[276]. Не желая, вероятно, компрометировать офицеров, автор донесения взваливает вину на солдат. В донесении помощника прокурора по Феодосийскому уезду имеются, однако, прямые указания на то, что в грабежах, незаконном захвате ценностей при обысках участвуют и офицеры. На донесении этом имеется резолюция об увольнении с занимаемых должностей и переводе на другую службу офицеров-виновников[277].
Крестьянское хозяйство разоряется не только грабежами, крестьяне страдают не только от экзекуций. В первом из цитированных донесений есть еще такое место: «Все это вместе с системой беззастенчивых реквизиций у населения тачанок, лошадей, скота, хлеба и др. продуктов, введением утомительной подводной повинности, осуществляемой самым возмутительным без очередного распорядка образом, естественно вызывало в населении озлобление и полное недоверие к власти»[278]. Ко всему этому надо добавить еще, что крестьяне при попытках облегчать, хотя бы немного, свое положение, если даже эти попытки носили характер невооруженного протеста, немедленно получали карательный отряд, который и чинил суд и расправу. С полным правом крестьяне могли заявить:
Бывали хуже времена,
Но не было подлей.
Наиболее умные представители белогвардейского лагеря с откровенностью заявляли, что у власти нет таких нитей, которые ведут к глубине крестьянской жизни, что подлинного голоса деревни они не слышат. Аппарат, призванный проводить политику в деревне, отстал от условий современного быта. Он лишен даже внешнего представительства и твердости, не импонирует крестьянам не только по существу, но и по форме. «Деревня, – пишет один из них, – в смысле защиты ее прав стоит сейчас в позе и положении абсолютной беспомощности и заброшенности»[279]. В качестве примера бесправного положения деревни тот же автор приводит пример с приказом, устанавливающим долю крестьянского взноса за обработанную помещичью землю.
Он пишет:
«Вопрос – крайне существенный для деревни, только что пережившей большевистско-коммунистический захват земли и вынужденной снова вернуться к институту земельной собственности, хотя бы в проекте и ограниченной.
Ну а где же в действительности, соблюдаются эти властью установленные нормы «полюбовной» дележки урожая? Да нигде.
Там, где собственник, в массе своей столь же алчный, сколь и близорукий, чувствует себя в атмосфере относительной безопасности, он требует от «захватчика» отдачи ему урожая в нормах, далеко превышающих ту, которая установлена властью.
Увлеченный той же недальновидностью, собственник вздувает арендную плату за землю до тысячи, полуторы тысяч рублей за десятину, – и слепо игнорирует ропот деревни…
Кто же призван у нас следить за действительным соблюдением установленных правительством норм раздела урожаев?
Быть может, на бумаге такие органы или инстанции у нас и есть, но нет их в жизни, нет их в сознании деревни, они абсолютно ничем не отразились в нынешнем крестьянском быту»[280].
Представление о правовых нормах защиты и охраны утрачено было и в городе, совершенно атрофировалось представление о самом существовании нормального суда. На месте правовых норм суда как института защиты или наказания стояли отдельные жаждущие крови белогвардейцы. Они наказывали и миловали, расстреливали, насиловали, вешали, грабили и жгли, оправдывая свои поступки защитой родины-России, законности и отечества.
Крымская организация РКП(б) в деникинском подполье. Партийная организация в Крыму молодая, не знавшая нелегальной работы при царизме. Организация выросла в годы подъема массового рабочего движения после Февральской революции. На пути к Октябрю собирались силы, происходило размежевание с меньшевиками, проводилась работа, направленная на завоевание власти Советов. Месяцы советской власти в 1918 году, а затем и кратковременное пребывание ее в апреле, июне месяце 1919 года привлекли в партию количественно значительные кадры.
Организации пополнились за счет таких групп, которые, искренне сочувствуя советской власти и ее целям, не представляли себе всей сложности партийной работы; политически это был весьма сырой, невоспитанный материал. В организационном отношении вновь пришедшие в организацию знали только формы работы в условиях легального, руководящего положения партии. Быстрый отход Красной армии из Крыма в июне не позволил заняться подготовкой групп, способных вести партийную работу в белогвардейском тылу и армии.
Задача подполья, которая сводилась к дезорганизации тыла, помощи Красной армии при ее наступлении или отвлечении внимания на тыл в ущерб фронту с тем, чтобы в трудные моменты, дезорганизуя белых, давать время для собирания сил Красной армии, не была усвоена очень многими партийцами из оставшихся для подпольной работы в Крыму. Руководящее ядро, в руках которого были сосредоточены средства, явки и проч., вскоре рассыпалось по одиночке, а затем некоторые из его состава выехали совершенно из Крыма.
