Систематический разгул, издевательства, грабеж являлись для «отцов» города нехарактерным.
Основной задачей совещания являлось решение вопросов о городском и земском хозяйстве. Финансовый кризис городских управ и земства был настолько глубоким, что субсидия правительства в 5 миллионов рублей, распределенная на совещании, абсолютно никого не удовлетворяла. Так, например, Ялтинская городская управа при условии составления нищенской сметы нуждалась в 35 млн рублей, поступало же в кассу управы всевозможных сборов 4–5 млн. Севастопольцы проектировали устройство 25-миллионной лотереи.
Городское хозяйство разрушалось, погибало, а у управы не было даже денег на поддержание санитарного состояния городов. Улицы утопали в грязи, разваливались мостовые, тротуары, гибли зеленые насаждения, а городские самоуправления сидели и ждали подачки от правительства в форме ссуды или займа.
Финансовую и хозяйственную разруху городов и земств объясняли тем, что в демократические управы после Февральской революции пришли неопытные и расточительные новые хозяева.
Избирательный закон 19 года давал надежду на то, что от неугодных «новых хозяев» буржуазия освободится. Выборы в городские думы, состоявшиеся в начале сентября, подтвердили ожидания – в думы прошло большинство «деловых» людей. Выборы дали следующие результаты:
В Балаклаве избраны «греки старожилы-домовладельцы политически умеренных взглядов»[271].
Победа на выборах была получена, потому что население, имеющее право избирать, в выборах не участвовало. Так, например, в Евпатории из 12 168 избирателей в голосовании принимало участие 1703, в Балаклаве из 1113 избирателей – 384, в Ялте участвовало в выборах всего 2891 человек. Даже кадетская печать вынуждена была признать, что выборы прошли очень вяло и не могут служить показателем того, кому население больше всего доверяет.
Трудовые слои населения, враждебно относившиеся к добровольческой армии еще в первый период ее господства в Крыму, и на этот раз не имели основания к тому, чтобы воспылать любовью к буржуазно-генеральскому сапогу.
Диктатор юга, увлеченный временными победами, торопился в своем законодательном творчестве укрепить силу торгово-промышленной буржуазии.
Не обращая внимания на обострение продовольственного кризиса, при котором хлебный паек дошел до 1/4 фунта на человека, а перспективы ближайших дней обещали только кукурузную муку, уполномоченный продовольствия категорически заявил о необходимости срочно отменить хлебную монополию и начать свободную продажу хлеба.
Отмена хлебной монополии мотивировалась тем, что нельзя «душить крестьянство твердыми ценами».
Приближалась уборка урожая, и Деникин решил свободой хлебной торговли подкупить кулацкие слои крестьянства и дать волю крупным землевладельцам и спекулянтам. Управление снабжения добрармии, видимо, для того, чтобы показать превосходство свободной торговли, разрешило продажу населению продуктов из армейских лавок. Цены в армейских лавках были значительно ниже рыночных, но-лавки не могли удовлетворить спроса покупателя за недостатком запасов.
Цены к октябрю месяцу настолько выросли, что большинство населения было обречено на полуголодное существование.
Приведем цены, бывшие в октябре в Симферополе:
Хлеб белый – 5 рублей фунт
Мясо – 20 рублей фунт
Масло – 150 рублей фунт
Масло подсолнечное – 45 рублей фунт
Молоко – 18–20 рублей кварта
Сахар – 65 рублей фунт
Спички – 4 рублей коробка
Куры – 50 рублей фунт
Ботинки дамские – 3250 рублей пара
Сукно – 1500 рублей аршин
Сапоги – 5500 рублей пара
При таких ценах заработная плата рабочих и служащих была настолько низкой, что не обеспечивала минимума. Так, например, рабочие табачники получали 1200 рублей в месяц, провизор получал 1250 р., учитель в год 5400 р., или 450 руб. в месяц. В несколько лучшем положении по сравнению с указанными группами находились печатники, заработок которых достигал 2000 рублей в месяц.
Кроме роста цен, первые недели деникинского владычества ознаменовались приказом, запрещающим обращение советских денежных знаков. Приказ был прямо направлен против трудящейся части населения, ибо буржуазия, убегавшая с белыми, этих денег не могла иметь, а та группа ее, которая оставалась, жила и при советской власти старыми накоплениями. Советские денежные знаки принимались банками под «бесплатную» (!) квитанцию, расчет по квитанциям командование собиралось произвести в конце Гражданской войны.
Свободная торговля привела к весьма быстрому росту цен и все большему голоду одной части населения, когда другая в спекулятивном угаре набивала карманы. Замалчивать рост дороговизны и торговой вакханалии было невозможно. Нашелся многомудрый спаситель, который писал: «Универсальным злом и бичом современности является все растущая дороговизна, содействующая накоплению недовольства и раздражения среди тех слоев населения, которые больше всего от нее страдают»[272]. Избежать дороговизны, по мнению автора цитируемой статьи, можно выбрасыванием на рынок большей массы товаров. Но где же взять товары? Оказывается, сделать это легко, отказавшись от 8-часового рабочего дня. Лозунг наступления на рабочих брошен. Деникинцы не допускают «привилегированного сословия рабочих», поэтому можно держать себя с рабочими свободно.
