аны с плохой работой командующего фронтом Д.Т. Козлова и его штаба. Еще больше нареканий к работе штабов подчиненных фронту армий.
В своем донесении он указывал, что приказы поступают в последний момент, совершенно не оставляя времени частям для подготовки. Приказы являются директивными и совершенно не содержат конкретики. Главное, на чем заострялось внимание, это то, что после начала наступления штабы полностью потеряли связь с войсками и боем не руководили. Это касается как штабов дивизий, так и штабов армий.
«Командующий 44-й армией связи с войсками не имел, и по сути самоустранился от командования войсками, предоставив все дело вести командирам дивизий». «Командир 302-й СД в течение всего дня боя находился в блиндаже, а в связи с порывом телефонной связи полковник Зубков продолжительное время совершенно не знал обстановки в полках, потерял управление, радиосвязь при этом задействована не была». «Командиры 39 и 55 танковых бригад, находились в землянке с командиром 12 СБр Петуниным, боя не наблюдали, и потеряли управление отрядами»… Это строки из документов фронта.
По требованию Ставки 6.03 командованием фронта были сделаны выводы, которые и были доложены по телеграфу. В них естественно ничего не было сказано о том, что плохо сработали штабы. Во всем оказались виноваты их подчиненные: «Основными причинами потерь следует считать:
а) наступающие части большей частью действовали в лоб обороняющемуся противнику
б) разведка обороны противника, его огневой системы была организована плохо, подрывались на минных полях противника, в том числе и саперы
в) танки вследствие размокших плохих дорог и грунта не могли сопровождать пехоту, отставали из-за перегрева моторов. Дождь с ветром закрывали оптику танков.
г) взаимодействие с артиллерией было организовано плохо…
д) наступавшие войска шли густыми строями, часто во весь рост, не применяясь к местности, и без учета сильного огня противника»[116].
Пункты е), ж), з) были добавлены по требованию Л.З. Мехлиса: «е) большинство штабов с самого начала боя потеряли управление, командные пункты отстали от войск. В силу незнания точной обстановки, неправдиво докладывали высшим штабам (404 и 157 СД); ж) эвакуация раненых была организована плохо. Одного раненого в тыл часто сопровождали 3–4 человека; з) в виду отвратительной погоды и размокшего грунта, темп продвижения пехоты сразу снизился, а танки отстали вообще и противник смог дать сильный артминогонь по заранее пристрелянным рубежам, поражая нашу пехоту. Указанные недостатки учтены частями фронта, даны соответствующие указания. Командир 404 СД Мотовилов и комиссар 404 СД батальонный комиссар Титов отстранены от должностей и переведены на низшие должности. Командир 652 СП майор Матвеев за трусость передан суду военного трибунала»[117].
Выводы не коснулись некоторых аспектов, на которые стоило бы обратить внимание. Прежде всего, стоит обратить внимание на то, что, удар наносился по всему 18-километровому фронту, без сосредоточения ударной группы. Части имели одно – максимум двухэшелонное построение, и, даже в случае успеха, развить его было некем. Атакующие подразделения имели слишком мало саперных частей поддержки. Штурмовые группы для взятия огневых точек отсутствовали в принципе. Полностью отсутствовала координация взаимодействия различных родов войск.
Несмотря на большое количество самолето-вылетов (иногда более четырехсот), эффективность действий авиации крайне была низкой. Удары наносились не по заявке войск, а по собственным планам. Фактически летчики жгли бензин, расходовали боезапас и ресурс двигателей (и без того очень низкий) впустую. Несмотря на множественные победные реляции летчиков, большинство их «побед» противником, к сожалению, не подтверждается. В среднем, у истребителей получается по одному сбитому самолету на 400 (!) самолето-вылетов, если считать по немецким, подтвержденным данным и около 300 самолето-вылетов, если считать по советским.
Точно так же действовал и Черноморский флот, который продолжал совершенно бессмысленные ночные обстрелы крымских городов. Доходило до смешного: в начале марта (7.03.42 г.) подводная лодка обстреливала Судак, произведя 7(!) выстрелов, а другая подводная лодка 8.03 произвела торпедный залп по Ялте (торпеды, естественно, не взорвались).
Очень плохо соблюдался режим секретности, противник, имел свою агентуру, которая достаточно своевременно сообщала обо всех изменениях.
Плохо было организовано движение эшелонов с боезапасом, они часто двигались в светлое время суток. Противник был информирован о графике их движения. В результате чего, например, 3.03.42 г. на станции Ак-Монай, взлетело на воздух 39 вагонов (!) боезапаса.
В результате расследования, инициированного Л.З. Мехлисом, в тылу были вскрыты множественные хищения. Арестовано и расстреляно 3 человека за хищение 1,5 т продовольствия.
Армейский комиссар 1 ранга Мехлис по требованию Ставки (и лично Сталина) был вынужден все активнее вмешиваться в руководство войсками, но его распоряжения как будто специально выполнялись не так. Например, на 4.03 была запланирована частная наступательная операция на правом фланге, но из-за неготовности войск, от нее пришлось отказаться. Но точно в назначенное время артиллерия произвела артподготовку. Генерал В.Н. Львов почему-то не отменил приказ по артиллерии. Фронт работал как разлаженный механизм, но все попытки наладить его, наталкивались на равнодушие и безразличие генералитета.
