Впрочем, не только дефицит металла был причиной торможения промышленного развития России. Для масштабного применения паровых машин лучше всего, конечно, подходил уголь. В Англии и Франции уголь сразу занял место главного топлива для паровых машин и судовых двигателей, благо угольные месторождения были вблизи морей и рек, откуда его удобного было перевозить в порты и бункеровать морские пароходы. В России же, в силу отсутствия угля в основных промышленных районах, паровые машины работали на дровах.
Для металлургии, в особенности уральской, это был просто удавкой. Леса не хватало для получения древесного угля, и заводчики с крайней неохотой ставили у себя паровые машины, предпочитая обходиться водяными колесами и конским приводом. Пар использовался в маловодные сезоны, чтобы заводы не простаивали. Таким образом, суммарная мощность промышленного привода на уральских заводах составляла 37 тыс. л.с.; 5 тыс. л.с., т. е. 7 %, приходилось на паровые мощности. Даже в весьма хорошо развитом Нижнетагильском горнопромышленном округе было 13 металлургических заводов, которые совсем не имели паровых машин и обходились водяными колесами. В частности, это привело к тому, что на уральских заводах горячее дутье, резко сокращающее потребление топлива при плавке, так и не нашло широкого применения. Для него нужны были паровые машины и топливо для них. Обычно, исследователи говорят про тлетворное влияние крепостного права и дешевых рабочих рук, но все же отсутствие топлива гораздо более веская причина.
То же самое можно сказать и про все паровые машины в России, которые потребляли дрова. Фабрики и заводы, паровозы и пароходы потребляли колоссальное количество древесины. Заводская паровая машина в середине XIX века потребляла примерно 22 куб. метра дров в сутки. Дровозаготовки требовали многочисленных рабочих рук, работы гужевого транспорта и значительных расходов. Крупное предприятие можно было создать только в том случае, если каким-то образом избежать зависимости от дров. Так, к примеру, крупнейшая в Европе Кренгольмская мануфактура, созданная в 1859 году, появила только потому, что на реке Нарве были установлены водяные колеса общей мощностью 1500 л.с.[51]. Если бы там стояли паровые машины такой же мощности, то уголь пришлось бы ввозить из Англии.
Каменный уголь для паровой машины был лучше и транспортабельней дров. Угля в Российской империи добывалось очень мало, угольные копи на Дону давали около 10 тыс. тонн угля в год, вывозить который было очень трудно. До знаменательного момента открытия криворожских руд и создания крупной черной металлургии, первоначальное развитие угледобычи в Донбассе вытянул флот: военный Черноморский, а потом и гражданское пароходство, которое с 1837 года стало крупнейшим потребителем донецкого угля. В 1830-х годах стали сооружаться более крупные и глубокие шахты, улучшалась организация и оснащение добычи. Перед Крымской войной уголь находил широкое применение и вывозился морем в Крым и на Кавказ.
До войны была даже сделана попытка создать в Крыму полноценное металлургическое производство. В 1846 году недалеко от Керчи был построен чугуноплавильный завод, который использовал железную руду Керченского месторождения, открытого в 1830-х годах, и донецкий уголь, поставляемый по морю. Во время Крымской войны развитие крымской металлургии было прервано. В 1855 году британцы во время рейда на Керчь захватили завод, взорвали доменную печь и вывезли его оборудование.
Вот как раз исход Крымской войны и предрешил, будет ли у России большое индустриальное будущее или нет. Если смотреть с точки зрения дальнейших судеб промышленной революции, Крым превратился в важнейший стратегический форпост России еще до Крымской войны. И не только тем, что там базировался Черноморский флот, который был веским аргументом против всех возможных устремлений Турции. Именно Крым с его крупной военно-морской базой прикрывал Керченский пролив, Азовское море и вход в Дон, по которому можно было попасть в единственный на тот момент крупный и перспективный угольный бассейн в России – Донецкий. Крым защищал, по сути дела, возможность для дальнейшего индустриального развития России.
Если бы осуществились планы лорда Пальмерстона, и Россия подверглась бы расчленению, то это привело бы, помимо всего прочего, к тому, что Донецкий район не смог бы развиться в главную угольно-металлургическую базу Российской империи. Во-первых, одним из следствий реализации планов лорда Пальмерстона было бы прекращение русского морского торгового и военного судоходства по Черному морю, что лишило бы донецкий уголь главного потребителя и привело бы к прекращению добычи. Во-вторых, впоследствии Донецкий угольный бассейн, скорее всего, попал бы под полный контроль британского и французского капитала. И Англия, и Франция эксплуатировали бы его только и исключительно для своей выгоды.
