оним скорее всего имеет древнюю индоевропейскую основу, означающую «стрелять», «стрелок из лука»).
Отец Таргитай поделил страну между сыновьями. Самая большая часть, где хранились золотые диковинки, отошла младшему. Вообще же страна скифов, по Геродоту, очень велика. Севернее ее идут области с очень плохой видимостью: в отдалении трудно что-либо различить из-за того, что в воздухе постоянно полно пуха. Причину явления историк оставил разгадывать нам: то ли это, как сразу приходит в голову, снег, то ли разгадку можно найти в строках Багрицкого: «Тополей седая стая, воздух тополиный». Можно возразить, что сезон тополиного пуха не так уж долог – но ведь и до круглогодичных снегов от страны скифов очень далеко.
Местные греки поведали Геродоту свою версию происхождения народа скифов. Связана она с великом героем Гераклом. Десятый из его двенадцати знаменитых подвигов заключается в том, что по воле микенского царя Эврисфея он должен был пригнать на царский скотный двор быков (по более распространенной версии – коров) трехглавого и трехтулого великана Гериона, жившего на острове в Океане, за Геркулесовыми столпами (т. е. за Гибралтарским проливом). Просто похитить не получилось – по ходу дела пришлось убить сначала стражей стада, пастуха Эвритона и двуглавого пса Орфа, а потом и самого Гериона. Как следовало из услышанного историком рассказа, Геракл почему-то гнал свою добычу в том числе и через пустынное еще Северное Причерноморье. Маршрут вроде бы странноватый, от Гибралтара до греческих Микен можно было найти путь покороче – но рассказчики разрешили сомнение доводом, что Океан обтекает всю Землю, а сделать небольшой крюк по его побережью такому герою нипочем (вспомним заодно «он шел на Одессу, а вышел к Херсону» – это тоже случилось как раз в тех местах).
Края эти оказались негостеприимными, было дождливо и холодно. Герой укрылся на ночь в пещере. А проснувшись, обнаружил пропажу своих упряжных коней, которых с вечера пустил попастись. Длительные поиски обнаружили, что коней похитило странное существо – полудева-полузмея (внизу змея, от ягодиц и выше – дева). Прелестница объявила, что вернет коней только после того, как пришелец вступит с ней в любовную связь. Связь затянулась, у парочки родилось трое сыновей – Агафис, Гелон и Скиф. Наконец, наступил момент расставания. Прощаясь, Геракл протянул женщине свои лук и пояс со словами: «Когда сыновья подрастут, испытай, кто из них сможет натянуть мой лук и опоясаться поясом. Кто способен на такое – пусть останется жить здесь, кто нет – того гони в другие земли». Когда спустя годы состоялось испытание, прошел через него только Скиф. От него и произошли все скифские цари.
Самому Геродоту более достоверной показалась версия, что скифские племена пришли на эту землю с Востока. Позднейшие исторические изыскания в целом подтвердили его правоту, с тем только уточнением, что этногенез протоскифов произошел именно в этих краях, в степях Северного Причерноморья. Здесь их предки и предки киммерийцев произошли из одного круга культур, здесь они обрели навыки кочевников, овладели верховой ездой и колесницами, стали выносливыми и воинственными. Потом, как и некоторые другие иранские племена (саки, массагеты), двинулись степями на восток (при этом логично допустить, что в еще более отдаленные времена произошло передвижение части ариев-иранцев, а именно тех, что предпочтут кочевую жизнь, на запад – если они действительно около 2000 г. до н. э. расстались с индоариями где-то в Средней Азии. Но по поводу всех вышеописанных этногенезов и перемещений народов существует множество гипотез, поэтому за истину в последней инстанции пока принимать ничего нельзя).
Именно там, по пути на Алтай и на самом Алтае, после встреч со множеством народов разных культур (порою сильно отличающихся друг от друга) они и стали теми скифами, которых мы привыкли подразумевать под этим словом.
Встречаться им приходилось и с другими кочевниками, в том числе совсем другого корня: тюрками, монголоидными хунну и другими. Велико было влияние и оседлых цивилизаций. В коллекциях Государственного Эрмитажа находится множество артефактов, связанных со скифами. Массовым интересом пользуется т. н. «золото скифов» – золотые изделия, собранные начиная еще со времен Петра Великого, с его «Сибирской коллекции». Но, пожалуй, главная ценность – вещи из раскопок алтайских курганов, датируемых VI–IV вв. до н. э. Они дошли до нас в первозданной сохранности и красоте благодаря уникальному природному явлению: в погребальных камерах курганов образовалась вечная мерзлота «местного значения», и их содержимое оказалось законсервированным на тысячелетия. Колесницы, оружие, конская упряжь, одежда, ткани, войлочные ковры – с узорами и изображениями, сохранившими прежние изящество и красочность, металлические, деревянные, кожаные изделия – то, ради чего люди специально приезжают в Петербург с другого конца земли. Во многих из этих вещей чувствуется влияние китайской цивилизации: и как непосредственные заимствования, и как преломленное через культуру дальневосточных кочевников.
