26–28 — Рисовое, курган 6, погребение 12; 29, 31, 38 — Мартыновка, курган 3, погребение 3; 32 — Заливное; 39 — раскопки Н.И. Веселовского в 1890 г.; 40 — Херсонес, Северный берег.
3 — дерево; 4, 9-11, 16, 18–22, 27–30, 35, 40 — железо; 5, 12, 39 — бронза; 6 — бронза, синее стекло; 15, 17, 24, 26, 34, 36–38 — кость.
Таблица 50. Кочевнические древности XII–XIV вв. Составлена А.И. Айбабиным.
1, 11, 22 — Феодосийский краеведческий музей; 2, 3, 7 — Крымский республиканский краеведческий музей; 4, 5 — г. Коклюк, курган 6; 6 — Чокурчинский курган; 8 — Симферопольский курган 1949 г.; 9 — Мартыновка, курган 3, погребение 3; 10, 13–15 — Приморский, курган 9, погребение 1; 12, 16 — Херсонес; 17–20 — Приморский, курган 2, погребение 12.
1, 2 — белый известняк; 3 — желтый ракушечник; 4, 5, 9, 16 — глина; 6–8, 10, 11, 13, 17, 21 — железо; 12, 14, 19, 22 — бронза; 15 — кость; 20 — золото.
Таблица 51. Вещи из кочевнических погребений. Составлена А.И. Айбабиным.
1–9, 11–22 — Сарайлы-Кият, курган 1; 10 — Чатырлык.
1, 2, 10, 15, 17, 20 — бронза; 3 — железо; 4–9, 11–14, 16, 18, 19, 21, 22 — серебро.
Таблица 52. Жилые усадьбы и храмы городищ Готии. Составлена А.И. Айбабиным.
1 — план крестообразного и одноапсидного храмов XI–XIII вв. у подножия Баклы (по: Рудаков В.Е., 1984, рис. 1); 2 — план жилых домов XI–XIII вв. на посаде городища Бакла (по: Рудаков В.Е., 1975, рис. 1); 3 — гробница конца IX–X вв. у подножия Баклы (по: Баранов И.А., 1990, рис. 49); 4 — жилые усадьбы XI–XIII вв. на северном участке городища Эски-Кермен (по: Веймарн Е.В., 1958, рис. 1).
Условные обозначения: 1 — остатки каменных стен; 2 — «постели»; 3 — «высечки» в скале; 4 — граница раскопа.
Таблица 53. Крестообразный храм X–XI вв. и часовня XIV–XVII вв., находки из их раскопок на склоне плато Мангуп (по: Мыц В.Л., 1990). Составлена А.И. Айбабиным.
1–7 — керамика из раскопок часовни; 8-18 — керамика из раскопок Крестообразного храма; 19 — черепица; 20 — гробница 1; 21 — фрагмент плиты с надписью «…святого Феодота. Христа»; 22 — план храма и часовни; 23 — реконструкция южного фасада храма в первый строительный период; 24 — реконструкция южного фасада храма во второй строительный период (по Ю.Г. Лосицкому).
Таблица 54. Пещерные храмы Готии. Составлена А.И. Айбабиным.
1, 2 — роспись стены (реконструкция О.И. Домбровского) и план храма «Трех всадников» XIII в. у подножия Эски-Кермен; 3, 4 — план и роспись алтаря и стены (реконструкция О.И. Домбровского) храма «Донаторов» на Эски-Кермене в верховьях балки Черкес-Кермен; 5 — план пещерного храма с баптистерием XI–XIII вв. на плато Тепе-Кермен.
Таблица 55. Инвентарь из погребений X–XII вв. Составлена А.И. Айбабиным.
1-16, 28–30, 32–36, 38–46, 48, 49, 51 — Лучистое (49 — монета Алексея I Комнина (1081–1118)); 17–27, 31, 47, 50 — Эски-Кермен; 37 — Сугдея.
Таблица 56. Херсон. Составлена А.И. Айбабиным.
1–3 — реконструкции домов: дом священника, постоялый двор, дом пекаря (по: Рыжов С.Г., 1999); 4 — план квартала X–XIII вв.
Таблица 57. Христианские памятники Херсона. Составлена А.И. Айбабиным.
1 — крестовокупольный храм на акрополе конца XI–XIII вв.; 2 — крестовокупольный пятиапсидный храм конца XI–XIII вв.; 3 — Западный загородный крестообразный храм конца IX–X вв. и поздняя часовня; 4 — крестовокупольный шестистолпный храм № 34 конца XI–XIII вв.; 5 — однонефный храм XII–XIII вв. в Портовом районе; 6 — крестовокупольный четырехстолпный храм № 9 конца XI–XIII вв. и его реконструкция Ю.Г. Лосицкого; 7-10 — бронзовые кресты-энколпионы из помещения XII — первой половины XIII в.
Таблица 58. Жилые, производственные постройки и орудия труда из Херсона. Составлена А.И. Айбабиным.
1–8 — железные орудия труда из помещений XII–XIII вв.; 9 — гончарные черепицеобжигательные печи из XVII квартала XII–XIII вв.; 10 — метки на черепице XII–XIII вв.; 11 — реконструкция формы для изготовления черепицы (по: Сидоренко В.А., 1985); 12 — баня во дворе жилого дома в Северном прибрежном районе; 13 — жилой дом XII — 70-х годов XIII в. в XX квартале (по: Калашник Ю.П., 1989).
Таблица 59. Поливная керамика Херсона X–XIV вв. Составлена А.В. Сазановым.
Часть IIТаманский полуостров и Северо-Восточное Причерноморье
Таманский полуостров
Введение(Я.М. Паромов)
Рассмотрение археологических памятников и их размещения на Таманском полуострове необходимо начать с анализа и восстановления цельной общей картины исторического ландшафта полуострова в древности и в эпоху средневековья.
Эта тема специально не исследовалась, хотя во многих работах обобщающего или частного характера, касающихся заселения полуострова, начиная с трудов П.С. Палласа и до наших дней, приводятся различные сведения относительно геологии, исторического ландшафта, климатических условий, характера почв, растительности, животного мира, пресноводной и морской фауны региона (Паллас П.С., 1877, с. 230–234; 1883, с. 61–107; Dubois de Montpereux F., 1843, p. 22–103; Поночевный M.O., 1891, с. 7–60; Соколов В.В., 1919, с. 39–59; Войцеховский С.Ф., 1929/1930, с. 4–9; Миллер А.А., 1931, с. 26–29; Иессен А.А., Миллер А.А., 1932, с. 58–61; Гайдукевич В.Ф., 1949, с. 16–42, 94-112; Блаватский В.Д., 1958, с. 9–14; 1959, с. 41–48; Сокольский Н.И., 1963, с. 11–25; Кругликова И.Т., 1975, с. 14–23; Паромов Я.М., 1992, с. 35–41; 1992а; 1994, с. 95–118; 1998, с. 217–221; 2000; Горлов Ю.В., Лопанов Ю.А., 1995, с. 121–137; Волков И.В., 1999, с. 40–61 и др.).
Мнение, что ранее Таманский полуостров представлял собой группу из пяти-шести (или близкого числа) островов, принято почти всеми исследователями. Даже в настоящее время Таманский полуостров состоит из трех больших островов (не считая множества дельтовых), разделенных не большими водными пространствами, а узкими протоками и лиманами. Это обстоятельство способствует его восприятию со стороны (прежде всего с моря) как единого массива земли, а не системы островов (Волков И.В., 1999, с. 41).
В природно-ландшафтном отношении главными чертами, определяющими облик Таманского полуострова, являются равнины с малым уклоном и ровные, широкие долины синклинального происхождения, ориентированные в общем широтном направлении (с запада-юго-запада на восток-северо-восток). Их разделяют также характерные, мягко очерченные и невысокие (до 100–150 м) антиклинальные холмы и гряды, представляющие сглаженные эрозионными процессами потухшие (или действующие) грязевые вулканы и вулканические цепи, ориентированные в согласии с долинами. Их направление играет ключевую роль в экологии полуострова, так как эти холмы и гряды являются естественным препятствием (правильнее сказать чередой препятствий), своего рода «экраном» для самых неблагоприятных для жизни и хозяйственной деятельности зимних ветровых нагрузок (Золотарев М.И., 1981, с. 144–150; Паромов Я.М., 2000).
Согласно основным исследованиям геологической складчатости Таманского полуострова (Андрусов Н.И., 1900, с. 5–7; 1903, с. 257–364; Шнюков Е.Ф. и др., 1986, с. 20–25), на его территории можно выделить семь главных антиклинальных цепей или гряд и шесть синклинальных понижений равнинного характера (рис. 7). I–I — гряда мысов Каменный-Пекла; II–II — Фонталовская гряда, простирающаяся от горы Куку-Оба на западе до горы Тиздар на востоке; III–III — Ахтанизовская гряда, западной оконечностью уходящая в Таманский залив, горой Сопка — на восточной и высокими береговыми обрывами у станицы Голубицкой; IV–IV — Фанагорийская гряда, открывающаяся юго-западнее Фанагорийского городища невысокими холмами, завершаясь горой Мыска на территории современного Темрюка; V–V — гряда Карабетовки-Кандаура, несомненно, самая примечательная гряда Таманского полуострова. Она протянулась от Керченского пролива до восточной оконечности острова Кандаур, далее понижаясь в дельте Кубани, она вновь поднимается на Кандауре, включая в себя ряд гор и возвышений; VI–VI — гряда мысов Панагия и Железный Рог — горы Камышеватой и горы Нефтяной (к югу от станицы Старотитаровской). Западная оконечность этой гряды, понижающаяся в Черное море, имеет усложненное строение, включающее ряд параллельных и расходящихся под небольшим углом антиклиналей; VII–VII — гряда горы Гирляной (Суяки), пролегающая на незначительном протяжении в юго-восточной части Таманского полуострова.
Рис. 7. Схема геологической складчатости Таманского полуострова. Составлена Я.М. Паромовым.
Условные обозначения: 1 — антиклинальные цепи; 2 — синклинальные понижения.
К шести синклинальным понижениям равнинного характера относятся: 1–1 — широкая пологосклонная долина, пролегающая между грядой I–I на севере и грядой II–II на юге. Она протянулась от основания косы Чушка, поселка Батарейка на западе до поселка Кучугуры на востоке; 2–2 — долина между Фонталовской (II–II) и Ахтанизовской (III–III) грядами, протянувшаяся от мыса Рубана на западе до Пересыпского гирла на востоке. По самой низкой ее части еще в XIX в. проходило русло протоки (Субботин Ерик), соединявшей северо-восточный угол Таманского залива с Ахтанизовским лиманом у Пересыпского гирла; 3–3 — сравнительно узкая и короткая долина, пролегающая между Ахтанизовской (III–III) и Фанагорийской (IV–IV) грядами. Она берет начало от юго-восточного угла Таманского залива и проходит до залива Химка (Плавня) Ахтанизовского лимана. Ее продолжением к востоку является низина между Кандауром и Голубицким островом; 4–4 — широкая пологосклонная долина, пролегающая между Фанагорийской грядой (IV–IV) и грядой Карабетовки-Кандаура (V–V), от Шимарданской бухты на западе до осушенного в настоящее время лимана Соленый на востоке. Низкое дно этой долины находится преимущественно под водами Ахтанизовского лимана, проявляясь в восточной части на Кандауре в виде низины, расположенной южнее современного Темрюка; 5–5 — широкая пологосклонная долина значительного протяжения, пролегающая между грядой Карабетовки-Кандаура (V–V) и грядой мысов Панагия, Железный Рог (VI–VI). Эта долина берет начало от Керченского пролива (на западе), почти целиком охватывает берега лимана Цокур, южные берега Старотитаровского лимана и острова Кандаур (на востоке); 6–6 — долина, охватывающая северо-восточный берег Кизилташского (Кубанского) лимана и пролегающая к востоку до Старого русла Кубани. На западном, наиболее протяженном участке дно этой долины находится под водами Кизилташского и Бугазского лиманов.
Характерной особенностью ландшафта Таманского полуострова являются также развитые овражные системы, отдельные балки и лощины значительного протяжения, ориентированные «поперек» главенствующих гряд, преимущественно в общем меридиональном направлении (на юг или север — в зависимости от склона). Их появление и развитие было связано со скатом ливневых и талых вод с возвышенностей, устья этих балок обращены к морям, заливам и лиманам, куда эти воды стекали. Следует отметить, что стоки, направленные в долины, в древнейшие времена (до греческой колонизации) практически не образовывали промоин, так как гасились почти нулевыми уклонами и плотным растительно-травяным покровом. В настоящее время берега Таманского полуострова во многих местах изрезаны небольшими, часто крутыми балочками. Это молодое оврагообразование в большинстве случаев является следствием неумеренной распашки прибрежных земель и хозяйственной деятельности еще в античную эпоху (но в особенности — в новейшее время). Древние балки имели особое значение в организации расселения на Таманском полуострове в античности и средневековье.
Размеры Таманского полуострова сравнительно невелики — 85×38 км, т. е. около 1200 кв. км. Однако из-за своеобразия рельефа здесь встречаются почти все типы местности, характерные для зоны степей — плакорный или равнинный, склоновый (приречный), останцово-водораздельный, надпойменно-террасовый, пойменный, а также плавневый и лиманный, встречающиеся лишь в причерноморских и приазовских степях, а также в устье Волги (Мильков Ф.Н., 1977, с. 163–166). Основными определяющими являются прежде всего равнинный и (в меньшей мере) склоновый типы местности. В период, предшествующий греческой колонизации, растительность Таманского полуострова, в полном соответствии с его широтой и ландшафтом, была типично степной, богатой злаковым разнотравьем и ковылями, обладающими развитой корневой системой. Весной степь оживлялась вспышкой цветения тюльпанов, ириса, веснянки, гусиного лука, мятлика, верблюдки, многих видов полыни. В отношении леса Таманский полуостров был, безусловно, значительно богаче степных пространств. Помимо густых пойменных лесов (так называемая урема), заросли деревьев и кустарников покрывали склоны балок, морских берегов и берегов лиманов. В них преобладали ива, акация, ясень, серебристый лох (дикая маслина), терновник, можжевельник, шиповник. По данным исследований местными породами дерева являлись также вяз, тополь, клен (Сокольский Н.И., 1971, с. 26–33).
Таманский полуостров входит в Приазовско-Предкавказскую степную провинцию мощных и сверхмощных черноземов, где относится к подтипу черноземов южных, формировавшихся под типчаково-ковыльной растительностью, известных самым высоким плодородием на территории России (Афанасьева Т.В. и др., 1979, с. 239–241). Следует отметить, что на территории самого полуострова наиболее плодородные земли находятся в рассмотренных выше долинах и понижениях равнинного характера. Их отображение на аэрофотосъемках представляет собой темные зоны, цвет которых обусловлен многовековыми накоплениями гумуса и большей относительной увлажненностью почв.
Древние свидетельства о климате Северного Причерноморья весьма противоречивы, иногда — просто противоположны. В настоящее время принято считать, что в течение всего четвертичного периода (вплоть до наших дней) климаты различных областей не претерпели существенных изменений (если не учитывать некоторых ритмических колебаний). В этот период климат степной зоны юга России, куда входит и Таманский полуостров, характеризуется как континентальный, по количеству тепла, солнечного света и годовой сумме осадков вполне пригодный для выращивания зерновых (прежде всего пшеницы и ячменя) и бобовых культур, теплолюбивых фруктов и овощей, а также винограда. Обобщенно считается, что зона степей недостаточно увлажняется в течение года, однако земли Таманского полуострова, практически со всех сторон окруженные водными пространствами, находились с этой точки зрения в самых благоприятных относительно других степных регионов условиях.
В древности животный мир, а также морская и пресноводная фауна Таманского полуострова отличались большим разнообразием (Марков К.К. и др., 1965). В исторически обозримое время фауна Таманского полуострова насчитывала около тысячи видов различных представителей, включая обитателей вод. Практически до настоящего времени здесь сохранились волк, лисица, степной хорь, заяц, сурок, суслик, тушканчик, еж, кабан и дикая свинья (крупные млекопитающие — прежде всего копытные — были уничтожены в новое время). Из гнездящихся птиц более всего многочисленны цапли (серая и белая), журавль, лебедь, кулики, куропатка, жаворонок, коростель, перепел, стрепет, дрофа, удод, сизоворонка, горлица, ястреб, степной орел, степной лунь, сова. Весной и осенью лиманы и заливы становятся пристанищем большого количества различных видов пролетных птиц. Однако наибольшую ценность и интерес с древнейших времен представляла рыба, в особенности — проходная: осетр, белуга, севрюга, шип, сельдь и хамса. В большом количестве здесь ловится также кефаль, султанка, камбала, бычок; в кубанских плавнях — лещ, сом, щука, жерех, окунь, судак, стерлядь. Морские отмели богаты съедобными моллюсками — устрицами, мидиями и др., створками которых подчас завалены хозяйственные ямы-помойки античного и средневекового времени.
Начало освоения земель Таманского полуострова относится ко времени позднего энеолита. За время обитания здесь человека по данным археологии, а также письменных и других источников могут быть выделены три периода максимального освоения территории нынешнего Таманского полуострова (исключая новейшее время).
Это — эпоха ранней и средней бронзы (конец IV — начало II тыс. до н. э.), античное время (середина VI в. до н. э. — конец IV в. н. э.), а также раннее и развитое средневековье (хазарское и тмутараканское время, VIII–XI вв.). Все периоды имели одну общую черту — в каждый из них освоение региона носило практически сплошной характер, однако по типу хозяйственной деятельности, ее интенсивности и влиянию на ландшафт они различались. Скотоводство эпохи ранней и средней бронзы не влекло заметных изменений в окружающей среде. Кроме того, согласно общепринятым взглядам, период поздней бронзы — раннего железа (вторая четверть II — первая треть I тыс. до н. э.) здесь, как и во всем степном поясе Северного Кавказа, был временем упадка хозяйственной деятельности древних племен. Иными словами, к началу греческой колонизации (середина VI в. до н. э.) ландшафт Таманского полуострова продолжал оставаться степным.
Возникновение здесь за исторически краткий промежуток времени античной системы расселения, основанной на греческом землепользовании, агротехнике и культуре, целиком изменило картину. Распашка земельных наделов, занявших около 50 % всей территории полуострова, возникновение ряда больших и малых для своего времени городов (Фанагория, Гермонасса, Кепы, Патрей и др.), основание около 230 сельских поселений, устройство некрополей и святилищ, создание развитой системы дорог, строительство плотин, водоемов, портов и переправ, значительное сведение лесов и кустарников преобразили ландшафт. Это привело к созданию нового ландшафта, который может быть охарактеризован как «рукотворный» или, по современной терминологии — антропогенный, сельскохозяйственный.
Начало гибели античной системы расселения на Таманском полуострове было связано с общей для всего Северного Причерноморья дестабилизацией обстановки и нашествиями варварских племен, составляющих разноэтничные объединения, во главе которых, согласно письменным источникам, стояли готские племена, инициировавшие в середине и третьей четверти III в. н. э. целую череду разрушительных войн и грабительских походов (Пиоро И.С., 1990, с. 36–41; Лавров В.В., 1997, с. 8). В результате в различных частях Таманского полуострова (и на развалинах античных городов) жизнь продолжалась лишь в 22–25 пунктах. Почти все они являлись разрозненными очагами античных традиций и культуры, существуя уже в новых исторических условиях — на окраине путей великого переселения народов и на окраине Византийской империи одновременно, и располагались обычно на берегу моря или у древних дорог. За период более чем трехсотлетнего запустения (конец IV — начало VIII в.) ландшафт Таманского полуострова по своему облику, вероятно, снова приблизился к степному.
В хазарское и тмутараканское время (VIII–XI вв.) картина изменилась. Носителями новой для этого региона салтово-маяцкой культуры были возрождены два города-порта с ремеслами и торговлей (Таматарха-Тмутаракань — на месте бывшей Гермонассы и Фанагория, сохранившая свое название), ими же было основано около 80 поселений, свободно расположенных на всей территории Таманского полуострова (Паромов Я.М., 1992, с. 61–65; Плетнева С.А., 1967, с. 48–50, 63–65; 1981, с. 14–17; 1999, с. 138–150). Следует отметить, что новая система расселения по характеру землепользования существенно отличалась от античной: примерно втрое сократилась «поселенческая нагрузка» на ландшафт, а, следовательно, как минимум втрое уменьшились распаханные площади. Скорее всего, это связано с тем, что в античное время земледелие было абсолютной основой хозяйства. Скотоводство играло лишь вспомогательную роль. В средневековое время скотоводство играло иную, более самостоятельную и значительную роль и временами даже преобладало над земледелием.
Говоря о новой, средневековой системе расселения на Таманском полуострове, необходимо отметить характерную особенность в размещении поселений. Из общего числа (около 80) только семь поселений были основаны на новом месте. На первый взгляд это вызывает удивление. При полной свободе выбора, на землях, пустовавших более трехсот лет, подавляющее количество новых поселений снова расположилось на обжитых еще в античное время местах. Почему? Едва ли это можно объяснить абстрактной тягой к чужому пепелищу. Логично предположить, что античные поселения были основаны в местах, наиболее пригодных для жизни, удобных для хозяйственной деятельности (прежде всего — земледелия), а также выгодных для сообщения и обмена. Поэтому и новых поселенцев эти места притягивали к себе в силу своих природных условий и свойств.
Классическая наука о расселении рассматривает поселения как узлы в сети бесконечного количества случайных перемещений (или дорог), закрепившие места наиболее повторяющихся их пересечений (Хаггет П., 1968, с. 111–141). Это высказывание справедливо для медленного (эволюционного) развития системы расселения. На Таманском полуострове в оба рассматриваемые периода (античный и средневековый) мы имеем дело со стремительным, почти внезапным появлением развитых систем расселения, происходившим в очень сжатые исторические сроки, что свидетельствует о целенаправленном успешном выборе мест для поселений, прежде всего в античное время. Для понимания и объяснения этого феномена необходимо взглянуть глазами древних авторов на те условия, которым должно соответствовать место для нового города или поселения, и оценить их применительно к ландшафту Таманского полуострова.