Других же аналогичных источников угля и металла у России тогда не было, да, в общем, и появиться не могло. Для создания новых угольно-металлургических баз потребовались куда более продвинутые технологии и решимость большевиков в реализации народно-хозяйственных задач. Без угля и металла Россия не смогла бы удержать своих позиций и быстро скатилась бы в группу второразрядных, зависимых и колонизируемых стран.
Так что, сражения в Крыму и оборона Севастополя была не только обороной морской крепости, но и защитой будущего страны в самом широком смысле этого слова. Если бы Крым был потерян Россией, очень многое в мировой истории сложилось бы совсем по-другому.
Глава четвертая. Нет, не трусость
Крымская война считалась проигранной, причем проигранной бездарно, и потому историки немало сил приложили к тому, чтобы найти персонального виновника. Кроме императора Николая I, который по понятным причинам отвечает за все происходящее в государстве, персонально вину возложили и на главнокомандующего сухопутными и морскими силами в Крыму князя Александра Сергеевича Меншикова; «…Проявил себя бездарным полководцем, проиграл сражения при Альме и Инкермане», – сообщает «Большая советская энциклопедия».
Однако, все же военный результат Крымской войны лучше определить как ничейный: ни одна из сторон не сумела добиться своего превосходства и реализовать свои изначальные цели. Союзники захватили Севастополь, русские войска захватили турецкую крепость Карс на Кавказе, после завершения боев Севастополь вернулся к русским, а Карс – к туркам. В политическом отношении России был нанесен весьма серьезный урон, но и он был очень далек от первоначальных планов лорда Пальмерстона по отторжению и раздаче российских территорий. Уже в свете этого нельзя говорить о бездарности Меншикова, который внес решающий вклад в сведение войны с серьезно превосходящим противником на суше и на море к ничейному результату.
Оценка Меншикова, как бездарного полководца, конечно, складывалась на фоне прославления и превознесения героев севастопольской осады: вице-адмирала Павла Степановича Нахимова, вицеадмирала Владимира Алексеевича Корнилова, траншей-майора Эдуарда Ивановича Тотлебена. Бесспорно, эти военачальники сделали очень и очень многое для обороны Севастополя, проявили большое личное мужество на бастионах и батареях крепости. Нахимов и Корнилов погибли во время осады, а Тотлебен после падения Севастополя получил звание генерал-адъютанта и потом долгое время руководил фортификационными работами, внес большой вклад в развитие теории фортификации. На его работах учились все последующие русские и советские фортификаторы, а его опыт обороны Севастополя был учтен при строительстве сухопутных укреплений базы Черноморского флота в 1941 году.
Но все же, даже на их фоне Меншикова нельзя считать бездарным полководцем. Она обладал целым рядом ценных качеств, которые применил во время Крымской войны. Во-первых, Меншиков был очень образованным человеком, и имел частную библиотеку примерно в 3000 томов – одно из самых крупных книжных собраний в России того времени. Он прекрасно владел французским языком, читал книги почти на всех европейских языках и прекрасно разбирался в европейской политике того времени. Отличался умом и острым языком, был автором большого количества афоризмов и метких характеристик окружения императора.
Во-вторых, у него был неслабый военный опыт. На военной службе с 1809 года, начальное звание – подпоручик лейб-гвардии в артиллерийском батальоне. Участвовал в Русско-турецкой войне 1809–1811 года, состоял адъютантом при главнокомандующем Молдавской армиии графе Н.М. Каменском и лично участвовал в целом ряде крупных сражений и осад турецких крепостей. После войны был пожалован во флигель-адъютанты императора Александра I.
Меншиков участвовал в Отечественной войне 1812 года, в том числе в Бородинском сражении, после которого был произведен в штабс-капитаны, в позже переведен в лейб-гвардии Преображенский полк, в котором участвовал в Заграничных походах 1813–1814 гг. Отличился в сражениях при Кульме и Лейпциге, при взятии Парижа. За отличие при Кульме произведен в полковники, а после войны – в генерал-майоры. Во время войны с Турцией в 1829 году командовал десантным отрядом, взявшим Анапу, а после назначен командующим русскими войсками, осаждавшими Варну. Под Варной был ранен в обе ноги и оставил армию. После войны был назначен начальником главного морского штаба и вскоре был произведен в адмиралы.
В-третьих, помимо впечатляющей военной карьеры, Меншиков был опытным дипломатом. Еще до поступления на военную службу, в 1805–1809 годах служил в Коллегии иностранных дел, в миссии в Берлине, потом в миссии в Лондоне, был атташе в Вене. В 1826 году возглавил чрезвычайную миссию в Персию. В 1853 году был чрезвычайным послом в Константинополе.
В общем, из послужного списка видно, что в Меншикове сочетались отличное образование и большая начитанность, большой и разнообразный военный опыт, а также дипломатический опыт. Если этого не учитывать, то нельзя понять, почему он вел боевые действия в Крыму именно таким странным на первый взгляд образом.