Выезд из Крыма руководящей группы организации создал очень тяжелое положение. Нарушена была связь не только между городами, но и между отдельными членами партии в городах. Создалось такое положение, что приехавшие из Советской России члены партии никого не могли найти по данным им явкам. Так, например, присланный для работы среди молодежи товарищ нашел одного партийца случайно. «Заподозрив» одного человека, часто посещающего библиотеку и там встречавшегося с одними и теми же людьми, комсомолец установил за ним слежку, а через несколько дней проводил посетителя библиотеки до квартиры и там у ворот рискнул остановить его и прямо сказать, кто он и почему занимается слежкой. Посетитель биб-ки оказался членом партийного комитета, за несколько дней до этого созданного группой партийцев.
В Севастополе положение было не лучшим. Там дело дошло до того, что довольно длительное время существовало два партийных центра. Каждый центр вел работу, подозревая соседа в связи с контрразведкой[281]. То же имело место и в Симферополе. Здесь за второй организацией была установлена слежка. Думали даже, считая их шпиками, избавиться от некоторых, не удалось это потому, что вторая организация была обнаружена контрразведкой и почти вся расстреляна. Более благополучно было в Ялте, где группа оставшихся на подпольную работу партийцев сохранила связи и вела работу.
В конце августа в Симферополе собралась группа вместе с приехавшими из Советской России. Создан был временный комитет. Связи с другими городами не было, не было и средств. Работу приходилось ограничивать узкими рамками пропаганды среди немногочисленных групп рабочих.
Надо отметить, что слабо развитая промышленная жизнь Симферополя да и всего Крыма к этому времени совершенно замерла. Завод Анатра, давший в 1917–1918 годах крепкое рабочее ядро большевиков, был закрыт, рабочие выехали в промышленные районы. Фабрика Абрикосова, привлекавшая в сезон обработки продуктов и овощей квалифицированных революционных рабочих из Москвы, не работала совершенно. Кадры железнодорожников поредели. Флот почти не существовал, несколько кораблей, оставшихся незатопленными, стояли мертвецами, действующие корабли, укомплектованные весьма нереволюционным составом, не могли уж играть большой роли. Рабочие портов и мелких предприятий в стремлении обеспечить себя от голодной жизни в условиях дороговизны и спекуляции были вовлечены в общий водоворот судорожной спекулятивной хватки за обеспечение если не хорошего, то во всяком случае и не голодного существования.
Небольшие кадры рабочих на сохранившихся предприятиях находились в организационных сетях меньшевистских профсоюзов.
Условия работы партийной организации были тяжелыми, причем эта объективная сложность работы увеличивалась еще некоторыми внутренними трениями.
Кроме комитета в Симферополе, группа крымских работников, оставленная для подпольной работы в Крыму, создала комитет в Одессе, пытаясь оттуда руководить подпольной работой в Крыму. Местные работники отрицательно отнеслись к этому комитету, собиравшемуся из «заморской» дали руководить работой, которая ежедневно выдвигала новые и совершенно конкретные задачи.
Ко всем недостаткам и трудностям работы надо добавить еще и то, что в организацию проник очень сильный провокатор, сумевший завоевать огромнейшее доверие комитета. Наряду с сознательными провокаторами некоторые слабые члены партии, молодые по своему опыту, будучи арестованными, не выдерживали пыток и выдавали тех, кого они знали в организации.
Но подполье знает массу случаев и другого порядка, когда, несмотря на издевательства и пытки, товарищи умирали, храня гробовое молчание.
Комитет, сумевший наконец связать партийные организации, был организован в ноябре месяце. Основным в своей работе комитет поставил работу в армии и подготовку вооруженного восстания. Второе занимало значительно больше внимания организации. Были созданы боевые группы членов партии, по некоторым данным, удалось привлечь на свою сторону небольшие группы солдат и матросов в Симферополе и Севастополе, велась работа среди солдат, возвратившихся из Франции. Наладилась, и одно время довольно аккуратно, информация о намерениях и планах белогвардейских учреждений.
План восстания не удался, за несколько дней до выступления был арестован Севастопольский комитет партии и, что самое главное, было несколько утеряно время самого восстания, период паники, бесцельной толкотни, страха перед наступающими частями Красной армии прошел, белогвардейцы закрепились у Перекопа, а внутри Крыма Слащев взялся «укреплять тыл», подчиняя его воле фронта.
Партком своими силами и помощью организованного осенью комитета комсомола печатал листовки, воззвания, распространяя их по городу и среди рабочих. Печатание листовок было весьма затруднено. Своей типографии не было, бывшая под влиянием комсомольского комитета типография не могла обслужить всех нужд организации. Чтобы напечатать листовку, шли иногда на риск жизнью членов организации.