[245]. Отказ на самом деле был шит белыми нитками. С.-р. считали, что большевики дали повод и способствовали тому, чтобы лозунг стал популярным среди крестьян. Повод этот, по мнению с.-p., заключался в том, что большевики не дают социалистам-революционерам господствовать в советах, не допускают в деревню для агитации за Советскую власть. «Монополия большевиков на власть» – вот причины григорьевского выступления.
«Григорьев предпринял свое выступления во имя чистоты революции. Он зовет трудовые массы восстать против диктатуры над ними большевиков»[246]. Так, отказавшись от Григорьева, с.-р. оценивали самое выступление: «Корнилов спасал родину от немецкого сапога, Григорьев от иностранного и отечественного империализма». Только одна аналогия с Корниловым должна была раскрыть массам весь смысл эсеровского политикантства.
Совершенно ясно для каждого, что мелкий буржуа, обрядившийся в тогу социалиста, спекулирующий украденными лозунгами советов, лезет в объятия белогвардейцев. Деревенский кулак был недоволен тем, что под руководством коммунистической партии ему подвязали крылья, лишили его права эксплуатировать бедноту, а награбленным годами имуществом заставили поделиться с государством, защищающим землю для крестьян и фабрики и заводы для рабочих – этот кулак эсеровской глоткой кричал о диктатуре не класса, а только партии. Диктатура рабочего класса неугодна кулаку. «Насильственная коммунизация, обирательство крестьян в виде налогов, насаждение назначенцев… При таких условиях кулаку легко было совратить массы на путь… протеста в защиту справедливых требований крестьянства»[247]. Восстание Григорьева не является результатом его авантюристских дарований, движение «в потенции имелось, благодаря недальновидному хозяйничанию в деревне большевиков»[248].
После всех этих рассуждений, заканчивающихся единственным выводом, что нужно поделить власть между коммунистами и социалистическими партиями, можно ли было верить эсерам? Люди из кожи лезут вон, чтобы доказать и свою непричастность и правильность требований Григорьева. Понятно, никто клятвам эсеров не верил.
Мелкая буржуазия не может осмыслить и принять классовую пролетарскую политику, до конца последовательный курс коммунистов на привлечение на сторону пролетариата бедноты и середняков-крестьян, экспроприация кулака, твердая власть, обеспечивающая успех революции, со всем этим кулак и его защитники – социалисты-революционеры – не могут согласиться.
Советская власть их соглашательскому уму представлялась не как диктатура пролетариата, а как «разноплеменная и разноликая» социалистическая коалиция, в которой бы руководство принадлежало не рабочему классу, а деревенскому кулаку. Не суждено, однако, было выполнение желания горе-социалистов, которые после съезда на Украине окончательно продали себя кулацкому дьяволу и были объявлены нелегальной партией, враждебной советской власти.
Мечты эсеровских друзей меньшевиков, ставших советской партией только для того, чтобы саботировать советскую работу «в интересах культуры» и буржуазии, также разлетелись, как дым. Начали свою советскую работу меньшевики в 1919 году речью одного из вождей, мечтающих о возврате большевиков к состоянию, в котором они были до революции, «только с этой частью партии большевиков мы будем работать».
Не забыл этот горе-вождь напомнить, при обсуждении вопроса об итогах выборов в советы на первом заседании совета 18 мая, об удобствах выборов на принципах четырехвостки. Указав на неправильности, якобы имевшие место при выборах в совет, меньшевики воздержались при голосовании вопроса о неправильности выборов. Вместе с с.-р. при голосовании меньшевики имели 23 голоса воздержавшихся из общего числа 237 человек депутатов.
Былое господство меньшевиков осталось в невозвратном прошлом; массы научились понимать пресловутую оппозиционность меньшевиков на примерах их предательств и продажности. Выборы повсеместно дали большинство в советах большевикам. Прикрываясь рубищем лжесоциалистической позиции, меньшевики сохранили кое-где свое влияние в профсоюзах, но и там популярность их и авторитетность руководства очень и очень упала.
Следует еще остановиться на состоянии национально-татарского движения за этот период пребывания советской власти в Крыму.
Вслед за Красной армией в Крым возвратились коммунисты-татары, а также вышли из подполья члены коммунистической партии татары, создавшие в ноябре первую партийную ячейку. Кроме этих работников, в Крым приехала группа турецких эмигрантов-коммунистов.
Вскоре начала выходить на турецком языке коммунистическая газета «Ени-Дунья» («Новый мир»). Мусульманское бюро, организованное при Областном Комитете ВКП(б), издавало газету «Догру-Ел» («Прямой путь»).
