Много шума наделало в Крыму убийство 25 декабря на своей даче недалеко от Харакса под Ай-Тодорским маяком (Гаспра) известного всей России фабриканта Ю. П. Гужона, причем открыто, на глазах у собственной семьи. Союзники обратились с нотой к правительству, поскольку убитый был французским гражданином. Была сформирована следственная комиссия, и оказалось, что понадобилось это гвардейской молодежи из состава Добровольческой армии. Дело замяли.
Там же, в Ялте, был убит московский миллионер Титов. Выяснилось, что в ответ на требование о пожертвовании он сказал: «хулиганам я не даю». Офицер тут же застрелил Титова432. На станции Севастополь 26 декабря был убит некто Иван Голубович, заподозренный в большевизме. «В ночь на
1 января на улицах Ялты трое рабочих были схвачены добровольцами, отведены в Ореанду, где помещается кавалерийская часть, и расстреляны. Двое убиты, один ранен»433.
Убийства происходили по всему Крыму, но эпицентром насилия стала Ялта. Здесь свирепствовал отряд полковника В. С. Гершельмана.
На крестьян Симферопольского уезда наводит ужас команда помещика П. П. Шнейдера. Крымский крестьянский союз назвал «кошмарным преступлением» расправу Шнейдера и его самочинного карательного отряда над собственными батраками и террор, установленный им в Булганакской волости. Союз ходатайствовал перед министерством юстиции и штабом Добрармии о расследовании дела434. Безрезультатно. Только на процессе 1926 года были выявлены в полной мере преступления шнейдеровского отряда435.
В Севастополе арестованы члены профсоюза металлистов. Протесты союза безрезультатны. Группа офицеров расстреляла правление профсоюза.
На арене впервые появляются знаменитый впоследствии местный уроженец капитан Н. И. Орлов и его отряд. И в каком обличье? Поиск оружия, проводимый офицерами этого отряда на окраинах Симферополя без согласия Краевого правительства, «закончился арестом и избиением ни в чем не повинных лиц, в большинстве евреев, причем оружие обнаружено не было, за исключением нескольких охотничьих ружей»436.
Бесчинства своих военных Деникин не оправдывал, но объяснял: «Безнаказанность большевистских главарей, большевистской пропаганды и агитации вызывала скрытые меры противодействия»437. Без комментариев.
Между тем, социально-экономическое положение края продолжает ухудшаться. В январе вспыхивает эпидемия тифа. Совет Министров вынужден принять специальное постановление для борьбы с ней.
В декабре правительством было обещано открыть Севастопольский морской завод. Создали его правление. Однако открытие так и не состоялось. Член Севастопольской городской управы Н. А. Борисов сообщал министру труда: «…На почве страшной безработицы и наступившего голода среди рабочих сильное возбуждение. Не исключается возможность эксцессов, почему необходимо немедленное открытие заводов севастопольского порта и утверждение сметы на организацию общественных работ»438.
Заволновалось и столь спокойное прежде крымское крестьянство. Несмотря на все жестокости карательных отрядов, крестьяне отказывались платить арендную плату, учащаются захваты помещичьих земель, разгромы имений.
Сложившейся ситуацией умело пользовались большевики. В октябре 1918 года Крымская организация РКП(б) была передана в состав Коммунистической партии Украины, что позволило оказывать ей непосредственную помощь из нового, более близкого географически центра. 1 декабря в Симферополе открылся так называемый первый крымский областной съезд КП(б)У (III областная партийная конференция), на котором присутствовало 24 делегата от 17 парторганизаций. ЦК Компартии Украины представлял известный революционер Я. Б. Гамарник, избранный в состав областного комитета партии. Съезд принял принципиальное решение о подготовке к вооруженному восстанию, активизации партизанской борьбы.
Несмотря на жесткие репрессии, подпольные большевистские комитеты функционировали в Севастополе (самый сильный), Симферополе, Евпатории, Ялте, Феодосии и Керчи.
Еще при немцах в Горном Крыму стихийно появились первые, более или менее организованные – в основном из дезертиров – повстанческие группы. Большевики постепенно прибирают это «зеленое» движение, носившее зачастую полубандитский характер, к своим рукам, создают собственные отряды, порой весьма крупные. Наибольшую известность получил Евпаторийский отряд, он же «Красная каска», организованный местными большевиками и руководимый рабочим каменоломен, участником Первой мировой войны большевиком И. Н. Петриченко (ноябрь 1918-го – январь 1919 года). Базой «Красная каска» избрала Мамайские каменоломни под Евпаторией, откуда совершала регулярные набеги на белых и окрестные помещичьи имения.