Так, Аристотель и другие античные авторы, в частности Фалес Милетский и Витрувий, говоря о местоположении города, подчеркивали, что выбираемое для него место должно, во-первых, «благоприятствовать здоровью жителей», во-вторых, оно должно быть расположено на берегу моря (или поблизости от него) и быть центром окружающей его территории, в-третьих, необходим удобный подъезд к нему для подвоза продуктов и всяких материалов для обеспечения ремесленных производств, в-четвертых, город всегда должен быть в изобилии снабжен водой.
На полуострове этим требованиям наиболее соответствовали два города — Фанагория и Гермонасса (Таматарха, Тмутаракань), при главенствующей роли Фанагории в античное время и Таматархи-Тмутаракани — в средневековье (Паромов Я.М., 1998, с. 219).
Что касается запасов воды, то практически на Таманском полуострове они были неисчерпаемы. Прежде всего это были воды Кубани и лиманов. Значительными по объему были также грунтовые воды. Геологическое строение Таманского полуострова таково, что над Киммерийским и Куяльницким ярусами среднего плиоцена здесь залегает толща песчаных отложений верхнего плиоцена, чередующихся с глинистыми прослойками. Эта свита достигает большой мощности, состоит из желтых и белых песков и покрывает практически весь полуостров. Она выстилает синклинальные понижения, поднимаясь на скаты антиклинальных гряд, но не перекрывает их (это свидетельствует о том, что в эпоху среднего плиоцена антиклинали на Таманском полуострове выдвинулись из моря в виде островов). Особенного развития достигают эти пески у станицы Тамань и в районе восточного окончания Таманского залива (Андрусов Н.И., 1903, с. 352–361; Шнюков Е.Ф. и др., 1986, с. 25). Сверху они накрыты покрывалом четвертичных отложений различной (иногда значительной) мощности, состоящих преимущественно из лесса, лессовидных суглинков и глин. Эти пески представляют собой прекрасный водоносный горизонт. В местах его выхода на поверхность, отмеченных выше, были расположены античные и средневековые города Гермонасса (Таматарха, Тмутаракань), Фанагория, Кепы, поселение Фонталовское 1, расположенное в центре северо-западной части Таманского полуострова, и ряд других.
Мощность этого водоносного горизонта была такова, что практически в любой части Таманского полуострова (исключая, разумеется, холмы и гряды) колодезным способом можно было в достатке получить хорошую питьевую воду. Для поселений, удаленных от берегов рек, а также для поселений, расположенных на морских берегах, этот горизонт служил надежным источником пресной воды. Условиями его залегания и распространения была продиктована одна из основных закономерностей в размещении поселений — они практически не переступали его границ, не поднимаясь на возвышенности и не выходя за его пределы, располагаясь на равнинных частях полуострова. Исключение составляли несколько небольших поселений, имевших специфические маячно-сторожевые функции. Они находились на вершинах холмов.
Еще одной закономерностью, которую следует отметить, была постановка поселений на балках, протянувшихся от подножий холмов и гряд к лиманам и заливам. Причем поселения размещались и в верховьях балок, и в средней их части, и при устье. Очевидно, это было связано прежде всего с удобством создания искусственных прудов-водоемов — одного, двух или целого каскада. Но, кроме того, балки и овраги, в особенности разветвленные, с прудами и купами деревьев, отгораживали поселение от поля, как бы обособляли и защищали его, не изымая при этом из окружения, а создавая особую красоту рукотворного ландшафта.
На полуострове в таких природных условиях обнаружено несколько десятков поселений. Следует добавить, что нередко даже на поселениях, которые расположены в широких и ровных долинах, создавались искусственные водоемы — пруды. Их следы в виде округлых впадин заметны до сих пор на поверхности и служат верным признаком присутствия где-то рядом остатков древнего жилья.
Большую роль в выборе места для поселения играл ландшафт, т. е. пространство, открытость, свобода расположения, воздух. Вполне рационально, с учетом особенностей ландшафта, размещались как античные, так и средневековые поселения.
Таким образом, сравнение схемы ландшафтно-геологической складчатости Таманского полуострова и схемы селитебных зон наглядно свидетельствует, что руководящим фактором в выборе мест для поселений являлось расположение их в пределах синклинальных равнин и их крыльев, примыкающих к холмам и грядам.
Очевидно, что значительное количество обнаруженных на территории Таманского полуострова поселений объясняется прежде всего исключительно благоприятными условиями для жизнедеятельности человека в этом сравнительно небольшом регионе. Обеспеченные природой всем необходимым люди с древнейших времен активно осваивали здесь удобные и красивые долины и плавно поднимающиеся от них склоны холмов и небольших гор.
Глава 5Памятники ранневизантийской эпохи (IV–VII вв.)
Задача всестороннего изучения древностей Таманского полуострова впервые была поставлена А.А. Миллером в программе экспедиции ГАИМК 1930–1931 гг. (Миллер А.А., 1931). Предварительные итоги разведок, проводившихся А.А. Иессеном, изложены в кратких публикациях (Иессен А.А., Миллер А.А., 1932; Миллер А.А., 1932) и отражены на четырех планах полуострова с раздельным обозначением памятников от эпохи бронзы до турецко-татарского времени (Архив ИИМК, Р-1, № 160, Инв. 1303–1306). Однако исследования были прерваны и не возобновлялись почти полстолетия.
Интенсивное строительство и землеустройство, а также плантажная распашка полей настоятельно требовали создания уточненной археологической карты региона, которая и была разработана в ИА РАН в 1980-е годы на новой методической основе с привлечением к полевым исследованиям аэрофотосъемок и современных топографических карт (Паромов Я.М., 1992). Помимо поселений античного и средневекового времени, курганов и грунтовых могильников, в эту работу как новый тип памятников были включены следы главнейших древних дорог (Паромов Я.М., 1998).
Наиболее массовым датирующим материалом средневековых поселений являются фрагменты амфор. Типологии и эволюции средневековых амфор Северного Причерноморья посвящен ряд работ (Якобсон А.Л., 1951; 1954; 1979; Зеест И.Б., 1960; Антонова И.А. и др., 1971; Кузманов Г., 1985; Сазанов А.В., 1989; 2000; Абрамов А.П., 1993; Волков И.В., 1992; 1996; Рыжов С.Г., Седикова Л.В., 1999). В настоящее время можно уверенно говорить о том, что современная степень исследованности этого материала позволяет достаточно надежно датировать средневековые памятники, разделив их на три периода: ранневизантийский (V–VII вв.), хазарский (VIII — начало X в.), тмутараканский и домонгольский (вторая половина X — начало XIII в.).
Данную главу о ранневизантийском периоде на территории Таманского полуострова необходимо начать с краткой оценки предшествующего времени. Еще сравнительно недавно общепринятым было мнение, что разрушение и гибель Боспорского царства стали главным образом следствием гуннского нашествия в конце IV в. н. э. Однако современные исследования дают иную картину. Период с середины III до конца IV в. н. э. для античной системы расселения на Таманском полуострове стал временем подлинной катастрофы. Она была связана прежде всего с целой чередой нашествий варварских племен, составлявших разноэтничные объединения, во главе которых, согласно письменным источникам, стояли готские племена (Пиоро И.С., 1990, с. 36–41; Лавров В.В., 1997, с. 8). Следствием этих событий было прекращение жизни на большинстве сельских поселений.
Число поселений на Таманском полуострове в IV в. н. э. уменьшилось более чем в четыре раза — со 128, существовавших здесь в середине I — середине III в. н. э., до 31 (Паромов Я.М., 1994, с. 13). Согласно общей закономерности, опустели прежде всего малые и средние по размерам поселения. Однако и большие поселения значительно изменились, приблизившись по размерам к малым и средним. Разрушения происходили неравномерно: опустошениям подверглись восточные и юго-восточные части полуострова. Наибольшее число поселений (четырнадцать) осталось в северо-западной части Таманского полуострова.
Представляется очевидным, что опустошения, затронувшие прежде всего восточную часть полуострова, свидетельствуют о направлении разрушительных сил из Юго-Восточного Приазовья, а группировка сохранившихся поселений — об ослаблении и частичном разрыве внутренних экономических связей и коммуникаций на полуострове. Однако все эти изменения, несмотря на их катастрофический характер, еще не были полным разрушением античной системы расселения на Таманском полуострове. Жизнь сохранилась в городах и на поселениях, занимавших ключевые или узловые позиции на водных путях и древних дорогах, что можно расценивать как возможность (при благоприятных условиях) ее полнокровного возрождения. Но реальные условия были неблагоприятными, и после гуннского нашествия на территории полуострова осталось еще меньше поселений. Античная система расселения на Таманском полуострове практически перестала существовать.
В ранневизантийский период (V–VII вв.) в рассматриваемом регионе насчитывается 26 поселений (рис. 8), включая Гермонассу, Фанагорию и Кепы, в то время, вероятно, уже не являвшиеся городами в том смысле, в каком они были ими в античный период. Помимо сокращения числа поселений, произошли также заметные изменения в их размещении. По месту расположения явно выделяются четыре группы поселений: 1) округа Гермонассы, находившаяся в юго-западной части полуострова и состоявшая из пяти поселений, включая саму Гермонассу; 2) округа Фанагории и Кеп — в центральной части полуострова, состоявшая из десяти поселений вместе с упомянутыми городами; 3) округа Ильичевского городища (1)[8], находившаяся на крайней северо-западной части полуострова и состоявшая из шести поселений; 4) совершенно обособленная группа из пяти поселений, находившихся в восточной части полуострова, на Кандауре.
Рис. 8. Поселения византийского периода V–VII вв. Составлена Я.М. Паромовым.
Условные обозначения: 1 — города; 2 — поселения; 3 — дороги.
Памятники этой группы являются наиболее исследованными. Все они первоначально рассматривались как античные крепости и поселения. Материалы ранневизантийского времени были выявлены на них впоследствии (Сазанов А.В., 1989).
Исключением является Ильичевское городище (7), ставшее эталонным памятником этого периода на Таманском полуострове (табл. 60). Оно исследовалось Д.Б. Шеловым, Н.И. Сокольским и Э.Я. Николаевой (Шелов Д.Б., 1951; Сокольский Н.И., 1966; Николаева Э.Я., 1978; 1981; 1983; 1984; 1991). Памятник представляет остатки большого античного поселения и крепости-«батарейки», окруженной земляными валами. В конце IV в. н. э. на месте погибшей еще в римское время крепости была выстроена новая.
Крепость ранневизантийского времени представляла собой внешний пояс оборонительных башен и стен, к которым изнутри были пристроены жилые — казарменного типа, а также хозяйственные и производственные помещения. Площадь почти прямоугольной в плане крепости составляла около 3 тыс. кв. м. Ее стены и башни возводились из сырцового кирпича на каменных фундаментах-цоколях, в кладке которых зачастую использовались известняковые надгробия I–II вв. н. э. (КБН, № 1023–1035). В ранний период она имела не один пояс внутренних помещений. Их наружные стены целиком были сложены из камня, а стены-перегородки были каменными лишь в нижней части. Помещения имели вторые — жилые этажи. Их крыши были и камышовыми, и черепичными, собранными из черепицы различного времени. Окна были остеклены. Из нижних заглубленных и преимущественно хозяйственных помещений каменные ступени вели в замощенный двор, обнесенный навесом на деревянных столбах. Во дворе были устроены водостоки, цистерна для сбора воды и вкопаны пифосы для соления рыбы, накрытые каменными крышками, и для запаса воды. Внутреннее пространство крепости использовалось с максимальной экономией. Кроме «нижнего», существовал также «верхний двор», соединявшийся с «нижним» крытым переходом. Главные ворота с привратной башней и замощенным въездом находились с южной стороны. За ними, в юго-восточном углу крепости открыта «мастерская стеклодува», представлявшая отдельный дом из шести помещений, с небольшим замощенным двором, где находилась цистерна. Два помещения были производственными, два — жилыми, одно — комнатой привратника, лавкой и мастерской по ремонту керамической посуды, последнее, вероятно, — хозяйственным.
В северо-восточном углу крепости исследован дом «начальника гарнизона» и крытый переход, выводивший к калитке в стене, через которую можно было попасть в небольшой поселок, находившийся за ее стенами. Границами поселка были старые валы, в рассматриваемое время превращенные в свалку. Площадь его составляла около 8 га. На южной окраине исследована винодельня V в. н. э., имевшая рычажно-винтовой пресс.
Коллекцию находок из ранневизантийского слоя памятника можно считать эталонной в изучении материальной культуры Тамани V — середины VI в. Для датировки ключевое значение имеют ряд типов краснолаковой и стеклянной посуды, а также украшения из металлов. Моду первой половины или середины V в. отражает сочетание двупластинчатых фибул из помещения XXVIII (табл. 61, 55–56) (Амброз А.К., 1966; Gavritukhin I., 2003). Общепризнанные даты крупной прогнутой подвязной фибулы, броши — цикады, подвески «палица Геракла» и сосудов с налепами синего стекла не выходят за рамки конца IV–V в. (табл. 61, 54, 53, 44, 43) (Kazanski М., Périn Р., 1998, с. 20–21; Werner J., 1964; Гавритухин И.О., 2000, с. 268–273). Те же хронологические рамки предложены рядом специалистов для краснолаковой керамики «понтийской» группы (табл. 61, 45–47) (Атавин А.Г., 1993, с. 155). Для второй половины V в. характерны некоторые формы и клейма «фокейской» краснолаковой керамики (табл. 61, 48–50, 42) (Hayes J.W., 1972). Накладка со вставками (табл. 61: 52) напоминает как боспорские височные подвески первой половины V в., так и броши, появившиеся на Северо-Западе Кавказа в последние десятилетия V в. (Айбабин А.И., Хайрединова З.А., 1998, с. 309; Прокопенко Ю.А., 2001). Встречаются формы и клейма «фокейской» краснолаковой керамики, характерные для памятников второй половины V — первых десятилетий VI в. (табл. 61, 38–40), но основная масса такой посуды представлена образцами, типичными для VI в. (табл. 61, 16–21, 26–28, 31, 32, 37), а в небольшом количестве присутствуют и формы, появление которых относится к третьей четверти VI в. (табл. 61, 10–13) (Hayes J.W., 1972; Сазанов А.В., 1994; 2000). Есть и миски, форма которых сопоставима с краснолаковой посудой «африканской» группы (табл. 61, 14, 15, 25, 35). Их датировка укладывается в рамки VI в. Подвязная фибула (табл. 61, 23) относится к «византийской» группе, бытующей в VI в. «Птицеголовая» накладка (табл. 61, 24) сопоставима с образцами боспорского ремесла VI в. (Айбабин А.И., 1990, рис. 39, 5; 15, 1–2). Состав датирующих находок и позднейшие монеты из «клада 1975 г.», представленные византийскими солидами, чеканенными между 538 и 565 гг., позволяет связывать гибель крепости с тюркютским вторжением 576 г.
Перечисленные хронологические реперы дают возможность для датировки других категорий находок. Кроме импортной краснолаковой керамики столовая посуда представлена рядом других групп. Таковы лощеные блюда бежевого или серого цвета, украшенные врезным или пролощенным орнаментом (табл. 63, 35, 36, 46, 47), простые миски с коническими стенками (табл. 62, 24; 63, 40). Ойнохои, кувшины, кружки очень разнообразны по форме и пропорциям, орнаментации и технологии (табл. 63, 25, 26, 28–30, 32–34, 37–45; 62, 17–23). Среди них присутствуют как высокохудожественные импортные образцы, так и сделанные на месте или привезенные из ближайших центров. Разнообразны керамические вазы (табл. 62, 10–12). Кухонная посуда представлена кастрюлями, сделанными в античной традиции (табл. 62, 70–74) и, вероятно, близкими по функции лепными сосудами (табл. 62, 76, 78), сковородами, различными лепными мисками (табл. 62, 60–64, 77). Многочисленны лепные горшки (табл. 62, 25–32, 79–85), как правило, не орнаментированные, часто с одной, реже — с двумя ручками. Лепная керамика, большей частью фрагментированная, составляет в некоторых помещениях до половины образцов керамических изделий.
Среди тарной керамики выделяются амфоры (более 100 целых и реконструированных форм), корчаги, пифосы (табл. 62, 43–50, 86-100; 63, 48–59). К керамическим изделиям относятся также импортные и местные светильники (табл. 62, 13–15; 63, 22–24, 27, 31). Среди посуды из стекла преобладают рюмки, не редки маленькие кувшинчики, встречаются чаши, бутыли, в том числе крупные со срезанным краем и маленькие с утолщенным венчиком, есть тонкостенные стаканы или кубки, фрагменты трехручных «светильников», обломок стеклянной тарелки (табл. 62: 7–5; 63: 7-72; 61: 43). Многочисленными обломками представлено оконное стекло округлой и прямоугольной формы. Две круглые стеклянные пластины, диаметром 5 и 6 см, Э.Я. Николаева считает связанными с ремеслом стеклодува (Николаева Э.Я., 1991).
К украшениям относятся широко распространенные на юго-востоке Европы в V–VII вв. серьги с полиэдрическим окончанием (табл. 61, 60, 66) (Гавритухин И.О., 2000, с. 279). Представлены и калачевидные серьги V–VII вв. (табл. 61, 67), основная зона концентрации которых приходится на Северный Кавказ (Гавритухин И.О., Малашев В.Ю., 1998, с. 66). Ближайшие аналогии фибулам, брошам, пряжкам, накладкам с вставками, используемым как подвески колокольчикам (Айбабин А.И., 1999, с. 157, 160) (табл. 61, 23, 24, 53–59, 68, 73–75), есть в Крыму и на Кавказе. Подвески или нашивки в виде человечка (табл. 61, 72) традиционно считают амулетами, а распространены они от Центрального Кавказа до Южного Крыма (Шелов Д.Б., 1978, с. 87; Амброз А.К., 1992, с. 84; Ковалевская В.Б., 1995). Учитывая, что на Ильичевке их найдено не менее пяти штук, и многочисленные находки в Керчи, основной зоной концентрации этих вещей следует считать Боспор.
Предметы туалета представлены зеркалами, обычными для Северо-Восточного Причерноморья, и разнообразными пинцетами (табл. 61, 61, 69, 70).
Основная масса находок, происходящих из слоя пожара и завалов в помещениях крепости, относится к VI в. (не позднее его третьей четверти). Эта дата подтверждается также позднейшими монетами «клада 1975 г.» чекана 538 и 565 гг. Очевидно, разрушение крепости следует связывать с вторгшимися в 576 г. на Боспор тюркютами.
Стратегически важное положение крепости подразумевает, что она имела гарнизон, костяк которого, скорее всего, составляли профессиональные военные. Этому не противоречит то, что какая-то часть солдат в свободное от службы время могла заниматься ремеслами или сельским хозяйством. Находки в ряде помещений следов домашнего ткачества и костяных трубочек (табл. 62, 34, 35), являвшихся, по интерпретации Э.Я. Николаевой на основе кавказских этнографических параллелей, деталями люлек, свидетельствует о наличии в гарнизоне семей, что обычно для позднеримского лимеса и вполне могло иметь место на Боспоре. Найденные на городище обломки простых кольчатых удил, железных и костяной псалий (табл. 62, 56) подпружных пряжек свидетельствует о том, что гарнизон включал отряд всадников. На вооружении состояли сложные рефлексивные луки, костяные накладки на которые (табл. 62, 54, 55) найдены в нескольких местах, копья, мечи, кинжалы, к сожалению, дошедшие до нас в обломках. Как и на других памятниках этого времени, в Ильичевке найдены железные трехлопастные и костяные наконечники стрел и дротиков (табл. 62, 52, 53, 57), правда, не исключено, что часть из них отражает вооружение нападавших, а небольшие бронзовые трехлопастные стрелы связаны с более ранними напластованиями памятника. Редчайшей является находка деталей наборного шлема с плюмажем (табл. 62, 57), аналоги ему известны в Керчи, а схожие вещи использовались как в византийской армии, так и в разных частях Азии, в том числе и кочевниками (Werner J., 1974; Николаева Э.Я., 1986). Крепость идентифицируется Э.Я. Николаевой с Трапезунтой, названной Иорданом в числе нескольких городов Понтийского побережья (Иордан, 1960, с. 71). Главной задачей ее гарнизона была охрана границ Империи.
Хозяйственную сторону жизни поселения характеризуют находки зерна и бобовых культур (пшеницы, ячменя, проса, гороха, чечевицы), винограда, яблок, грецких орехов; орудия труда — железные лемехи, серпы, косы, простые и «виноградарские» ножи (табл. 62, 65–69), инструменты и приспособления для плотницких и столярных работ, стеклодувного дела, бронзолитейного и ювелирного производства, косторезного и кожевенного ремесла, домашнего ткачества и прядения, рыбной ловли (Николаева Э.Я., 1984, с. 16–21).
Для датировки и осмысления памятника, кроме вещевого комплекса, большое значение имели монеты, найденные в трех кладах. Они содержали по преимуществу статеры последних боспорских царей (более 200 экземпляров), однако датировались несколькими золотыми солидами Юстиниана I (538–565), что говорит и о времени сокрытия кладов, и о долгом периоде обращения позднебоспорской монеты (Николаева Э.Я., 1976, с. 142; Фролова Н.А., Николаева Э.Я., 1978; Фролова Н.А. 1998, с. 248).
По данным аэрофотосъемок 1958, 1970 гг. прилегающая к поселению с восточной стороны территория в античное и средневековое время была размежевана. Анализ аэрофотоснимков показывает наложение одной на другую двух близких по характеру межевых систем, относящихся, вероятно, к римскому и ранневизантийскому периодам. Вблизи, а также на значительном удалении от крепости в микрорельефе хорошо различимы пологие лощины — следы трех древних дорог, уходивших в восточном направлении к поселению Кучугуры 1 (32), юго-восточном — к поселению Красноармейский 1 (18) и южном — к поселению Батарейка 1 (11) (Паромов Я.М., 1998, с. 217–221; 2000, с. 314).
