Но все же массовый материал из жилищ довольно однороден и не выходит за рамки XI–XII вв. Большинство его составляют амфоры с зональным рифлением и овальными в разрезе ручками и амфоры с венчиком-воротничком. Красноглиняные кувшины, как правило, имеют широкое горло (10–12 см в диаметре). Обломки белоглиняной поливной посуды представлены значительным разнообразием типов. Наряду с желтой и пятнистой зеленой поливой найден обломок чаши с налепным рельефным узором, выполненный в редкой «лепестковидной» технике середины IX в. (Макарова Т.И., 1998, с. 141, рис. 2). Найдены и обломки белоглиняных чашечек с подглазурной полихромной контурной росписью, появление которой исследователи относят к последней трети X в. В Корчеве, как и в Тмутаракани, они обнаружены в слоях XI — начала XII в. (Макарова Т.И., 1998а, с. 142–143).
В заполнении жилищ встречены обломки лощеных сосудов салтовского типа, а в одном из них найдено два целых красноглиняных кувшинчика, близких энохойевидным кувшинчикам из крымских городов, Саркела и Тмутаракани. Нередкой находкой были стеклянные византийские браслеты с росписью и кусочки стеклянных сосудов. На полу одного из жилищ найдено бочковидное шиферное пряслице.
Находки из заполнения жилищ говорят о том, что они перестали существовать в начале XII в. Обычных для слоев XII–XIII вв. амфор с высокими массивными ручками, так хорошо известных по напластованиям этого времени на Таманском городище, здесь нет. В целом материал из заполнения жилищ согласуется с находками из расчистки верхнего горизонта улиц, т. е. второй мостовой, представляющей собой дневную поверхность разрушения квартала.
Самые поздние находки этого горизонта — красноглиняная поливная керамика с орнаментом в технике граффито XI–XII вв., стеклянные витые, круглые четырехгранные стеклянные браслеты, доживающие в крымских городах до начала XII в., поздние типы красноглиняных кувшинов — подтверждают дату гибели квартала. Через несколько десятилетий автор «Слова о полку Игореве» назовет Сурож, Корсунь, Тмутаракань, а значит, и соседний, через пролив расположенный от Тмутаракани Корчев «землей незнаемой» (Рыбаков Б.А., 1952, с. 44). Следовательно, археологические материалы, связанные с жизнью открытого раскопками квартала — это то немногое, что проливает свет на историю города, когда он поменял свое древнее имя Боспор на славянское Корчев.
Мы теперь знаем, что в портовой части Корчева существовал квартал, построенный в традициях византийского градостроительства (табл. 46, 6). Из средневековых городов Северного Причерноморья самый яркий пример его дает Херсон. Прямоугольные кварталы, завершающиеся площадями с храмом — типичный элемент византийского градостроительства, восходящий к регулярной планировке позднеримской архитектуры (Якобсон А.Л., 1964, с. 60).
Зафиксированное раскопками разрушение квартала Боспора-Корчева в начале XII в., вероятно, содержит в себе указание на вторжение в пределы Крыма новых кочевников-половцев (Плетнева С.А., 1975, с. 276), разгромивших прибрежные строения города. Однако, половецкое вторжение ненадолго прервало строительство в столь важном городском районе. Из камней рухнувших домов строились новые. Отдельные кладки их были раскрыты раскопками с материалом XIII–XIV вв. Постройки при этом повторяли более древнюю планировку, что объясняется обычным для южных городов использованием частей кладок более старых построек для возведения новых и, безусловно, той организующей ролью, которую играла сохранившаяся до наших дней церковь Иоанна Предтечи. Раскопки около нее, проводившиеся в связи с реставрационными работами, позволили вскрыть на глубину до трех метров участок общей площадью 95 кв. м у южной стены церкви и у ее апсид (Макарова Т.И., 1982, с. 91–106; 1998, с. 344–393) (табл. 46, 4).
Главным результатом этих раскопок стала возможность документально связать строительство церкви Иоанна Предтечи с открытым кварталом Корчева.
Вдоль южной стены церкви был открыт участок стены, «вросший» в землю на 2 м и часть фундамента, местами на 6 рядов кладки. При этом между пилястрами удалось уловить на протяжении 2,5 м полуметровую полосу строительного мусора, прослеженного и в профиле раскопа (табл. 46, 2–4). Она подходила вплотную к самым нижним камням стены церкви, в отличие от слоев строительных ремонтов, лежавших выше. Полоса строительного мусора была перерезана в непосредственной близости от стен церкви каменным ящиком могилы № 15.
Строительный мусор состоял из розоватой прослойки с вкраплениями битой плинфы, черепицы и керамики, белого раствора с морским песком, который и сейчас называют «греческим», и желтоватого раствора того же состава. Мелкие обломки плинфы по толщине и цвету глины идентичны плинфе, использованной в кладке стен церкви. Керамические обломки представлены разбитыми черносмолеными красноглиняными кувшинами и обломками белоглиняной византийской посуды с пятнистой зеленой поливой и рельсовидными венчиками. Слой земли, на котором сохранился строительный мусор, местами розовый от его вкраплений, очевидно, являлся дневной поверхностью времени постройки храма Иоанна Предтечи. Она залегает на той же глубине, что и первое покрытие мостовой Корчева — 2,2 м от современной поверхности. Совокупность этих фактов дает основание предполагать одновременное или очень близкое по времени возведение храма и открытого квартала Корчева.
