Вот как, например, описывает прокурор Симферопольского окружного суда в своем донесении печатание листовки Обл. комитета РКП(б):
«25 февраля с/г в 5 ч. 40 м. вечера в г. Симферополе в типографию «Рекорд», помещающуюся в самой оживленной части города в д. № 2 по Екатерининской ул., зашли с улицы 8 неизвестных молодых людей, одетых просто в штатское пальто или английские шинели. Пятеро из вошедших, выхватив револьверы сист. «Браунинг» и «Наган», крикнули «ни с места!», а затем приказали бывшему в типографии владельцу ее и зашедшему туда в качестве заказчика товарищу прокурора окружного суда Владимиру Янковскому перейти во второе помещение, удаленное от улицы. После этого неизвестные, потушив электричество в выходящем на улицу помещении, заставили типографских рабочих… набрать, а затем и напечатать приложенную прокламацию в количестве 1000 штук»[282].
«Неизвестные» – были не кто иные, как группа комсомольцев, выполняющая данное им комитетом партии поручение, а «прокламация» была воззванием в связи с трехлетней годовщиной Февральской революции.
Подполье знает и еще случаи вооруженного нападения в целях освобождения захваченных белогвардейцами товарищей. Так, например, 1 марта командир Симферопольской городской стражи доносит о нападении «группы неизвестных лиц в числе 9 человек» на 1-й участок стражи в Симферополе. Нападение было совершено в целях освобождения арестованных до этого за несколько дней членов организации.
Ревком, организованный большевиками значительно раньше, по поводу освобождения издал приказ, в первом пункте которого писал:
«27 февраля случайно был арестован член Военно-революционного комитета и посажен в карцер 1-го уч. Государственной стражи.
По постановлению Ревкома боевая дружина в 9 час. вечера 1 марта, захватив участок, освободила члена Ревкома и других арестованных, находящихся в участке, и, арестовав, посадила в карцер командира Государственной стражи.
Объявляя это во всеобщее сведение, Ревком утверждает, что если Добр. власти будут очень усердствовать и под флагом бандитов избивать арестантов, как это имело место, то все участвующие лица, какого бы положения ни были, будут расстреляны, не дожидаясь прихода Кpасной армии. Предлагается быть благоразумным»[283].
Не менее смелое и решительное выступление было в феврале, когда группа членов организации освободила арестованных пленных красноармейцев, эвакуированных в Крым из Ларьковской тюрьмы.
Керченская партийная организация установила на непродолжительный срок связь с Красной армией, занявшей Таманский полуостров. Было предположено организовать вооруженное восстание в Керчи, чтобы облегчить тем самым высадку десанта Красной армии, который бы мог ударить добровольческой армии с тыла и заставить ее сдать Перекоп и уйти из Крыма.
Был план восстания и в Феодосии. Феодосийцы собирались оказать помощь Красной армии в продвижении в Крым через Арабатскую стрелку.
Оба плана не удались благодаря провалам организации. Провалы подпольных организаций несли с собой разгром организаций, расстрелы лучших наиболее активных работников, разрушали сзязи. После провалов нужно было вновь начинать работу оставшимся партийным работникам.
Следует указать в работе комитетов партии отрыв от деревни, тогда как условия для собирания сил в деревне были налицо. Крестьянство, стихийно выступавшее в некоторых деревнях против белогвардейских грабежей, не желавшее уплачивать скопщины помещикам, было безусловно благодатной почвой работы. Связь с деревней начала несколько налаживаться через отряды красно-зеленых, но и здесь она ограничивалась узкими рамками привлечения крестьян к продовольственной помощи красно-зеленым[284]. Наконец, само зеленое движение за это время не носит еще характера организованного единым руководством массового движения.
Красно-зеленые в тот момент представляли из себя разрозненные небольшие группы, составленные из дезертиров, освобожденных или бежавших из тюрьмы советских работников и красноармейцев. Было немало среди зеленых и уголовного элемента, стремящегося к личной наживе, к грабежам. Впоследствии при уходе партийной организации в лес уголовные элементы отделились.
Зеленое движение не имело резко очерченной политической физиономии. Наряду с большевиками, создавшими отряд под руководством областного и Севастопольского комитета, были отряды с анархистскими взглядами их руководителей. Одни ставили задачей помощь советской власти без всяких оговорок, другие вносили в борьбу элементы националистического и анархистского характера.
По данным сохранившегося «дела о зеленых» и воспоминаниям участников движения, в начале 20 года существовали отряды: Макарова – отряд оперировал в районе, прилегающем к Балаклаве, удаляясь иногда к Чатырдагу, кавалерийский отряд Пети – в Феодосийском и части Карасубазарскиго района, отряд Шкурина, составленный из освобожденных из тюрьмы, и несколько небольших групп, оперировавших в районе Алушты – Симферополя.
