Слащов (равно как губернатор) счел для себя возможным, при всей нелюбви к тыловой «мерзости», посетить заседание сего «комитета» 20 февраля. На него явилось только человек 15, проживающих в Симферополе, ибо из других мест «проезжать за свой счет никому не было охоты». По словам В. А. Оболенского, «Слащов был слегка выпивши, но обратился к собранию с довольно связной и неглупой речью приблизительно следующего содержания: армия, которой он командует, не обычная дисциплинированная армия нормального времени, это армия «революционная», легко возбудимая, способная при подъеме настроения на геройские поступки, но подверженная также унынию и панике. Для такой армии особенно важно спокойствие в тылу, ибо каждое волнение в тылу влияет на ее настроение. К собранию он обратился с просьбой повлиять на спокойствие тыла и тем помочь армии исполнить свой долг».
Далее, «произнеся эту речь, Слащов расположился за столом и, развалившись в небрежной позе, почти лежа на столе, стал попыхивать трубочкой, пуская из нее густые клубы дыма»585. На выступления о необходимости амнистии, установления контроля общественности над действиями администрации, воссоздании органов самоуправления в прежнем составе, разрешении земельного вопроса и проч. он отвечал в обычной своей манере, что «желает соглашения с общественностью, но находит, что в настоящее время не может быть гласности (выделено нами. Сравните с названием его собственного труда «Требую суда общества и гласности». – Авт.) и появления в печати сведений, которые волновали бы фронт. При современных условиях власть в Крыму должна быть единая (то есть диктатура. – Авт.), и только при отдалении фронта может быть организована общественная власть». И, в качестве популистского довеска: я послал телеграмму Деникину, «что урожай должен быть предоставлен тому, кто обрабатывает землю». Карательный отряд переводится из тыла на фронт. Идет расследование злоупотреблений586.
На этом идея крымского парламентаризма и заглохла.
Прошло несколько дней, ситуация вновь обострилась. Сначала – перестрелка между подпольщиками из штаба севастопольских коммунистов и контрразведчиками в ночь на 19 февраля. Подпольщики сумели уйти, а 36 рабочих были схвачены. Из первых десяти арестованных трое были приговорены военно-полевым судом к смертной казни, двое – к 10 годам каторги и пятеро оправданы. Однако все десятеро, плюс присоединенные к ним четыре человека, были увезены в Джанкой и там расстреляны. Ответ Слащова профсоюзам отдает цинизмом: «К несчастью, вы послали телеграмму мне 13 сего марта, указанные в вашей телеграмме лица расстреляны по приговору военно-полевого суда, утвержденного мною, в ночь с 11 на
12 марта. Требую от вас в будущем, если вы имеете какие-нибудь данные для заступничества, обращаться ко мне своевременно, а в данном случае вы совершили преступление» (выделено нами. Слов для комментария нет. – Авт.). Оказались безуспешными и попытки бывшего главы Южнорусского правительства Н. М. Мельникова по телеграфу уповать на «законные гарантии» и уговорить Слащова «не допустить чего-либо неправомерного…» Тот ответил: «…Предатели России живыми не останутся. Фронт будет диктовать тылу, а не тыл фронту.
10 прохвостов вчера расстреляны по приговору военно-полевого суда… Считаю, что только потому в России у нас удержался еще Крым, что я расстреливаю подлецов… Всегда буду считать своей обязанностью, покуда командую от имени войск, не разрешать тылу диктовать фронту и проведу свою мысль во что бы то ни стало»587.
И в тот же день, в ответ на статьи газеты «Юг» – «Вторжение в судебную сферу», «Дело десяти», «Вмешательство рабочих», «Генералу Слащеву», которые Слащов читал и которые ясно давали понять, каково мнение рабочих, генерал-майор с удовлетворением телеграфирует: «Утвердил приговор о расстреле предателей»588.
Для объективности дадим слово самому Слащову, считая, что он кривит душой: «Арестовано было 14 «главарей» и им предъявлено обвинение в заговоре против «государственной» власти, улики все были налицо: «главари» захвачены были при помощи провокатора в указанный момент с поличным. (…) Начальник контрразведки волновался: рушится с освобождением последних не только вся агентурная сеть, но и выступление (то есть восстание. – Авт.) состоится. (…) Следует отметить, что ни одна рабочая организация, как это делалось раньше, не обратилась с заступничеством за приговоренных. Единственно, кто это сделал, и то после казни, – это Мельников, «премьер-министр» Деникина…»589
Несмотря на жестокие меры, Крым будоражит. 26 февраля начинается забастовка на Севморзаводе с требованием 100 % надбавки к зарплате. В ответ 4 марта завод был закрыт «на неопределенное время», затем закрыт и порт; 36 человек арестовано. 10 марта как будто достигли компромисса (прибавка в 75 %), и 11-го завод возобновил работу. Но тут происходит «расстрел десяти» (четырнадцати), возмутивший рабочий Крым. 2 марта вспыхнула очередная забастовка, на сей раз – протеста. 14 марта она стала всеобщей и перекинулась на другие города Крыма. Политические требования смешивались с экономическими: от освобождения арестованных до выплаты задержанной с января зарплаты служащим Евпатории. Слащов объявил 14 марта осадное положение по всему Крыму, применив все средства, чтобы подавить забастовку.
