Шок от успехов севастопольцев был так велик, что французы, говорившие, что «русские постоянно были у нас под ногами», 27 августа не решились штурмовать Четвертый бастион, опасаясь тысячами взлететь на воздух. Их опасения были справедливы: в случае штурма бастиона их ждали две тонны мин, грамотно установленных русскими саперами.
Всего за время минной войны русские «кроты» произвели восемьдесят три успешных взрыва, нанесших врагу сильный урон. Французы, в свою очередь, произвели более сотни подземных взрывов, но далеко от русских бастионов.
За все время Первой обороны Севастополя в 1854–1855 годах англо-французские войска выпустили по городу и бастионам полтора миллиона снарядов и бомб и тридцать миллионов пуль. Русские войска потратили на врагов миллион бомб и семнадцать миллионов пуль и вывели из строя лучшие части союзных армий. Апофеозом героизма защитников Севастополя стал последний день обороны города 27 августа 1855 года. Хроника обороны бастионов в этот день потрясает.
27 августа Первый бастион на берегу Севастопольской бухты яростно защищал Второй бастион и не дал врагам зайти ему в тыл, неоднократно делая вылазки.
На рассвете тысячи французов атаковали Второй бастион у балки Ушакова. Навстречу французам под прикрытием пятидесяти орудий Первого бастиона бросились воины Олонецкого, Белозерского и Кременчугского полков.
Три тысячи российских героев с ревом «Вон проклятых с бастиона!» ужасающим штыковым ударом вышибли 10 тысяч французов за валы в их собственные траншеи. Накрыв мортирным огнем Первый бастион, французские солдаты трижды штурмовали Второй бастион, но корабли Черноморского флота «Владимир», «Херсонес» и «Одесса» под огнем союзной эскадры совершили немыслимый маневр, встали у самого берега Килен-балки и прикрыли своей огневой мощью залитых кровью, но стоявших как вкопанные защитников Второго бастиона.
В два часа дня после обстрела две огромные колонны французов, потеряв при атаке половину своего состава, ворвались на Второй бастион и подняли на нем свое знамя. Русские герои выстроились вокруг командира Кременчугского полка генерала Сабашинского, и наш железный еж страшным штыковым ударом и сотнями гранат атаковавших по флангам егерей и пластунов стер прорвавшихся врагов в пыль. Когда развеялся черный дым, вокруг Второго бастиона лежали горы французских трупов во главе с тремя генералами. Атаки на Второй бастион были прекращены.
Весь день 27 августа 11 тысяч английских солдат штурмовали Третий бастион на Бомбардирской высоте и сумели ворваться в него. В ответ они получили бешеный штыковой удар Селенгинского полка во главе с его командиром полковником Мезенцевым. Русские герои погибли все, но потрясенные увиденным боем остатки англичан больше Третий бастион не штурмовали.
Четвертый бастион на Бульварной высоте с ровным полем перед ним являлся вместе с Малаховым курганом ключом обороны Севастополя. Французы безуспешно атаковали его целый год, полностью проиграв минную войну, и смогли приблизиться своими укреплениями к нему только на сто пятьдесят метров. Все защитники бастиона поклялись не отступать ни за что и сдержали клятву. Четвертый бастион вошел в историю Первой обороны Севастополя под именем Девственный, потому что на него ни разу не ступала вражеская нога.
Весь день 27 августа 6 тысяч французов безуспешно атаковали Четвертый бастион, стойкость защитников которого была изумительна.
Пятый бастион, который французы называли Bastion Central, был выстроен у Городского оврага. На рассвете 27 августа 10 тысяч французов тремя колоннами атаковали 3 тысячи его защитников, но были встречены мастерски организованным орудийным огнем и штыками русских воинов и разбиты наголову. Остатки французов больше не атаковали Пятый бастион, что очень помогло защитникам Четвертого бастиона, поскольку французы не могли бросить на него большие силы, опасаясь удара с фланга.
Шестой и Седьмой бастионы находились на холмах и у моря в труднодоступной для ударов местности. 27 августа они не штурмовались, а только обстреливались, но его защитники ответным огнем не допускали французов и англичан в тыл Пятого бастиона и не давали им прорваться в Севастополь со стороны моря.
На Малаховом кургане, доминирующем над городом, был возведен Корниловский бастион, и враги хорошо знали, что это центр севастопольской обороны. Курган беспрерывно обстреливался почти год, а отчаянные русские солдаты и матросы швабрами с мокрыми тряпками тушили бомбы с горевшими фитилями на крышах пороховых погребов. Защитники кургана постоянно смотрели смерти в глаза и отчаянно дрались за свою родину.
Позднее уцелевшие в огне герои вспоминали:
«Около одиннадцати часов я зашел в каземат передохнуть к солдатам из батальона прикрытия. В этот момент раздался необыкновенный грохот с продолжительным треском. Я понял, что это взрыв, бастион заколыхался словно на волнах, и я поднял голову вверх, чтобы увидеть, как разлетятся своды, а затем и мы все. Но камни сводов то выдвигались вперед, чтобы обрушиться на нас, то опять входили в свои пазы, словно клавиши пианино. В амбразуру я видел на батарее клубы черного дыма, и в воздухе почти полминуты стремительно неслись камни, бревна и люди».