Раскопки прицерковного кладбища дополняют данные в поддержку этой датировки. Кладбище занимало значительную площадь. При разбивке сквера в наши дни отдельные погребения встречались даже в 20 м к востоку от апсид церкви. Исследовать удалось погребения, находившиеся в непосредственной близости от нее, вдоль ее южной стены и около апсид (табл. 47, 9). Они были совершены в каменных ящиках из поставленных на ребро плит из белого ракушечника (табл. 47, 1). Всего было открыто около 50-ти таких ящиков, содержащих от двух до шести последовательных захоронений и служивших семейными склепами. Погребенные лежали в них на спине, головой на запад, с руками, сложенными на груди или вытянутыми вдоль тела. Глубина ящиков не превышала 0,40 м, и при повторных захоронениях кости предыдущих погребений нарушались и сгребались в углы ящиков. Но попадались и ящики, в которых было захоронено несколько умерших без следов разрушения скелетов предшествующих захоронений. Закладные плиты часто украшались тщательно вырезанными византийскими крестиками с расширяющимися концами. Почти все могилы были ограблены в древности, часть — при совершении погребений, непосредственно перекрывающих нижележащие, часть — в татаро-турецкой период, о чем говорят находки в их заполнении обломков поливной керамики XIV–XV вв.
Почти 2 м культурного слоя около церкви оказалось буквально «забито» каменными ящиками могил, располагавшимися ярусами так, что перекрытие нижнего служило дном верхнего. По устройству ящиков и обряду эти погребения целиком вписываются в погребальные традиции средневекового Крыма (Махнева О.А., 1968, с. 155–168). Инвентарь, обнаруженный в них, находит бесспорные аналогии в плитовых могилах Крыма из старых раскопок Н.И. Репникова (Репников Н.И., 1906, с. 4–35) и раскопок О.И. Домбровского на Южнобережье (Домбровский О.И., 1974, с. 5–56). Могилы у стен церкви можно разделить на два горизонта: первый, древнейший, нарушал уровень дневной поверхности ее постройки, т. е. перерезал строительный мусор, второй не достигал его (табл. 48). Можно считать, что погребения первого горизонта были совершены вскоре после возведения храма, погребения второго горизонта — тогда, когда культурный слой около него вырос не менее, чем на полтора метра. Самые поздние погребения были открыты на глубине 0,75-0,8 м от современной поверхности, самые древние — на глубине 2,7 м от нее.
Одно из погребений первого горизонта принадлежало священнослужителю храма. Его каменный ящик был перекрыт тремя плитами так, что они образовали в плане подобие креста (табл. 47, 1). Швы между камнями были залиты белым известковым раствором. Плиты ракушечника, из которого сложен ящик, тщательно подтесаны и пригнаны впритык друг к другу. Плита изголовья украшена изнутри врезным орнаментом: в арке из двух дуг — круг с четырехлепестковой розеткой. В ящике оказалось одно погребение, крайне плохо сохранившийся скелет лежал на спине, его покрывал тлен с остатками длинной черной шерстяной рясы. Сохранились куски кожаного пояса и кожаной обуви. Еще три каменных ящика, открытые на той же глубине, принадлежали рядовым погребениям городского кладбища, ящики их были разрушены почти полностью, вещей мало: один рыболовный крючок — в одном, бронзовая пуговица, три бусины и подвеска из коралловой веточки — в другом (табл. 48, 9, 11).
Достаточно выразительны датирующие вещи в погребениях, расположенных на 0,5 м выше. Самая важная из них — серебряная монета Олега-Михаила, чеканенная, по мнению В.В. Кропоткина, во время его первого пребывания в Тмутаракани в 1078 г. (Кропоткин В.В., Макарова Т.И., 1973, с. 250–254).
Она была найдена в каменном ящике, в котором оказалось два последовательных захоронения, от нижнего сохранился только череп и кости рук, второе оказалось непотревоженным. На груди его и была найдена монета (табл. 48, 12). Сверху погребенного перекрывала камка. Другие каменные ящики первого горизонта тоже содержали по два-три последовательных захоронения. Все они были разрушены в древности: кости перемешаны с землей и камкой, первоначально перекрывавшей скелеты, а вещи разграблены. Судя по случайно сохранившейся золотой серьге с напускной бусиной и двум височным колечкам из серебра (табл. 48, 1, 2, 14), покойных сопровождал богатый инвентарь, что и оказалось причиной постоянных ограблений прицерковного кладбища. Оставшиеся в заполнении могил вещи дают представление о его характере. Прежде всего это необходимые детали одежды: разнообразных форм бронзовые пуговки и бубенчики, штампованные из двух половинок, круглые, слегка уплощенные (табл. 48,