Если материалы Ильичевского городища (7) отличаются большим разнообразием, то находки на памятниках его округи заметно скромнее (табл. 64), что объясняется различным характером и значением (рангом) самих памятников, а также степенью их сохранности и исследованности. Для четырех памятников этой группы — Ильичевского городища (7), Батарейки 1 (11), Батарейки 2 (12) и Красноармейской Батарейки (18) — А.В. Сазановым выделен устойчивый комплекс датирующих материалов (признаков) конца IV — первой четверти VI в. н. э., включающий узкогорлые светлоглиняные амфоры, большие красноглиняные амфоры и краснолаковые миски группы «Поздний римский С» (Сазанов А.В., 1989, с. 45–56). Эти материалы присутствуют также на поселениях Береговой 3. Каменная Батарейка (30) и Кучугуры 1 (32). Кроме того, для рассматриваемого времени на всех упомянутых памятниках характерными (почти обязательными) являются находки лепных округлых горшков с ручками, открытых светильников в форме «лодочки» и открытых светильников на высоких ножках в виде «подсвечников».
В 4 км к юго-юго-востоку от Ильичевского городища (1) находится поселение Батарейка 1 (11) (Сокольский Н.И., 1960, с. 41–61; 1961, с. 65–107; 1963, с. 37–67; 1963а). На нем были раскопаны остатки трех домов небольшого ранневизантийского поселка, существовавшего на месте крепости римского времени. При их строительстве была произведена планировка сырцовых завалов разрушенной крепости (в удобных местах они использовались как элементы новых сооружений). Стены домов были сложены из сырцового кирпича размерами 55×55×7 см (того же стандарта, что и на Ильичевском городище) на каменных фундаментах — цоколях. Изнутри они покрывались обмазкой или цветной штукатуркой. Полы хозяйственных помещений мостились камнем. Один из домов, обнесенный второй стеной в два кирпича, имел характер укрепления, общая толщина его наружных стен составляла 1,7–1,75 м. В этом доме в помещении, служившем кухней, была сложена высокая глинобитная печь и теплая лежанка, под которой проходил дымоход. В другом доме найдены остатки домашней печи, использовавшейся, кроме того, для обжига мелкой посуды и рыболовных грузил.
К датирующему материалу, кроме указанного выше комплекса, относятся фрагменты красноглиняных амфор типа Делакеу и африканских краснолаковых мисок (Сазанов А.В., 1989, с. 50–53). Хозяйственную сторону жизни характеризуют находки зерна — многорядного ячменя, мягкой и твердой пшеницы, ржи, итальянского проса, обрезков соломы и виноградной лозы, железного черешкового наральника, мотыги, ножей, гранитной зернотерки и круглых жерновов, каменных ступ, поилок и дисковидных крышек пифосов, костей крупного и мелкого рогатого скота, лошади, свиньи. В керамическом комплекте преобладают фрагменты красноглиняных широкогорлых и светлоглиняных узкогорлых амфор, лепных горшков, встречаются фрагменты краснолаковых и серолощеных сосудов. Найден костяной черешковый трехгранный наконечник стрелы. Все материалы датируются в пределах конца IV — второй четверти VI в. н. э.
Поселение Батарейка 2 (12) находится в 2 км к востоку от поселения Батарейка 1 (77) и в 5,5 км к юго-востоку от Ильичевского городища (7) (Сокольский Н.И., 1962, с. 94–104; 1963, с. 68–86; 1964, с. 26–62; 1965, с. 2–26; 1967; Долгоруков В.С., 1967, с. 120–123). На нем были раскопаны остатки двух домов маленького ранневизантийского поселка, возникшего на выровненных остатках крепости римского времени. Его дома возводились из тех же материалов и теми же строительными приемами, что и дома на поселении Батарейка 1 (77). Плотно застроенный поселок использовал в оборонительных целях еще возвышавшиеся к моменту его основания стены и башни ранней крепости, которые были подновлены и укреплены контрфорсными кладками и подняты на несколько метров над окружавшей равниной. К датирующему материалу, кроме указанного выше устойчивого комплекса, относятся фрагменты круглодонных коричневоглиняных и светлоглиняных с сильно вытянутым корпусом амфор, а также стеклянных шаровидных сосудов с тремя ручками (христианских лампад) (Сазанов А.В., 1989, с. 41–43, 56). В керамическом комплексе преобладают фрагменты амфор, лепных сосудов, присутствуют фрагменты краснолаковой и серолощеной посуды. Найдено несколько грубо исполненных терракот (всадник-охотник, сидящая богиня, женская фигурка), ткацкие и рыболовные грузила, бронзовая фибула, фрагменты большой железной фибулы, стеклянного станка. Материалы датируются в пределах конца IV — второй четверти VI в. н. э.
На поселении Красноармейский 1 (18), находящемся в 8 км к юго-востоку от Ильичевского городища (7) и 3 км к востоку от Батарейки 2 (72), объекты ранневизантийского времени исследовались на крепости-«батарейке» и на некрополе поселения (Сокольский Н.И., 1962, с. 57–94; Десятчиков Ю.М., Калашников М.В., 1986; Калашников М.В., 1987; 1989). Как и на предыдущих памятниках, остатки небольшого ранневизантийского поселка были выявлены и исследованы на разрушенной крепости римского времени, однако сохранность их была очень плохой. Исследованы фрагменты нескольких стен от разных домов, полы, а также более 10 зерновых ям с плоским дном, сужающейся горловиной и глиняной обмазкой стенок и дна. Дома этого поселка возводились в той же технике и с теми же строительными приемами, что и рассмотренные выше.
В керамическом комплексе преобладают фрагменты красноглиняных амфор, широкогорлых красноглиняных и амфор типа 5 по херсонской классификации (Сазанов А.В., 1989, с. 44, 45) и светлоглиняных узкогорлых амфор, пифосов, лепных сосудов, краснолаковой и серолощеной посуды. Материалы датируются в пределах конца IV — второй четверти VI в. н. э. В 300 м к юго-востоку от крепости-«батарейки», на некрополе поселения было раскопано восемь ограбленных еще в древности земляных склепов, состоявших из глубокой входной шахты, короткого входа в камеру, заложенного каменными плитами, и сводчатой погребальной камеры. Сооружения этого типа, неоднократно использовавшиеся для захоронений, получили широкое распространение на Боспоре еще в эллинистическое время. Однако четыре из них дали ряд находок (прежде всего краснолаковую посуду и бронзовые пряжки), которые позволяют достаточно уверенно отнести эти склепы к ранневизантийскому периоду (Калашников М.В., 1987, с. 26–43). Это может свидетельствовать о преемственности погребального обряда и верований от античной традиции.
В рассматриваемой группе памятников наиболее удаленным от Ильичевского городища (7) является поселение Кучугуры 1 (52), находившееся в 14 км к востоку, на берегу Азовского моря (Десятчиков Ю.М., Мирошина Т.В., 1988). С юго-востока к нему подходит низина, в древности, вероятно, бывшая небольшим заливом или бухтой. Таким образом, поселение имело выгодное мысовое расположение. Памятник многослойный. В береговых обнажениях зафиксирован культурный слой значительной мощности, нижние горизонты которого относятся к античному (эллинистическому и римскому) времени. Слой ранневизантийского времени, отделенный от нижнего полосой темного суглинка с углями, золой, жженной глиной, створками мидий и другими «кухонными отбросами», достигает двух метров. Сверху он перекрыт невысокими песчаными дюнами. В этом слое исследованы фрагменты мощных сырцовых стен, возможно, крепостных, и шесть помещений «казарменного типа», стены которых были сложены из сырцовых кирпичей на «каменных фундаментах», представлявших интересную конструкцию. Нижний ярус был выложен из одного или двух рядов полуобработанных плит, положенных на небольшой слой глины, затем шел сырец на высоту 0,25-0,30 м и снова ряд каменных плит, над которым шла уже только сырцовая кладка. В одном из помещений находилась печь. Полы четырех помещений были глинобитными, в двух они были вымощены плитами. К датирующему материалу, кроме указанного выше устойчивого комплекса, относятся фрагменты тонкостенных красноглиняных амфор типа инкерманской и красноглиняных амфор типа Делакеу (Сазанов А.В., 1989, с. 45–51). В керамическом комплексе преобладают фрагменты светлоглиняных узкогорлых и красноглиняных широкогорлых амфор, лепных сосудов, краснолаковой посуды. Материалы датируются в пределах IV — второй четверти VI в. н. э.
Поселение Береговой 3. Каменная Батарейка (30) состоит из неукрепленной части и крепости-«батарейки», существовавших в античное и средневековое время (Сокольский Н.И., 1962, с. 104–117; Шавырина Т.Г., 1979). Слои ранневизантийского поселения на крепости практически уничтожены. Весь материал этого времени происходит из трех исследованных на ней хозяйственных ям. Однако, в отличие от предыдущих памятников, раннесредневековое поселение находилось не только на остатках крепости римского времени, но и рядом с ней. К датирующему материалу относятся также фрагменты узкогорлых светлоглиняных амфор типа Е (Сазанов А.В., 1989, с. 43, 44). В керамическом комплексе преобладают фрагменты светлоглиняных узкогорлых и красноглиняных широкогорлых амфор, лепных сосудов краснолаковой и серолощеной посуды. Материалы датируются в пределах IV — второй четверти VI в. н. э. Поселение соединялось двумя древними дорогами с поселением Батарейка 1 (77) и далее с Ильичевским городищем (7), а также с поселением Красноармейский 1 (18) (Паромов Я.М., 1998, с. 221).
Основу жизни рассмотренных поселений составляло сельское хозяйство — пахотное земледелие, виноградарство и связанное с земледелием животноводство, важное значение имело рыболовство. По данным аэрофотосъемок окружающая поселения территория была размежевана еще в античное время. На аэрофотоснимках в районе поселений Батарейка 1 (77), Батарейка 2 (72) и Красноармейский 1 (18) зафиксировано уплотнение межевания, связанное, вероятно, с двумя обстоятельствами, первым из которых было появление виноградников в римское время, а второе — переустройство земельных наделов в ранневизантийский период. Однако, в отличие от округи Ильичевского городища (7), переустройство наделов вблизи этих поселений не носило радикальный характер, а имело черты преемственности — главные межевые линии не нарушены. По своему местоположению в этой группе выделяются поселения Кучугуры 1 (52) и Береговой 3. Каменная Батарейка (30), бывшие форпостами, выдвинутыми на восток и на юг, первое — для контроля главного пути по Азовскому морю от дельты Дона и Восточного Приазовья к Керченскому проливу, а второе — для наблюдения за акваторией Таманского залива и средней частью пролива, прекрасно просматриваются с Каменной Батарейки через косу Чушка. (Помимо целей безопасности, преследовались, вероятно, и чисто практические цели наблюдения за ходом рыбы.) Вместе с Ильичевским городищем (7) они образовывали «стратегический треугольник» полного обзора морских путей и пространств. Поселения этой группы имели устойчивые внутренние связи. Главную роль в ней играло Ильичевское городище (7), бывшее для этого маленького обособленного района центром экономики, торговли и ремесла, а также, возможно, административным центром. К нему сходились сухопутные и водные пути, через него осуществлялись внешние связи и импорт товаров, оплачиваемых, скорее всего, зерном и рыбой. Следует особо отметить, что все поселения этой группы были укреплены.
Главным центром другой группы поселений, находившихся в средней части Таманского полуострова, безусловно, была Фанагория, существование которой в это время известно, как по письменным источникам, так и по данным археологических исследований. Прокопий Кесарийский (VI в. н. э.) упоминает Кепы и Фанагурис, бывшие в его время небольшими городками (Прокопий Кесарийский, 1950, с. 388). Действительно, строительные остатки этого периода жизни города крайне невыразительны — это разорванные фундаменты и цоколи домов, отдельные кладки, вымостки, ямы, городские свалки. Тем не менее на 13 раскопках был выявлен слой, достаточно надежно отнесенный к рассматриваемому времени (Сазанов А.В., 1989, с. 42, 56, 57; Паромов Я.М., 1993, с. 125–141, № 23, 24, 33, 48, 54, 60, 61, 63, 64, 71, 76, 79, 82). Фиксация слоя ранневизантийского времени на этих раскопках дает представление о размерах города.
Относительно античного времени они значительно сократились. Суммарная площадь, охватывающая раскопы с этим слоем, составляет всего около 9 га. Почти такие же размеры имело в это время и Ильичевское городище (7). Однако, в отличие от него, в Фанагории выделяются четыре района, главный из них — центральный, охватывающий шесть раскопов со слоем ранневизантийского времени. Площадь его около 6 га. Этот район и являлся, собственно, городом того времени. Кроме того, выделяются западный, юго-западный и юго-восточный районы размерами от 0,6 до 1,2 га. Возможно, это были отдельные маленькие поселки.
Вторым центром в этой группе поселений и по значению, и по величине были Кепы, экономика которых в рассматриваемый период приобретает аграрный характер. В это время Кепы походили на большую деревню. Дома строились из сырцового кирпича, их стены возводились на фундаментах-цоколях из необработанного камня, среди которого найдено много блоков вторичного использования. Жилые помещения соединялись в единые комплексы с хозяйственными и производственными. Главное направление хозяйственной деятельности характеризуют находки зерна — преимущественно пшеницы и многорядного ячменя, а также костей крупного и мелкого рогатого скота, лошади, свиньи, домашней птицы (Сокольский Н.И., Сорокина Н.П., 1966, с. 45; Сазанов А.В., 1989, с. 42, 57).
По месту расположения ближайшими к Фанагории и Кепам являлись поселения: Сенной 3 (80), находившееся в 2,5 км к юго-востоку от Кеп и в 5 км к востоку-северо-востоку от Фанагории, Вышестеблиевская 10 (182) — в 5 км к югу от Фанагории, Юбилейный 4 (68) — в 4 км к северо-востоку от Кеп и Ахтанизовская 5 (96) — в 6 км к северо-северо-востоку от Кеп (Паромов Я.М., 1992, с. 289–291, 316–319, 357–359, 572–575). Эти поселения, судя по малочисленности материала, в рассматриваемое время были очень небольшими: состояли из двух-трех усадеб. Три поселения находились в глубине территории полуострова, одно — Юбилейный 4 (68) — на древней протоке из Ахтанизовского лимана в Таманский залив (бывший Субботин Ерик), выполняя, вероятно, сторожевые функции.
Более удаленными были поселения Татарская (60), расположенное на северном берегу Таманского залива, в 9,5 км «сухого пути» от Кеп, Фонталовская 7 (57) — в 9 км к северу от Кеп, Старотитаровская 19. ОТФ (207) — в 10,5 км к востоку-юго-востоку от Фанагории, на берегу древнего протока из Ахтанизовского лимана в Таманский залив, и наиболее удаленное — Старотитаровская 17 (205), находившееся в 15 км к юго-востоку от Фанагории, на берегу Кизилташского лимана (Паромов Я.М., 1922, с. 258–260, 265–272, 627–630, 632–635). Первое из перечисленных поселений в римское время имело крепость-«батарейку», которая, как это мы видели ранее, могла использоваться и в ранневизантийский период. Со стратегической точки зрения очень выгодным являлось место его расположения. Вместе с Фанагорией и Кепами, от которых «водным путем» оно находилось в 6 и 5 км, это поселение образовывало треугольник, охватывающий восточную часть Таманского залива. Поселение Фонталовская 7 (57) в античное время было типично придорожным. Таким же оно оставалось, вероятно, и в рассматриваемый период (Паромов Я.М., 1998, с. 217). Поселение Старотитаровская 19 (207), стоявшее на древней протоке, как и упомянутое выше Юбилейный 4 (68), выполняло, вероятно, сторожевые функции. Поселение Старотитаровская 17 (205), имевшее укрепление еще в римское время, безусловно, являлось форпостом — «оком Фанагории», которое наблюдало и контролировало южный путь в Прикубанье через Бугаз и Кизилташский лиман. Остальные поселения являлись рядовыми.
Большое значение для осмысления истории Таманского полуострова в ранневизантийский период имеет датировка Фанагории. На четырех раскопах Фанагории («Керамик», «Железнодорожный 2», «Верхний город» и «Южный город») зафиксирован слой конца IV — второй четверти VI в. н. э. и еще на четырех («Северный», «Центральный», «Юго-западный 1» и «Юго-западный 2») — более широкий по хронологии слой конца IV — начала VI в. (Сазанов А.В., 1989, с. 56, 57; Паромов Я.М., 1993, с. 125–140, № 23, 33, 60, 61, 63, 64, 76, 79). На «Береговом стратиграфическом» раскопе выявлены разрушения, относящиеся к 20–30 годам VI в. н. э. После некоторого перерыва жизнь здесь опять возобновляется, однако новые постройки имели каменные цоколи, сложенные в технике «елочки», что характерно для тюрко-болгарских и хазарских памятников второй половины VII — первой половины X в. (Атавин А.Г., 1992, с. 174).
Практически на всех фанагорийских некрополях, где известны материалы римского времени, зафиксированы и погребения V в. На могильнике МТФ есть комплексы, датируемые в рамках конца IV первых десятилетий V в. (табл. 64, 65–70). Могилы V в. хорошо представлены на могильниках «В», «С», в раскопе «Береговой» 1938 г. (табл. 64, 19–22, 47–64) (Блаватский В.Д., 1941, табл. VIII-X; 1951, рис. 8–9; 12, 1). На Юго-Западном некрополе (Шавырина Т.Г., 1983) есть материалы, датируемые широко, в пределах середины IV–V вв. Погребения V в. несомненно были и на восточном некрополе (табл. 64, 18, 31–35, 46, 71). Лишь единичные комплексы на фанагорийских могильниках могут датироваться в рамках последних десятилетий V — первых десятилетий VI в. (рис. 6, 18–20), а материалы середины VI–VII вв. не обнаружены. Это вполне соответствует наблюдениям, сделанным А.Г. Атавиным на материалах «Берегового стратиграфического» раскопа, и сообщению Прокопия Кесарийского о разрушении Фанагории около второй четверти VI в.
Погребальные сооружения Фанагории в V в. представлены подквадратными склепами с длинными коридорами и грунтовыми одиночными могилами разнообразной ориентировки. Нередко прослеживаются остатки деревянных гробов, перекрытие могил камкой, есть ямы с заплечиками. На некрополе МТФ отмечена окраска гробов, украшение их деревянными аппликациями и алебастровыми налепами, наличие как горизонтальных, так и двускатных крышек. В ряде случаев зафиксирован обряд деформирования черепов.
Типичен для позднеантичных боспорских памятников и погребальный инвентарь: предметы туалета и украшения, в том числе и венки из золотой фольги, бытовые вещи (пряслица, ножи и т. п.), не часто встречающееся оружие. Среди стеклянной посуды, кроме широко распространенных форм, известны и колбы, аналогичные керченским (Блаватский В.Д., 1951, рис. 8). Из керамической посуды представляют интерес, вероятно, местные сосуды, украшенные фризами из горизонтальных линий и черточек, расположенных «зигзагом», краснолаковая посуда «понтийской группы» (табл. 64, 35, 62, 50, 51, 55, 61). Все данные свидетельствуют о включенности населения Фанагории в круг позднеантичной боспорской культуры. Не вызывает сомнения распространение здесь христианства (надгробия, предметы, связанные с христианским культом). Есть данные и о наличии иудейской общины (Даньшин Д.И., 1993).
Подобная же картина наблюдается в Кепах и Гермонассе (Сазанов А.В., 1989, с. 57).
Главным центром третьей группы поселений, находившихся в юго-западной части Таманского полуострова, была Гермонасса, существование которой в это время известно только по археологическим источникам (Коровина А.К., 1987, с. 65; Сазанов А.В., 1989, с. 57). Размеры ее были очень невелики (много меньше Фанагории). Лишь на двух находящихся рядом раскопах — «Нагорном» и «Северном» открыты остатки фундаментов и цоколей ранневизантийского периода, сложенных из рваного камня на глиняном растворе. Их ориентация совпадает с ориентацией построек предшествующего римского времени. Немногочисленные находки представлены главным образом керамической посудой, амфорами, кувшинами, мисками, фрагментами стеклянной посуды с напаями из синего стекла, ножками от рюмок, стенками сосудов с ручками-петельками (христианских лампад). Одна из ям была заполнена обломками амфор вв. преимущественно двух типов — с ребристым овальным туловом и с конусовидным туловом, часто встречающихся в Причерноморье. Краснолаковая керамика представлена фрагментами чаш и блюд, среди которых есть сосуды с оттиснутыми внутри изображениями льва, зайца, собаки, быка, а также крестов. В окрестностях Таманского городища найдены мраморная капитель ранневизантийской колонны V в. и часть рельефа V–VI вв. из известняка с изображением ангела, держащего плат, что может свидетельствовать о существовании в Гермонассе в это время христианского храма. Важным документом является надпись, найденная в 1803 г. В 2,5 км к востоку от городища, в которой сообщается о возобновлении дворцовой постройки херсонесским стратилатом и дуксом Евпатерием при императоре Маврикии (582–602).
Все поселения округи Гермонассы были очень небольшими, состоявшими, вероятно, всего из нескольких усадеб. Ближайшими являлись поселения Тамань 8 (131) и Тамань 11 (134), расположенные на берегу Таманского залива в 2,5 и 4 км к западу от Гермонассы. Оба были, возможно, сторожевыми, наблюдавшими за входами в Таманский залив и Керченский пролив, а также за всей его западной акваторией. Поселения Виноградный 10 (169) и Прогресс 1 (157) находились в глубине территории.
