Тотлебен сразу понял, что за этот срок невозможно превратить город в неприступную крепость. Оборона берега с запада была надёжной. Построенные батареи артиллерийских орудий позволяли надёжно контролировать вход в бухту. Кроме того, входу вражеских кораблей в Севастополь препятствовали затопленные по приказу Меншикова корабли Черноморского флота. Этот шаг вызвал на глазах адмирала Корнилова слёзы ярости и унижения, поскольку оставшийся флот оказался запертым в городе. Но в свою очередь, союзники тоже не могли войти в город. Наступление с востока тоже имело бы мало шансов на успех, поскольку вход в бухту с этой стороны представлял собой узкое длинное ущелье, ограниченное высокими скалами. Расположенные там артиллерийские батареи при поддержке кораблей Черноморского флота с лёгкостью отразили бы попытку вражеских кораблей прорваться в гавань. Тотлебен считал, что после победы на Альме противник попытается атаковать город с севера. И без того огромный, форт Звезда был значительно усилен. Кроме того, на этом направлении были построены дополнительные оборонительные укрепления. И всё же Тотлебен, как и Раглан, знал, что даже теперь удержать город на этом направлении практически невозможно[16].
Но, к счастью, союзники направились вокруг города, чтобы осуществить штурм с другой стороны. Теперь Тотлебен мог приложить весь свой талант и энергию для укрепления южного участка обороны. Учитывая упорное нежелание князя Меншикова тратить значительные средства на оборонительные сооружения под тем предлогом, что союзники никогда не смогут подойти к Севастополю, сделать предстояло очень много. И Тотлебен лично контролировал проведение работ, день и ночь разъезжая на огромном чёрном жеребце вдоль линии артиллерийских позиций от одного участка к другому. Оставив в общем с вице-адмиралом Корниловым кабинете массу нераспечатанных писем, приказов и директив, он сам устанавливал орудия, определял для них секторы обстрела, налаживал взаимодействие между артиллерийскими батареями, добиваясь, чтобы незаконченная система обороны смогла выстоять ещё один день, ещё несколько часов, которые будут использованы для её дальнейшего усовершенствования.
25 сентября адмирал Корнилов наблюдал за передвижением союзных армий в долине реки Чёрной из окон высокого здания морской библиотеки. Он понял, что вскоре союзники нанесут удар на южном участке обороны, где инженерные сооружения представляли собой всего лишь беспорядочно расположенные среди многочисленных проёмов в стене насыпи из песка и гальки. Но шаг за шагом то, что генерал Кэткарт презрительно назвал «парковой оградой», превращалось в хорошо организованную систему укреплений на участке в 4 мили. 7 артиллерийских бастионов были построены полукругом, что давало возможность огнём расположенных ближе к городу фланговых батарей поддерживать орудия в центре, находившиеся на большем отдалении. В западной части, почти около моря, располагался Карантинный бастион; затем — Центральный бастион. В центре нацелились в сторону противника, подобно острию стрелы, Флагманский бастион и Большой редан. Сзади и к востоку от редана находился Малахов бастион, ещё восточнее — Малый редан. Из города были вывезены и установлены в бастионах тяжёлые орудия. Орудия меньшего калибра расположили между ними. Матросы снимали с кораблей морские орудия. Женщины тащили чаны и корзины с ядрами и гранатами. Из тюрем освободили заключённых; вооружённые кирками и лопатами, они теперь трудились на строительных работах. Кричащие от восторга дети помогали родителям строить песочные крепости. Днём работали при солнечном свете, ночью — при свете многочисленных костров и факелов.
Дни и ночи сменяли друг друга, а штурма, которого напряжённо ждали каждый день, всё не было. 28 сентября из ставки князя Меншикова в город прибыл лейтенант Стеценко, который интересовался «положением дел в Севастополе». Посланцу князя объяснили необходимость усилить гарнизон города. Через два дня прибыл сам князь, которому снова повторили просьбу увеличить численность оборонявшихся войск. Однако Меншиков, в армию которого из Одессы прибыло 10 тысяч солдат, колебался, ведь он потерял очень много офицеров в сражении на Альме. Армии союзников были очень сильны. Он как раз собирался совершить манёвр, в результате которого создавалась угроза правому флангу неприятеля. Вице-адмирал Корнилов вышел из себя и написал князю письмо протеста, копию которого намеревался отправить царю. Наконец Меншикова удалось убедить, что больше медлить нельзя. 1 октября в город вошли 14 батальонов русской пехоты. К 9 октября гарнизон Севастополя увеличился на 28 тысяч солдат и офицеров.
Теперь вице-адмирал Корнилов мог чувствовать себя в безопасности. «Не важно, сколько солдат противник сосредоточит на южном участке бухты, — писал он, — теперь мы не боимся, что не сможем отразить штурм. Разве что Бог отвернётся от нас. Ведь на всё его воля, и, что бы он ни делал, люди должны смиренно повиноваться ему, ибо он всегда прав».
Тотлебен тоже мог позволить себе вздохнуть с облегчением. С каждым днём оборона становилась всё прочнее. Когда стало ясно, что союзники намерены перейти к осаде города, войска гарнизона восприняли это известие так, будто выиграли великую битву. Как писал Тотлебен, «каждый радовался этому счастливому известию».
Три недели союзники не предпринимали на юге города никаких действий. Их орудия молчали. Корабли флота спокойно стояли на якоре. Только колыхание на ветру тысяч палаток напоминало о присутствии огромных армий, а недавно отстроенные укрепления свидетельствовали об их намерениях.
