н общей мощностью 1600 л. с[42]. Паровые машины строились в Петербурге на заводе Франца Берда, который выпустил до 1825 года 130 паровых машин, в том числе двигатель для первого русского парохода «Елизавета», спущенного на воду в 1815 году. После Крымской войны этот завод построил три паровые машины мощностью по 800 л.с. каждая.
Перед Крымской войной в России уже была неплохо развита машиностроительная отрасль, включавшая 27 механических и 125 литейных заводов, на которых работало 36 тыс. рабочих. В промышленности появились предприятия, оснащенные целым комплексом паровых двигателей и станков. Например, Нижне-Тагильский металлургический завод имел в 1845 году 20 водяных колес, 11 паровых машин, 19 прокатных станов и 2 пудлиговые печи, то есть был оборудован по последнему слову техники того времени. Индустриальное ядро российской промышленности было создано, и оно сказалось уже во время войны, когда петербургским верфям удалось быстро усилить Балтийский флот паровыми канонерками. Перед Крымской войной весь российский флот насчитывал 446 военных судов, в том числе 65 пароходов, большей частью заказанных в Англии[43]. В военное время многие парусные суда переделывались в винтовые пароходы, которые вооружались и превращались в канонерские лодки. Было построено 103 паровых машины общей мощностью в 15 тыс. л.с., многие из которых были установлены на этих переоборудованных судах (67 винтовых канонерок и 14 винтовых корветов и клиперов). В 1849 году в Нижнем Новгороде был основан Сормовский завод, строивший пароходы для нужд бурно развивавшегося волжского судоходства. Завод начал со сборки двух бельгийских пароходов, доставленных в разобранном виде, но до 1861 года построил 60 паровых судов общей мощностью в 32 тыс. л.с.
Российское машиностроение в период Крымской войны, в принципе, было готово перейти к постройке мощных военных кораблей. Было уже судостроение, производство мощных судовых машин. На Холуницких заводах в Вятской губернии в 1855 году инженер В.С. Пятов создал первый в мире прокатный стан для прокатки корабельной брони.
Машиностроение развивалось не только на специализированных заводах, но и, к примеру, на текстильных предприятиях. В 1798 году в Петербурге была основана первая и крупнейшая в России текстильная фабрика – Александровская мануфактура. Первоначально ткань выделывалась вручную, отчего и пошло ее название, но потом на ней установили паровые двигатели, ткацкие и прядильные машины. В 1829 году фабрика производила 55 % всей пряжи в России. При ней было создано механическое отделение, занимавшееся ремонтом и производством станков. Оно поставляло машины на другие ткацкие фабрики, возникавшие в Петербурге, Москве и в других городах. В Москве до нашествия Наполеона было 11 текстильных фабрик, но они были уничтожены в знаменитом Московском пожаре в 1812 году.
Правительство всеми силами поддерживало развитие промышленности. К примеру, в России с 1822 года вплоть до окончания Крымской войны действовал самый жесткий протекционизм. Ввоз ситца и сукна был запрещен, другие виды тканей были обложены заградительными пошлинами. Ввозная пошлина на чугун составляла 600 %, а на железо – 250 % от его стоимости. Правительство выдавало промышленникам щедрые субсидии, предоставляло монопольные права и платило премии. Так, половина собранных пошлин за ввоз тканей передавалась текстильным фабрикантам в порядке премии[44]. Отмена этих заградительных пошлин и открытие рынка для английских и французских товаров стало одним из итогов Крымской войны.
Эффект от промышленной революции был велик и очевиден. Данные говорят о том, что все-таки до Крымской войны промышленная революция в России состоялась и это сказалось на всем хозяйстве страны. Так, за 1818–1856 годы внутренняя торговля России выросла более чем в четыре раза и достигла суммарного объема почти в 1 млрд рублей[45]. Стало больше производиться и выпускаться на рынок товаров, увеличились перевозки. Резко возросла нагрузка на водные пути сообщения, которые были наиболее пригодны в то время для массовых грузоперевозок. Объемы перевозок зерна с 1811 по 1854 годы увеличились в 8,2 раза, муки и крупы – в 9,6 раза, стройматериалов – в 7,6 раза, тканей – в 5,5 раза, металла – в 3 раза, соли – в 13,7 раза[46]. Вполне себе налицо первые последствия промышленной революции, выражающиеся в резком росте производства, торговли и перевозок товаров. Только, в отличие от Англии, в России основной рост пришелся на внутренний рынок, поскольку в рамках империи были объединены как хорошо экономически развитые губернии, так и слаборазвитые районы, в которых промышленности практически не было.
