Но еще при жизни великого князя была поставлена под сомнение не только братская, но и сыновняя любовь его наследников. В 1014 г. посаженный в Новгород Ярослав (по последующим своим делам и заслугам известный как Ярослав Мудрый) отказался высылать отцу установленную ежегодную выплату в две тысячи гривен. Это был явный мятеж, Владимир распорядился уже «исправлять дороги и мостить мосты», собираясь идти в поход на непокорного сына, но всерьез разболелся.
Тем временем показал характер и обозначил намерения другой сын, Святополк. Как мы уже говорили, сын пленной греческой монахини, привезенной дедом – Святославом из одного из его боевых походов. Первым ее мужем был погубленный Владимиром в междоусобной борьбе брат его Ярополк, а вторым – сам Владимир, и по срокам нельзя было в точности сказать, чей же Святополк сын. Во всяком случае, Святополк придерживался того мнения, что он сын Ярополка и законный наследник престола, а дядя Владимир – не более чем узурпатор, против которого и его потомства все средства хороши. Но Владимир, со своей стороны, искренне считал его своим сыном и всегда так к нему и относился, хотя в народе про этого сына поговаривали – «от двух отцов». Остается добавить по этому поводу, что то, что эти Рюриковичи сотворили с монахиней, по христианским меркам преступление из ряда вон, и остается уповать только на то, что вода крещения смыла с Владимира этот грех. А от Святополка, как от плода такой, с позволения сказать, любви, ничего хорошего ждать не приходилось.
Княжить Святополк был посажен еще в 990 г. в Туров (сейчас это белорусский городишко с трехтысячным населением, но когда-то был столицей вполне приличного княжества на границе с Польшей). Женат он был на дочери славного польского короля Болеслава I Храброго (он же Болеслав Толстый, и тогда еще не король, а князь). Вместе с супругой (имя ее неизвестно) и ее духовником епископом Кольбергским Рейнберном (латинского исповедания, разумеется) Святополк составил заговор, имеющий целью захватить киевский стол, переменить на Руси православное исповедание на католическое и поставить ее в зависимое положение от Польши и от Рима. Заговор был раскрыт благодаря бдительности Анастаса Корсунского, Владимир отправил всю троицу в темницу (епископ Рейнберн там вскоре скончался).
Болеслав, оскорбившись за дочь и желая выручить ее и зятя, двинулся на Русь. Но поход вышел неудачным: его поляки повздорили с союзными печенегами, и Болеслав распорядился степняков перебить. К тому же пришли известия, что обострились отношения на западе, с чехами и немцами, и надо срочно быть там. Поэтому война продлилась недолго, Болеслав ушел, удовлетворившись тем, что Владимир освободил из-под стражи его дочь и своего сына. Киевский князь Святополка корить не стал, только перевел из Турова в Вышгород: подальше от границы, поближе к родительскому оку (Вышгород теперь северное предместье украинской столицы).
Можно предположить, что главной причиной такого поведения сыновей было решение отца передать свою власть Борису. Для Владимира, и без того пожилого уже и больного человека, это были тяжкие удары. Он совсем занемог и 15 июля 1015 г. скончался. Похоронили его в каменной гробнице в подклете Десятинной церкви рядом с ушедшей из жизни в 1011 г. Анной.
Для большинства народа это было большим горем, можно не сомневаться. Владимира любили с первых лет его княжества: сначала – язычники как язычника, за его веселый, разгульный, но при этом беззлобный и не заносчивый нрав; потом христиане как христианина – за сдержанность, радушие и опять же веселость (он по-прежнему любил застолье и праздники, только веселье на них теперь было несколько иное). Да что особенно перебирать, за что его любили? Разве за просто так народ при жизни Красным Солнышком назовет? Кого еще так называли? Ну, Ленина Владимира Ильича, что бы ни было на самом деле и что бы про него не высасывали из пальца, – величали «нашим Ильичом», а для детишек он был «дедушкой Лениным». А больше у нас никого и не припомнить. Разве что на Кубе или в Венесуэле? Или Мао в Китае? Но этот – явление слишком сложное. Как Сталин.
Глава 23Ярослав Мудрый. Печенеги
Великий князь умер, слава великому князю? Так бывало не часто. Власть, как уже повелось, сначала надо было завоевать, причем, невзирая при этом лишний раз на нательный крест. Святополк после смерти Владимира оказался в своем Вышгороде ближе всех к Киеву. Поплакав над гробом отца (или дяди), он завладел его престолом. Слава о нем в народе ходила не самая добрая, летописец в несколько иносказательной форме дает ему такую характеристику: «Худо граду тому, в котором князь юн, любит вино пить с гусльми и с младыми советниками». А Святополк уже не был юн, ему было не меньше тридцати пяти. Свое вхождение во власть он начал с массовой раздачи подарков киевлянам, стремясь расположить их к себе. Те, конечно, брали, но особой радости не выказывали – и правитель оставлял желать лучшего, и дело, судя по всему, шло к большой усобице.