Глава 9Бомбардировка
Оборона была полностью парализована.
I
«Лично я считаю, — написал в начале октября генерал Эйри лорду Хардинджу в Уайтхолл, — что нам придётся остаться здесь на зиму». К тому времени это мнение разделяла большая часть офицеров армии.
Вначале все были приятно удивлены неожиданной красотой местности к югу от Севастополя. «Это прекрасная страна, — писал родителям корнет Фишер, — она очень похожа на Англию. Дома великолепно, просто роскошно обставлены». Здешние жители ему тоже очень понравились: «Они выглядят очень доброжелательными и приятными, всегда вежливы с нами, носят длинные белые блузы, брюки и шляпы и очень похожи на нас, англичан». Последнее утверждение в устах англичанина звучало настоящим комплиментом. И на самом деле после Болгарии Крым всем казался благословенным местом. Иногда здесь шли дожди, но погода всё ещё была довольно тёплой и почти всегда солнечной. Здоровье солдат заметно улучшилось; к 9 октября каждый имел своё место в палатке. Всюду росли фрукты, которые все легко могли собирать. Офицеры покупали, а солдаты просто воровали домашнюю птицу. Вода, солома и дрова были в изобилии. Гардемарины с весёлыми криками охотились в море на гусей и уток. «В день мы получаем 1 фунт галет, ¾ фунта свинины или 1 фунт свежего мяса и ¼ бутылки рома, — писал своей родственнице лейтенант Ричардс, — не много для того, чтобы прожить, может быть, скажете Вы. Но мы добавляем к этому капусту, турнепс, домашнюю птицу, тыкву, арбузы и прекрасный виноград. Здоровье солдат значительно улучшилось. Иногда удаётся даже полакомиться мёдом из ульев». Корабли смогли наладить отличное снабжение, и, несмотря на то что цены были довольно высокими, поскольку деньги больше некуда было тратить, никто не жалел их на покупку товаров. Офицеры охотно платили по 2 фунта 17 шиллингов за ветчину, по 3 шиллинга за фунт соли, 5 шиллингов за фунт мыла, по 1 шиллингу 3 пенса за свечи, 1 шиллинг за хлеб, 10 шиллингов за бутылку шерри и 1 шиллинг за унцию табака.
Со стороны моря ветер доносил звуки приятных мелодий из французского лагеря. Из турецкого лагеря долетали громкие звуки труб, далёкие от гармонии, которые можно было назвать музыкой лишь при наличии достаточного воображения. Землю покрывала зелёная трава и голубые крокусы. Этот рай можно было сравнить с теми местами, откуда пришли армии союзников.
Британский штаб расположился на одной из загородных дач, окружённой надворными постройками. Белое одноэтажное здание штаба, покрытое красной черепицей, выходило во двор, где расположился палаточный городок офицеров штаба. По обе стороны двора, обнесённого низким забором, находились каменные и глиняные хозяйственные постройки и навесы, которые использовались как служебные помещения и стойла для лошадей. Дачу окружало примерно 6 акров виноградников. Раглан и его соратники находили свою новую резиденцию весьма приятной.
Однако по мере того, как проходила тёплая ранняя осень и становилось ясно, что войскам придётся задержаться здесь на неопределённое время, настроение солдат менялось. После прибытия в Балаклаву никто не сомневался, что вскоре Севастополь будет вынужден сдаться. В течение двух дней тяжёлые осадные орудия превратят город в развалины. Но прошла неделя, осадные орудия всё ещё не подошли, затем артиллерийский огонь из города становился всё более интенсивным. Пока он приносил мало вреда осаждающим, но все понимали, какой ущерб может причинить союзникам, решись они перенести свои траншеи ближе к городу. Сама работа по оборудованию траншей, параллельных и зигзагообразных путей подхода казалась неблагодарным делом и не была начата до 9 октября. Под тонким слоем грунта земля была твёрдой и каменистой; за день удавалось преодолеть лишь очень небольшой участок. И всё время в оптику можно было наблюдать этих «проклятых русских», которые, по словам корреспондента «Таймс», работали как пчёлы. «Женщины и дети подносят новые корзины с землёй, и вот уже можно видеть, что высящуюся перед нашими позициями белую башню окружают двойные ряды укреплений для пехоты и артиллерии».
Причиной недовольства и постоянных жалоб солдат были не только инженерные работы, которые выполнялись неохотно и катастрофически медленно. За несколько дней благодатная земля, которая, казалось, подверглась нашествию саранчи, опустела. Армия была вынуждена вернуться к скудному пайку из солонины и галет, от одних мыслей о которых у солдат возникало расстройство желудка. Вновь вспыхнула холера. Из расположенного в Балаклаве госпиталя сообщали, что только в первую неделю от холеры умирало по 25 человек в день. Из-за недостатка лекарств больных приходится лечить только опиумом и ромом. Балаклава превращалась в переполненную зловонную помойку. Корабли стояли в гавани борт в борт, как сельди в консервной банке. На пристани повсюду в беспорядке было навалено армейское имущество: коробки, мешки, охапки сена, кучи мусора высились на земле и в воде. Офицеры тыловых служб с кипами накладных, квитанций и списков прокладывали себе путь в этой сутолоке, пытаясь привести этот хаос хоть в какое-либо подобие порядка. То здесь, то там им приходилось сталкиваться с разгневанными боевыми офицерами, которые всячески демонстрировали им своё пренебрежение и ненависть только за то, что тыловики пытались честно выполнять свои обязанности. Тыловых офицеров обвиняли в нечестности и хищениях.