Поселения этой группы находились в самой восточной части Таманского полуострова, на Кандауре, вплоть до последнего времени представлявшем остров, вытянутый с запада на восток между главным руслом Кубани — на юге, Куркой и Курчанским лиманом — на севере. Его размеры 27×5 км. Из пяти поселений Кандаура одно (235) стояло особняком, в его восточной оконечности, остальные — в 10–14 км к западу, в центральной части острова (231, 232, 226, 233). Расстояния между ними не превышали 4–5 км. Все поселения существовали на месте античных, опустевших после готских походов с середины или конца III в. н. э. Несмотря на временной перерыв, едва ли можно связывать их появление с притоком нового населения. Скорее это связано с перемещением населения из северо-западной части Таманского полуострова в его наиболее удаленные и безопасные места во время или сразу после гуннского нашествия.
Судя по значительному количеству подъемного материала ранневизантийского времени, центральным было поселение Курчанская 2 (231). Поселения на северном берегу Кандаура (233) и крайнее восточное (235), возможно, были сторожевыми.
Все поселения этой группы, включая центральное, были очень небольшими.
Среди выделенных групп поселений на более высокой ступени находились округа Ильичевского городища (1), а также округа Фанагории и Кеп, соединившиеся древнейшей дорогой, проходившей ранее через весь полуостров, и сохранившейся на этом участке в рассматриваемое время. Дороги между Фанагорией и Гермонассой, скорее всего, не существовало — ни одного поселения этого времени, которое могло бы указывать на нее, пока не найдено. То же самое можно сказать о наиболее удаленных поселениях Кандаура. Связь с ними осуществлялась, вероятно, водным путем. Однако эта связь несомненно существовала. Об этом говорит однородность импортной керамической тары, составляющей основу датировки поселений.
При общей оценке ранневизантийского периода на Таманском полуострове нельзя обойти проблему континуитета позднеантичного Боспора, концепция которого разными авторами строится по-разному. Если в статье, посвященной этой проблеме, Н.А. Фролова не выходит за рамки континуитета в области материальной и духовной культуры, то Ю.Г. Виноградов распространяет его прежде всего на область государства, категорически утверждая, что Боспорское царство в рассматриваемое время не только продолжало существовать как политический организм, но и процветало (Фролова Н.А., 1998; Виноградов Ю.Г., 1998, с. 246). Не в такой категорической форме, но примерно этих же взглядов придерживаются Э.Я. Николаева и А.В. Сазанов (Николаева Э.Я., 1984; Сазанов А.В., 1988). С этим нельзя согласиться прежде всего по двум соображениям. Во-первых, отрицательная роль гуннского нашествия в судьбе боспорских городов подтверждается монетными кладами и данными раскопок (Фролова Н.А., 1998, с. 257, 258; Атавин А.Г., 1993, с. 167). Во-вторых, число поселений в рассматриваемое время было вдесятеро меньше, чем во время подлинного расцвета Боспорского царства в античный период, а древние города превратились в «большие деревни». Располагая столь незначительными материальными и людскими ресурсами, Боспор того времени мог либо осуществлять политику лавирования между Византийской империей и агрессивным варварским окружением, либо существовать в непосредственном византийском подчинении. Наиболее взвешенным представляется мнение, согласно которому на Боспоре «в IV в. уже активно идут процессы, приведшие в V в. к постепенному отмиранию как многих функций государственного аппарата, так и самого государства» (Болгов Н.Н., 1996, с. 80). Вероятно, эти процессы начались еще в III в., во времена готских походов. Отмечаемая почти всеми авторами преемственность в культуре (греческий язык нескольких сохранившихся надписей, боспорское летосчисление, обращение позднебоспорской монеты вместе с византийской, формы керамической тары и т. д.) бесспорна и лишь может быть дополнена преемственностью погребального обряда фанагорийских могильников, поселения Красноармейский 1 (18), а также традициями в землепользовании и виноделии, сказавшимися в рисунке земельных наделов и конструкции винодельни у Ильичевского городища (1), поселений Батарейка 1 (11), Батарейка 2 (12), Красноармейский 1 (18). О том же свидетельствует месторасположение поселений. Все они без перерыва или с незначительным перерывом существовали на месте античных, нет ни одного, основанного на не обжитом ранее месте.
С точки зрения политической истории, ранневизантийский период на Таманском полуострове — это время византийского владычества при императорах Юстине I (518–527), Юстиниане I (527–565) и Маврикии (582–602).
«Темным» временем этого периода является завершающий его VII в., прежде всего в силу неразработанности датирующего материала (Абрамов А.П., 1993, с. 9). И, если с точки зрения хозяйственно-экономической, весь ранневизантийский период может быть охарактеризован как время запустения земель Таманского полуострова, то и его окончание, вероятно, не являлось исключением. Это запустение стало, вероятно, одной из главных предпосылок к беспрепятственному перемещению на эти земли части кочевых праболгар из Восточного Приазовья во второй половине VII — первой половине VIII в. и оседанию их здесь на землю (Плетнева С.А., 1967, с. 187–188, рис. 50; 1981, с. 10–11; Баранов И.А., 1981).
Глава 6Поселения и дороги на Таманском полуострове в VIII–XIII веках
Новый расцвет земель Таманского полуострова приходится на VIII — начало X в. В это время здесь сложился один из шести геоэтнических вариантов культуры Хазарского каганата, небольшой регион стал одной из процветающих провинций этого обширного и древнейшего на территории нашей страны средневекового государственного объединения (Плетнева С.А., 1990, с. 80–88). За короткий срок здесь возникла по-своему высокоразвитая система расселения, основными чертами которой были сплошное освоение практически всей территории полуострова, наличие двух городских центров и массы сельских поселений, полиэтничность населения, среди которого преобладали праболгары, определившие общий характер материальной культуры рассматриваемого периода.
В это время на Таманском полуострове существовало 82 поселения, включая города — Фанагорию и Таматарху (рис. 9). Не были заняты поселениями лишь небольшая юго-восточная часть полуострова в районе современных поселков Белый и Стрелка (южная) и западная часть Кандаура в районе Темрюка. Двумя примерно одинаковыми по значению центрами торговли и ремесла, вероятно, также и административными центрами, были упомянутые портовые города, находившиеся на южном берегу Таманского залива в 21 км один от другого (о них подробнее говорится в следующей главе). Можно предположить, что процесс расселения болгарских племен имел достаточно мирный характер. В пользу этого говорит сохранение за Фанагорией своего древнего названия. Изменение имени Гермонассы на новое — Таматарха связано, скорее всего, с потерей ею своего значения к концу ранневизантийского периода. В хазарское время это был уже новый город, расположенный на месте некогда существовавшего и забытого. Об этом же свидетельствует и то, что почти все поселения ранневизантийского периода продолжили свое существование и в хазарское время, органически войдя в новую систему расселения. Большинство поселений хазарского периода (69 из 81) было расположено на месте существовавших ранее античных поселений, остальные 12 были основаны на новых, до этого времени не обжитых землях, находившихся в непосредственной близости от мест древних поселений или по природным условиям близких им. Однако факт их появления свидетельствует о несколько иных требованиях к месту поселения, что, вероятно, связано со сложением на Таманском полуострове в рассматриваемое время нового типа скотоводческо-земледельческого хозяйства. В хазарский период возродились почти все главнейшие древние дороги и вновь использовались водные пути, что может говорить об оживленных и устойчивых внутренних экономических связях, а также о связях с внешним миром. В силу географического положения, еще с эпохи ранней бронзы население Таманского полуострова по своему составу было полиэтничным. Таким же, скорее всего, оно являлось и в рассматриваемое время. Для успешного овладения навыками земледелия новому, ранее кочевому народу, необходимы были опыт и сотрудничество немногочисленного коренного населения, его познания в области некоторых ремесел и промыслов.
Рис. 9. Поселения хазарского периода VIII–IX вв. Составлена Я.М. Паромовым.
Условные обозначения: 1 — города; 2 — поселения; 3 — дороги.
В хазарский период в северо-западной части Таманского полуострова существовало 22 поселения. Наиболее значительным и наиболее исследованным из них является поселение Гаркуша 1 — античный Патрей (24)[9]. Оно находилось на северном невысоком берегу Таманского залива, имея удобные водные связи с Фанагорией и Таматархой, расстояние до которых составляло, соответственно, 10 и 14 км. Хазарское поселение окружали плодородные степные черноземы. Равнина здесь полого поднимается к северу. От холодных ветров ее защищают конус грязевого вулкана Куку-Оба и гряда широтного направления. От склонов вулкана в юго-восточном направлении протекал небольшой ручей, русло которого хорошо заметно в рельефе поселения (при дождях оно регулярно наполняется и активно действует). В районе поселения, где это русло выходит к морю, до недавнего времени, как и в древности, оно перегораживалось дамбами и использовалось для создания каскада искусственных прудов-водоемов. Площадь обследованной части поселения в хазарское время составляла 15,5 га (Паромов Я.М., 1993а, с. 147, 148). На самом деле поселение значительно больше — его восточная часть, занятая современным поселком, недоступна для обследования. В течение ряда лет в западной распаханной части поселения на площади 5 га А.П. Абрамовым проводилось скрупулезное исследование подъемного материала (Абрамов А.П., 1999). Для характеристики рассматриваемого периода отбирались фрагменты так называемых «причерноморских» амфор типов 1–3, горшков из серой, почти черной глины с гребенчатым орнаментом и фрагменты лощеной керамики (Якобсон А.Л., 1979, с. 29–32, 60; Плетнева С.А., 1963, с. 20–24, 37–42, 46–50; Баранов И.А., 1990, с. 25). В итоге на плане обозначались восемь компактных округлых пятен размерами от 30 до 60 м в поперечнике, представляющих следы отдельных комплексов жилых и хозяйственных построек, условно говоря — восемь усадеб хазарского поселения. Для этих усадеб характерна свободная расстановка, в чем, несомненно, сказалась кочевническая традиция произвольного размещения юрт, перенесенная и в полностью оседлые большие поселки. Всего на поселении насчитывалось, видимо, не менее 25 усадеб (а с учетом недоступной для обследования его части — не менее 35–40 усадеб). В его юго-восточной части, на берегу находятся остатки античной крепости, с южной стороны разрушенные морем.
В ее верхних слоях были исследованы остатки жилых строений со стенами из сырцового кирпича на каменных фундаментах-цоколях, сложенных «в елочку», с глинобитными полами, кладовыми с большими пифосами и хозяйственными ямами, относящимися к хазарскому времени (Паромов Я.М., 1993а, с. 138–140). По своей планировке, строительным приемам и найденному материалу они идентичны строениям этого периода, раскопанным в Фанагории (Плетнева С.А., 1981, с. 15–17). Хазарское поселение включало в себя несколько десятков свободно расположенных усадеб и маленький плотно застроенный открытый поселок, поднятый на остатках античной крепости на несколько метров над окружающей равниной. В 1931 г. в юго-западной части поселения было найдено мужское погребение, совершенное в грунтовой яме, с западной ориентацией, под слоем камки, в вытянутой позе, на спине, с вытянутыми руками (табл. 64, 5, 6). Слева за головой — серолощеный сосуд салтово-маяцкого круга и бедренная кость животного, на груди — бронзовая подвеска с двумя звериными головками (табл. 64, 7), в области таза — бронзовая пряжка (табл. 64, 9) и два железных ножа в одних деревянных ножнах, во рту — византийская монета (золотой солид Константина V Копронима, 741–775 гг.). Рядом было найдено еще одно сильно разрушенное погребение хазарского времени с двумя сосудами салтово-маяцкого типа (Миллер А.А., 1932а, с. 68; Кропоткин В.В., 1962, с. 47). В первом погребении необходимо отметить сочетание типично болгарских черт обряда с «оболом Харона» во рту — деталью, унаследованной местным населением от античной культуры. В 1949 г. при раскопках крепости найдено погребение того же круга, что и предыдущие (Крушкол Ю.С., 1950, с. 232). О безусловной связи поселения с другими свидетельствуют следы четырех древних дорог, уходивших от него в северо-западном, северном, северо-восточном и восточном направлениях (Паромов Я.М., 1933а, с. 147, рис. 1) (рис. 9).
Данные по Патрею позволяют составить некоторое общее представление о Таманском полуострове в хазарский период. Учитывая, что площадь поселения этого времени составляла одну треть или одну четверть от его площади в античный период, а число хазарских поселений на всем полуострове втрое меньше числа античных, можно предположить, что общая площадь распашки была примерно вдесятеро меньше, чем в античное время (Паромов Я.М., 1992; 1993а, с. 148). Во время расцвета античной системы расселения земельные наделы занимали около половины всей территории полуострова (Паромов Я.М., 2000, с. 309). Следовательно, в хазарский период под распашкой находилось не более одной двадцатой части его площади (около 5 %). Из этого можно заключить, что в хозяйственном комплексе того времени скотоводство по своему значению преобладало над земледелием. Таким образом, ландшафт Таманского полуострова представлял множество поселений с прудами для домашней птицы и водопоя скота, с лоскутами полей около поселений, с дорогами, их соединяющими, и все это — на фоне обширного степного пастбища, что составляло, по сути, его главную черту.
По своему размеру, а следовательно и значению, поселения северо-западной части Таманского полуострова колеблются в широких пределах. Наименьшим их них было поселение Юбилейный 10 (74) площадью 0,2 га, представлявшее, скорее всего, одну отдельную усадьбу, наибольшие — сравнимы или приближаются по своим размерам к поселению Гаркуша 1, описанному выше. Опираясь на количественные оценки подъемного материала и его распространение на памятнике, можно выделить шесть наиболее значительных поселений — Батарейка 1 (11), Красноармейский 1 (18), Кучугуры 9 (40), Волна Революции 1 (60), Юбилейный 9 (73) и Ахтанизовская 1 (92). Вероятно, каждое из них организовывало свою небольшую сельскохозяйственную округу, о чем свидетельствует и сама их расстановка. Все они, как и Гаркуша 1 (24), находились на ключевых позициях в хозяйственно-экономическом, транспортном (сухопутные и водные связи) и стратегическом отношении (рис. 9).
Остальные поселения были меньшими по размерам и занимали, по-видимому, «подчиненное» положение.
Поселения Батарейка 2 (12) и Ильич 1 (1) входили в зону влияния поселения Батарейка 1 (11). Слой хазарского времени зафиксирован на этом памятнике на крепости-«батарейке» (Сокольский Н.И., 1963а, с. 189, 190), а также вокруг нее, т. е. по своей структуре центральное поселение этой группы напоминает поселение Гаркуша 1 (24). Оно находилось в северо-западной части так называемого «Киммерийского острова», вблизи главнейшей древней дороги, проходившей через него от переправы у пролива в юго-восточном направлении. В 1960 г. при исследовании средневековых слоев «батарейки» было обнаружено погребение. Скелет мужчины лежал на спине, с вытянутыми вдоль тела руками, черепом к северу. В черепе, повернутом лицевыми костями к западу, имелось отверстие диаметром 2 см. В погребении найдены бронзовая пряжка и наконечник ремня, по-видимому, относящиеся к VIII–IX вв.; обломки железного ножа с деревянной рукояткой и бронзовой застежки (Сокольский Н.И., 1963а, с. 188). К нему же относилась, вероятно, лощеная гончарная кружка с широким дном VIII–IX вв. (Плетнева С.А., 1963, с. 40, тип В). Погребение может быть связано с болгарами Приазовья и датировано не позднее конца IX в. Рядом с поселением, в кургане, стоявшем у древней дороги, связывавшей его с поселением Ильич 1 (1), в 1870 г. В.Г. Тизенгаузеном было открыто погребение того же периода. Оно представляло «гробницу, сложенную из дикарных и тесаных камней и покрытую сверху камкой. В ней находились два скелета, лежавшие рядом, головами на запад, ногами на восток. При одном из них найдены бронзовое кольцо, две бронзовые пряжки и во рту серебряная византийская монета плохой сохранности» (ОАК за 1870–1871 гг., с. XIV).
В зону влияния поселения Красноармейский 1 (18) входили четыре поселения — Запорожская 1 (15), Красноармейский 4 (21), Кучугуры 7 (38) и Кучугуры 17 (48). Центральное поселение этой группы находилось в средней части «Киммерийского острова», упомянутая выше главнейшая древняя дорога от переправы проходила через него. В отличие от предыдущих памятников, слоя хазарского времени на крепости-«батарейке» здесь не найдено (следует однако отметить, что из всех аналогичных памятников Таманского полуострова она подверглась наибольшим разрушениям). К западу от нее, на территории поселения были исследованы остатки небольшого полуземляночного строения со скругленными углами (Сокольский Н.И., 1962, с. 59–63). Его внутренние размеры 2,08×1,85 м, глубина 1,1 м от древнего горизонта, дно плоское, стенки отвесные. По верху оно имело каменную обкладку высотой 0,3 м, тщательно сложенную «в елочку» из небольших плитняков на глиняном растворе. Массовыми находками были фрагменты лощеных сосудов салтово-маяцкого типа, лепных горшков с зигзагообразным орнаментом, причерноморских амфор VIII–IX вв., гончарных кувшинов с рифленым орнаментом, больших лепных горшков. Найдены массивная железная мотыга, жернов, каменные пряслица, каменные и керамические (из амфорной ручки) грузила, наконечник железного втульчатого копья (пики). Рядом с остатками полуземляночного строения были раскопаны фрагменты двух фундаментов (цоколей), а также сложенных «в елочку». Состав находок свидетельствует о земледельческой направленности хозяйства жителей поселения.
Центром третьей группы, состоявшей всего из двух населенных мест, было поселение Волна Революции 1 (60), находившееся на низком северном берегу Таманского залива. «Подчиненным» ему (его сателлитом) являлось поселение Фонталовская 6 (60), расположенное севернее и стоявшее на упомянутой выше главнейшей древней дороге.
В непосредственном подчинении самого значительного поселения «Киммерийского острова» — Гаркуша 1 (24) находилось лишь одно поселение — Береговой 3 (30), расположенное к северо-западу от центра, на берегу Таманского залива. Однако структура связей (сухопутных дорог и водных путей) свидетельствует, что центральное поселение этой группы организовывало жизнь почти всей территории «Киммерийского острова» (исключая его восточную часть). Рассмотренные выше три микрорегиона, прежде всего — их центры, входили в зону его влияния.
Восточная часть «Киммерийского острова» имела три микрорегиона. Центром одного из них было поселение Кучугуры 9 (40), находившееся на берегу Азовского моря. По месту расположения и ландшафтным условиям в зону его влияния входили поселения Кучугуры 11 (42) и Кучугуры 10 (41). Центрами двух последних микрорегионов являлись поселения Юбилейный 9 (73) и Ахтанизовская 1 (92), находившиеся у главнейших древних дорог, первое — у дороги, проходившей через весь Таманский полуостров в юго-восточном направлении, второе — у ее ответвления, имевшего восточное направление и проходившего через Голубицкий остров и Кандаур. Оба центральных поселения находились также на северном берегу древнего протока (бывший Субботин Ерик), первое — в его западной части, второе — в восточной. В зону влияния первого центра входили поселения Юбилейный 1 (65), Юбилейный 7 (77) и Юбилейный 10 (74), в зону влияния второго — поселения «За Родину» 5 (275) и «За Родину» 8 (218).
Из 22 поселений хазарского периода в северо-западной части Таманского полуострова 19 было основано на месте поселений античного и ранневизантийского времени. Одной из характерных особенностей размещения и внутренней структуры этих поселений являлось использование для жилой застройки остатков античных крепостей-«батареек», представлявших собой небольшие холмообразные возвышения высотой 5–8 м. При этом застройка носила открытый, неукрепленный характер. Сами поселения, состоявшие из отдельных свободно расположенных усадеб, занимали окружающую эти приподнятые микропоселки территорию, что ярче всего прослеживается на примере поселения Гаркуша 1 (24). Вероятно, здесь преследовались как сторожевые, так и сугубо практические, хозяйственные цели (взаимная видимость поселений, обзорность местности, наблюдение за перемещением стада и т. д.). Это совсем не означает, что поселения располагались только на возвышенных местах, однако, стремление занять выгодное прежде всего в отношении обзора окружающей местности положение, прослеживается и на поселениях, основанных на новых местах — Красноармейский 4 (27), Кучугуры 17 (48), «За Родину» 8 (218). Место расположения двух последних поселений отвечало отмеченной тенденции.
Главным центром нескольких групп поселений, существовавших в хазарское время в средней части Таманского полуострова, безусловно, была Фанагория. Об этом свидетельствуют как само размещение поселений, «стеснившихся» вокруг нее, так и главнейшие древние дороги, расходившиеся от города в пяти направлениях. От западной окраины уходила и тут же раздваивалась дорога к Таматархе. На ее западном ответвлении, между двумя городами, расстояние между которыми составляло 21 км, находились семь поселений — Приморский 13 (113), Приморский 17 (117), Приморский 21 (121), Приморский 22 (722), Приморский 11. Двенадцатый километр (111), Тамань 2. Десятый километр (125) и Тамань 7 (130). Другое (южное) ответвление вело к ряду поселений, расположенных в юго-западной части полуострова, и проходило также через семь поселений — Приморский 16 (776), Виноградный 1 (160), Виноградный 2 (161), Таманский 3. Западно-Цукурское (143), Таманский 4 (144), Волна 1. Северо-Зеленское (137) и Волна 3 (139). На западной окраине Фанагории были найдены остатки этих дорог, замощенных камнями и обломками позднеримских и раннесредневековых реберчатых амфор (Блаватский В.Д., 1941, с. 27, 28).
Третья дорога, известная как «Аллея курганов», уходила от города в юго-восточном направлении и раздваивалась после переправы через древнее русло Кубани (Шимарданский рукав). Ее южное ответвление, проходя через поселения Вышестеблиевская 14 (186) и Вышестеблиевская 8 (180), вело к ряду поселений, расположенных на берегу Кизилташского (Кубанского) лимана, — Вышестеблиевская 1 (183), Вышестеблиевская 13 (185) и Старотитаровская 17 (205). Восточное ответвление, также раздваиваясь, вело к поселениям Старотитаровская 19. ОТФ (207) и Старотитаровская 9 (197), находившимся на южном берегу Ахтанизовского лимана, а также, проходя через поселение Старотитаровская 7 (195), к трем поселениям — Старотитаровская 3 (191), Старотитаровская 4 (192) и Старотитаровская 13 (201), расположенным на южном берегу Старотитаровского лимана. Рядом с дорогой, на выходе ее из города, в районе античного «Керамика» находился грунтовый могильник небогатого городского населения хазарского времени, по немногочисленной керамике и погребальному обряду относящийся, возможно, к болгарскому варианту салтово-маяцкой культуры (Атавин А.Г., 1986).