В вину Мехлису ставят отстранение генерал-майора Толбухина (10.03.42 г.) с должности начштаба фронта, и замена его генерал-майором П.П. Вечным. Если подходить объективно, то штаб фронта работал плохо. Кроме того, по непонятной причине, большинство ключевых документов фронта, сохранившихся в архивах, подписаны не Толбухиным, а замначштаба фронта полковником Разуваевым. Почему? Этот вопрос требует более тщательного разбора. Возможно, генерал Толбухин просто не сработался с командующим Крымским фронтом.
Советское командование планировало вновь перейти в наступление 10.03.42 г., и производило перегруппировку частей. В его распоряжение были выделены свежие, сформированные заново 320-я, 271-я и 276-я СД. Отряд берегового сопровождения (группы морской пехоты капитанов Шермана и Айдинова, усиленные «отрядами первого броска» Керченского десанта) исключался из состава 44-й армии, и передавался в состав 83-й морской стрелковой бригады, для компенсации ее потерь. В отряд были влиты 300 бойцов 9-й Керченской бригады морской пехоты, что вызвало бурное негодование у командующего ЧФ, который обвинил командование фронтом во вмешательстве в дела флота.
Но Д.Т. Козлов ответил, что кроме 3000 моряков морской пехоты он никаких частей у ЧФ не брал, и потребовал прекратить жалобы. 7.03.42 г. в Керчь начала прибывать 11-я стрелковая дивизия НКВД. Понемногу накапливался боезапас. Но Крымский фронт явно не успевал собраться с силами к этой дате. Наступление перенесли на 13-е.
Что же происходило в стане противника в это время? Командование 11-й армии тоже стягивало в Крым всевозможные резервы, которые удавалось собрать. 249-й дивизион штурмовых орудий находился в Херсоне, ожидая свою материальную часть, которая прибыла 9.03.42 г. После этого дивизион (21 штурмовое орудие) был направлен на станцию Ислам-Терек.
Воспользовавшись пассивностью Севастополя, противник перебросил под Керчь 122-й пехотный полк, который сменил 46-ю ПД в опорных пунктах. Но дивизию не вывели в тыл, расположив ее полки в районе Корпечь. Ей были приданы 13 штурмовых орудий 190-го и 197-го дивизионов.
Советские разведданные говорят о том, что по железной дороге действуют два бронепоезда. Возможно, второй состав был скомпонован из открытых платформ, с установленными на них орудиями и зенитными автоматами (такие снимки, сделанные в Крыму, попадались в сети). Вопрос требует уточнения.
9.03 Командованию 11-й армии была подчинена 223-я рота трофейных танков. 10.03 рота находится уже в Симферополе, но не получен боезапас для 17 танков «Гочкис» с длинным стволом. Всего в роте 17 «Точкисов» и 4 «Сомуа», ей передан взвод трофейных танков «Крым». Рота временно подчинена командиру 22-го батальона ПВО. Командир роты полковник Ильген.
10.03 в адрес 11-й армии по железной дороге была отправлена батарея французских 194-мм орудий.
В Крым прибыли части 144 и 707-го береговых дивизионов, их орудия приданы 766-му полку береговой артиллерии. Для усиления армейской артиллерии 3-й тяжелый дивизион 111-го артполка прибыл в Николаев, ожидает очереди для отправки в Крым. Если советская сторона усиливалась за счет живой силы, немецкие части получали артиллерию и технику. На подходе к Крыму находились 22-я танковая и 28-я легкопехотная дивизия. В среднем, между штурмами, каждая из немецких дивизий получила по одному маршевому батальону, численностью от 800 до 1000 человек, но в дивизиях по-прежнему ощущался некомплект личного состава.
Несмотря на сложную ситуацию с пехотными частями, противник не решился ввести в бой подразделения, сформированные из пленных татар и добровольцев, сформировав из них роты самообороны. Татарские части были использованы лишь для охранных функций и береговой обороны. Исключение составили курсанты «пионерной школы» (численностью около батальона), сформированной в феврале под Качей. «Выпускников» школы направили в пионерные части, распределив их повзводно, по немецким дивизиям. Но, стоит заметить, что курсантами школы были не только татары. Из разведсводки Крымского фронта: «По агентурным данным из НИКОЛАЕВ в СИМФЕРОПОЛЬ прибыли 4000 человек по национальности татар и узбеков, которых немецкое командование одело, вооружило и отправило в направлении СЕВАСТОПОЛЬ». По другим уточненным данным, из Николаевского лагеря военнопленных в Симферополь прибыло 3.5 тыс. азербайджанцев, татар, узбеков, из которых 1.5 тыс. были отправлены под Севастополь для обучения, а 2 тыс. оставлены в Симферополе. По немецким данным, эти пленные были направлены в рабочие строительные батальоны.