Наиболее выдержанными политически и организованными были отряды Пети и Шкурина. Отряд Макарова в это время политически не оформился, выступал сепаратно и большой роли не играл.
Интересно, что в листовках и воззваниях партийного комитета не ставятся вопросы, живо интересующие деревню. Собственно воззвания за это время вообще отличаются некоторой отвлеченностью. В них совсем не выдвигаются в связи с общим положением местные вопросы, нет там и прямых указаний на вопрос: а что же делать?
Воззвания комитета читались в городах с большим интересом, они находили очень много сочувствующих общему лозунгу: «Долой белогвардейцев. Да здравствует советская власть». Но этот близкий массам лозунг не находил практического освещения, не давалось указаний на прямые задачи сегодняшнего дня.
Имел место случай обращения группы деникинских солдат за практическими указаниями о восстании, к которому комитет призывал в своей листовке. Практических указаний вследствие неподготовленности и неясного представления о характере и плане восстания у самого комитета не было дано. Солдаты просили сообщить им, когда все будет готово[285].
Или так, например, листовка к 3-летней годовщине Февральской революции, указав на предательскую роль меньшевиков, с.-p., на разгул и террор белогвардейцев, заканчивалась так:
«Памятью ваших павших братьев, погибших в борьбе против царизма и капитала, именем ваших семейств, голодающих по воле спекулянтов, мы зовем вас стать под знамена революции. Пусть годовщина революции напомнит вам рабочих и солдат Питера, героически вышедших на улицу и продиктовавших свою пролетарскую волю угнетателям.
Объединяйтесь, организуйтесь, вооружайтесь и будьте готовы каждую минуту по призыву коммунистической партии кинуться в бой против власти угнетателей и эксплуататоров. Завоюйте свою рабоче-крестьянскую власть. Долой генералов, спекулянтов, меньшевиков, пр. с. р.»[286].
Листовка выпущена была через несколько дней после выдачи профсоветом ручательства, что восстаний не будет, в момент, когда только что закончился съезд общественных организащй, а Деникин взял «демократический» крен. По этим вопросам практических указаний, ориентировки листовка не давала.
В обращении к казакам после довольно правильных указаний на то, что землю у казаков никто отбирать не собирался, что борьба ведется с их атаманами, конец совершенно неожиданный: «Не ожидая, пока вас начнут гнать объединенное крестьянство и весь голодный пролетариат городов, вы должны для своей самозащиты предпринять все то, что подскажет вам ваш здравый смысл»[287].
Такое явление может быть объяснено двумя причинами: во-первых, тем, что комитет, оторванный от Советской России, не имеющий руководства, не установил для своей работы того круга вопросов, на которых должно быть заострено внимание, комитет искал, а выбиваемый из колеи частыми провалами не мог быстро освоиться с обстановкой, вот это отсутствие знакомства с местными условиями и теми изменениями, которые произошли за время революции, и было второй причиной.
Некоторая ошибочность в расценке происходящих событий может быть доказана, напр., следующим: на комсомольской конференции один из членов партийного комитета заявлял о том, что Деникин является более демократическим представителем белогвардейщины, чем Врангель. Эта безусловно неверная установка мешала многим вскрывать сущность «демократических» и аграрных новшеств Врангеля.
Доказательством некоторой нетвердости ориентировки в политических событиях может еще служить хотя бы и то, что партийный комитет, узнав о готовящемся выступлении капитана Орлова, начал с ним от имени Ревкома переговоры, выделив для этого одного из членов комитета. Орлов, понятно, и не думал принимать предложений коммунистической партии, затягивал ответ о совместном выступлении, а комитет вскрыл перед организацией и рабочими сущность программы орловцев только после их выступления.
Проверка опыта работы и уточнение политической линии в местных вопросах наряду с внесением ясности в вопросы тактики партийной организации произошла позднее на Коктебельской конференции и после, когда внимание организации было перенесено на работу с отрядами зеленых и когда подвергся обсуждению и вопрос о работе в деревне.
Период после вступления Врангеля к власти в Крыму представляет из себя новую полосу в развитии партийной работы.
Закат деникинщины. Внутреннее разложение деникинских рядов, вся мерзость поведения «чинов добрармии», нежизненность политико-экономической программы в момент наступления и побед были скрыты, не всплывали наружу. «Победителей не судят», – так рассуждали в газетах. Но победители стали побежденными. Бесформенным комом в диком ужасе перед наступающими частями Красной армии катилась «доблестная победоносная» на юг. Курск – Харьков – Мелитополь стали советскими. Колчак, на которого возлагалось много надежд, покатился на Урал. Красная армия миновала Омск, Ново-Николаевск и Томск. Ставка Колчака переехала в Иркутск.