Четвертая дорога через поселение Сенной 3 (80) уходила из города в восточном направлении к поселениям Ахтанизовская 6 (97) и Ахтанизовская 9 (100), расположенным у юго-западной и северо-западной подошвы горы Бориса и Глеба (Рахмановский мыс), первое и них находилось на берегу Ахтанизовского лимана. Пятая, последняя дорога являлась главнейшим путем, уходившим от Фанагории в северо-восточном направлении, к Кепам (264) и северо-восточному углу Таманского залива, обогнув который шла далее в северо-западном направлении через весь «Киммерийский остров» к северной переправе через Керченский пролив, существовавшей около поселения Ильич 1 (1).
По месту расположения, ландшафтным особенностям и дорожным связям непосредственно в зоне влияния Фанагории находилось, вероятно, девять поселений — Приморский 13 (113), Приморский 16 (116), Приморский 17 (117), Приморский 21 (121), Приморский 22 (122), Сенной 8 (85), Сенной 1 (78), Сенной 9 (86) и Сенной 3 (80). Почти все они были малыми по размерам поселениями. Лишь три из них — Приморский 13 (113), Сенной 8 (85) и Сенной 3 (80) можно отнести к категории средних поселений. Из остальных поселений, находившихся в средней части Таманского полуострова наиболее значительными были Кепы (264) и Ахтанизовская 6 (97). Хазарское поселение на месте античного города Кепы не совсем повторяло его расположение. Средневековые строительные остатки здесь были обнаружены не только на месте более раннего города, но и за его юго-восточной границей, а кладбище (грунтовый могильник) средневекового поселения занимало южную часть античного городища. Погребения VIII–IX вв. были найдены также к востоку и к северу от городища (Сорокина Н.П., 1969, с. 128, 129), что свидетельствует о больших размерах средневекового могильника Кеп (264) или о существовании нескольких синхронных могильников. В некрополе Кеп (264) преобладает западная ориентация погребений. Здесь встречены как захоронения в земляных ямах, так и «плитовые могилы». Выделяется погребение VIII — начала IX в. в яме. Захоронение мужчины, ориентированное головой на запад, сопровождалось чучелом коня и погребальным инвентарем, в который входили ойнохоя, железное тесло-мотыжка, нож, топор, пряжка и др. предметы, характерные для салтово-маяцкой культуры (Сорокина Н.П., 1969, с. 124–127). По своему значению средневековые Кепы (264) были поселением, в зону влияния которого входили еще три поселения — Сенной 11 (240), Юбилейный 4 (68) и Юбилейный 5 (69).
Центром еще одной группы, состоявшей из трех населенных мест было упомянутое выше поселение Ахтанизовская 6 (97). «Подчиненными» ему являлись поселения Ахтанизовская 5 (96) и Ахтанизовская 9 (100). Среди поселений средней части Таманского полуострова это, центральное для небольшой группы поселений, было единственным, основанным на новом месте.
Структура размещения поселений хазарского времени в южной части полуострова была несколько иной. Непосредственно в зону влияния Таматархи входили четыре малых и средних по размерам поселения, расположенные вокруг нее не более, чем в часе ходьбы — Тамань 15 (242), Тамань 16 (256), Тамань 14 (241) и Тамань 7 (130). В юго-западной части полуострова находилось пять поселений — Волна 3 (139), Волна 1. Северо-Зеленское (137), Таманский 4 (144), Таманский 3 (143) и Артющенко 1 (150). Все они были связаны дорогами как между собой, так и с Таматархой. Три из них — Волна 1. Северно-Зеленское (137), Таманский 4 (144) и Таманский 3 (143) выделялись своими размерами и входили в категорию центральных. В зоне влияния первого находилось всего одно поселение — Волна 3 (139), находившееся на берегу Черного моря. Второе не имело «сателлитов», но играло вполне самостоятельную роль. В зону влияния третьего входило также одно поселение — Артющенко 1 (150), расположенное на берегу Черного моря у Соленого озера. В его культурном слое представлены находки, относящиеся к двум хронологическим периодам — римскому и средневековому. В проводившихся на нем в 1998 г. небольших по объему раскопках все открытые строительные комплексы и большая часть ям относятся к позднему времени, происходящие из них находки имеют аналогии в памятниках салтово-маяцкой культуры второй половины VII — начала X в. В общей сложности открыто пять полуземлянок и 11 хозяйственных ям. Из исследованных построек четыре имели небольшие размеры (в среднем 3×2,5 м, при заглублении в материк на 0,3 м), одна полуземлянка заметно крупнее (7×3 м, при такой же глубине котлована) (Виноградов Ю.А., 2000, с. 181).
Во введении к разделу говорилось о ландшафтных особенностях расположения поселений на Таманском полуострове. С этой точки зрения весьма показательна ситуация размещений шести поселений — Приморский 11 (111), Виноградный 9 (168), Виноградный 10 (169), Виноградный 13 (172), Виноградный 4 (163) и Виноградный 2 (161) на двух балках — балке Хреева и балке Граничной (рис. 10). Обе они берут начало от седловины между горой Чиркова (Васюринской) и горой Комендантской, но направлены в разные стороны, первая — на север, к Таманскому заливу, вторая — на юг, к лиману Цокур. Первое из перечисленных поселений находилось в устье балки Хреева, на берегу Таманского залива, второе и третье — в ее верховьях. Четвертое, пятое и шестое поселения были расположены на всем протяжении балки Граничной, последнее из них находилось в ее устье, на берегу лимана Цокур. Однако с точки зрения хозяйственного зонирования первые три поселения входили в группу, центром которой было поселение Приморский 11 (/77), находившееся в середине пути между Фанагорией и Таматархой (дополнительно в эту группу входило поселение Тамань 2 (725)). Три последних поселения находились в зоне влияния большого по размерам поселения Виноградный 1 (760), находившегося на берегу лимана Цокур. В эту же группу входило еще одно поселение — Виноградный 12 (777), основанное в рассматриваемое время на новом месте. Это же можно сказать и о поселении Виноградный 13 (772).
Рис. 10. План размещения поселений хазарского периода между разветвлениями крупных балок. Составлен Я.М. Паромовым.
Три поселения — Вышестеблиевская 10 (752), Вышестеблиевская 14 (756) и Вышестеблиевская 16 (755) составляли отдельную группу, центром которой было большое по размерам первое из названных поселений, два другие являлись малыми. В зону влияния крупного поселения Старотитаровская 19 (207) входило только одно среднее по размерам поселение Старотитаровская 7 (195). Самостоятельную роль играло большое по размерам поселение Старотитаровская 9 (197), основанное на новом месте, на высоком берегу Ахтанизовского лимана. Из трех расположенных рядом поселений — Старотитаровская 3 (191), Старотитаровская 4 (192) и Старотитаровская 13 (201), последнее являлось центральным, два других были малыми. Своеобразную и очень показательную хозяйственную группу составляли шесть поселений — Веселовка 2 (152), Вышестеблиевская 1 (173), Вышестеблиевская 11 (183), Вышестеблиевская 13 (185), Старотитаровская 17 (205) и Вышестеблиевская 8 (180). Кроме последнего, все поселения находились на берегах лиманов — Кизилташского, Бугазского и лимана Цокур. Первое из перечисленных поселений было основано в хазарское время. Лидирующим или центральным в этой группе населенных мест являлось поселение Вышестеблиевская 11 (183). Следует отметить три характерные особенности поселений этого микрорегиона. Прежде всего — их береговое расположение. Вместе с поселением Артющенко 1 (150), находившимся на берегу Черного моря у Соленого озера, они были опорными пунктами одного из двух главнейших водных путей (южного) из Черного моря в глубинные районы Таманского полуострова и Нижнее Прикубанье, проходившего через упомянутые выше лиманы. Кроме того, они были и рыбопромысловыми пунктами. При этом поселение Артющенко 1 (150) играло особую роль, являясь во все исторические времена (включая XX в.), вероятно, основным для Таманского полуострова местом добычи соли.
Еще одной особенностью рассматриваемого микрорегиона является находка надгробий с иудейской символикой на центральном поселении Вышестеблиевская 11 (183) (Кашаев С.В., Кашовская Н.В., 1999), а также рядом с поселением Веселовка 2 (152) (Сафронов В.А., 1978, с. 46), где в «ложном кургане» было открыто погребение в каменном ящике. Скелет лежал на деревянном настиле, в вытянутой позе, на спине, черепом на запад-северо-запад. При нем найден железный предмет (возможно, кресало). Обработанные известняковые блоки стенок и перекрытия ящика, имевшие пазы для пиронов, первоначально принадлежали античной постройке. Однако один из камней, помимо этих признаков, представлял собой иудейское надгробие с изображением шофара (бараньего рога) и лулаба (пальмовой ветви) на лицевой стороне и тамгообразного знака в виде трех концентрических окружностей на оборотной, датирующееся, по мнению Д.И. Даньшина, VI–IX вв. Видимо, этот блок в данном раннесредневековом погребении был использован третий раз. Рассматриваемый микрорегион является вслед за Фанагорией и Таматархой третьим пунктом на Таманском полуострове, где найдены подобные стелы, что показывает достаточно сложную в этническом отношении общую картину. Согласно мнению Д.И. Даньшина, специально занимавшегося фанагорийской общиной иудеев, в Фанагории в позднеантичный-раннесредневековый период к числу иудеев, помимо собственно евреев, относились и прозелиты из местных варварских племен (Даньшин Д.И., 1993, с. 67, 68). По ряду признаков (прежде всего — наличию тамгообразных знаков) надгробия из окрестностей Вышестеблиевской принадлежали, вероятно, этой части населения.
Третьей особенностью микрорегиона является типологическая близость главного поселения к наиболее крупному поселению северо-западной части Таманского полуострова — Гаркуша 1 (24). Оба поселения были значительны по размерам, располагались на берегах внутренних водоемов (Кизилташского лимана и Таманского залива), на обоих поселениях существовали остатки античных крепостей-«батареек», использованные в хазарское время для жилой застройки, оба поселения оказывали заметное влияние на жизнь своего региона.
В северо-восточной части Таманского полуострова, на Голубицком острове в рассматриваемый период существовало пять поселений, по месту расположения и ландшафтным условиям разделяющихся на две группы. Два из них — Голубицкая 5 (224) и Голубицкая 4 (223), находившиеся в западной части острова, на берегу Ахтанизовского (Орловского) лимана, были расположены вблизи главнейшей древней дороги, проходившей через весь Таманский полуостров от переправы через Керченский пролив до восточной оконечности Кандаура. Центральным в этой группе было поселение Голубицкая 5 (224), основанное и существовавшее только в хазарское время, что позволяет судить о его внутренней структуре. Его площадь составляла около 15 га, т. е. подобно Гаркуше 1 (24) оно состояло, вероятно, из 23–25 усадеб. В зоне его влияния находилось малое поселение Голубицкая 4 (223). В восточной части острова находились три поселения, центральным из которых было значительное по размерам поселение Голубицкая 1 (220), ядром которого являлись остатки самой крупной на Таманском полуострове античной крепости-«батарейки» (Десятчиков Ю.М., Зайцев А.К., Чернов Ю.В., 1978). В эту группу входили малое поселение Голубицкая 3 (222) и среднее — Темрюк 1 (225), как и центральное, находившееся на берегу Ахтанизовского лимана у древней, упомянутой выше, дороги. Малое поселение Голубицкая 3 (222) было основано в хазарское время.
В восточной части полуострова, на Кандауре было расположено четыре поселения, два из которых — Темрюк 2 (226) и Курчанская 2 (231) являлись средними по размерам и два — Красный Октябрь 3 (237) и Красный Октябрь 1 (235) — большими. Как и упомянутое выше поселение Голубицкая 5 (224), поселение Красный Октябрь 3 (237) существовало только в хазарское время. Его площадь была около 25 га, т. е. на нем могло располагаться до 40 отдельных усадеб. Вероятно, оно и являлось организующим центром поселений Кандаура. Следует отметить равномерную расстановку этих поселений, вытянутых в линию вдоль южного берега Кандаура в его восточной и центральной части. Через все поселения проходила упомянутая древняя дорога, от поселения «Красный Октябрь» 1 (235) уходившая в восточном направлении — в Нижнее Прикубанье. Последнее поселение, как и в более раннее время, имело также сторожевые функции. На северном берегу Кандаура также, возможно, существовало поселение хазарского времени. В пользу этого говорит находка в центре станицы Курчанской золотой византийской монеты Льва III Исавра и Константина V Копронима (717–741), но более никаких других данных об этом нет (Кропоткин В.В., 1962, с. 22).
При общей оценке хазарского периода на Таманском полуострове следует прежде всего отметить, что в это время здесь сложилась и существовала развитая многоступенчатая система расселения с двумя городами-портами, Фанагорией и Таматархой, — центрами ремесла и торговли. По своему значению ступенью ниже стояли крупные поселения Гаркуша 1 (24), Вышестеблиевская 11 (183) и, возможно, Голубицкая 1 (220), оказывавшие большой влияние на хозяйственную жизнь периферийных регионов полуострова — северного, южного и восточного. Еще ступенью ниже находились достаточно большие поселения — центры микрорегионов, в зону влияния которых входили от одного до трех-четырех поселений. Основную массу населенных мест составляли малые и средние поселения. Основой экономики раннесредневекового общества являлось комплексное скотоводческо-земледельческое хозяйство. Ведущую роль в нем играло некочевое, основанное на постоянных сельских поселениях, пастбищное скотоводство. Существенной частью системы расселения являлась развитая система дорог и водных путей — внутренних и внешних связей. Как и в античное время, двумя главными морскими «дорогами», по которым осуществлялся импорт преимущественно из Крыма, а также из Византии в глубинные части Таманского полуострова и Нижнее Прикубанье, были «северный» путь, проходивший через Таманский залив, и «южный», проходивший через Бугазский и Кизилташский лиманы. Развитие системы расселения на Таманском полуострове в хазарский период свидетельствует о полнокровной жизни раннесредневекового общества на всей его территории. На следующем историческом этапе, во время его вхождения в русское Тмутараканское княжество, в системе расселения произошли определенные изменения, однако она не утратила своих основных черт и не претерпела принципиальных изменений.
Во второй половине X — начале XII в. на Таманском полуострове существовало 75 поселений, включая единственный городской центр — саму Тмутаракань (рис. 11). В это время по-прежнему не были заняты поселениями лишь небольшая юго-восточная часть полуострова в районе современных поселков Белый и Стрелка (южная) и западная часть Кандаура в районе Темрюка (запустение юго-восточной части полуострова в рассматриваемое время выражено даже более явственно, чем в предыдущее). Наибольшие изменения произошли в северо-западной и центральной частях полуострова. В северо-западной части число поселений возросло до 31 (против 22, существовавших здесь в хазарский период). Из этих поселений только 14 сохранились от предшествующего времени. Эти изменения кажутся весьма существенными, однако все новые поселения — главные по значению или центральные: Гаркуша 1 (24), Батарейка 1 (77), Красноармейский 1 (18), «Волна Революции» 1 (60), Кучугуры 9 (40) и Юбилейный 9 (73). Естественно предположить, что в новый период сохранилась и их организующая роль в хозяйственной жизни соответствующих микрорегионов. О сохранении и даже повышении значения главнейших дорог свидетельствует возрождение типично придорожного поселения Красноармейский 6 (23), существовавшего еще в античное время на самой важной древней дороге, проходившей от переправы через Керченский пролив через весь полуостров в юго-восточном направлении.
Рис. 11. Поселения «тмутараканского» периода X–XI вв. Составлена Я.М. Паромовым.
Условные обозначения: 1 — города; 2 — поселения; 3 — дороги.
Наиболее значительным изменением ситуации в центральной части полуострова явилось, безусловно, прекращение существования Фанагории. Исследования показали отсутствие городских культурных слоев тмутараканского времени на памятнике (Плетнева С.А., 1981, с. 15; Атавин А.Г., 1992, с. 173, 174). Однако, возможно, небольшое поселение сельского типа в западной части городища существовало и в рассматриваемое время, в пользу чего свидетельствуют отдельные находки монет, преимущественно варварских подражаний милиарисиям Василия II (976-1025) и Константина VIII, одна из которых происходит из слоя (Кропоткин В.В., 1962, с. 22). Вместе с исчезновением города Фанагории в этом регионе значительно сократилось и число поселений — с 15, существовавших здесь в хазарский период, до шести. Однако необходимо отметить, что из этих шести поселений только одно — Соленый 3 (90) — в тмутараканский период являлось новым. Остальные поселения — Сенной 11 (240), Юбилейный 4 (68), Приморский 13 (113), Приморский 16 (116) и Ахтанизовская 9 (100) — были старыми, существовавшими еще в предшествующее время, что, безусловно, свидетельствует о преемственности в развитии системы расселения и здесь, в регионе, претерпевшем самые значительные изменения. Также необходимо отметить, что первые четыре из названных пяти поселений были связаны с главнейшими дорогами хазарского и тмутараканского времени.
Вероятно, наименьшие изменения в системе расселения произошли в южной части полуострова, где в рассматриваемое время существовало 31 поселение вместе с единственным археологически исследованным городским центром — Тмутараканью (в предшествующий период — 36 вместе с Таматархой). Из общего числа населенных мест 17 являлись преемственными по времени и шесть из них — Волна 1 (137), Таманский 4 (144) Таманский 3 (143), Виноградный 1 (160), Вышестеблиевская 11 (183) и Старотитаровская 9 (197) — в предшествующий период относились к категории центральных. Размещение поселений в тмутараканский период показывает, что они сохранили свое значение и в рассматриваемое время, а некоторые из них — Таманский 4 (144) и Старотитаровская 9 (197) — усилили свои позиции в иерархии населенных мест. Без каких-либо принципиальных изменений сохранилась и дорожная сеть.
В северо-восточной части Таманского полуострова, на Голубицком острове в тмутараканский период существовало четыре поселения, три из которых — Голубицкая 4 (223), Голубицкая 1 (220) и Темрюк 1 (225), находившиеся на главнейшей древней дороге, проходившей через весь полуостров от переправы через Керченский пролив до восточной оконечности Кандаура, — были преемственны по времени. Наиболее значительным из них было поселение Голубицкая 1 (220), ядром которого, как отмечалось выше, являются остатки самой большой на Таманском полуострове по размерам античной крепости-«батарейки», перекрытые мощными культурными слоями хазарского и тмутараканского времени. В 1986 г. Ю.М. Десятчиковым в восточной части этого городища проводились небольшие по объему раскопки. Им был обнаружен вал со рвом, имеющий деревянные конструкции и датируемый концом X–XI в. (Десятчиков Ю.М., 1996, с. 8, 9). Исследован крупный железоделательный комплекс того же времени, где вскрыты остатки трех плавильных горнов с очагами для обжига, металлургическими шлаками, крицами, железными болванками, кусками местной руды. Найдены фрагменты и целые формы амфор, фрагменты византийской поливной керамики X–XII вв., шиферные пряслица, жернова и другие материалы. Уникальными находками являются каменная форма для отливки металлических деталей дружинных поясов, которые носили русские дружинники, а также глиняный штамп для ритуальных хлебцев с изображением змеевика и «мальтийского» креста, имеющий прибалтийское происхождение. Степень исследованности памятника явно недостаточна, но очевидно, что по своему значению он является вторым после Таманского городища памятником тмутараканского времени в рассматриваемом регионе.
Единственным изменением в восточной части Таманского полуострова на Кандауре в тмутараканский период было прекращение жизни на одном из четырех поселений — «Красный Октябрь» 3 (237). Внимания заслуживает тот факт, что жизнь прекратилась на поселении, которое возникло и существовало только в хазарское время.
Отмеченные выше изменения в системе расселения на Таманском полуострове в тмутараканский период — исчезновение ряда поселений предшествующего времени, появление значительного числа новых поселений, «перегруппировка» поселений свидетельствуют, как представляется, о каких-то существенных переменах в этническом составе населения, имевших важное значение для экономики и хозяйства. С другой стороны, сохранение общего числа поселений, а также городского ремесленного и торгового центра — Тмутаракани говорит в пользу того, что, как и в хазарский период, в рассматриваемое время средневековое общество жило полнокровной жизнью. Даже на первый взгляд видно, что в западных частях полуострова (в северо-западной части и в округе Тмутаракани) поселений стало заметно больше (в особенности — в северо-западной части). Число их выросло прежде всего за счет небольших сельских поселений, близко расположенных друг к другу в самых плодородных по почвенным условиям широких долинах. Можно предположить, что в рассматриваемое время роль земледелия в хозяйственном комплексе значительно возросла (возможно, даже стала ведущей, так как при подобной плотности расселения скотоводство здесь уже просто не может иметь места как ведущая отрасль хозяйства). В пользу этого косвенно свидетельствуют и такие принципиально редкие находки, как железное рало XI–XIII вв. с Таманского городища (Краснов Ю.А., 1987, с. 205), и широкое (сравнительно с предшествующим периодом) обращение монеты — варварские подражания серебряным милиарисиям Василия II (976-1025) и Константина VIII были найдены при обследовании самых удаленных поселений — Кучугуры 8 (59) в северо-западной части Таманского полуострова и Виноградный 13 (172) в юго-западной.