Насколько можно судить, именно этот рост грузоперевозок по водным путям сообщения, подвигнул правительство на расширение строительства железных дорог. Вопрос о развитии новых путей сообщения, независящих от сезона, ледохода и межени, в России к началу Крымской войны вполне назрел. Война, в которой слабость развития путей сообщения выявилась очень ясно и отчетливо, лишь оформила уже сформировавшуюся тенденцию. После Крымской войны стали не только строиться новые железные дороги, но и развивалось железнодорожное машиностроение. Петербургский литейномеханический завод перешел на выпуск паровозов и подвижного состава. Эта задача была признана очень важной. В 1866 году было принято решение изготавливать принадлежности для железных дорог внутри страны, каких бы издержек это ни стоило[47].
Но почему же российская промышленность, столь успешно взявшая темп в 1830-е годы, не смогла пойти дальше? Причина состоит в том, что вставшая на ноги машиностроительная промышленность перед самой Крымской войной столкнулась с нехваткой металла.
Древесно-угольная металлургия давала прекрасный металл, но у нее был существенный недостаток. Большое потребление древесины на углежжение быстро истощало лесные запасы вокруг заводов. Каждый завод получал лесную дачу – участок леса под вырубку. Заготовка и пилка леса требовала рабочих рук и лошадей. По мере того, как вырубка шла все дальше и дальше от завода, расходы и трудозатраты на заготовку и доставку топлива все возрастали. В отличие от крупных угольных месторождений, на которых можно быстро и в разы увеличить добычу топлива, дровозаготовки такому же расширению не поддавались.
Именно по этой причине в России выплавка чугуна в 1830—1850-е годах колебалась примерно на одном и том же уровне – 176–208 тыс. тонн в год (11–13 млн пудов), тогда как в Англии она за с 1820 по 1850 годы выросла с 691,6 тыс. тонн до 2240,8 тыс. тонн[48]. Во Франции в 1847 году она составила 592 тыс. тонн. Металла стало не хватать, и уже в 1852 году было импортировано 375 пудов чугуна. Казалось бы, немного. После Крымской войны импорт достиг 48 тыс. пудов (768 тонн), а к 1860 году импорт достиг 547 тыс. пудов (8752 тонны)[49].
Импорт металла – это только косвенный признак дефицита, вовсе не отражающий общего положения дел. По данным Госплана СССР, который оценивал потребности в металле перед индустриализацией, дефицит металла порождает неудовлетворенный спрос: отказ от использования металла по причине его дороговизны или недоступности. Объем этого неудовлетворенного спроса может измеряться десятками миллионов пудов. Нечто подобное, конечно, было и в Российской империи перед Крымской войной, и это сказалось на русской армии.
Для войны состояние металлургии и промышленности было очень важно. Воевали не только армии и флоты, но и фабрики и заводы. Из заводских ворот проистекала вся военная и экономическая мощь, которая шествовала по миру, утверждала власть императоров и господство политических идей. Так что, кроме людей и лошадей, воевал также металлофонд – то есть накопленное в стране количество металла, воплощенное в различных металлоизделиях военного и мирного назначения.
Большой металлофонд позволяет реализовать весьма сложные и материалоемкие программы, такие как строительство пароходов, перевооружение артиллерии, оснащение оружейных фабрик новыми видами и типами станков. Превосходство Англии в паровом флоте и в нарезных винтовках – это накопленный металлофонд, который позволял клепать пароходы десятками штук и построить новые оружейные фабрики, вроде английской фабрики в Энфилде, которая стала одним из главных британских арсеналов[50].
В России же нехватка металла выражалась в большой нехватке оружия. По данным А. М. Зайончковского, в 1853 году для содержания положенного запаса оружия на артиллерийских складах не хватало: 482,1 тыс. ружей, 50,1 тыс. драгунских и казачьих ружей, 48 тыс. карабинов, 31,1 тыс. штуцеров, 35,5 тыс. пистолетов. Наличным запасом оружия можно было вооружить лишь чуть более половины регулярной армии. Например, на 27,7 тыс. генералов и офицеров регулярной армии имелось 7,7 тыс. пистолетов.
Однако, гораздо лучшая обеспеченность союзников металлом выразилась не только в лучшем стрелковом вооружении, но и в том, что англичане соорудили в Крыму железную дорогу от Балаклавы до Сапун-горы для снабжения войск припасами. Для строительства морей привезли 1,8 тыс. тонн рельс (этого металла хватило бы для производства всех недостающих русской армии пехотных ружей), 6 тыс. шпал, 300 тонн досок, паровозы, вагоны, копры для забивания свай и краны. С февраля по март 1855 года была построена одна ветка протяженностью 11 км, а потом с ответвлениями, ее протяженность достигла 23 км. На дороге работало 4 паровоза и 190 вагонов. Наличие этой железной дороги позволило союзникам основательно подготовиться к штурму Севастополя. Русская же армия не только ничего подобного в Крыму не построила, но и вынуждена была довольствоваться гужевыми перевозками всех припасов для армии, и сталкивалась с грандиозными проблемами.