черноморской области («Schwarzemeergebiet»), которая должна была включать территорию, граничащую с северным побережьем Черного и Азовского морей. Область эта должна соединяться с Германией, и большинство населения ее должны составлять немцы. Русских из этого района предположено было переселить.
В обсуждении приняли участие все участники конгресса-конференции, признав весьма желательным создание области.
Мысль эта очень импонировала желаниям и местной крымской немецкой буржуазии, – это сделало бы буржуазию полноправным хозяином на местном рынке, значительно укрепив их эксплуататорские стремления. Кроме того, местная немецкая буржуазия получила бы тогда право более выгодной для нее связи с промышленными центрами Германии, которые явились бы лучшими рынками сбыта сельскохозяйственного сырья и выгодными поставщиками фабрично-заводских изделий. Второй вопрос, который обсуждал конгресс-конференция, – переселение местных немцев на свободные земли в Германию. Свободные земли представляли из себя не что иное, как неудобные земли, нуждающиеся в обработке, но требующие большого вложения в них капитала. О переселении в Германию думали очень немногие, а мысль об области понравилась всем.
Грезам немецкой буржуазии не суждено было сбыться, но эти мечты, планы, разлетевшиеся, как карточные домики, четко вскрыли цели оккупантов.
Можно привести еще ряд доказательств о целях прихода немцев в Крым. Так, например, комендант Феодосии в одном из своих воззваний возвещает: «Пусть помнят… что германские войска пришли как победители»…[150] Городской голова города Керчи в своем докладе о встрече немецких войск и переговорах с ними сообщал городской думе, что командование будет предъявлять требования, которые должны быть выполняемы[151]. Перед выборами в думу в Керчи комендант приказал представить ему за неделю списки выборщиков.
Декларированный мир понимался немцами как безответственный произвол немецкого командования. Победители расправлялись с побежденными как заблагорассудится. Так, 12 мая распоряжением коменданта Севастополя была на неделю закрыта газета меньшевиков «Прибой», перепечатка статей из немецкой социал-демократической газеты «Форвертс» допускалась только с разрешения коменданта. Собрания могли созываться только с разрешения немецкого командования, причем имели место такие случаи, когда разрешенные уже собрания запрещались.
Кадеты, меньшевики, ожидавшие прихода немцев и видевшие в них спасителей от большевиков, носителей культуры и демократизма, вскоре начали просыпаться, пытаясь противодействовать вводимым немцами порядкам. Попытки весьма жалкие и даже безобидные встречали, однако, постоянный отпор. Некоторым из лидеров меньшевизма разрешалось выступать только после проверки тезисов выступления в комендатуре, а одному так предложено было покинуть территорию Крыма.
Угар торжественных встреч, изъявления готовности «всемерного содействия» немцам в борьбе с большевиками проходил довольно быстро. Надежд было очень много, содействие местная буржуазия действительно оказывала, и довольно активно. Так, Симферопольская городская дума высылала навстречу немцам делегацию, которая заверила командование в том, что «демократия» ждет своих избавителей. На одном из заседаний Симферопольской, а затем и Керченской городской думы «городские умы» сочли необходимым разоружение населения, и в первую очередь рабочих окраин. Только в одной Керчи сдали оружие, включительно до охотничьих ружей, 1241 человек[152].
С местными самоуправлениями немцы не считались совершенно. Думы выбора 1917 года их не удовлетворяли, казались им, видимо, чрезмерно революционными.
Формирование крымского правительства. Подчиняя всю жизнь в Крыму силе винтовки, придавливая сапогом свободное проявление общественности, немецкое командование отлично, конечно, понимало, что если оно ограничится только военными арестами всех, имеющих хотя бы второстепенное отношение к большевикам, то ему не удастся долго удержаться у власти и обманывать рабочих. Между командованием и массой населения надо было поставить какую-то третью силу – власть, сделав ее проводником немецких распоряжений, немецкой политики. Кто же в Крыму мог выполнить обязанности прислужника немецкого империализма? За кем пойдет хотя бы часть населения края?
Кадеты, а за ними и социал-соглашательские группы ни в какой степени не могли отвечать требованиям немцев. Эти группы встречали немцев только как «избавителей от большевиков». Они не могли и не отказывались от своей англо-франко-американской ориентации, сулившей им Дарданеллы и Босфор. Кадеты и социал-соглашатели мечтали о единой неделимой России, в которой первые будут, взяв власть в свои руки, продолжать невероятнейшую капиталистическую эксплуатацию, а вторые, играя роль «оппозиции», займутся «воспитанием классового самосознания рабочих», в ожидании, когда страна «дорастет до социализма».