Хазарский и тмутараканский периоды (VIII–XI вв.) могут быть названы временем расцвета системы расселения на Таманском полуострове в эпоху средневековья. После падения Тмутараканского княжества, в последующий, домонгольский период (XII — начало XIII в.) число поселений на его землях значительно сократилось. Материалы этого времени наиболее выразительно представлены на поселениях Гаркуша 1 (24), Голубицкая 1 (220), Темрюк 1 (225) и на Таманском городище. С точки зрения политической истории эти земли в рассматриваемое время постоянно входили в сферу интересов Византийской империи, а в периоды ее упадка — в сферу интересов генуэзской торговой империи, распространившей свое влияние на Крым и Северное Причерноморье. Со стороны степей и Северного Кавказа эти земли испытывали постоянный агрессивный натиск. Свидетельством этого являются два погребения печенего-торческой эпохи, найденные в северной и южной частях Таманского полуострова. Первое находилось на высоком берегу Азовского моря, под небольшим возвышением, принятым устроителями погребения за курган, второе — на вершине массивного кургана эпохи ранней бронзы (Атавин А.Г., 2001). Оба погребения датируются концом X — началом XI в. В грунтовом могильнике поселения Красноармейский 1 (18) было найдено половецкое погребение, относящееся ко второй половине XII — началу XIII в. (Десятчиков Ю.М., Мирошина Т.В., 1988, с. 123).
Глава 7Города Таманского полуострова в конце VIII–XII веках
«В лето 1068 индикта 6 Глебъ князь мерилъ море по лёду от Тмутороканя до Кърчева 14000 саженъ». Эта знаменитая надпись, начерченная на древней мраморной плите и обнаруженная на Тамани, фактически открыла титульную страницу в истории изучения Таманского городища, впервые позволив локализовать его с известным в средневековых источниках портовым городом Таматархой-Тмутараканью. Камень был обнаружен и опубликован А.И. Мусиным-Пушкиным в 90-х годах XVIII в. Казалось бы, никаких сомнений в локализации Тмутаракани уже не могло быть, но появились подозрения в подлинности надписи. Возникла громадная литература, посвященная спору об этом камне. Дискуссия продолжается и временами вспыхивает с новой силой, а временами затухает (Монгайт А.Л., 1969; Медынцева А.А., 1979). Следует сказать, что затуханию споров в значительной степени способствуют серьезные исследования камня и, главное, надписи на нем. Одной из наиболее удачных работ, доказывающих подлинность надписи, является небольшая, но очень тщательно выполненная книжка А.А. Медынцевой (1979), выводы которой подтверждаются рядом специалистов — палеографов и лингвистов.
Думается, что отождествление в настоящее время большого Таманского городища с остатками средневековых Тмутаракани, Таматархи, перекрывающих слои античной Гермонассы, можно считать доказанным.
Весомый вклад в это заключение внесли археологические исследования городища. Первые дилетантские раскопки на нем были произведены казаком ст. Темрюкской Тарапенко в 1824 г., и под его руководством они длились около 20 лет. После него, в 40-х годах работы на памятнике были продолжены еще одним казаком (Пуленцовым).
Более фундаментальные исследования проводил на городище в начале 50-х годов XIX в. директор Керченского музея К.Р. Бегичев, но поскольку они не дали никаких ярких материалов и показались несущественными, новый директор того же музея А.Е. Люценко прекратил раскопки памятника, сочтя его «не подающим надежд на открытия».
Только в 1868 г. один из крупнейших русских археологов В.Г. Тизенгаузен решил вновь вернуться на «неперспективный памятник», желая установить, что именно на этом высоком прибрежном холме стояла античная Корокондама и позднейшая Тмутаракань. Выдающихся находок по-прежнему не было, и этот ученый также оставил мысль работать на городище (Ляпушкин И.И., 1941, с. 205–206).
Прошло более 60 лет, прежде чем раскопки этого интереснейшего памятника были возобновлены в 1930–1931 гг. Таманской экспедицией ГАИМК, начальником которой был А.А. Миллер (Миллер А.А., 1931, с. 26–29).
Береговой холм Таманского городища представлял собой почти десятиметровый культурный слой, состоящий, как говорилось, из наслоений античного времени (города Гермонассы) и средневековых слоев (табл. 65, 1). Материковое глинистое основание этого искусственного холма постоянно размывается прибоями Таманского залива, результатом чего являются очень значительные обвалы берегового обрыва, т. е. постепенное разрушение памятника. Именно поэтому, вероятно, раскопы был заложены А.А. Миллером вдоль берегового обреза — на самой разрушаемой части городища.
Целью экспедиции были исследования не всего массива культурного слоя (сверху донизу), а только верхних средневековых его наслоений, хотя в первый сезон была сделана подчистка обрыва, давшая сплошной стратиграфический разрез слоя (высотой в 9 м), накопившегося с VI–V вв. до н. э. по XIII–XIX вв. включительно. Наблюдения и выводы прежних археологов были полностью подтверждены: слой был четко разделен на две эпохи: античную и средневековую. Во второй год работ был заложен раскоп в 250 кв. м и было установлено, то мощность культурных наслоений средневековья равнялась на том участке берега примерно 4 м. Слой был буквально забит обломками разнообразных и разновременных сосудов. В результате работ был получен значительный керамический материал. Он был обработан И.И. Ляпушкиным, разделившим культурный слой эпохи средневековья на два: ранний (IX–X вв.) и поздний (конец X-XIII вв.). Каждый период характеризовался своим керамическим комплексом и редкими, но типичными и датирующими индивидуальными находками (Ляпушкин И.И., 1941, с. 207–210 и сл.).
Работы по изучению городища были продолжены только через 20 лет экспедицией Б.А. Рыбакова (1952–1955 гг.). За четыре сезона была вскрыта довольно значительная площадь — около 6000 кв. м. К сожалению, на подавляющем большинстве раскапываемых участков культурный слой был вскрыт до уровня не ниже середины X в., поскольку основные усилия экспедиции были направлены на поиски развалин церкви Рождества Богородицы, построенной, согласно летописи, князем Мстиславом Владимировичем в 20-х годах XI в. В 1955 г. остатки фундаментов этой постройки были открыты, зафиксированы, и экспедиция закончила свою деятельность на этом памятнике. В последующее сорокалетие на городище проводили большие работы А.К. Коровина и С.И. Финогенова — обе антиковеды, вскрывавшие средневековые напластования, перекрывавшие античность. С начала 80-х годов к ним присоединилась чета И.Н. и О.В. Богословских, исследовавших более 2500 кв. м слоя (6 м глубины), относимого ими к VII–XV вв., хотя на нескольких участках им как будто удалось вскрыть и отложения V–VI вв. (Богословская И.Н., Богословский О.В., 1992, с. 8–11).
Все перечисленное дает нам достаточно сведений для представления о жизни города на протяжении долгого периода его существования.
Эпоха средневековья наилучшим образом представлена остатками памятников IX–XII вв. Наиболее фундаментальными среди них являются остатки сырцовой оборонительной стены и разрушенная почти до основания фундамента церковь.
Остатки стены были обнаружены у южного обрывистого края (табл. 65, 1). Сохранился всего 30-метровый отрезок этой стены, с обоих концов наискось срезанный крутыми обрывами (Плетнева С.А., 2001) (табл. 65, 11, 12).
Стена толщиной 7,6 м сложена из глинистого ядра и довольно крупных сырцовых кирпичей (40×20×6 см). Кирпичи уложены на глиняном растворе ровными рядами вплотную к откосам валообразного ядра, а выше его образуют сплошную толщу. В основании стены прослежена каменная выкладка из плоских каменных плиток, но фундамент явно отсутствует. Для предохранения стены от осыпей и размывов низ ее на высоту 0,7 м был тщательно облицован каменной кладкой. Основание стены находилось на глубине 4,5 м от современной поверхности. С внутренней стороны выше подошвы стены примерно на 1 м проходил аналогичный «каменный пояс».
Хронология этого мощного сооружения устанавливается при соотношении с примыкающими к нему культурными напластованиями. Так, ниже подошвы стены прослежен слой, хорошо датирующийся обломками характерной керамики хазарской эпохи (не ранее второй половины IX в.). Видимо, этим временем следует датировать постройку стены?
Выше этого уровня на 0,5 м по всему раскопу прослеживались следы общего пожара. Он не очень выразителен по причине отсутствия или малого количества деревянных сооружений на данном участке. Но его можно сопоставить со слоем столь же тотального пожарища, обнаруженного, в частности, в раскопах центральной части городища. Представляется весьма вероятным, что этот громадный пожар, охвативший город (Плетнева С.А., 2001а), можно связать с походом князя Святослава Игоревича на Хазарию в 965–966 гг. В походе он разбил войско кагана, видимо, взял Итиль, взял и сжег Саркел (слой пожара там очень значителен) и затем, как бы «походя», возвращаясь, согласно краткой записи в русской летописи, «победил ясов и касогов» (ПВЛ, с. 47). Это были сильные народы, отчаянные воины, прекрасно вооруженные. Так легко после прошедших тяжелых боев Святослав вряд ли смог бы победить их объединения. Скорее всего он столкнулся со сравнительно небольшими отрядами у стен Таматархи, которая была тогда заселена, наряду с хазарами, и даже в большей степени ясами и касогами.
После пожара прошло еще около 50 лет, в течение которых с внутренней стороны стены нарос культурный слой в 0,5 м толщиной (табл. 65, 12). В целом, судя по составу керамики, население здесь оставалось прежним, а стена продолжала быть важным оборонным рубежом. Она существовала вплоть до второго пожара, уничтожившего город. По-видимому, его следует связывать с монгольским нашествием начала XIII в. Первоначальная высота стены не установлена. Известно, что монгольские власти приказывали уничтожать, т. е. сравнивать с поверхностью, стены всех древних городов. Это и было сделано в Тмутаракани — стена была срезана до уровня второго пожара. Сохранившаяся ее высота около 2,5 м. Учитывая толщину, представляется очевидным, что ее высота достигала 7–8 м, т. е. во всяком случае была не меньше ее толщины. После частичного срытия стена быстро начала зарастать культурным слоем XIII–XX вв. В плотном массиве стены сначала рыли хозяйственные ямы с неосыпавшимися стенками, не требующими дополнительной обмазки глиной. Позднее все было затянуто культурными наслоениями и застройками.
Вторым не менее фундаментальным объектом, обнаруженным на городище, была церковь (табл. 65, 1).
Логически предположив, что церковь Святой Богородицы должна была находиться где-то в пределах центральной части памятника, там были заложены раскопы по ее обнаружению (около 800 кв. м). Характерно, что уже с глубины 0,5 м на этом участке стали попадаться остатки (обломки) явно крупного здания: плинфы, черепицы, кусочки цемянки, скопления сколов красного песчаника, а при углублении количество этих остатков увеличивалось, и в южной части участка среди прочего лома появились уже кусочки фресок и круглых оконных стекол (диаметр 10 см). От самого здания частично сохранились только фундаменты и рвы от них (табл. 65, 2–6).
Тем не менее, эти остатки дали нам представление о довольно большом и представительном здании, выстроенном несомненно квалифицированными византийскими мастерами. Длина его 16,5 м, ширина 10,65 м. Лучше всего сохранились поперечные фундаменты, два из них дошли до нас нетронутыми грабительскими «разработками». Их высота 1,6 м, ширина внешней кладки, на которую опиралась западная стена, 1,8 м, остальных — 1,4–1,6 м. Фундамент южной стены сохранился почти на всю длину здания, но на высоту всего в 0,4 м, а от северной остался только кусок в западной части длиной 4 м, высотой не более 0,2–0,3. Кладки были сложены из плотно пригнанных друг к другу, иногда даже немного обтесанных, каменных блоков на известковом растворе.
Хуже всего сохранилась апсидная часть постройки — фундаменты в ней всюду разобраны до основания. Восстанавливается она только благодаря наличию полукруглого выступа в восточной стенке котлована. Отсутствие кладок позволило нам выяснить конструктивные приемы начальной стадии укладки фундаментов, а именно: 1) дно всех рвов было тщательно выровнено и отнивелировано; 2) в апсидной части, где фундаменты занимали значительные площади, дно было уплотнено рядами вбитых в него деревянных кольев, от которых сохранились ямки (диаметр 5–7 см). Судя по открытому плану, церковь могла быть одноапсидной, хотя П.А. Раппопорт допускает возможность ее трехапсидности (Раппопорт П.А., 1982, с. 115–116). Это предположение опирается на тот факт, что «плечи» с обеих сторон центральной апсиды были очень широкие (3 м) с закругленными внешними углами. Ориентировка церкви была строго по оси В-3.
Никаких следов стен, кровли, пола, кроме разбросанных по участку обломков, нет. Однако и по ним можно судить о том, что стены были сложены из плинфы на цемянке, изнутри оштукатурены и покрыты фресками. Кровля была черепичная, а пол скорее всего выложен отшлифованными плитами красного песчаника, обработка которого велась здесь же — в 20–25 м от строящегося здания, о чем свидетельствуют развалы обломков и стёсов красного песчаника северо-западнее церкви (табл. 65, 3). Вблизи этого развала были обнаружены остатки извести: творила и большого (7×4 м) сооружения, предназначенного, видимо, для гашения извести (гасила). Ближе к церкви слой ее строительства был уничтожен перекопом так же, как стены и фундаменты самого храма.
С севера и северо-запада от него располагалось возникшее, естественно, позже строительства, а потому и еще более ощутимо пострадавшее от перекопа синхронное церкви кладбище (табл. 66, 1). От него удалось обнаружить остатки более 20 разоренных могил. Глубина их залегания от современной поверхности очень незначительна — 0,3–0,6 м. Несмотря на разрушения, можно уверенно говорить, что погребения совершались в «ящиках» из хорошо обтесанных известняковых плит, иногда заменявшихся простыми валунами. В трех случаях каменные обкладки отсутствовали, но в могиле были найдены крупные кованые гвозди, обычно употреблявшиеся в то время для заколачивания гробов. Погребения в каменных ящиках, как правило, «многослойные», но даже в сильно разоренных погребениях в большинстве случаев можно было констатировать первоначальную традиционную христианскую ориентировку головой на запад. Вещей в могилах практически нет, поскольку это предусмотрено обрядом и «дополнено» разорителями погребений, которые забирали не только редкие вещи, но и каменные обкладки, оставляя на месте только лом. В исключительных случаях в развалах костей попадались бронзовые пуговки, перстеньки, бусинки, которые уверенно можно относить к концу XI–XII вв.
Итак, мы рассмотрели остатки двух памятников Таманского городища, относившихся к двум разным эпохам, сменившим одна другую: хазарскую крепостную стену и тмутараканскую (древнерусскую) церковь.
Та же картина сменяемости эпох прослеживается, с той или иной степенью достоверности, по остаткам бытовых сооружений (в основном жилых домов) и по заполняющему культурные напластования массовому материалу — керамическим обломкам.
Сохранность остатков бытовых построек, которых на раскопанных площадях было открыто не менее сотни, как правило, не отличается от описанных выше фундаментальных зданий. До нас дошли развалы оснований не более 10–15 жилищ, по которым можно приблизительно восстановить их внешнее и внутреннее устройство. Однако большое количество отдельных разрозненных частей подобных строений дает нам общее представление об их облике, а местами можно и проследить связь их друг с другом (табл. 66, 1–6).
Дома хазарской эпохи характеризуются прежде всего небольшим углублением их в грунт. В вырытые котлованы вдоль стенок ставили каменные цоколи, возвышавшиеся над котлованом на 0,2–0,3 м, хотя попадались цоколи более высокие, поднимавшиеся над уровнем дневной поверхности на 0,8–1 м. Толщина обычных цоколей 0,4–0,6 м, высоких — доходила до 1 м. Камни в цоколях укладывались на глиняном растворе, нередко в «елочку», на углах помещали наиболее массивные, слегка обтесанные блоки. Верхний ряд цоколя тщательно заравнивался уложенными небольшими камнями-плитами или обмазывался толстым слоем глины. На выровненную поверхность ставились сырцовые стены. Кровли были двускатными и сооружались преимущественно из камыша или соломы, обмазанных глиной. Черепица для кровель использовалась крайне редко: иногда обломки ее попадаются в слое, но связать их с определенной постройкой не представлялось возможным. Размеры домов небольшие: 3×3 м, 3×4 м, нередко они были двухкомнатными, но в таких постройках меньшее помещение служило хозяйственным целям. Пол подмазывался слоем глины (2–3 см) и после неоднократно подновлялся новыми слоями.
Вдоль стен сооружались глинобитные или сырцовые скамейки (лавки), а в углу ставилась массивная квадратная печь, сложенная из сырцовых кирпичей, обмазанных глиной. Глинобитный свод печи опирался на столб из сырцовых кирпичей, поставленный в центр топки. Печей даже в полуразрушенном состоянии встречалось немного, обычно от них оставался только сильно обожженный (прокаленный) квадратный под, иногда покрытый золой.
Очень редко встречаются среди сохранившихся цоколей остатки замощенных улиц, ширина которых не превышала 2–2,5 м. Покрытие их двуслойное: верхний слой выложен плитняком, нижний — керамическими обломками и костями животных. Следует упомянуть еще об одном уникальном сооружении, строительство которого требовало определенных технических навыков и знаний. Это открытый на северных раскопах, среди остатков разрушенных зданий и кладок квадратный колодец размером 0,45-0,5×0,55-0,6 м (табл. 66, 7). Его стенки укреплены рядами камней, уложенных «елочкой», что является свидетельством принадлежности колодца к хазарскому времени. Он не докопан до дна, удалось проследить его углубление в нижние напластования на 2,6–2,8 м. Однако по заметным изменениям каменной облицовки (увеличение размеров камней и меньшая плотность их укладки) можно предположить, что до дна оставалось совсем немного. Не исключено, что большие камни служили как бы «фундаментом» — опорой для верхних рядов кладки.
Выше уже говорилось, что хазарский слой в районе крепостной стены был перекрыт прослойкой пожарища. Значительно более заметна она в центральных и особенно северных районах городища, достигая местами толщины до 0,7 м. Выше этого слоя начал активно нарастать новый тмутараканский слой (вторая половина X–XI в.) и следующий за ним — византийско-половецкий (XII — начало XIII в.). Он тоже перекрыт пожарищем, оставленным монголами.
Разделить эти периоды только по остаткам бытовых построек практически невозможно, поскольку сохранились почти все строительные традиции, которые удалось выявить при исследовании жилищ хазарского времени. В поздних кладках исчезла только «елочка», хотя они остались по-прежнему двухпанцирными с забутовкой между ними. В остатках поздних домов как будто не прослеживается «заглубленность» жилищ, но в отдельных случаях, когда дома ставили на старые, немного подновленные цоколи, в них можно было проследить и заглубленность, а на отдельных участках сохранилась кладка «елочкой».
Активное использование старых кладок приводило к тому, что в течение столетий на многих участках сохранялась первоначальная ориентировка зданий (нередко с античного времени) (табл. 66, 4). Но это не было традицией. Так, в центральной части городища удалось установить, что дома ориентировались в конце хазарского периода по сторонам света фасадами (Плетнева С.А., 2001а), а позднее, в Тмутаракани — углами (табл. 66, 1, 2, 3).
Невозможность всюду на городище проследить стратиграфически перекрытие одних построек другими делает основным датирующим материалом таманских наслоений обломки разнообразной керамики. Как говорилось выше, первой попыткой разобраться в этом массовом материале была работа И.И. Ляпушкина, обработавшего сравнительно небольшую керамическую коллекцию из раскопок А.А. Миллера (Ляпушкин И.И., 1941, с. 207 и сл.).
Значительно большее количество материала было получено раскопками Б.А. Рыбакова. Весь этот громадный массив обломков самой различной посуды был обработан и, как нам представляется, стал фундаментом для хронологии средневековых слоев городища, на который опирались все последующие исследователи этого памятника.
Большая статья о средневековом керамическом комплексе Таманского городища была издана 40 лет назад (Плетнева С.А., 1963). За прошедшие десятилетия накопились новые материалы, появились новые гипотезы, ряд, казалось бы, очевидных наблюдений был пересмотрен прежде всего самим автором, но основные положения работы остались пока незыблемыми и многие в то время сомнительные датировки отдельных типов нашли подтверждение в трудах других археологов.
Комплекс делится по функциональному назначению на три основные группы: тарную, кухонную, столовую. В каждой из них выявляются категории, виды и типы посуды. Сопоставление типологизированного материала с таманскими наслоениями позволило создать так называемый «керамический профиль», давший достаточно чёткое представление о сменяемости во времени разных типов, о количестве их в каждом пласте, о возникновении новых типов и категорий сосудов или их полном исчезновении, об импорте посуды в разные периоды существования города.
Рассмотрим хорошо изученные и датированные по многочисленным аналогиям типы средневековой посуды, в первую очередь — наиболее распространенные в слоях Таманского городища амфоры и красноглиняные кувшины с плоскими ручками (табл. 67).
Хронология средневековых амфор была отлично разработана еще в 50-х годах А.Л. Якобсоном на материалах крымских поселений и городов (Якобсон А.Л., 1951; 1979, с. 7–17, 29–32). Естественно, что она неоднократно корректировалась последующими исследователями (см.: Sazanov A., 1997), но в целом амфорный тарный материал Таманского городища несомненно подтвердил основные хронологические вехи, предложенные А.Л. Якобсоном: амфоры IX, X, XI, XII, XIII вв. прекрасно датируют последовательно сменявшиеся таманские наслоения.
Поскольку на большинстве раскопов археологи углублялись не на всю толщу средневекового культурного слоя, наиболее глубоко залегавшие амфоры V–VII вв. изучены в настоящее время на данном памятнике недостаточно. Амфоры следующего периода — VIII–IX вв., — характерные для хазарского времени, попадались практически на всей раскопанной территории городища: нередко в перекопах верхних слоев, но большая часть — в тех раскопах, где были задеты или вскрыты пласты хазарского периода. В отличие от них, амфоры X в. встречаются значительно реже, зато, начиная уже с конца X в., распространяются в слоях так называемые амфоры с воротничком — с утолщенным и как бы отогнутым венчиком. Ими пользовались в Тмутаракани вплоть до монгольского нашествия. При этом следует учитывать, что амфоры с ручками, которые отогнуты вниз к плечикам на уровне «воротничка» или чуть выше, попадались обычно на большей глубине, чем амфоры с высокими плоскими ручками, относящиеся к более позднему времени. К XIII в. венчик-воротничок заменился простым валиком, а чаще он вообще отсутствовал, а узкое короткое горло зажато большими тяжелыми, круглыми в разрезе ручками, изгиб которых высоко поднят над горлом. К XV в. амфоры исчезают из обихода (табл. 67, 33–39).
