Английское правительство перестало верить в возможность победы над советской властью силами реакционных генералов. Тесное кольцо блокады начало сдавать, появились разрывы в цепи удушения Советской страны. И… вдруг… о ужас… вчерашние друзья белых генералов английские капиталисты и речи Ллойд-Джорджа возвестили всему миру, что Англия берет курс на «фактически существующее в России правительство».
Деникин почувствовал, что почва быстро уходит из-под его ног. Пропала былая самоуверенность, «умолк перезвон московских колоколов». Место мечтаний о Кремле заняли вопросы собственного спасения.
Газеты забили тревогу. Все занялись розыском причин поражения добрармии. Начали резко чувствоваться финансовые, продовольственные и всякие иные кризисы. Появилась масса новых проектов государственного устройства. Омерзительность деникинского режима предстала во всей ее красоте, и сами творцы испугались плодов своей деятельности.
В торгово-промышленных кругах появилась новая ориентация на Германию. Разрешались вопросы о том, как удавить Польшу, разделяющую Россию от Германии. Печать начала обсуждение вопроса о Русских соединенных штатах.
Деникин, «вследствие разобщенности фронта и разрыва связей с Колчаком», готовит объявление себя верховным правителем России. «Руководящие круги добрармии, – пишет одна газета, – заняты сейчас отысканием выхода из этого положения»[288].
«Правительство, – продолжает газета, – принимает меры давления на иностранные правительства с целью добиться более решительной и энергичной поддержки»… Но «политика стран согласия по отношению к России оставляет желать лучшего». По мнению газеты, Англия, а еще в большей мере Франция до сих пор не взяли твердого политического курса в русском вопросе. Англия, правда, с одной стороны, продолжает доставлять разного рода снаряжения и тем облегчает тяготы добрармии, но зато, с другой стороны, недавно сообщенные прения в палате общин и очень двусмысленные заявления Ллойд-Джорджа показывают, что английское правительство не совсем единодушно и, следовательно, не очень устойчиво занимает свои позиции в русском вопросе. Французское же правительство, несмотря на то что новая палата депутатов оказывается более сговорчивой по русскому вопросу, чем старая, по-прежнему ведет выжидательную политику. Недавнее «мирное» предложение большевиков не встретило со стороны наших союзников того резкого отпора, какой мы хотели бы видеть».
Англичане и сами не прочь были дать большевикам резкий отпор, консерваторы толкали правительство на этот путь, но становилось уже понятно, что военная интервенция потерпела неудачу. Внутреннее политико-экономическое состояние Англии было таким, что рисковать участием в продолжении деникинской авантюры было весьма опасно. Экономическая жизнь требовала установления хозяйственной связи с Россией. Кроме того, русский вопрос обострил отношения между Англией и Францией, создавая угрозу осложнений.
Англичане повернули руль своей политики. Деникину указали на то, что его реакционная политика отталкивает от него массы и делает все предприятие ненадежным. Внял генерал голосу «союзников» и окружающих его кругов и решил развязать несколько руки «общественности». В переговорах с представителями казачьих войск Деникин принял решение о создании законодательной комиссии, с которой он делил власть. Таврический губернатор получил от начальника штаба главнокомандующего следующую телеграмму:
«Впредь до созыва законодательной палаты законодательная власть на территории вооруженных сил юга России осуществляется главнокомандующим генерал-лейтенантом Деникиным совместно с законодательной комиссией. Законопроекты, принятые вышеуказанной комиссией, утверждаются главнокомандующим в двухнедельный срок. В случае неутверждения законопроекты возвращаются обратно в комиссию для нового рассмотрения не ранее чем через 4 месяца. Принятые законы обнародываются главкомом. Комиссия созывается указом главкома после избрания ⅔ членов комиссии и открывается им или по его поручению председателем правительства. Для законного состава заседания законодательной комиссии необходимо присутствие ⅓ всего состава для открытия сессии не менее ⅓. В исключительных случаях законодательная комиссия распускается указом главкома. Новые выборы должны быть произведены в месячный срок со дня роспуска. На время войны все вообще законодательные дела, относящиеся до устройства сухопутных и морских вооруженных сил и обороны государства, а равно всего управления армией и флотом, непосредственно представляются военно-морским министром на утверждение главкома.
В перерыв занятий законодательной комиссии особо спешные меры, требующие рассмотрения в законодательном порядке, могут быть утверждены главкомом по постановлению совета министров. Эти постановления вносятся на рассмотрение законодательных комиссий по открытии ближайшей сессии. Постановления, не внесенные и не утвержденные, теряют силу. Право законодательной инициативы принадлежит главкому, совету министров и законодательной комиссии, которой принадлежит также право предъявлять запросы и вопросы всем министрам. Министры, за исключением путей сообщения и военно-морского, ответственны перед законодательной комиссией и в случае выражения им недоверия обязаны подать в отставку».
