Англо-французские представители уверяли Крымское правительство в том, что их появление не ставит целей политическо-юридической оккупации. Красивая фраза, для простаков даже не совсем понятная, на практике превращалась в полное хозяйничание в занятой территории.
Расстрел союзническими пушками Евпаторийских каменоломен, разгром забастовки в Севастополе, закрытие газет приказом генерала французской службы, постоянная готовность расстрелять любой город, в котором массы рискнут выступить против насильников, и, наконец, торжественные заявления о том, что «власти большевиков» они не допустят, и высылка отрядов против Красной армии – все это, по уверению «союзников», не было «политическо-юридической формой» оккупации.
На совещании командования союзников, добрармии и Крымского правительства союзники твердо уверили всех, что «они не допустят никаких беспорядков и вообще революционных выступлений»[219].
Кадетское правительство Крыма, «как и все антибольшевистские силы России, рассчитывало на помощь союзников»[220]. Чтобы доказать общественному мнению необходимость общей интервенции и аккуратно обрабатывать французских, греческих и иных солдат, правительство предприняло два издания на французском языке – «Bulletin» и «Devuievg Nouvelles».
Адмирал Аметт сообщил однажды Крымскому правительству, что большой помехой в увеличении количества французских войск в Крыму и Одессе является генерал Деникин. Аметт ставил себе в заслугу то, что он не подчинился требованиям Деникина и увеличил состав войск выше нормы, принятой соглашением с Деникиным.
Французские войска получили от правительства Крыма хлеб, сахар, вино, на ремонт казарм единовременно было отпущено 500 тысяч рублей. И это все в то время, как тысячи безработных переживали голод.
Буржуа, ожидавшие с нетерпением восстановления единой России и возвращения им отобранного Октябрьской революцией богатства, высказывали нетерпение медлительностью союзников, недостаточным военным напором на Красную армию.
Более благоразумные успокаивали нетерпеливых, призывая их к выдержанности, ибо, «кроме технических трудностей, связанных со всякой коалицией, политическое положение всех победивших стран настолько трудное, что нам видно, что ни злая воля, ни злые умыслы причины кажущегося равнодушия. Заставить сейчас их войска сражаться в России выше сил какого бы то ни было правительства[221]… Потому союзники принуждены оказывать ту степень помощи, которую они могут давать, не имея дела с опасным людским материалом»[222]. Большевики в странах-победительницах признаются массами за демократов, тогда как помощь оказывается представителям «если не старого режима в дурном смысле, то все же нереволюционного периода»[223]. Такое положение затрудняет развитие борьбы с большевиками и вовлечение в эту борьбу масс.
Это невольное признание своей реакционности и бессилия союзников при вовлечении в борьбу с большевиками «опасного людского материала» заканчивалось советами о том, что сейчас нужно считаться со стремлениями к национальному самоопределению. Союзники, по мнению автора статьи-письма, помогают Эстонии, Латвии не потому, что они за раздел России, а потому, что страны эти прекрасно выполняют указания о борьбе с большевиками и следуют «общим принципам демократического государства».
«Опасный людской материал» вскоре не за границей, а в Севастополе доказал, что он не желает войны с Красной армией.
В момент, когда Крым уже был очищен от добровольческой армии, а союзники держались еще в Севастополе, вспыхнуло восстание моряков французского флота. Пребывание в России показало матросам, зачем, на борьбу с кем привезены они сюда. Общение с рабочими, а затем связь с подпольными партийными организациями большевиков открыли многим глаза на характер борьбы и ее задачи. Небольшая вначале группа революционных французских матросов количественно выросла, укрепив свое влияние в массах.
20 апреля, когда части Красной армии были на подступах к Севастополю, обстреливаемые адским огнем французских батарей, по Большой Морской улице в Севастополе двигалась демонстрация французских моряков, с красными революционными знаменами, с криками: «Vive les bolcheviks» (Да здравствуют большевики). Улицы ожили, наполнились народом, радостно встречавшим демонстрантов. Буржуа почуяли опасность.
Но ликование продолжалось недолго. Возбужденный гул демонстрантов и сочувствующих им масс городского населения прорезали сухие резкие залпы. Первые ряды упали убитыми или тяжело раненными, остальные дрогнули и начали рассыпаться в разные стороны. Демонстрация была расстреляна по приказу французского командования греческими солдатами.
Руководители революционных групп матросов тт. Марти и Бадина были впоследствии строго осуждены французским судом и освободились из тюрьмы только под влиянием массового движения.
Финансовая политика. Следует особо остановиться на вопросах финансовой политики Крымского правительства.