Из «Обращения рабочих завода и порта» Слащову: «(…) Рабочие портового завода понимают этот чудовищный акт (расстрел. – Авт.) как вызов рабочему классу. Принимая этот вызов, рабочие заявляют, что они никогда с подобным актом, как и с чрезвычайками, примириться не могут и будут вести с ними самую решительную борьбу.
Кроме того, рабочие заявляют: может быть, Крыму будет суждено вновь пережить ужас чрезвычаек (мы еще вспомним эти слова. – Авт.), и тогда у нас, рабочих, до сих пор успешно боровшихся с чрезвычайками в Севастополе, будет выбита из рук, действиями нынешних властей, возможность спасти жизнь многих.
И пусть это будет на совести тех, кто творит сейчас произвол и главным образом на вашей совести, генерал»590.
Рабочие прекрасно понимали то, чего не понимал Слащов и ему подобные: если красный террор порождает белый, то белый, в свою очередь, с неменьшим «успехом» порождает красный. Круг замыкается.
Несмотря на репрессии, в подполье продолжали борьбу большевики, взявшие курс на вооруженное восстание. С января в лесах действует Альминский партизанский отряд, 25 февраля (н. ст.) партизаны попытались взорвать мост через Альму, повредили рельсы и подожгли шпальную клетку в середине моста. Следующая попытка взрыва моста предпринята 10 марта (н. ст.). С конца февраля – начала марта возникают партизанские отряды в районе Феодосии, Карасубазара, в д. Тавель (с. Краснолесье Симферопольского района) создан отряд, действующий в основном в районе Симферополь – Алушта. 11 марта (н. ст.) комсомольцы-подпольщики захватили типографию «Рекорд» в Симферополе и отпечатали здесь тысячу экземпляров листовки, посвященной годовщине Февральской революции, 13 марта боевая дружина комсомольцев напала на первый полицейский участок в Симферополе, обезоружила охрану и освободила 20 политзаключенных591.
Тем временем «наверху» с появлением П. Н. Врангеля развернулась ожесточенная борьба за власть. Барон стремился свалить Шиллинга (вплоть до ареста), чье имя стало в армии пугалом, но за которым стоял Главнокомандующий, и готовил атаку на самого Деникина. Он сумел обеспечить себе поддержку влиятельных общественных деятелей во главе с сенатором и будущим начальником Управления земледелия и землеустройства Г. В. Глинкой и духовенства, пастырем которого был чрезвычайно активный, хотя и несколько эксцентричный епископ Севастопольский Вениамин (И. А. Федченков).
8 февраля Деникин отдал приказ коменданту Севастопольской крепости об увольнении со службы А. С. Лукомского, П. Н. Врангеля и П. Н. Шатилова, а также командующего флотом вице-адмирала Д. В. Ненюкова и его начштаба А. Д. Бубнова. Попытка Деникина заменить Шиллинга В. Л. Покровским, имевшим самую скверную репутацию и подтверждавшим ее на каждом шагу, вызвала на сей раз бурную ответную реакцию Слащова, заявившего, что если подобное произойдет, он немедленно оставит свой пост. Лишиться Слащова Деникин не мог, поэтому назначение Покровского не состоялось.
В конце февраля Врангель покинул Севастополь и обосновался в стенах посольства в Константинополе, написав и размножив перед этим обширный «памфлет» с изобличениями Деникина и обрисовкой собственного впечатляющего портрета, портрета человека, всегда принимавшего правильные решения. 13–14 марта агония ВСЮР завершилась новороссийским исходом.
В шоковое состояние повергла командование белых нота Великобритании от 2 апреля (н. ст.) 1920 года. «…Продолжение гражданской войны в России, – говорилось в ноте, – представляет собой, в общей сложности, наиболее озабочивающий фактор в настоящем положении Европы». Предлагалось начать переговоры с Советской Россией, имея в виду добиться амнистии личному составу ВСЮР. Инициативу готова была взять на себя британская сторона. Если генерал Деникин продолжит «явно безнадежную борьбу», «Британское Правительство сочло бы себя обязанным отказаться от какой бы то ни было ответственности за этот шаг и прекратить в будущем всякую поддержку или помощь, какого бы то ни было характера, генералу Деникину»592. Врангель ознакомился с содержанием ноты ранее других руководителей, во всяком случае, к 21 марта оно ему было известно.
А на 21-е Главнокомандующий назначил прибытие в Севастополь для проведения военного совета всего командного состава ВСЮР. Утром 22 марта Врангель был в Севастополе. Выяснилось, что под предлогом недопущения прецедента выборного начала в управлении войсками собравшиеся настаивают на назначении Главнокомандующим своего преемника. Последний против и стоит на своем твердо. Слащов и представители Крымского корпуса под предлогом военной надобности убыли на позиции.