Деятельность отряда вызывала крайнее раздражение добровольцев, тем более что сначала, имея превосходство в силах (офицерский отряд с батареей, эскадрон кубанских казаков, карательная команда из немцев-колонистов), справиться с ним они не могли. В ночь с 18 на 19 января 1919 года силы дополнительно посланного 1 – го батальона (300 человек) и другие части окружают каменоломни и с помощью военных кораблей Антанты, осветивших прожекторами и обстреливающих повстанческую базу, начинают их штурм. Оставшиеся в живых вынуждены были выйти на поверхность, где их ждала расправа. Некто А. В. комментирует событие: «Бандиты, как оказывается, после ряда стычек, были выгнаны из каменоломен и взяты в плен. Причем с последними было поступлено без пощады. Всех 200 человек пленных выстроили в ряд, а затем расстреляли пулеметами. Главарь банды некто Петриченко был пойман тяжело раненным и также расстрелян. По-моему, этот род действий правилен, так как с такой публикой иначе нельзя разговаривать!»439. Убили жену Петриченко – Марию и его сестру – Софью, членов отряда. Спастись удалось немногим.
Но разгром «Красной каски» не остановил рост повстанческого движения.
Правда, крымские большевики не смогли найти понимания в широких слоях крестьянства, особенно татарского. Еще не была забыта политика руководства Республики Тавриды, да и подпольные организации практически не вели среди данного контингента работу. Малочисленная группа крымских татар-коммунистов также не имела здесь особого влияния. В среде крымско-татарского крестьянства, особенно ведшего высокотоварное хозяйство, популярностью пользовались идеи националистов, хотя степняки, где товарность хозяйства была ниже, к агитации Директории относились более равнодушно. Степные деревни практически не приняли участия в кампании протеста против февральских репрессий властей против национального движения.
На обрисованном фоне начала 1919 года Краевое правительство почти с математической последовательностью отказывается буквально от всех своих демократических начинаний.
14 февраля публикуется постановление Совмина «О борьбе с большевиками», фактически, как его и стали называть, – о внесудебных арестах. Согласно постановлению, было сформировано Особое Совещание в составе министров внутренних дел и юстиции и начальника штаба Добровольческой армии (или их заместителей). Особому Совещанию предоставлялось право высылать за пределы Крыма или заключать под стражу на срок до 6 месяцев (с возможным продлением срока) тех лиц, «которые будут признаны угрожающими общественной безопасности»440. Органами, на которые опиралось Особое Совещание при производстве арестов, обысков и пр., были определены: стража, милиция и, главное, контрразведывательное отделение при штабе Добровольческой армии. Всякому ясно, что «угрожающим общественной безопасности» мог стать не только заподозренный в большевизме, но и любой, даже самый осторожный критик существующего режима, оппозиционер или инакомыслящий.
Министр труда социалист П. С. Бобровский, казалось бы, более других членов правительства информированный о настроениях в рабочей среде, достиг максимума в демагогии и словесной эквилибристике: «…Все мероприятия крымского правительства, даже его исключительные законы, демократичны (!! – Авт.) уже потому, что они ведут к конечной цели – к торжеству демократии»441. Как будто демократию можно создавать при помощи грубо антидемократических средств!
И правительство не сворачивает с избранного пути. 22 февраля Особое Совещание получает право рассмотрения дел о лицах, изобличаемых в агитации против союзников, Добровольческой армии, призыва в войска. Газетам, замеченным в нарушении постановления, грозит теперь взыскивание на издателя от 300 до 10 тысяч рублей и приостановление на срок до трех месяцев. 7 марта по требованию союзного командования, о чем мы уже упоминали (показательно, однако, что ответственность за закрытие газет, виновных в антисоюзнической агитации, правительство взяло на себя), был приостановлен многострадальный – закрывался при всех крымских властях – севастопольский «Прибой». Неприятности пришлось пережить и другим демократического толка изданиям. Так в Крыму была восстановлена цензура.
Того же числа запрещались публикации любых сведений военного характера о Крымско-Азовской и Добровольческой армиях, искажение или помещение в неполном виде сведений, официально сообщаемых штабами Главнокомандования ВСЮР или Крымско-Азовской армии.
24 февраля министр внутренних дел отдает депешу начальнику Севастопольского округа о превентивном просмотре всех телеграмм. 11 марта МВД принимает «особые меры для предупреждения нарушения общественного порядка и государственной безопасности в пределах Севастопольского Округа», а 15 марта – распространяет эти «меры» (без расшифровки) на всю территорию Крыма. Если это еще не военное положение, то названия чрезвычайного оно вполне заслуживает.
15 марта: появляется «О мерах борьбы с общеопасными преступниками». Того же дня – постановление о введении цензуры (реально уже существовавшей), гласившее: «…В случае появления в органах периодической печати статей или сообщений, возбуждающих население против Правительства (начали с Антанты, перешли к Добрармии, а закончили сами собой. –