Денежный сундук правительства к моменту его прихода к власти был пуст. Земские налоги не поступали в кассу. Земство сводило свой баланс с огромнейшим дефицитом. Общие налоги тоже не поступали. Население, враждебно относящееся к правительству и ожидавшее со дня на день его падения, не намерено было уплачивать налогов. Аппарата, способного собрать текущие налоги и недоимки прежних лет, не было.
Создалось такое положение, при котором правительство не могло уплачивать заработной платы, не имело средств на текущие расходы, так, например, в Ялте голодали больные в госпиталях, милиция несколько месяцев не получала жалованья. Расходы невероятно выросли в связи с тем, что небольшой Крым должен был содержать чрезвычайно разбухший аппарат власти, содержать армию, нести расходы по содержанию частей союзных войск.
Расходы росли, производственная же и торговая деятельность в крае замирала с каждым днем. Не было денег на расходы правительства, рынок же при весьма сократившемся товарообороте был заполнен бумажными деньгами, стоимость которых очень быстро падала и которые крестьянство не хотело принимать.
В конце ноября рынок и банки отказались принимать при расчетах и вкладах германскую марку.
Финансовый кризис хватал за горло, перед правительством стояла во весь рост угроза краха. Нужны были какие-то меры, которые бы хоть временно вдохнули жизнь в умирающий хозяйственный организм.
Одной из самых радикальных мер должно было быть обложение местной и сбежавшейся в Крым буржуазии. Но разве могли пойти на такую меру те, кто и к власти-то пришел только потому, чтобы спасти веками награбленное добро.
Правительство на путь обложения буржуазии не пошло, оно избрало другой путь – переложения всей тяжести кризиса и расходов на трудовые массы населения.
Постановлениями правительства был введен ряд косвенных налогов. Облагалось все, что могло хоть немного увеличить доходы правительства. Так, например, устанавливался налог на сахар, керосин, значительно увеличен налог на табачные изделия и гильзы, установлен сбор пошлин с товаров, ввозимых и вывозимых[224]. Попудный сбор на товары, идущие за границу и из-за границы, был установлен в 8 коп. С каждого фунта сахара взыскивалось по три рубля, фунт табаку высшего сорта облагался налогом в 22 рубля, сотня гильз в 40 копеек.
Самым доходным являлось обложение табака и табачных изделий.
Было установлено обложение предметов роскоши, ввозимых в Крым «из-за границы бывшей Российской империи». Обложение это не могло дать сколько-нибудь доходов, ибо в то время ввоз предметов роскоши и не имел места.
Кроме налогов, правительство стремилось получить денежные знаки от Донского правительства и занялось изготовлением своих денег. Решено было выпустить крымских денег на сумму 75 миллионов рублей. Изготовление денег было организовано в Симферополе и Феодосии[225].
После десятка телеграмм, адресованных генералу Краснову, Крым получил донские деньги. При выпуске их в обращение не обошлось без затруднений. Торговцы и крестьяне отказывались принимать деньги, оправдывая отказ тем, что много фальшивых, причем указывали номера признаваемых ими фальшивыми. Каково же было удивление властей, когда оказалось, что торговцы называют им все те номера, которые выпущены в обращение в Крыму.
Донские деньги вышли в обращение, а вот с крымскими у правительства получилась заминка. Командование добровольческой армии было против выпуска денег в Крыму и настаивало на подчинении финансовой политики приказам главнокомандующего добрармии. Хаотичность в финансовых делах добровольческой армии и различных краевых правительств наряду с весьма глубоким финансовым кризисом может найти подтверждение хотя бы в том, что керченское самоуправление, в тот же период, когда добровольческая армия, сдав Крым Красной армии, держалась в Керчи, решило выпускать свои собственные денежные знаки. Уже было приступлено к их изготовлению в местной типографии, но некоторое улучшение для добрармии на фронте задержало выпуск денег в обращение. Были допущены к обращению в Крыму купоны процентных бумаг, и, наконец, в марте разрешено обращение украинских карбованцев.
Финансовые деятели понимали, что долго финансовая вакханалия продолжаться не может. Совершенно очевидным было и то, что налоги на табак, сахар и проч. не способствуют развитию производственной и торговой деятельности, а, наоборот, убивают ее и загоняют в подполье.
С бесчисленными налогами производственная деятельность предприятий становится невыгодной для собственника предприятия, а когда он, чтобы остаться в прибылях, повышает цены, то это вызывает новое увеличение общих расходов и расходов рабочих и служащих. Возникает потребность в увеличении оплаты труда и пр., что ведет к увеличению потребности в деньгах. Создается заколдованный круг, выходом из которого может служить увеличение производства, развитие товарооборота.