Пожалуй, чаще, чем амфоры, в качестве тары использовались в Таматархе-Тмутаракани высокие (0,45-0,5 м) красноглиняные стройные кувшины с плоскими ручками и удлиненным раструбом-горлом (табл. 67, 40–42). На материалах Таманского городища археологам удалось проследить время возникновения производства этих сосудов (IX в.), расцвета их «популярности» (X — первая половина XI в.) и время прекращения их употребления (конец XI в.). Представляется вполне правомерным называть эти кувшины «кувшинами тмутараканского типа». Отметим, что эти сосуды, относящиеся к одному устойчивому типу, по ряду признаков отличаются друг от друга, что позволило разделить их на ранние и поздние. Два признака, которые можно определить даже по небольшому обломку, можно считать наиболее существенными и значимыми. Это диаметр венчика и цвет обжига. Ранние кувшины характеризуются венчиками диаметром в 6–8 см и темно-красным, почти коричневым, обжигом. Поздние — венчиком диаметром в 10–12 см и ярко-оранжевым обжигом. 80 % тмутараканских кувшинов было изнутри покрыто смолистым черным веществом. Возможно, это была нефть, наливавшаяся в кувшины и продававшаяся в них.
Группа сосудов бытового (кухонного) назначения также дает нам несколько видов, позволяющих датировать слои, где они встречаются или даже превалируют. Прежде всего это характерные для хазарского времени кухонные горшки: почти круглые или яйцевидные сосуды с плоским небольшим дном и немного отогнутым венчиком (табл. 67, 1–5). Края венчиков закругленные, плоские, срезанные, нередко орнаментированные по краю наколами гребенчатого штампа или волной. Тулово сплошь или зонально покрыто горизонтальными полосками или волной (обычно по плечикам), глубоко нанесенными острым многозубым штампом. Изготовлены они из глины с примесью морского песка. К этому виду керамики можно отнести и единичные находки обломков котлов с внутренними ушками, представлявшие собой те же горшки, снабженные оригинальным усовершенствованием в виде налепов на внутреннюю сторону венчика с двумя отверстиями для продевания в них ремня, на котором сосуд вешали над открытым очагом. На Таманском городище таких очагов не было обнаружено, видимо, этим следует объяснять редкость находок обломков венчиков котлов в слое. Датировка сосудов этого вида и типа в настоящее время достаточно устойчива — конец VIII — первая половина X в.
Другой вид кухонной посуды, столь же яркий и выразительный, представлен немногочисленными обломками лепных сосудов, украшенных затейливым орнаментом: композициями из кружочков, 8-видных «запятых», прямых коротких насечек, гирлянд (табл. 67, 16–18). Многочисленные аналогии им известны в Саркеле-Белой Веже, где они датируются X в., а в сильно «упрощенном» виде попадаются и в XI в. (Плетнева С.А., 1959, с. 230–239). Находки этой посуды в Тамани разрознены, но один раз они позволили датировать закрытый комплекс X в., а найденная в том же пожарище монета Романа II (959–963) подтвердила и уточнила его дату — середина X в. (Плетнева С.А., 2001а).
Также немногочисленны в слое Таманского городища и обломки славянской и древнерусской керамики (табл. 67, 6–9), хотя появление их в городских слоях свидетельствует о смене эпох: хазарским горшкам пришли на смену древнерусская и, в основном, местная гончарная (круговая) и лепная посуда (табл. 67, 6-11, 19–21).
Третья группа — наиболее красивая и нарядная — столовая посуда. Она весьма разнообразна, и существенно, что каждый исторический период характеризуется своим набором столовой посуды. Так, для предхазарского времени (IV–VII вв.) типична краснолаковая посуда. В начале хазарского периода она почти исчезла из употребления, но небольшое ее количество все же продолжало изготовляться и ввозиться из византийских провинций. Это чаши разной глубины, сделанные из прекрасно отмученного теста и покрытые красно-оранжевым или оранжевым лаком. Изредка попадаются и обломки чаш, сделанных из более грубого теста и покрытых светло-оранжевым нестойким, легко стирающимся лаком. Возможно, это продукция местных мастерских (табл. 67, 22, 23).
На смену этой посуде уже в середине VIII в. появилась на Тамани также красивая и несомненно более разнообразная по формам и назначению керамика с лощеной поверхностью. Это кувшины, кубышки, кружки, горшочки и корчаги (табл. 67, 24–32). Они также сделаны из прекрасно отмученной плотной глины и обожжены по поверхности до серого и черного цветов, лощение придает им эффектный металлический отблеск. Такая посуда столь же типична для хазарского периода, как и горшки с линейно-волнистым орнаментом. Аналогии ей и прототипы хорошо известны в аланских древностях Северного Кавказа, однако широкому распространению этой посуды по юго-восточной Европе способствовали хазары, под покровительством которых аланские ремесленники активизировали свою деятельность, передав свои навыки в гончарстве другим народам, которые разнесли их по многим городам и селам не только Хазарин, но и других государств, например в Дунайскую и Волжскую Болгарии (Дончева-Петкова Л., 1979, с. 70 и сл., рис. 18, 33а, б, в; Хлебникова Т.А., 1984, с. 30–35, рис. 3, 11).
Лощеная посуда еще продолжала изготовляться и была даже преобладающей на столах таманских жителей, но одновременно с нею начала использоваться поливная керамика, постепенно за столетие вытеснившая все остальные типы и виды парадной посуды (Макарова Т.И., 1963)[10].
Остановимся более подробно на характеристике поливной посуды, поскольку она весьма часто используется археологами Крыма, Причерноморья и Закавказья в качестве датирующего материала так же уверенно, как монеты.
Наиболее ранние виды этой посуды изготовлены из белой глины и покрыты желтой или зеленой пятнистой поливой. В Константинополе они производились с VIII по X в., откуда вывозились в города Болгарии и Крыма. В Херсоне подобная византийская поливная керамика датируется серединой IX–X вв. В Таматархе она встречалась с херсоно-византийскими монетами IX–X вв.
Самые ранние ее экземпляры представлены кувшинами с поверхностью, покрытой поливой только с внутренней стороны, но особенное распространение получили синхронные им, хотя и появившиеся немного позже, чаши на невысоком поддоне и блюда с характерным рельсовидным венчиком (табл. 68, 7). Обычно они покрывались геометрическим рельефным орнаментом под поливой. Посуда с желтой поливой помимо рельефного орнамента украшалась примитивной гравировкой и подглазурными мазками коричневого ангоба. Петрографический анализ этой посуды показал, что она изготовлялась из двух различных по составу глин, что говорит о разных центрах ее производства. К аналогичному выводу, опираясь на данные анализа форм и декора, пришли и болгарские археологи (Штерева И., 1998, с. 193–195). Очевидно, поливная керамика поступала в то время в европейские города не только из мастерских столицы Империи, но и из городов континентальной Греции (Солуни, Коринфа).
Помимо монохромной, в Византии в IX–X вв. появилась белоглиняная керамика с полихромной росписью, ставшая в последующие века заметным явлением в ее художественной жизни (Rice D.T., 1954, p. 76). Отличительной особенностью этой керамики является сочетание контурной росписи от черного до пурпурного цвета с подцветкой желтыми и зелеными пятнами в простейшем варианте (трехцветная гамма) и с применением синего и красного в усложненном варианте (пятицветная гамма).
Единичные образцы полихромной керамики простейшего варианта найдены на Таманском городище. Это обломок чашечки с контурной черной росписью с подцветкой зеленым и желтым. В центре ее изображен побег лозы (табл. 68, 5).
Уникальным образцом византийской полихромии является блюдо с изображением двух птиц по сторонам древа жизни, найденное в Тамани в 1931 г. (табл. 68, 7) (Макарова Т.И., 1967, с. 18–20, табл. IV, 1). Рисунок выполнен четким контуром с расцветкой деталей синим, голубовато-зеленым, желтым, красным и белым под бесцветной кроющей поливой. Близкое по стилю и способу орнаментации блюдо было обнаружено в Киеве (Макарова Т.И., 1967, табл. IV, 2). Оба они вписываются в круг произведений византийского художественного ремесла XI–XII вв.
В слоях XI–XII вв. Таманского городища обычно попадалась полихромная белоглиняная керамика серийного производства: открытые блюда и чашки с подглазурной росписью, выполненной в двух тонах — коричневом и зеленом. Роспись состояла из беспорядочно разбросанных пятен или полос (табл. 68, 2, 4). Иногда изображались круги и простейшие геометрические фигуры. При раскопках в Коринфе и Константинополе подобная керамика встречена в слоях X–XI вв., начиная со второй половины XI в. до середины XII в. она ввозилась в Херсон (Якобсон А.Л., 1950, с. 221). Обломки чашечек этого вида с зелено-коричневой подглазурной росписью в Тмутаракани встречены в слоях XII в. (Макарова Т.И., 1967, с. 22, табл. VI, 1–6).
Поздние образцы посуды с зелено-коричневой росписью под бесцветной или желтоватой поливой — блюда с изображениями птиц и животных. В Константинополе они встречаются в слоях XII–XIII вв. (Rice D.T., 1930, с. 47). Четкий контур керамики с полихромной росписью сменился небрежной росписью кистью, живописность которой придают пятна зеленой и желтой подцветки. Блюда этого типа находят во многих городах Причерноморья, особенно в Херсоне (Якобсон А.Л., 1950, с. 220). В Тмутаракани их немного (Макарова Т.И., 1967, с. 22, табл. VI, 8), как правило, они попадаются тоже в слоях XII и XIII вв.
Находки на Таманском городище белоглиняной поливной керамики византийского происхождения, датирующиеся X–XIII вв., несмотря на малочисленность, отразили эволюцию этой отрасли художественного ремесла, поскольку изделия этого вида поливной посуды в течение трех столетий попадали в Тмутаракань.
Одновременно с ней ввозилось в город большое количество разнообразной керамики из красной в обжиге глины. Самые ранние ее образцы — чашечки и кувшины — толстостенные с надглазурной росписью пурпурно-коричневыми полосами и кругами, нанесенной на непрозрачную ярко-желтую поливу (Макарова Т.И., 1967, с. 24–25, табл. VII, 1, 4) (табл. 68, 8). Редкие находки этой своеобразной керамики, напоминающей по характеру и тональности небрежной росписи более раннюю белоглиняную византийскую посуду, найдены в Белой Веже в слое конца XI–XII вв., а на Таманском городище — в XII–XIV вв., но это, очевидно, результат перекопов слоя, так как в греческих городах, в которых она изготовлялась, ее четко датируют X-XII вв. (Stevenson R., 1947, с. 51, 59; Morgan Ch.H., 1942. P. 73; Каждан А.П., 1960, с. 213–214).
Более всего найдено в Тмутаракани красноглиняной керамики, покрытой белым ангобом, с орнаментом, нанесенным по нему гравировкой (сграффито), и покрытой прозрачной поливой: желтой или зеленой. Способ нанесения орнамента позволяет разделить ее на типы. Самый ранний отличается тонким узором, чаще всего виноградной лозой, встречаются геометризированные варианты этого сюжета и изредка — изображение птицы (табл. 68, 10, 11, 17). Большинство керамики этого типа, представленного открытыми блюдами на невысоких поддонах, найдено в греческих городах Коринфе и Спарте (Morgan Ch.H., 1942, tab. XII, 22; XLVI). В Тмутаракани она сосредоточена в слоях XI–XII вв.
Толстостенные красноглиняные чаши с орнаментом «сграффито» толстой линией, покрытые прозрачной желтой поливой, сохраняют графическую строгость рисунка и монохромность керамики предыдущего типа. По находкам в Константинополе они датируются XII–XIII вв. Обломки подобных чаш найдены в Тмутаракани в слоях того же времени. Чаши этого типа характеризует геометрический орнамент и композиции магического типа с изображениями змей и перечеркнутых ромбов (табл. 68, 15, 16). На большинстве обломков орнамент не сохраняется, но особенности глубоких блюд: пухлый слегка отогнутый внутрь венчик, толстые стенки, прозрачная желтая полива, покрывающая поверхность тонким слоем, делает их узнаваемыми и в небольших обломках.
Продолжением и развитием орнаментации «сграффито» был узор, выполненный в выямчатой технике («в резерве»). В данном случае контур рисунка наносился острым инструментом на ангобированную поверхность, а потом узкой плоской лопаточкой фон снимался до поверхности глины. Под кроющей желтой поливой участки со снятым ангобом получали теплый коричневый цвет, а изображение оставалось ярко-желтым. На обнаруженных на Таманском городище обломках чаш сохранились фигуры зайцев (табл. 68, 20). Аналогии таким чашам на невысоких поддонах известны в Византии, где они датируются XIII в. (Якобсон А.Л., 1950, с. 199–200).
В слоях XII–XIII вв. на городище помимо парадной посуды попадались и обломки мисок на низких поддонах с простейшим линейно-волнистым орнаментом в технике «сграффито» под кроющей желтой поливой (табл. 4, 13, 14). Небрежность орнаментации и яркий желтый цвет поливы, нередко крошащейся, отличает керамику этого вида от одновременной византийской керамики «сграффито» под желтой поливой. Обломки подобной керамики были найдены в ряде мест Северо-Восточного Причерноморья (Сизов В.И., 1889, табл. 6, рис. 4). Данные последних исследований на Балканском полуострове позволяют связать эту керамику с одним из важнейших керамических центров Византии, возникшим в XI–XII вв. в Северо-Восточной Фракии (Борисов Б.Д., 1998, с. 49–50).
Привозная красноглиняная монохромная керамика с орнаментом «сграффито» часто покрывалась и зеленой поливой (Макарова Т.И., 1963, с. 90). Датируется она XII–XIII вв. Отличительной особенностью ее является орнамент из довольно сложных композиций, иногда звездчатого характера, покрывающий всю внутреннюю поверхность открытых блюд (табл. 68, 18, 19).
Последний широко распространенный вид красноглиняной поливной посуды совмещает оба принципа орнаментации: «сграффито» и полихромию. Разнообразные сюжеты, выполненные в технике «сграффито», радиальные композиции, шахматные ряды овалов, плетенка дополнены зелеными и коричнево-пурпурными пятнами под кроющей светло-желтой поливой. Обломки подобных сосудов — чаш и кувшинов характерны для слоя XIII–XIV вв. на Таманском городище. Они найдены в большом количестве в синхронных слоях Херсона, поселений Юго-Западного Крыма, Феодосии. Производилась эта посуда на Ближнем Востоке, в Закавказье, широко известен знаменитый центр ее производства в Тырнове (Дунайской Болгарии). Реальных следов ее изготовления на Таманском городище не обнаружено, очевидно она была привозной.
Итак, поливная керамика Тмутаракани была заметной статьей импорта на протяжении трех-четырех столетий. Она свидетельствует о торговых и культурных связях хазарской Таматархи и русской Тмутаракани с такими городами, как Константинополь, Солунь, Коринф, с такими регионами Византийской империи, как Фракия и даже, судя по единственному пока обломку сосуда с росписью кобальтом под бесцветной глазурью, с Самаррой — городом Багдадского халифата.
Мы рассмотрели основной массовый материал, заполняющий культурный слой городища. Среди тысяч керамических обломков встречаются и целые экземпляры, дающие нам представление об облике почти всех видов сосудов, об их формах, орнаментации и способах ее нанесения.
Это дает нам возможность связать Таманское городище со всем окружавшим город миром, уверенно датировать вскрытые объекты и разновременные напластования городища.
Не только керамика позволяет устанавливать закономерное чередование слоев на городище, а следовательно и чередование исторических периодов в средневековом городе. Не менее информативным материалом являются обломки стеклянных сосудов, стеклянных браслетов, монет.
Анализ обломков стеклянных сосудов дал дополнительную возможность выявить в средневековом культурном слое самые ранние напластования, относящиеся к VI–VIII вв. (Сорокина Н.П., 1963).
Прекрасно датируют слои немногочисленные монеты, обнаруженные на городище (Кропоткин В.В., 1963). 44 % определенных В.В. Кропоткиным монет относятся к IX — первой половине X в., т. е. к хазарскому периоду, остальные — ко второй половине X в. или к X — первой половине XI в. Очевидно, находки монет свидетельствуют о периодах наибольшей активности торговых связей города с Византией, которые совпадают с наибольшим расцветом Хазарского государства (IX в.) и с коротким владычеством русских князей в Тмутаракани.
Интересны данные, полученные при обработке обломков стеклянных браслетов (Щапова Ю.Л., 1963, с. 102–119). Они появились в городе еще в IX в., но распространение получили в X и особенно в XI в. В XII и XIII вв. количество их резко (более, чем вдвое) сокращается (табл. 69, 7-10, 24–30). Браслеты привозили в Таматарху-Тмутаракань из Византии, но основную массу из Херсона. Единичные находки бус и стеклянных сосудиков (в обломках) были обнаружены и в слоях X и XI вв. (табл. 69, 14, 37, 38). Изготовлялись они в мастерских Византии и Ближнего Востока (Щапова Ю.Л., 1963, с. 120–124).
Приходится пожалеть, что на Таманском городище редки находки отдельных ярких вещей, которые можно было бы уверенно связывать с определенными пластами культурного слоя. Многие предметы, несомненно, хорошо известные археологам и надежно датированные, обнаружены вне того слоя, в котором они должны находиться. Тем не менее, то незначительное количество вещей, которые удалось привлечь для общей характеристики средневекового слоя, дает достаточно выразительную картину, позволяющую представить некоторые хронологические изменения состава находок (табл. 69).
Несколько маркирующих находок свидетельствуют о богатом вещевом комплексе в разные эпохи существования города. Так, в хазарском слое были обнаружены обломки бронзового зеркала, датирующегося не позже первой половины IX в., и типичный хазарский перстень с четырьмя тяжелыми лапками, державшими в гнезде вставку (камень или стекло) (табл. 69, 1, 2) (Плетнева С.А., 1989, рис. 52, 61; с. 171, табл. 23). К X — началу XI в. относится срединная накладка на лук с тщательно прочерченным на ней знаком одного из Рюриковичей, очевидно, Мстислава Владимировича (табл. 69, 13) (Ляпушкин И.И., 1941, с. 214, рис. 3; табл. V). Примерно этим же временем следует датировать литой бронзовый уздечный наносник или налобник — решму (табл. 69, 16). Они были широко распространены в степях, являясь непременной деталью богатого набора (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с. 61, рис. 10, 11; Кирпичников А.Н., 1973, с. 28, 29, табл. X; Гаврилина Л.М., 1991). К вещам немного более позднего времени относятся две случайно найденные на городище детали, датировка которых устанавливается по аналогиям. Это — костяная пластинка, изображающая фигуру воина в шлеме со щитом и мечом, бывшая, очевидно, накладкой на какой-то небольшой деревянный предмет — скорее всего шкатулку (Макарова Т.И., 1972). Подобные вещи были весьма популярны в Византии в XI–XII вв. Однако таманская пластинка, судя по небрежности исполнения, была выполнена где-то на окраине Империи, возможно, в Тмутаракани (табл. 69, 23).
От второй вещи до нас дошла еще более незначительная составлявшая ее часть, а именно — сильно смятая и сломанная маленькая бронзовая литая с позолотой личина (табл. 69, 35). Аналогия ей была обнаружена на великолепном конском начельнике в виде богато одетой сидящей женщины с сосудом в руках. Начельник был обнаружен в Змейском могильнике XI в. (Кузнецов В.А., 1961, с. 87, рис. 15; Плетнева С.А., 1987). Эта находка подтверждает и подчеркивает тесные связи северокавказских алан с Тмутараканью в XI в. Фактически все тмутараканские находки свидетельствуют о том, что в городе обитало немало и богатых воинов-всадников.
Их богатство и процветание города опирались на широчайшие торговые связи Таматархи и Тмутаракани с окружавшим ее близким и дальним миром. Как уже говорилось, о расцвете торговли мы можем судить прежде всего по громадному количеству амфорных обломков. Амфоры были основной тарой для перевозки самых разнообразных продуктов и вина. Они метились собственными знаками продавцов и покупателей. Знаки прочерчивались на горлышках и плечах амфор. Подавляющее большинство знаков-граффити сохранилось на обломках не полностью. Поэтому всего около 200 граффити, более или менее определяемых, удалось обработать и разделить на три хронологические группы (Флерова В.Е., 1997, с. 154, табл. XX). Оказалось, что на хазарский период приходится только 16 % обломков с граффити, в двух последующих периодах процент их примерно одинаков (табл. 70, 4). Интересно, что в Таматархе знаки-граффити представлены простейшими «фигурами»: резами-черточками, крестиками и очень редко — буквами. Во второй период преобладали буквенные знаки: греческие и древнерусские, в том числе обрывки двух слов (Медынцева А.А., 1998, с. 178–184). В третий период наряду с буквами вновь появляются черточки, крестики, стрелки.
Исключительной находкой являются сложные надписи-таблицы, начерченные на красноглиняном тмутараканском кувшине X в. Кувшин был разбит на мелкие кусочки, но его удалось восстановить и вместе с ним почти полностью были восстановлены и сделанные на его поверхности записи-граффити (табл. 70, 1, 2, 3).
Б.А. Рыбаков и вслед за ним А.А. Медынцева дали абсолютно убедительную их расшифровку. Это оказались цифровые записи, возможно долговые или памятные: читаемое сокращенное слово «кат» в античных записях означало «катетефи» — «уплачено», «внесено» (Медынцева А.А., 1998, с. 178–180).
