rash in popular applause,
Deep and true England’s heart has
glow’d in this great woman’s holy cause{609}.
В популярных пьесах и балладах для гостиных, преданность и профессионализм Найтингейл служил компенсацией за ущерб национальной гордости нанесенный глупостью и плохим управлением, которые вызвали великие страдания солдат более, чем смог сделать противник. В одной пьесе, «Война в Турции», поставленной в салоне Британия в Лондоне, к примеру, присутствовала целая серия комических сцен, высмеивающих некомпетентность британских властей, за ними следовала сцена, в которой являлась «мисс Бёрд» (Найтингейл)[125] и решала все накопившиеся проблемы. Сцена заканчивалась моральным уроком: «в этой молодой леди мы видим истинный героизм — сердце, которое бьется в её груди, способно на любой подвиг»{610}.
Легенда о «леди с лампой» стала частью национального мифа Британии, пересказанная в бесчисленных историях, учебниках и биографиях Флоренс Найтингейл. Она включает в себя основные элементы идеалов викторианского среднего класса: христианский нарратив о женской заботе, хорошая работа и самопожертвование; моральность самосовершенствования и помощь бедным; домашняя тема чистоты, правильного ведения домашнего хозяйства и усовершенствования по дому; история личной решительности и настойчивость, которые взывали к профессиональным устремлениям; общественный нарратив о санитарных и больничных реформах, которым Найтингейл посвятит себя на всю оставшуюся длинную жизнь после возвращения из Крыма.
В 1915 году, когда Британия опять вела войну, в этот раз на стороне России, к Крымскому военному мемориалу была добавлена фигура Леди с лампой, который для этого был передвинут назад к Риджент стрит, чтобы вместить новую статую. К статуе Найтингейл добавилась еще одна, из военного министерства, задумчивого Сидни Герберта, военного министра, который отправил её в Крым{611}. Это было запоздалое общественное признание человека, которого изгнали из правительства во время Крымской войны, частично за то, что у него были семейные связи в России.
Солнечным утром в пятницу 26 июня 1857 года королева и принц Альберт принимали парад крымских ветеранов в Гайд-парке. В прошлом январе по указу королевы была учреждена новая награда, крест Виктории за героизм военнослужащих независимо от их класса и звания. Другие страны уже давно имели подобные награды — у французов орден Почетного легиона с 1802 года, у голландцев военный орден Вильгельма, даже у русских была медаль за заслуги еще ранее 1812 года. Однако в Британии не было никакой системы военных почестей для признания героизма войск на основе заслуг, были лишь награды для офицеров. Военные репортажи Рассела из Таймс и других журналистов обратили внимание британской публики на многочисленные случаи храбрости среди низших чинов; они описывали страдания солдат героическими эпитетами, породив общее ощущение необходимости новой награды для признания их заслуг. Шестьдесят два крымских ветерана были отобраны для получения первых крестов Виктории — маленькой бронзовой медали, которые должны были отливаться из захваченных в Севастополе русских пушек[126]. На церемонии в Гайд-парке каждый по очереди делал поклон королеве когда лорд Пэнмюр зачитывал имена и краткое описание подвига. Среди первых получателей высшей британской награды было шестнадцать рядовых из армии, четыре артиллериста, один сапер, два матроса и три боцмана{612}.
Учреждение креста Виктории не только подтвердило изменения понятия героизма; оно также подчеркнуло изменение в почитании войны и воинов. Солдаты получившие крест Виктории теперь попали в историю, с их подвигами зафиксированными в множестве послевоенных книг, которые превозносили храбрость человека с ружьем. Самая популярная «Наши солдаты и крест Виктории» была создана Сэмюэлом Битоном, который был хорошо известен как издатель книги своей жены, «Книга миссис Битон по управлению домашним хозяйством» в 1861 году. Написанная чтобы вдохновлять и обучать мальчиков, предисловие «Наших солдат» гласило:
Мальчики — те, кого стоит называть мальчиками — по природе храбры. Каковы образы, что встают перед молодежью — что за храбрые слова говорить, что за храбрые дела вершить — как храбро — если на то необходимо — переносить лишения!.. Это основная идея в этой книге про Солдат — она создана, чтобы поддерживать храбрость в молодых на опыте мужчин{613}.
Этот назидательный культ мужественности подчеркивали два заметных британских романа, чье действие происходит во время Крымской войны: Чарлза Кинглсли «Два года назад» 1857 года, и Генри Кингсли «Равеншо» 1861 года. Эта тема также пронизывала роман Чарльза Кингсли «На запад!» 1855 года, приключенческий роман о Новом свете и эпохе Великой Армады, который появился на волне милитаризма и ксенофобии Британии во время Крымской войны. Сам автор описывал роман в 1854 году как «самая безжалостная и кровожадная книга (прямо то, что сейчас нужно, я думаю)»{614}.
