Самая сильная реакция на болгарскую резню была в России. Сочувствие к болгарам охватило все образованное общество на волне патриотических настроений, усиленных национальным желанием отмщения туркам за Крымскую войну. Призывы к вмешательству для защиты болгар слышались отовсюду: от славянофилов, таких как Достоевский, который видел в войне за освобождение балканских славян исполнение исторической судьбы России в объединении православных; от западников, таких как Тургенев, который считал освобождение угнетенной Болгарии долгом либерального мира. Это был золотой момент для панславян для реализации их мечты.
Официально Россия осудила христианские восстания на Балканах. Ей пришлось защищаться, так как западные правительства обвиняли её в подстрекании к мятежам. Но панславянское общественное мнение, в особенности газета Русский мир, владельцем и главным редактором которой был Черняев, бывший военный губернатор Туркестана, открыто поддержало балканских христиан и призывало правительство к тому же. «Скажи лишь одно слово, Россия», предрекал Русский Мир, «и не только все Балканы… но и все славяне… поднимутся с оружием в руках против своих угнетателей. В союзе с 25 миллионами православных братьев, Россия наведет страх на всю Западную Европу». Все зависело от действий Сербии, «Пьемонта Балкан», по словам Черняева. Царь и Горчаков предупредили руководителей Сербии от вмешательства в восстания, хотя частным образом они симпатизировали панславянам («делайте что хотите, при условии, что официально нам об этом ничего не известно», сказал барон Жомини, временно исполняющий функции главы русского министерства иностранных дел, членам Санкт-Петербургского комитета). Подстрекаемые Игнатьевым и русским консулом в Белграде, а также прибытием Черняева в качестве добровольца в апреле, руководители Сербии объявили Турции войну в июне 1876 года{599}.
Сербы рассчитывали на военное вмешательство России. Черняев стал во главе их основной армии. С его присутствием и обещаниями, сербы поверили, что случится повторение балканской войны 1853–54 годов, когда Николай I отправил армию в Дунайские княжества в ожидании — и будучи совершенно разочарованным — что это послужит причиной войны за освобождение славян. Общественное мнение в России становилось все более воинственным. Националистическая пресса призывала армию защитить христиан от турок. Панславянские группы отправляли добровольцев сражаться на их стороне — примерно пять тысяч человек отправились в Сербию[122]. Были организованы подписки по сбору средств для славян. Прославянские настроения захлестнули общество. Люди обсуждали войну как крестовый поход — повторение войны против турок в 1854 году.
К осени 1876 года военная лихорадка распространилась по двору и правительственным кругам. Армия Черняева потерпела поражение. В ответ на его отчаянные мольбы о помощи царь отправил Порте ультиматум и мобилизовал свои войска. Этого хватило, чтобы турки остановили войну против сербов, которые в итоге заключили с ними мир. Бросив сербов, русские теперь переключили свое внимание на болгар и потребовали для них автономии, что было неприемлемо для турок. Уверенная в нейтралитете Австрии из-за обещаний ей Боснии и Герцеговины, Россия в апреле 1877 года объявила Турции войну.
С самого начала русского наступление на Балканах приобрело характер религиозной войны. Оно до крайней степени напоминало начальную русско-турецкую фазу Крымской войны. Когда русские пересекли Дунай под командованием Великого князя Николая, к ним присоединились славянские добровольцы, болгары и сербы, некоторые из них потребовали денег за то, что они будут сражаться, но большинство сражалось за национальную независимость против турок. Это был тот самый тип войны, которого хотел добиться Николай для своих войск, когда они пересекли Дунай в 1853–54 года. Под влиянием славянских восстаний Александр рассматривал даже взятие Константинополя и договор относительно Балкан на собственных условиях. Его побуждала к этому не только панславянская пресса, но его собственный брат, Великий князь Николай, который писал ему, после того как его армии заняли Андринополь, недалеко от Константинополя[123], в январе 1878 года: «мы должны дойти до центра, до Царьграда, и там завершить святое дело, за которое мы взялись». Панславянские ожидания были на своем пике. «Константинополь должен быть наш», писал Достоевский, который видел его завоевание русскими армиями никак не менее чем божественное разрешение Восточного вопроса и выполнение Россией её судьбы по освобождению православного христианства:
Не один только великолепный порт, не одна только дорога в моря и океаны связывают Россию столь тесно с решением судеб рокового вопроса, и даже не объединение и возрождение славян… Задача наша глубже, безмерно глубже. Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его. Одним словом, этот страшный Восточный вопрос — это чуть не вся судьба наша в будущем. В нём заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории{600}.
Взволнованные наступлением русских войск на Адрианополь, британцы приказали своему Средиземноморскому флоту войти в Дарданеллы и парламент согласился выделить 6 миллионов фунтов на военные цели. Это было повторением маневров приведших к Крымской войне. Под давлением британцев русские согласились на перемирие с оттоманами, но продолжали двигаться в сторону Константинополя, остановившись только ввиду Королевского флота у Сан-Стефано, деревушки сразу за пределами турецкой столицы, где 3 марта был подписан договор с турками. По договору Сан-Стефано, Порта соглашалась признать полную независимость Румынии, Сербии и Черногории, а также автономию большого Болгарского государства (включающего Македонию и часть Фракии). В обмен на узкую полоску земли к югу от Дуная Румыния уступала России южную Бессарабию обратно, территорию отнятую у русских по Парижскому договору. С восстановлением статуса Черного моря семь лет назад Россия успешно вернула все потери, которые она понесла после Крымской войны.
Сан-Стефанский мир был преимущественно успех Игнатьева. Он был осуществлением большинства из его панславянских мечтаний. Но для западных держав он оказался совершенно неприемлем, которые вступили в войну против русских в 1854 году, чтобы позволить им сделать это снова двадцать четыре года спустя. В Британии старые воинственные настроения выразились в джингоизме, новом агрессивном векторе решительной внешней политики, который описывает популярная песня пабов и мюзик-холлов того времени:
Мы не хотим воевать, но если так случится,
У нас есть корабли, у нас есть люди, и деньги тоже.
Мы сражались с Медведем раньше, и будучи верными британцами,
Русские не получат Константинополь[124].
Опасаясь британского вмешательства и возможного повторения Крымской войны, царь приказал Великому князю отозвать войска к Дунаю. Пока они отступали, они параллельно приняли участие в мести мусульманам Болгарии, к которым присоединились христианские добровольцы, а иногда они были и зачинщиками: несколько сотен тысяч мусульман бежали из Болгарии в Оттоманскую империю в конце русско-турецкой войны.
Настоянные положить конец экспансии России на Балканах, великие державы собрались на Берлинский конгресс для пересмотра Сан-Стефанского мира. Основной претензией британцев и французов было образование большой Болгарии, которую рассматривали как русского троянского коня, угрожающего Оттоманской империи в Европе. С прямым доступом до Эгейского моря в Македонии, это большое болгарское государство с легкостью могло быть использовано русскими для нападения на турецкие проливы. Британцы вынудили русских согласиться на разделение Болгарии, вернув Македонию и Фракию под прямой оттоманский контроль. За неделю до Берлинского конгресса, Бенджамин Дизраэли, британский премьер-министр, заключил с оттоманами секретный союз против России, по которому Британия могла занять стратегически важный остров Кипр и перевезти войска из Индии. Когда о союзе стало известно и из-за угроз Дизраэли начать войну, русские уступили его требованиям.
Берлинский конгресс покончил с панславянскими надеждами России. Игнатьев был отставлен с поста посланника в Константинополе и ушел в отставку. Вернувшись домой героем, Дизраэли заявил, что он привез из Берлина «мир с честью». Перед Палатой общин он сказал, что Берлинский договор и Кипрская конвенция защитят Британию и её маршрут в Индию против русской агрессии на годы вперед. Но напряженность на Балканах не спала. Во многих отношениях конгресс посеял семена будущих балканских войн и Первой мировой войны, оставив неразрешенными многие конфликты. Прежде всего фундаментальная проблема Восточного вопроса, «больной человек Европы», Турция, осталась нерешенной. Как признался по возвращению из Берлина британский министр иностранных дел герцог Солсбери, «мы снова установим шаткое подобие турецкого правления на юге Балкан. Но это лишь передышка. В нём не осталось ни капли жизни»{601}.
В Иерусалиме, где начались все эти международные конфликты, окончание Крымской войны было объявлено 14 апреля 1856 года. Салют из пушек известил о том, что паша получил информацию о мире и его войска собрались на общей площади за Яффскими воротами для благодарственных молитв, руководимых имамом. На той же самой площади они уже собирались в сентябре 1853 года, чтобы отправиться сражаться за своего султана против России