Большинство братьев не признало первенства Святополка: ни Святослав Древлянский, ни Ярослав в Новгороде, ни Мстислав в Тмутаракани. Не признал и внук Владимиров, сын Изяслава Брячислав, к которому перешел после смерти отца Полоцк. И если Мстислав был слишком далеко (он воевал с остатками хазар в Крыму), а Брячислав, как и его покойный отец, как-то обособился в своем Полоцке от общерусских интересов, то от Ярослава и Святослава Святополку можно было ожидать всякого. Лишь Борис Ростовский и его младший единоутробный брат Глеб Муромский сразу признали главенство Святополка над собой как старшего в роду.
Отцов любимец, молодой князь Борис (ок. 986 г.–24 июля 1015 г.), получивший в свое управление Ростов Великий, часто бывал у отца в Киеве, был здесь свой, его знали и любили. Незадолго до своей смерти Владимир отправил его в Дикое поле с войском – посмотреть, вроде бы видели печенегов.
Врагов Борис не обнаружил, собрался возвращаться. Когда пришли вести о смерти Владимира и вокняжении Святополка, приближенные советовали ему не доверять Святополку, предупреждали, что тот не остановится и перед убийством. Предлагали всей воинской силой двинуться на Киев. А Борис не то, чтобы не верил им, но он глубоко воспринял дух христианской веры и считал, что повиновение старшему в роду – его долг. Поэтому он распустил войско и остался с малым числом близких людей.
Властолюбивый, закомплексованный историей своего появления на свет, Святополк ненавидел всех братьев, но Бориса особенно, ибо знал, что Владимир собирался передать Киев ему – да, видно, не успел. Он призвал к себе особо доверенных людей из Вышгорода и спросил, готовы ли они служить ему во всем. Те, как водится, – хошь в огонь, хошь в воду. Поняв, о чем идет речь, ни один не захотел терять места подле великого князя.
Убийцы подстерегли Бориса у реки Альты ночью. Подкравшись к шатру, услышали, что князь поет заутреню. Дождавшись, пока он ляжет в постель, стали колоть его копьями сквозь парусину. Верный слуга Борисов, отрок Георгий, родом венгр, пытался защитить господина – но тоже был сражен. Когда вынесли Бориса наружу, оказалось, что он жив, об этом донесли Святополку – тот приказал добить.
Глеб (987–1015) был далеко, у себя в Муроме, он еще не знал о смерти отца – его выманили ложной вестью, что отец совсем плох. В дороге его настиг гонец от Ярослава из Новгорода, передал письмо: «Не ходи, отец умер, а брата твоего Святополк убил». Но Глеб тоже проявил христианское смирение и пошел навстречу судьбе. Его подкараулили на реке, по которой он плыл на барке от Смоленска. Ближние отроки сробели, сопротивления не оказали – и главный между убийцами, Горясер, приказал зарезать князя собственному его повару по прозвищу Торчин (очевидно, из кочевой народности торков). Что тот и исполнил. Борис и Глеб стали первыми канонизированными русскими святыми-страстотерпцами.
Святослав Древлянский (982–1015), узнав о смерти братьев, сидеть на месте не стал и кинулся искать спасения в Венгрии. Посланная Святополком погоня настигла и убила его, когда он был уже в Карпатах.
Ярослав Владимирович Мудрый (ок. 978–1054), человек уже не первой молодости (примерно ровесник Святополку), умный и решительный, сам, наверное, не прочь был занять киевский престол. Но у него, у новгородского князя, были большие неприятности. Еще прежде, ожидая отцовской кары за неповиновение, он призвал отряд варягов – чтобы помог отразить возможное нападение. Скандинавы, находясь в Новгороде без дела, вели себя в свойственной им манере, допекли горожан дальше некуда – и те, не стерпев, собрались и перебили многих из них. Разгневанный Ярослав отомстил за погибших – заманил виновных к себе на двор, и там его дружина тоже устроила бойню. Некоторые летописи говорят даже о тысяче убитых, но это, конечно, большое преувеличение, таких и дворов в черте города не могло быть.
И вот сразу после этого, буквально в ту же ночь, он получил известие из Киева от любимой сестры Предславы (ок. 983 – после 1018): «Отец умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса, послал и на Глеба, берегись его». Первым делом князь отправил гонца известить Глеба, потом собрал вече. Хмурые новгородцы выслушали его – и решили поддержать. Им куда выгоднее было, чтобы в Киеве сидел хорошо знакомый им князь, чем чтобы у них в Новгороде Святополков наместник. Что касается их убитых собратьев – они понимали и Ярослава. Заморские буяны были его гостями, он отвечал за них перед их родственниками, и месть была его долгом. Так что в начавшейся борьбе за власть в войске Ярослава вместе сражались и новгородцы, и варяги (на лязг стали они опять стекались толпами).
Святополк тоже обзавелся наемниками, которые поближе к Киеву – печенегами. Армии братьев-врагов встретились у Любеча – города на Днепре, откуда родом была их бабушка Малуша. Несколько недель простояли они на разных берегах, не решаясь напасть первыми. Наконец, один из Святополковых воевод стал разъезжать на лодке вдоль вражеского стана, выкрикивая: «Эй, вы, плотники, зачем пришли сюда с хромым своим князем? (Ярослав прихрамывал. –