Этот довод в пользу войн так же присутствует в очень влиятельном романе Томаса Хьюза «Школьные годы Тома Брауна» (1857), где самая известная сцена драки между Томом и драчуном Слоггером Уильямсом, которая очевидно предназначалась в качестве морального урока для публики о недавней войне с Россией:
С колыбели и до могилы драка, если правильно её понимать, и есть самое настоящее, высочайшее и благороднейшее призвание сынов человеческих. Каждый стоящий человек имеет своих врагов, с которыми он должен сражаться, будь то собственные скверные мысли и привычки, или моральное разложение верхов, или русские, или бандитские шайки в приграничной полосе, или его собственные ближние, не желающие давать ему жить спокойно до тех пор, пока он не задаст им трёпку. Попытки выступать с осуждением драк, предпринимаемые квакерами или кем-либо ещё, обречены на неудачу. Такова уж человеческая природа, и даже сами они не следуют собственным наставлениям. Каждый из них, так или иначе, где-нибудь с чем-нибудь да борется. Насколько я могу судить, мир стал бы лучше, если бы в нём не было драк, но это был бы уже не наш мир; и поэтому я категорически против того, чтобы идти на мировую, когда нет ни настоящего мира, ни мирных намерений…. Если когда-нибудь вам придётся выбирать, что ответить на вызов на драку, «да» или «нет», скажите «нет», если сможете, — только убедитесь сначала, что вы хорошо понимаете собственные мотивы. Это является доказательством высочайшего мужества, если делается из истинно христианских соображений. Это вполне правильно, понятно и объяснимо, если делается из отвращения к физической боли и опасности. Но если вы говорите «Нет», потому что боитесь трёпки, но при этом думаете или говорите, что это потому, что вы боитесь Бога, то это и нечестно, и не по-христиански{615}.
Это было началом культа «христианства с кулаками» — идея «солдат Христа» сражающихся в праведных войнах определила викторианскую миссию империи. Это было то время, когда британцы начали петь в церкви:
Вперед, солдаты Христа, на войну,
С крестом Иисус впереди,
Христос, наш господь, веди на врага,
В битву вперед, под знамена его! (1864)
Довод за «христианство с кулаками» впервые появился в рецензии на роман Кингсли «Два года назад» в 1857 году, когда идея «солдат Христа» получила свое подкрепление действиями британских войск по подавлению восстания сипаев. Но идея подготовки мальчиков к сражениям за христианские идеалы также была очень заметна в продолжении романа Хьюза «Школьных годов Тома Брауна», в «Том Браун в Оксфорде» (1861), где спорт превозносится как средство закалки характера, командной работы, соперничества и моральной стойкости — качества, благодаря которым британцы хорошо воюют. «Даже самый слабый из активных христиан придерживается старой рыцарской и христианской веры в то, что тело дано ему, чтобы его тренировать и подчинить его, а затем использовать для защиты слабых, борьбы за праведные дела и подчинения земли, которую Бог дал детям человеческим»{616}. В центре этого идеала было сосредоточение на физической тренировке тела и управление им, как формы моральной закалки для целей священной войны. Это было качество ассоциировавшееся с перенесенными тяготами солдат в Крыму.
Но это страдание сыграло роль в трансформации образа британских войск. До войны респектабельные средние и высшие классы смотрели на нижних чинов не более как на развратный сброд — много пьющие и недисциплинированные, грубые и богохульники — набранные из самых низов общества. Но невзгоды солдат в Крыму открыли их христианские души и превратили их в объекты «добрых дел» и евангельской преданности. Религиозная деятельность направленная на низших чинов за время войны выросла в разы. Армия удвоила количество капелланов и каждому выдавали по бесплатной библии, благодаря взносам среднего класса в Общество распространения христианских знаний и Морское и военное библейское общество{617}.
В глазах многих евангелистов солдат теперь представляли как святых, мучеников за святое дело. Среди них была Кэтрин Марш, чьи живое и сентиментальное жизнеописание, «Хроника капитана Хедли Викарса из девяносто седьмого полка» (1856), было продано более чем стотысячным тиражом в первые годы после публикации и потом было переработано в сокращенные и адаптированные для детей издания до самой Первой мировой войны. Основанное на дневниках Викарса и его письмах к матери из Крыма, «Хроника» посвящена «благородному идеалу солдата-христианина» и предлагала публике «свежее и красноречивое опровержение для тех, кто, перед лицом обратных примеров, все еще считает, что полное подчинение сердца Богу должно отвращать от множества обязанностей в жизни… и что быть хорошим христианином не позволит стать хорошим солдатом». Викарс изображен солдатом-святым, самоотверженным героем, который нес ношу за своих товарищей на Севастопольских высотах, деля с ними еду и палатку, заботясь о них и читая им Библию когда они были больны. Викарс вел их в «священную войну» против русских, которые описаны как «язычники», «неверные» и «дикари». Он был смертельно ранен во время вылазки 22–23 марта 1855 года, и его смерть была приравнена к мученичеству Христа в последней главе («Победа»), эпиграфом к которой был перевод Лонгфелло строфы из его перевода испанского поэта Хорхе Манрике: