«Я был вне себя от ярости, — писал он в дневнике, — к концу дня тыловики привезли немного мяса. Слишком поздно! У нас не было ни огня, ни посуды, чтобы его приготовить!»
Многие солдаты страдали отсутствием аппетита и даже в те дни, когда продовольствие доставлялось в полном объёме, были слишком истощены и утомлены, чтобы явиться за своей порцией. Их больше заботили кофе и ром. Они жарили кофейные зёрна во всём, что можно было приспособить для этого[26].
31 декабря каждый из 3 тысяч солдат 1-й бригады 3-й дивизии получил в качестве топлива всего по 1 фунту угля. Через несколько дней они пользовались вместо топлива старой разбитой обувью.
— Что ж, парни, — заметил командир бригады, — никогда раньше мне не приходилось иметь дела с такими дровами.
— О, сэр, они горят очень хорошо! Если бы ещё их было побольше и они были посуше.
Одному из офицеров 46-го полка пришлось наблюдать, как его подчинённые, нарезав сушёное мясо тонкими полосками, используют его как топливо для того, чтобы сварить кофе. Некоторые воровали на дрова деревянные части фортификационных сооружений и даже палки от пик и лопат.
К началу второй недели февраля в лагерь англичан пришла цинга. Солдаты не могли есть галеты шатающимися в кровоточащих дёснах зубами. Им приходилось долго размачивать сухари в воде. Стало невозможно питаться солониной, так как соль разъедала дёсны. Было принято решение выварить соль из мяса, но сделать это не удалось, так как почти все чайники и котелки были выброшены ещё до прибытия на Альму, а кружки оказались слишком малы. Два месяца назад в бухту Балаклавы пришли три парохода с овощами, но большая часть груза быстро сгнила, а отправить в подразделения оставшиеся овощи было не на чем. За борт выбросили более 3 тысяч фунтов овощей. Позднее служба тыла просто отказалась принять груз овощей, поскольку «не получала распоряжения на их доставку». 19 декабря в крымскую армию прибыло 20 тысяч фунтов лимонного сока, который затерялся после выгрузки и был найден намного позже по личному распоряжению Раглана. 29 января он приказал включить этот сок в солдатский паёк, но и это распоряжение было трудно выполнить из-за нехватки транспорта.
Поскольку транспортную проблему так и не удалось решить осенью, мало кто верил в то, что это удастся сделать зимой. Почти арктический холод мог на следующий день смениться ураганным дождём. Затем могло последовать несколько вполне тёплых дней, пока снова не налетал северный ветер со снегом и не начинались дожди. Отправляясь в Балаклаву по снегу, солдаты часто возвращались обратно по колено в грязи. Как-то, глядя на покрытую снегом землю, полковник Белл посоветовал тыловому офицеру для доставки в лагерь продуктов и топлива воспользоваться санями. Но прошло немного времени, и непроходимая распутица сделала невозможным применение любых транспортных средств, будь то сани или телеги: всё утонуло бы в грязи. К тому же во всём лагере едва ли можно было найти хотя бы одно животное, у которого было достаточно сил для того, чтобы тянуть сани или телегу.
То, что осталось от кавалерии, было решено отдать на нужды транспорта. Лошади, которыми так гордились и к которым были так нежно привязаны кавалерийские офицеры, перешли к тыловикам. Однако недели недоедания сказались и на них — и животные были очень слабы. «Моё подразделение превратилось в команду грузчиков», — писал матери капитан Шекспир.
2 декабря из Константинополя прибыли вьючные лошади, но уже к 5 января они стали во множестве умирать.
К концу января дорога из Балаклавы превратилась в «тропу смерти». Лошади одна за другой ложились в грязь и тихо умирали. Пока солдаты ходили за помощью, группы зуавов или голодных турок успевали подскочить к телеге и украсть драгоценный груз. Возвратившись, солдаты не обнаруживали груза, а иногда и телеги. В грязи или на снегу лежали несколько поленьев, немного зерна и труп бедного животного, с которого успевали снять шкуру и срезать почти всё мясо.
Но, несмотря на многочисленные случаи воровства со стороны союзников, многие англичане открыто восхищались ими. «Нашей последней надеждой остаются французы, — считал капитан Кемпбелл, — они всё ещё армия. Интересно, что думает Раглан, сравнивая их со своими собственными солдатами».
Конечно, среди французов тоже отмечались многочисленные случаи заболеваний, но то, как они с ними боролись, по сравнению с англичанами было почти образцом[27].
На реке Камыш, по словам капитана Роберта Портала, союзники построили посёлок для солдат. Раненые и больные содержались отдельно, за ними заботливо ухаживали, их содержали в чистоте. К каждой койке, как в настоящем госпитале, был прикреплен лист бумаги, на котором было написано, на что жалуется больной. В отдельном домике располагался медицинский пункт, где раненый или больной мог немедленно получить помощь врачей. Неподалёку находилась столовая, в которой всегда был горячий суп. Как больные, так и здоровые были обеспечены тёплыми одеялами из овечьих шкур. Французские солдаты сравнительно хорошо питались. Им выдавали хороший хлеб, горох, бобы, рис, овощи, кофе, сахар и, конечно, горячий суп. Транспорт у французов был настолько хорошо организован, что иногда они могли выделить в помощь союзникам до 500 лошадей. И это при том, что русские гораздо чаще совершали вылазки на позиции французов, чем на позиции англичан. Несмотря на это, 27 декабря командование французов выделило несколько сот солдат в помощь англичанам для доставки из Балаклавы боеприпасов и продуктов. По мнению Раглана, помощь союзников могла бы быть более значительной, однако англичане испытывали благодарность им и за то, что они сделали.
Артиллерийский офицер, который прежде говорил, что «на них нельзя рассчитывать», теперь считал французов «отличными парнями». Другой офицер стал считать союзников «очень культурной нацией». Во французском лагере постоянно было много англичан. Провести вечер во французской столовой, где миловидные официантки разносили вино и бренди, было пределом мечтаний[28].
Особенное восхищение вызывали зуавы, несмотря на все ходившие о них слухи. Они выглядели щеголевато и элегантно, как будто только что прибыли из Парижа. Их бесстрашие и жизнелюбие были известны всем. Когда однажды ночью у лорда Рокеби пропал патентованный ватерклозет, над происшествием смеялась вся британская армия. Все были уверены, что кража — дело рук зуавов, которые, несомненно, найдут применение украденной вещи, возможно, станут варить в ней суп. Как и все французы, их солдаты, в отличие от англичан, были прекрасными поварами. Они умудрялись готовить вкуснейшие блюда из самых, казалось бы, неподходящих продуктов — из черепах и даже крыс. В Балаклаве зуавы часто вежливо просили разрешение поохотиться на крыс, которых затем заботливо подвешивали на палки и уносили в свой лагерь.
Второй союзник, напротив, не вызывал у англичан никаких добрых чувств. После своего поведения в бою за Балаклаву турки стали объектом презрения и самого жестокого обращения. Никто «не жалел для этих бедолаг ударов, пинков и самых отборных ругательств». Как-то, будучи в плохом настроении, корнет Фишер даже специально приобрёл кнут, чтобы «бить им по голове каждого встречного турка». «Я переехал конём одного или двоих, чтобы отучить их убегать с поля боя, — безжалостно хвастался корнет, — каждого из них я стараюсь отправлять на выполнение самой грязной работы… Как я ненавижу их всех! По сравнению с этими собаками русские просто ангелы».
Капитан Клиффорд, истовый католик и очень добродушный человек, описывал турок как «всеми презираемых, попираемых несчастных людей, над которыми издевался каждый». Из-за нехватки солдат в британских подразделениях турок пытались отправлять в окопы, но, по общему мнению, «с любым из них мог бы справиться даже ребёнок». Турок считали «большими любителями украсть», и каждый пытался наказать их за это. Однажды турок, укравший у английского офицера пару перчаток, получил за это двадцать пять палочных ударов на глазах этого офицера, затем ещё двадцать пять в присутствии командующего турецкими солдатами, двадцать пять — на глазах у командира своего полка и, наконец, двадцать пять в своём подразделении.
В британской армии случаи воровства стали пугающе частыми. Многие уличённые в нём дезертировали к врагу. В первой половине января около 20 солдат перешли на сторону врага после того, как были наказаны за воровство. Сам Раглан не одобрял разрешённые королевскими уставами телесные наказания. Однако многие офицеры считали, что не существует другого способа бороться с ленью и недисциплинированностью солдат.
Другим бичом армии стало пьянство. В некоторых полках оно наказывалось пятьюдесятью ударами плетью.
Каждый дом в Балаклаве использовался как склад или магазин, где «мошенники евреи, греки и мальтийцы торговали различными напитками». Солдаты, направленные в Балаклаву с поручениями, обязательно приносили с собой обратно в лагерь несколько бутылок грубо очищенного крепкого спиртного. Им было не на что больше тратить жалованье. Они с лёгкостью платили по 2 шиллинга за бутылку тёмного пива и по 10 — за бутылку бренди. Из 17 солдат 55-го полка, обратившихся к врачам по поводу психических расстройств, почти у всех заболевание было вызвано злоупотреблением спиртным. Трое из четырёх умерших солдат этого полка страдали белой горячкой. «Я должен откровенно признаться, — писал сержант Гоуинг из 7-го полка, — что в большинстве случаев наши болезни были вызваны пьянством».
Однако немногие из офицеров решались наказывать своих подчинённых за то, что те стремились при первой же возможности утопить свои беды в бутылке. 19 января капитан Клиффорд написал: «Трудно даже вообразить себе, как страдают наши солдаты. С каждым днём умирающих становится всё больше. В нашей дивизии уже пятьдесят пять случаев обморожения. Я сам видел, как одного такого беднягу принесли из траншеи. С него снимали носки вместе с ногтями и мясом. Ещё один сегодня утром был найден мёртвым в своей палатке: он умер от переохлаждения»