«Навесной огонь и штуцера сильно одолевали нас на бастионе. Сигнальщик крикнул „Бомба!“, потом добавил „Наша!“, и вот она с высоты стремительно упала на бруствер и, имея вес около семи пудов, глубоко в нем засела. Ну, думаю, здесь будет погребение живых и мертвых. Люди попадали, я полетел в ров вниз головой. Раздался взрыв, шагах в трех отвалилась часть бруствера с людьми, меня завалило. Чувствую, санитары под стоны и крики принялись отгребать».
Летом 1855 года российские газеты писали: «Наши воины бестрепетно стоят в урагане смерти, поражают врагов, падают под их убийственным огнем и тут же заменяются другими, готовыми испытать ту же участь. Надо видеть этих героев и научиться благоговеть перед ними. Называть здесь героев – это значит называть всех».
В ночь на 27 августа Малахов курган под обстрелом сотен орудий, среди которых были десятки мортир, превратился в груду исковерканной земли. На рассвете французские траншеи были уже в 40 метрах от Корниловского бастиона, с которого из орудий стреляли русские артиллеристы в белых рубахах с Георгиевскими крестами на груди.
На рассвете на Малаховом кургане, где все время взлетали вверх люди, камни и бревна, стреляли только два русских орудия. Любимец французских солдат генерал Боске воскликнул «Ударим в сердце русской армии!», и 10 тысяч французов с расстояния в сорок шагов бросились вперед.
В ответ русские ударили в штыки, и на Корниловском бастионе начался многочасовой ад. Это был не бой, а ужасающая резня, о которой чудом оставшиеся в живых участники вспоминали:
«Пять часов длилась бойня на Малаховом кургане, на котором каждый камушек и пылинка были политы кровью наших товарищей. Только мы, русские с железной грудью, могли находиться в таком адском огне, где не было видно света божьего.
Наши воины, заваленные трупами своих и французов, с ног до головы забрызганные кровью, несколько раз выбивали врага с Малахова, и дорого ему доставался каждый шаг. Но судьба судила нам отступить. Наш полк был почти весь перебит, а офицеры все до одного остались на кургане мертвыми. Это место должно быть священно для каждого русского».
Днем над Малаховым курганом взвилось французское знамя, и на русских бастионах раздался протяжный стон. Генерал Хрулев в ярости разодрал рубаху на груди и повел на французов, которых было вдесятеро больше, Ладожский полк. Как смерч ворвались русские на Корниловский бастион. Бомбы пролетали даже под конем отчаянного генерала. Израненного Хрулева унесли в тыл, а ладожцы во главе с генералом Юферевым начали невероятный штыковой бой и сбросили с Малахова кургана чужое знамя.
Остатки ладожцев, у которых давно не было патронов, а только бесстрашные сердца и яростные штыки, тонули в море французов, и генерал Юферев на предложение сдаться от имени своих героев ответил врагам плевком под их ноги. Железный Ладожский полк лег на месте весь, и над Малаховым курганом опять взвилось французское знамя.
Пятьсот солдат Модлинского полка на виду обеих армий бросились в атаку на шесть тысяч французов и опять сбросили чужое знамя с Корниловского бастиона. Французы вновь установили на вершине свое знамя, но семьдесят оставшихся в живых модлинцев во главе с поручиком Анкудовичем снова снесли с кургана вражеский флаг.
В очередной раз море французов залило заваленную трупами вершину кургана. Но сорок израненных, едва державшихся на ногах солдат Модлинского полка ринулись в атаку. Шестеро из них, страшные как сама французская смерть, прорвались к флагу, сбили его с высоты и повисли на французских штыках.
Поредевшие на две трети французы с ужасом спрашивали друг у друга: «Кто были эти герои?» – и некому было им ответить.
Мертвый Малахов курган, защитникам которого было незнакомо слово «отступать», молчал, почти полностью утонув в крови. Генерал Боске устало рухнул на барабан и сказал, что «средств одолеть русских в природе не существует».
Потрясенная Россия в один голос говорила о героях Севастополя: «Быть на Малаховом кургане означало быть на Голгофе. Тысячи людей легли на нем, никто себя не пожалел, все как один подставили грудь под ядра. Здесь что ни шаг, то кровь, что ни камень, то жизнь. Здесь пролитой крови меры нет».
Осада Севастополя потрясла и Европу, а защитники Севастополя не без юмора вспоминали о своих врагах:
«Французы – народ помолодцеватее, англичане степеннее. Коль скоро наш наскочит врасплох на англичанина, вырвет у него ружье и скажет „Айда в плен, мусью!“ – он и идет смирно. Француз станет брыкаться, не дал бог силенки, так он брыкается. Попадались такие сердитые, что и кусались. Ну, с такими не церемонились – стащил с него штаны и на руки ему, а галстук на усы, вот он и марширует в плен в полном порядке.