Весьма значительным историческим фактом являются находки иудейских надгробий на Таманском полуострове и, в частности, на данном городище. Они совершенно не связаны с конкретными погребальными памятниками, что не позволяет даже приблизительно относить их к определенной эпохе. На Таманском городище они были обнаружены в каменных цокольных кладках нескольких построек. Особенно привлекательны два из них. На лицевой стороне одного изображен глубоким барельефом вырезанный в прямоугольной нише семисвечник и сопровождающая его атрибутика, а на обратной — также глубоко врезанный серповидный знак — тамга. Это дает некоторые основания относить надгробие к хазарскому времени жизни города, в кладку оно попало в следующий период (табл. 70, 5). Второе надгробие резко отличается от предыдущего техникой исполнения. Семисвечник, окантовка прямоугольной рамки, в которую он помещен, просто прочерчены на поверхности камня. Линии неглубокие, местами стертые, само изображение семисвечника небрежное (неумелое). Возможно, это первые опыты камнереза, весьма напоминающие рисунки-граффити на каменных блоках болгарских и хазарских крепостей VIII–IX вв. (табл. 70, 6).
Как бы там ни было, но наличие иудейского населения в таманских городах, зафиксированное письменными источниками (Чичуров И.С., 1980, с. 60; ПВЛ, с. 60, 99, 135), подтверждается обнаруженными здесь надгробиями.
В раннее и развитое средневековье город был многоэтничным, многоязычным торговым и ремесленным центром полуострова, таким он оставался и далее — в позднем средневековье вплоть до XVII в.
Другая судьба сложилась у Фанагории — второго крупного приморского города полуострова, находящегося всего в 21 км восточнее Таманского городища.
Оба города возникли синхронно на плоском берегу (нижнем плато) Таманского залива, волны которого в течение многих веков размывали берег. В Фанагории почти две трети городских кварталов, расположенных на нижнем плато, были уничтожены морем (Блаватский В.Д., 1961; Блаватский В.Д., Кузищин В.И., 1959; 1961; Атавин А.Г., 1987). Однако окружавшие плато с трех сторон холмы второй террасы были застроены столь же интенсивно и потому город в античное время достигал весьма значительных размеров: 2700×600 м. В эпоху средневековья город сильно сократился: вдоль берега длина его не превышала 1 км, а ширина — не более 170–200 м (табл. 71, 1). Несмотря на такое заметное уменьшение, он по площади вдвое превышал соседнюю Таматарху. По-видимому, и в античное время, и в средневековье Фанагория была и оставалась крупным торгово-ремесленным городом.
Исследования фанагорийского городища начались, как и таманского, со случайной находки надписи в 1853 г. На мраморной плите была вырезана посвятительная надпись Кассалии Афродите Урании (КБН, 972). Находка была сделана рабочими около хутора П.Д. Семеняки, поэтому все первые раскопки были сосредоточены в окрестностях хутора в восточной части Фанагории. Проводили их К.Р. Бегичев и К.К. Герц, Я.М. Лазаревский. В последующие годы на протяжении всего XIX в. исследованием памятника занимались А.Е. Люценко, И.Е. Забелин, В.Г. Тизенгаузен, С.И. Веребрюсов, Н.П. Кондаков, К.Е. Думберг (Паромов Я.М., 1993, с. 120–125). Следует сказать, что никто из этих ученых не обращал внимания на средневековые находки и слои, фактически только А.Е. Люценко упомянул однажды каменные фундаменты каких-то построек «позднейшего происхождения». Все остальные ученые проявляли интерес только к древностям и объектам античного времени. Фанагория прочно вошла в науку как памятник античной культуры и истории.
Это антиковедческое направление исследований продолжалось и в XX в. Основное внимание было первоначально обращено на район «Керамик», раскопки на котором продолжались в течение многих лет. Четырехметровый слой там датировался V в. до н. э. — IV в. н. э. Здесь вели раскопки К.Э. Гриневич, Л.П. Харко, В.Ф. Гайдукевич и М.М. Кобылина, работавшая на нем около десяти сезонов. Раскопки городских кварталов и некрополей были начаты В.Д. Блаватским и продолжены М.М. Кобылиной вплоть до 70-х годов XX в. Помимо этих ученых, античная Фанагория исследовалась И.Д. Марченко, А.К. Коровиной, В.С. Долгоруковым, В.Д. Кузнецовым и рядом других археологов, как правило, проходивших в Фанагории школу полевых исследований многослойных памятников (Кобылина М.М., 1956; Паромов Я.М., 1993).
Почти на всех раскопах, заложенных на территории нижнего города (на плато), археологи сталкивались с перекрывавшими античный слой средневековыми отложениями. Постепенно довольно отчетливо выявились общие очертания распространения средневековых слоев, а значит и средневекового города на фанагорийском берегу: он занимал фактически только нижнее плато, с трех сторон ограниченное холмами и оврагами: заплывшими руслами Кубани (Атавин А.Г., 1987, с. 33). Подобное расположение на местности было характерно для кочевий как малых, не превышавших в длину 200 м, так и таких же обширных, как Фанагория. Остается неясным были ли у этого поселения какие-либо укрепления, или его жители довольствовались естественными преградами: с запада и востока оврагами, по дну которых, возможно, текли ручьи. Были ли защитные сооружения с южной, самой длинной и опасной стороны, открытой для любого степного налета, неизвестно. Впрочем, не исключено, что город, принадлежавший кочевникам и бывший им необходимым в качестве торгового и ремесленного центра, не нуждался в защите от степняков, которые сами оберегали его от опасности.
Первая попытка исследования средневековых слоев была предпринята В.Д. Блаватским еще до войны и позже продолжена М.М. Кобылиной на раскопе, получившем название «Северный город» (Блаватский В.Д., 1940, с. 293–298; 1941, с. 220–221; Кобылина М.М., 1949, с. 15 и сл.; 1951, с. 232–237; Паромов Я.М., 1993, с. 128). Он был расположен на самом берегу в центральной части плато. Всего на раскопе было выделено 13 слоев. Четыре верхних были отнесены к средневековью, хронологические раки которого были определены неверно, а именно: V–XIII вв. Однако в расположенном тоже на берегу «Северо-восточном» раскопе В.Д. Блаватский в 1940 г. совершенно правильно датировал средневековый слой VII–VIII вв. (Блаватский В.Д., 1941), хотя позднее М.М. Кобылина все же сочла возможным верхний средневековый слой Фанагории датировать X-XIII вв., а погребения в каменных ящиках, обнаруженных в северо-западном районе городища, отнесла к XII–XIV вв. (Паромов Я.М., 1993, с. 131, 132).
В 1954 г. в небольшом береговом раскопе западной части городища мощный средневековый слой (3 м) В.В. Кропоткиным был датирован V–XI вв. (Паромов Я.М., 1993, с. 133). Наконец, в большом «Центральном» раскопе (575 кв. м), расположенном всего в 70 км южнее берегового не менее крупного «Северного» раскопа, удалось выявить 12 слоев. После исследования средневековых материалов этого раскопа (в основном керамики), а также всего керамического средневекового комплекса Фанагории мы можем говорить о том, что верхние средневековые наслоения Фанагории следует датировать не позже начала X в. (Плетнева С.А., 1981, с. 14–17, рис. 4–6). Значительный вклад в средневековую стратиграфию Фанагории внесли небольшие раскопки специально стратиграфического направления, проведенные А.Г. Атавиным. Убедительно основываясь на керамическом материале, он разделил средневековый слой на 5 строительных периодов: 1) вторая половина IX в. — 920-е годы; 2) VIII — середина IX в.; 3) VII — начало VIII в.; 4) V–VI вв.; 5) IV в. (Атавин А.Г., 1988; 1992).
Почти каждый крупный исследователь городища стремился к созданию максимально точного плана Фанагории. Пожалуй, немного в России найдется памятников с такой обширной топографической документацией. Последняя съемка была произведена Я.М. Паромовым — это наиболее точный, составленный по данным аэросъемки план памятника с нанесенными на него раскопами, шурфами и траншеями (всего около 90). Впервые на этом плане представлена степень изученности его археологами (табл. 71, 1). К плану приложен прекрасный комментарий, дающий полную беспристрастно и кратко изложенную историю исследования фанагорийского городища (Паромов Я.М., 1993).
В данном разделе нас интересуют материалы периода пребывания хазарских военных соединений на Таманском полуострове, т. е. периода, синхронного слою Таматархи на Таманском городище.
Более ранние материалы, как мы видели, включены в главу V, полностью посвященную археологическим данным дохазарского периода на Таманском полуострове. Следует сказать, что их немного, особенно это касается остатков домостроительства, от которых, как правило, сохранились только «обрывки» кладок разной высоты. Существенно, что в ранних кладках ни разу не был прослежен типичный для хазарского периода прием укладки камней «елочкой».
Тем интереснее и информативнее представляется довольно значительный сравнительно хорошо сохранившийся участок средневекового города, относящийся к хазарскому времени (Центральный раскоп). На нем на глубине около 1 м от современной поверхности были расчищены цоколи нескольких жилищ, очевидно, синхронно существовавших, так как все они связаны планировкой двух сходившихся углом улиц (или улицы и переулка), вдоль которых были выстроены (табл. 71, 2, 3). Практически все цокольные кладки сложены «елочкой».
Дома хазарского времени в целом весьма однотипны, три из них были двухкомнатными, три — однокомнатными, все отличаются довольно большими размерами: 6×4, 6×5 и даже 8×5 м, т. е. площадь их колебалась от 24 кв. м до 40 кв. м. Для кладок характерно использование в узловых местах крупных обработанных блоков (на углах, у входов и пр.).
Вокруг кладок, особенно внутри помещений прослежены разливы глины, нередко довольно толстые. Очевидно стены строений, как и в Таматархе, выкладывались из сырца или были глинобитными. Внутреннее устройство их не сохранилось. Только в юго-восточном углу одного из домов удалось проследить круглый в плане открытый обмазанный глиной очаг, забитый золой и углями (диаметром 1 м). В другом (двухкомнатном) доме у перегородки лежал тяжелый нижний жернов. Поскольку вокруг него была рассыпана глина, не исключено, что это было основание гончарного круга. Надо сказать, что на данном участке была прослежена характеризующая градостроительство особенность, а именно: очень массивные заборы, толщиной равные внешним стенам построек. Это была надежная защита двориков, примыкавших к домам. Кроме того, вместе со стенами домов они служили сплошным обрамлением улиц, прерываясь, видимо, узкими калитками и воротами. Внешний вид города напоминал современные окраинные улочки среднеазиатских городов. Интересно, что на углах, в соответствии с поворотом улицы, забор плавно закруглялся. Во дворах жители занимались самой разнообразной деятельностью, во врытых в землю почти до горла пифосах хранили зерно. Возможно, над ними сооружался специальный навес. Почти в центре большого прекрасно замощенного двора был поставлен квадратный глиняный жертвенник (1×1 м). Он был основательно разрушен и затоптан, но по остаткам можно судить, что стенки его были глинобитные, толщиной около 0,3 м. Во внутренней квадратной площадке несомненно горел огонь: зола, угли, обожженные стенки свидетельствуют об этом. В центре прослежена круглая яма, вероятно, от столба. Вряд ли столб был деревянным, так как вокруг горел огонь. Можно предположить, что в жертвеннике стоял каменный идол, хотя отсутствие каких-либо аналогий этому сооружению и его плохая сохранность не позволяют делать определенные заключения.
Мостовая основной улицы, прослеженная на раскопе в длину на 20 м, направлена с востока на запад (с небольшим отклонением). У западного края раскопа она резко поворачивает на север — к морю. Ширина улицы 3 м. С севера к ней примыкал переулок шириной в 1,5–2 м. И улица, и переулок были замощены обломками посуды (амфор) и костями животных. На хорошо сохранившемся участке уличной мостовой удалось зафиксировать четыре слоя мостовых, разделенных земляными прослойками в 15–20 см. Очевидно, по мере загрязнения и роста культурного слоя вокруг мостовой улица ремонтировалась — подновлялась новой подсыпкой. Таким образом, с учетом нарастания культурного слоя 1 см в год, можно предположить, что улица существовала во всяком случае не менее 80-100 лет.
Приходится пожалеть, что этот раскоп не был расширен. По существу, исследование Фанагории хазарского времени только началось и в последующие годы почти не продолжалось.
Сравнительно небольшие, хотя и многочисленные раскопы не позволили более ни разу открыть участок города, на котором бы прослеживались особенности городской планировки и строительства в один определенный хронологический отрезок времени — середина VIII–IX вв.
Датировки средневековых слоев опираются в основном на анализ керамических материалов. Благодаря многочисленным аналогиям особенно убедительно датируется керамический комплекс хазарского времени (табл. 71, 7-20, 22, 24). На материалах Центрального раскопа удалось проследить распространение по глубинам амфор не только хазарского периода, но и более ранних (VII — начала VIII в.) (табл. 71, 23). Верхние 1,2 м забиты обломками амфор хазарского периода. Ниже, почти вплоть до античности, преобладают обломки амфор VII в. Их довольно много и в верхних 0,4–0,6 м. Объяснить это можно, видимо, тем, что обломки ранних, давно разбитых амфор сохранялись жителями для мощения и ремонта покрытий переулков, двориков и основной улицы.
Не менее выразительно распространение в слое обломков кухонных гончарных горшков и котлов с внутренними ушками: от дернового пласта до глубины 1,8 м (табл. 71, 21), а это значит, что они сосуществовали с амфорами VII в., причем периода их наибольшего использования. Очевидно, кухонную керамику следует датировать в комплексе с другими группами сосудов. Они явно появились значительно раньше нижней даты амфор хазарского периода, т. е. еще в византийско-болгарское время существования города. Тогда же особенное распространение получили лепные горшки с примесью песка и травы в глиняном тесте.
Другой вид посуды, характеризующий хазарское присутствие, — столовая лощеная керамика. Ее обломки попадаются в 4–5 раз реже кухонной посуды (табл. 71, 21). Следует учитывать, что на разных раскопах количество их на разной глубине различно. Наиболее распространены среди них, судя по обломкам, приземистые кувшины с коротким горлом и венчиком с выделенным сливом, а также крупные прекрасно сформованные и обожженные столовые пифосы с поверхностью, богато украшенной лощением. Характерна также довольно частая встречаемость в слое мелких обломков больших и малых мисок. Обжиг этой группы посуды — светло-коричневый или серый. А.Г. Атавину удалось выявить среди лощеной посуды ранние типы, отличающиеся от лощения хазарского времени формами, цветом поверхности (иногда ангобированной), самим характером лощения (Атавин А.Г., 1992, с. 158–189). Встречается эта посуда исключительно в слоях вв. Пик ее распространения совпадает с пиком краснолаковой посуды того же времени (Атавин А.Г., 1992, с. 210, 211; 1993, с. 69). Вероятно, появление в городе этой ранней лощеной посуды можно связывать с проникновением аланского населения с Северного Кавказа, хотя для каких-либо уверенных выводов материала еще недостаточно.
Следует сказать, что синхронный таманский керамический комплекс очень близок фанагорийскому. Основное отличие — наличие в Фанагории обломков котлов с внутренними ушками (ручками). В Тамани они также иногда встречались, но процент их в массе обломков кухонных горшков очень невелик, а в Фанагории они встречаются часто. Предварительные подсчеты показали, что примерно десятая часть обломков принадлежала котлам. Для керамического комплекса конца VIII–IX вв. характерно также почти полное отсутствие находок поливных (ранних) сосудиков и столь же редкие обломки красноглиняных кувшинов «тмутараканского» типа.
В Фанагории, как и в Таматархе, в слоях очень плохо сохраняется металл, поэтому нет находок бронзовых или железных предметов. Даже находки монет единичны и, как правило, они разрушены (окислены) полностью. Поэтому особенно ценны для археологов обнаруженные в Фанагории три каменные литейные формочки — убедительное свидетельство собственного производства прекрасных ювелирных украшений в городе, а также высокого мастерства резчиков по камню, изготовлявших формы. Фактически каждая формочка представляет собой целый блок, предназначенный для отливки не одного, а по крайней мере десяти предметов. Большинство этих предметов имеют аналогии в «салтово-маяцких» древностях, датирующихся IX — началом X в. Одна из форм была обнаружена в 1952 г. и немного позже была издана в фундаментальном томе «Фанагория» (Рыбаков Б.А., 1956, с. 180–182). Это прямоугольный брусок (8,3×5,3×3 см) серого плотного сланца, все шесть граней которого использовались литейщиком (табл. 71, 4). Из вырезанных в литейной форме предметов наиболее яркими и датирующими являются три разнотипные серьги на лицевой стороне; на боковой стороне прямоугольная подвеска с зигзагообразным орнаментом (ручка копоушки или ногтечистки?); на обратной стороне бруска — лунница. Все эти вещи изготовлялись не ранее второй половины IX в. (Плетнева С.А., 1989, рис. 57, 58, с. 171). Другой брусок сделан из того же сланца, очень тщательно. Размеры его: 7,5×6,4×1,3 м. На боковых гранях изображения отсутствуют, на лицевой стороне помещены формочки для отливки круглых подвесок, на обратной — массивный наконечник для поясной воинской гарнитуры и круглая подвеска (табл. 71, 5). Третий аналогичный брусок сохранился плохо — сильно оббит, но на одной стороне осталось отчетливое изображение двух формочек: копоушки с зигзагообразным орнаментом на ручке и серьги (табл. 71, 6). Обе стилистически не выходят за рамки конца IX в.
К сожалению, в Фанагории не обнаружено и не исследовано ни одного средневекового могильника. Известны только разбросанные вокруг города отдельные погребения, которые можно с той или иной степенью вероятности относить к средневековью. Причем, эти погребения, как правило, располагались на территории античных некрополей. Таковы погребения в восточной части Фанагории на холмах второй террасы. Все это захоронения в простых неглубоких ямах, уложенные вытянуто на спине, без вещей. Большой могильник находился у подножия горы Шапурской, к югу от городища. Погребения безынвентарные, антропологических определений погребенных не производилось, поэтому и хронология, и этническая принадлежность захоронений осталась невыясненной. В западной части Фанагории М.М. Кобылина обнаружила еще один могильник, в котором было вскрыто девять погребений, как и предыдущие — безынвентарные, но семь из них совершены в каменных ящиках. Это послужило основанием для заключения о поздней дате этих захоронений: XII–XIV вв. Однако мы знаем в настоящее время, что в Крыму они начали появляться значительно раньше IX в., а в ближайшей к Фанагории Тмутаракани погребения в каменных ящиках датируются XI, возможно, XII вв., но не позже. Поскольку жизнь в Фанагории кончилась в конце IX в., погребения в этом городе, очевидно, следует относить к этому же и более раннему времени.
Все перечисленные захоронения, условно относимые нами к эпохе средневековья, безынвентарные, что, вероятно, следует объяснять религиозными воззрениями людей, хоронивших своих близких без сопровождения хотя бы скромного инвентаря. Трудно представить, что захоронения вокруг Фанагории и в ней самой принадлежали исключительно беднейшему населению. Известно, что в простых могилах вытянуто на спине, головами на Запад и без вещей хоронили своих мертвых представители двух религий, наличие которых в Фанагории зафиксировано в письменных источниках: христиане и иудеи.
В Фанагории была в VI в. даже собственная епархия (Васильевский В.Г., 1912, с. 384). Правда, позднее она уже не упоминалась в источниках, но христианизированное население, вероятно, осталось в городе, хотя, согласно сообщению византийского историка Феофана Исповедника (Чичуров И.С., 1980, с. 60), город в VII в. в значительной степени был заселен евреями-иудеями. Факт пребывания евреев в городе подтверждается археологически: на городище было обнаружено несколько типичных иудейских надгробных каменных плит с семисвечниками и другой иудейской атрибутикой (Даньшин Д.И., 1993). На обратной стороне некоторых из них выбиты тамги, что, видимо, позволяет связывать эти надгробия с хазарами-иудеями? Однако ни одной могилы, связанной с иудейским надгробием, обнаружено пока не было, поэтому считать часть безынвентарных захоронений иудейскими (или христианскими) мы можем только предположительно.
Таким образом, судя по тем материалам, с которыми удалось познакомиться исследователям средневековых слоев, можно сказать, что в VIII и IX вв. город явно процветал. Об этом свидетельствует постоянно подновлявшееся покрытие большой (главной?) улицы, благоустроенность усадеб, большое количество амфор, свидетельствующее об оживленной торговле города с дальними странами и ближними регионами, развитое ремесло (гончарное, камнерезное, ювелирное), подтверждаемое находками.
Несмотря на это, в конце IX, может быть, в первые годы X в. Фанагория прекратила свое существование. При этом следует учитывать тот факт, что город не был разгромлен и разрушен в громадном пожаре. Полное отсутствие бытовых находок в остатках домов и усадеб создает впечатление, что все было аккуратно собрано и вывезено при общей тотальной эвакуации. Последняя могла быть обусловлена надвигавшейся на город опасностью нашествия варваров, которыми в те годы могли быть печенеги (Плетнева С.А., 1981, с. 15–16; 1980, с. 26). Другой причиной стали природные изменения. В частности, сильно обмелевшая гавань привела к потере городом значения крупного портово-торгового центра. Последнюю точку в истории города поставили повышение уровня моря (размыв береговых кварталов) и занесение илом и песком омывавших Фанагорию русел Кубани (Атавин А.Г., 1987, с. 32, 34). Природные факторы безусловно сыграли важную отрицательную роль в жизни Фанагории, но при этом следует помнить, что археологические материалы свидетельствуют не о постепенном затухании города в эпоху средневековья, а как говорилось, о длительной полноценной его жизнедеятельности.
Торговые связи осуществлялись сухопутными дорогами, проложенными еще в античное время и продолжавшими функционировать в средневековье. Пять крупных магистралей сходились в Фанагории (рис. 9). Они обеспечивали город всем, что мог дать Таманский полуостров, буквально усеянный поселениями. Кроме того, невозможность пользоваться собственной гаванью способствовала активизации перевозок товаров сухопутьем из ближайших портов: Таматархи, Кеп.
Все сказанное делает, по-видимому, предпочтительной гипотезу о внезапном оставлении города под угрозой неминуемой надвигающейся гибели. Перерезанные врагом сухопутные дороги могли стать для жителей значительно большей трагедией, чем постепенно мелеющая морская гавань.