Замечателен «Скифо-сибирский звериный стиль». Он имел предшествующие аналоги, несет на себе их следы. Но, сложившийся на духовной почве кочевников Евразии, он стал явлением огромного значения, оказавшим влияние на культуру многих народов и эпох. Мы видим его у лесных финнов (особенно известен Пермский звериный стиль), у древних германцев, у приполярных саамов. Его отголоски – в узорах на дракарах скандинавских викингов и в русской народной вышивке, в каменной резьбе на фасадах древнерусских соборов.
В этом стиле чувствуются отголоски тотемизма: взгляд на животных не отстраненный, а как на себе подобных. Изобразившие их мастера ими любуются, им сочувствуют, сопереживают. Завидуют их ловкости, быстроте, мощи, неукротимости – хотят быть им подобными. Да украшения «звериного стиля» тому и служат: это не красивые безделушки, это магические талисманы, способные наделить обладателя качествами изображенных или уберечь от злых сил, помочь одолеть их.
Вот изображен барс, терзающий лань. Что, жалко несчастную? Все совсем не так. Лань здесь – воплощение злого духа. Убегающей охотничьей или боевой удачи; обольщения, способного приманить – и обмануть, исчезнуть. Себя самого кочевник ассоциирует, конечно, с хищником. Эти звери всегда изображены мощными, пружинистыми.
Явление в искусстве иного рода, но в чем-то схоже. Посмотрим на ассирийские барельефы, изображающие сцены охоты. Они созданы в государстве недавних кочевников-семитов и не без влияния евразийского звериного стиля. На них человек – охотник, убийца. Но как гордо, не смиряясь, как красиво умирают убиваемые им хищные звери. Видно, что человек в свой смертный час сам хотел бы быть похожим на них, с таким же достоинством встретить в бою смерть (а охота и была подготовкой к битве).
И вот во всеоружии нового опыта, новых достижений волны кочевников-иранцев стали накатываться с востока на запад. Они недружелюбны, эти саки, сарматы, скифы, массагеты и прочие. Их перемещения во многом связаны с их взаимной враждой. И как результат, оказавшись на прародине, скифы набрасываются на киммерийцев, с которыми их связывало когда-то общее происхождение. Только кто теперь будет об этом вспоминать? На них самих напирают исседоны, исседонов тоже кто-то теснит… Такова кочевая жизнь!
Вернувшись в Причерноморье во второй половине VIII в. до н. э., скифы изгнали киммерийцев и из Крыма, и из прилегающих степей. Вот что рассказал об этих событиях через три столетия, на основании успевших уже сложиться легенд, Геродот.
Вожди киммерийцев были настроены дать отпор пришельцам, лечь лучше костьми, чем оставить родные степи. Но их народ в массе своей был настроен пораженчески. И когда на общем собрании воинов было постановлено уступить завоевателям, вожди с этим не согласились и сами решили свою участь. Они разделились на два отряда и в присутствии соплеменников вступили между собой в смертный бой, из которого никто не вышел живым.
Изгнанные, однако, не обрели покоя. Как утверждает Геродот, значительная часть скифов, оставив жен и детей, кинулась их преследовать. Что уж там у них между собой успело стрястись, какие были поводы для неискоренимой неприязни, какие несмываемые обиды, мы никогда не узнаем. В древности такое случалось, личный фактор значил очень много: пустяшная обида, нанесенная вождю, не прощалась не только им, но и соплеменниками. Вождь – это олицетворение сообщества, оскорбив его, оскорбили всех.
Впрочем, возможно, на самом деле скифы не «бросились вдогонку», а взяли с киммерийцев пример: отправились в набег (растянувшийся на многие десятилетия) на области древних переднеазиатских цивилизаций – с их плодородными, веками лелеемыми землями и несметными богатствами (особенно если хорошо потрясти).
И скифы, и киммерийцы представляли собой огромную опасность для их не чаявших беды обитателей. Сам по себе неожиданный приход мобильных конных орд ужасал, и не только мирное население – тамошние полководцы долго не могли приспособиться к необычной для них тактике ведения боя. Особенно горазды были степняки на обманные маневры, на неожиданное разделение конной массы и охваты. Недавно скифы изобрели наконечники для стрел, названные по их имени скифскими, которые позволяли стрелять далеко и очень метко, киммерийцы быстро переняли новацию.
Киммерийцы, пройдя через западные перевалы Большого Кавказа, устроили себе опорную базу в Западной Грузии, совершая оттуда набеги на царство Урарту. Около 714 г. до н. э. они нанесли урартскому войску серьезное поражение. Но кочевники не умели еще брать крепостей, а их в Урарту было много, и царю Русе I удалось довольно успешно противостоять им.
Тогда киммерийцы перебрались на северо-восток Малой Азии и, обосновавшись там, повели войну с фригийским царем Мидасом (тезкой одного из его предшественников – того, у которого были ослиные уши и который своим прикосновением все обращал в золото). Но совершали также разбойные набеги на Ассирию и Урарту.