Демократизм, как видно, очень ограниченный, но даже и это было, по сравнению с прошлым, шагом вперед. Атаман Кубанского войска называл новое положение, принятое Деникиным, западно-европейской демократической конституцией. Казаки это могли говорить хотя бы потому, что 2/3 голосов в законодательной комиссии было закреплено за «краевыми образованиями Дона, Кубани и Терека».
Представители в законодательную комиссию не назначались, а выбирались на местах. Крыму в комиссии было предоставлено 14 мест. Очень любопытно было произведено распределение мест между городами Крыма, так: Симферополь, Ялта имели по 2 места. Керчь, Феодосия, Евпатория и Севастополь – по одному месту, 6 мест заполнялись по выбору губернского избирательного собрания.
Беглый взгляд на распределение мест убеждает в том, что господствующее положение в законодательной комиссии решено дать буржуазии, иначе чем же объяснить, что меньшая по числу жителей Ялта, заполненная буржуазией, получила мест больше, чем в два раза превышающий ее по числу жителей, но рабочий Севастополь. Никаких надежд на избрание в комиссию татар не было, татарские города Бахчисарай и Карасубазар присоединены были для выборов к Симферополю. Города крестьянского типа, как Джанкой и Перекоп, совершенно не получили мест в законодательную комиссию.
На съезде по выборам в комиссию в Симферополе разыгрался весьма любопытный инцидент. Делегат Севастополя отказался принять участие в выборах, потому что считал необходимым обсуждать вопрос в местных городских думах. Местная печать набросилась на севастопольцев, обвиняя их в срыве «налаживающегося сотрудничества общественных сил». Буржуазия была вполне довольна представленной демократической отдушиной и не собиралась ее увеличивать, ибо это угрожало ей, ставило ее в ограниченное положение.
Демократический курс Деникина дошел до того, что было разрешено созвать съезд общественных организаций.
18 февраля съезд открылся. Но уже самое открытие съезда для общественных деятелей омрачалось поступками далеко не демократическими. Дело в том, что белогвардейская клика, декларируя демократические лозунги, под шумок боролась за уничтожение самых элементарных буржуазно-демократических форм. Накануне открытия съезда общественных организаций по приказу Слащева было арестовано в Севастополе пять человек меньшевиков.
Съезд поставил вопрос об аресте в повестку дня. Обсуждение происходило в присутствии Слащева, приехавшего приветствовать съезд.
Более унизительной, лакейской, до омерзительности гадкой сцены не найдешь, вероятно, нигде. Деятели городов клялись Слащеву в том, что и они и те, кто арестован, являются самыми убежденными противниками большевиков, умоляли отпустить арестованных, доказывая, что это будет «актом величайшей справедливости и глубокой мудрости»[289].
Слащев был неумолим. Этот последовательный белогвардеец, отлично понимающий, что в период обостренной борьбы все должно служить фронту, дал хороший урок тем, кто считал возможным, оставаясь в лагере белогвардейцев, заниматься салонными разговорчиками. Слащев прямо ставил вопрос: «Не разваливайте мне фронт, для меня дело чести удержать Крым»[290]. Все, кто будет разжигать настроение масс, должны быть «либо преданы военно-полевому суду за помощь неприятелю, либо отправлены через фронт к большевикам». Четко и ясно – или идите и помогайте строить Советскую страну, или, если остались в белом лагере, не скрывайте своего белогвардейского, антисоветского капиталистического существа громкими фразами о демократии, народоправстве и других ни гроша не стоящих в условиях генеральского владычества лозунгах.
Позор закончился не в тесных стенах зала заседаний. Слащев вывел соглашателей, лакействующих перед ним, на свет и учинил над ними всенародное глумление. Он обещал, что отпустит арестованных, если ему дадут ручательство, что никаких выступлений рабочих до первого марта не будет[291].
Совет профессиональных союзов в тот же день передал Слащеву письмо, в котором писал:
«Руководители общественных организаций Севастополя и Симферополя заверяют, что не примут до 1 марта участия в выступлениях против фронта, а в случае таких выступлений их руководители честно явятся к генералу Слащеву»[292].
Генерал отпустил арестованных и приказал во всех газетах напечатать сообщение о переговорах с ним общественных деятелей.
Читали массы населения Крыма и убеждались лишний раз в предательстве интересов рабочего движения теми, кто много кричит о своей революционности.