Обе газеты решительно отмежевались от узкого национализма, защищаемого татарской буржуазией и интеллигенцией. Националисты, не желая терять влияния на массы, быстро перекрасились. Они на каждом перекрестке кричали о том, что истинными представителями татарских трудовых масс является национально-революционная партия «Милли-Фирка». Один из деятелей «Милли-Фирка» в стремлении представить свою партию советской дошел до того, что заявил: «Они (члены татарского парламента. – М. Б.) стали серьезно и вполне искренне готовиться и готовить идущие за ними массы к новому строю на советских началах»[249]. Каков характер «советских начал» хотели осуществить националисты, было понятно каждому. Они в советских формах в оболочке советов пытались гальванизировать труп самостоятельного ханства.
После неудач с Сулькевичем и реакции добрармии массы татарского населения потянулись к советам. Милли-фирковцы решили воспользоваться лозунгом советов для выполнения своих шовинистических планов. Они просто рассчитывали на то, что им удастся обмануть массы и под внешне советским покровом преподнести им буржуазное содержание. Заслугу коммунистов-татар, выразившуюся в организации охраны Симферополя перед приходом Красной армии и в подготовке населения к приему советской власти, националисты приписывали себе.
В некоторых деревнях Ялтинского узда при арестах кулацко-буржуазных деятелей были допущены незначительные ошибки, арестованы наряду с кулаками несколько крестьян-середняков. Националисты немедленно подняли вой. По внешности они защищали от арестов невиновных середняков, на самом же деле добивались освобождения всех арестованных.
На мусульманском съезде милли-фирковцы, выступая единым фронтом, далеко не двусмысленно настаивали на «расширении представительства от татар в правительстве». Иными словами, не рискуя открыто выступать против введенных в правительство татар-коммунистов, они хотели бы и сами пролезть к власти. Не удались, однако, эти попытки. Настоящее авантюристическое лицо милли-фирковцев, продававших Крым Германии и Турции, обнимающихся с предательскими буржуазными группами федералистов, знали все. Обмануть было невозможно. Ни советы, ни трудовые массы татарского крестьянства не поддались на удочку националистических буржуа и интеллигентов.
Отступление Красной армии из Крыма. В начале июня положение на фронтах обострилось. Деникин, собравшись с силами, повел наступление. Довольно быстро ему удалось захватить ряд уездов юга России и продвинуться к Донбассу, создав угрозу для Крымской группы войск Красной армии. Успехи деникинских частей окрылили надеждой на спасение и даже победу керченский отряд добрармии, и он более энергично начал предпринимать попытки сбить Красную армию с занятых позиций.
Флот союзников пиратствовал на Черном море, нападая на продовольственные транспорты и даже небольшие торговые парусные суда, баркасы и лодки. Нападением флота исключалась возможность более или менее нормальной связи с Одессой и другими городами юга, кроме того, не было решительно никакой гарантии того, что союзники не сегодня, так завтра высадят десант и поведут наступление.
Деникин продолжал продвигаться вперед. Создавалась угроза быть отрезанными от центра советской страны, оказаться в мешке.
Совет народных комиссаров Крыма обратился с призывом вступать в ряды Красной армии. Партийные организации коммунистов объявили мобилизацию 25 % членов организации. «Крым, – боевой лагерь, вооруженный народ» – так писалось в воззвании партийной организации.
Преобразился Крым. Отодвинулись на второй план вопросы хозяйственного строительства. Непосредственная военная угроза нависла над ним.
Красная армия не могла сдержать наступления деникинцев, ее силы отвлекало еще в этот момент упорство колчаковских частей. Деникин направлялся в Москву, чтобы послушать «звон московских колоколов» и ускорить объявление России восстановленной под властью одного из диктаторов севера, юга, востока или запада.
Боевой клич «Крым в опасности» всколыхнул массы. Симферопольский Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов большинством решил объявить набор добровольцев. Меньшевики внесли свою резолюцию, в которой говорили о защите революции, но с тем, чтобы было уничтожено «комиссародержавие». Вместо прямого и решительного ответа в такой ответственный момент меньшевики пустились в рассуждения о злоупотреблениях представителей власти, с которыми большевиками и раньше и теперь велась решительная борьба в советах и в армии.
Главным в выступлениях меньшевиков было, конечно, не то, что кто-то допустил злоупотребления. Они и сами, вероятно, понимали, что это только повод, причины же заключались в требованиях о разделе власти социалистическими партиями, о необходимости изменить экономическую политику советской власти. Мало научившиеся за годы Гражданской войны, меньшевики предали советскую власть в критический момент жизни Крыма. Резолюция их собрала всего 40 голосов против 230 поданных за резолюцию большевиков