Капиталисты прежде всего не допускают мысли об увеличении заработной платы. На требования союзов о повышении заработка предприниматели отвечают или прямым отказом, или затягивают решение вопроса, иные же не ограничиваются сопротивлением и идут сами в наступление. Так, например, табачный фабрикант Стамболи выбрасывает с фабрики 400 человек рабочих, а когда рабочие объявили забастовку, он отвечал на требования рабочих, что закроет фабрику совершенно. На требование портовых рабочих в Севастополе союз получил ответ, упрекающий рабочих в «классовом эгоизме».
Наступление на рабочих нашло свое выражение в массовых арестах всех так или иначе проявивших свои симпатии к советской власти. Тюрьмы очень скоро заполнились рабочими. Неделями арестованным не предъявляли никаких обвинений. Состояние было довольно угнетенным. Профсоюзы влачили весьма жалкое существование. Даже меньшевистская газета «Прибой» вынуждена была признать, что профессиональные союзы переживают развал.
18 июля состоялся съезд профессиональных союзов, поставивший задачей рабочего движения Крыма борьбу за выполнение властями законов правительства Керенского. Основными принципами рабочих, – гозорил докладчик на съезде, – является профессиональный, социалистический и кооперативный. Попытки свернуть профессиональные союзы на путь политической борьбы докладчик, а за ним и меньшевики, приехавшие с мест, отвергнули[273].
Можно, конечно, удивляться узости решения в тот момент, когда командование уже начало аресты работников профсоюзов, но таковы уже меньшевики, они ничему не научились за все время революционной борьбы. Не напрасно же им прислали письмо торговопромышленники с выражением соболезнования по поводу оскорблений, нанесенных редактору меньшевистской газеты.
Через несколько дней после съезда представитель крымских профсоюзов меньшевик Либин выехал для участия в работах рабочей комиссии, созданной Деникиным. Меньшевики оправдывали свое участие в комиссии необходимостью использовать ее как трибуну, с которой они займутся классовым воспитанием рабочих. Отстают эти горе-социалисты от событий на целые десятилетия, и вольно или невольно, а все данные говорят за то, что вольно играют контрреволюционную роль. В августе в сентябре вообще при Деникине с меньшевиками ничего нового не случилось, они очень последовательно играли подлую роль, отвлекая рабочих от борьбы за рабочую власть, за разложение белогвардейского тыла.
Положение рабочих с каждым днем ухудшалось, расчеты на свободную торговлю хлебом не оправдались, крестьяне не выказывали большого желания отдавать хлеб за бумажные деньги, на которые ничего нельзя было купить и которые со стремительной быстротой обесценивались.
Затруднения с закупкой хлеба обнаружились в двух хлебных районах – Евпаторийском и Перекопском. Закупочные организации в Перекопском районе ввели премии за проданный хлеб. За каждые пять пудов дополнительно к стоимости хлеба выдавался один аршин мануфактуры[274]. За сто пудов, кроме мануфактуры, выдавалась пара сапог. Крестьяне не только не хотели продавать хлеб, они отказывались выполнять приказ об уплате скопщины владельцам земли.
В Акмечетской, Унанской и Карачинской волостях после категорического отказа крестьян отдавать владельцам земли 1/5 своего урожая губернатор решил «морально воздействовать» на крестьян высылкой отряда солдат. «Моральное» внушение закончилось расстрелом огромнейшей, около 1000 человек, толпы крестьян в Акумане. Ни газеты, ни донесения начальников не говорят о числе убитых со стороны крестьян, из отряда убито два солдата[275]. Стрельба начата, – гласит официальное сообщение, – после попыток со стороны крестьян обезоружить солдат. Доверять официальным донесениям виновников дикой расправы с крестьянами, конечно, нельзя. Расстрел был произведен по приказанию начальника отряда в тот момент, когда крестьяне меньше всего его ожидали. Неудовлетворенные расстрелом, офицеры произвели зверскую унизительную экзекуцию над крестьянами.
О нравах добровольческой армии при занятии деревень или расквартировании в них частей дает представление донесение помощника прокурора Симферопольского окружного суда. Он был свидетелем расправ добрармии с населением в первый и второй период захвата Крыма белогвардейцами и на основании богатого опыта пришел к такому убеждению: «Надо признаться, что, к прискорбию, понятия безнаказанности утвердились, по-видимому, и в сознании многих представителей добрармии. Так, по донесении начальника Мелитопольского общеуголовного розыска, а равно по словам частных лиц, участившиеся за последнее время грабежи и кражи в большинстве случаев производятся солдатами проходивших воинских частей… Даже случаи предания виновных военно-полевому суду не отрезвляли любителей легкой наживы»