{47}.
В свою очередь Николай также был убежден в скором конце Оттоманской империи. Он был готов к тому, чтобы ускорить её кончину и освободить балканских христиан при условии привлечения на свою сторону другие державы, по крайней мере Австрию (ближайшего союзника по интересам на Балканах). Пока его войска продвигались к турецкой столице, Николай проинформировал австрийского посла в Санкт-Петербурге, что Оттоманская империя «скоро падет», и предложил, что это было бы в австрийских интересах, присоединиться к расчленению её территорий для того чтобы «опередить людей, которые бы заполнили пустоту». Однако австрийцы не доверяли России и предпочли придерживаться Европейского концерта. Без их поддержки Николай воздержался от нанесения Оттоманской империи смертельного удара в 1829 году. Он опасался Европейской войны против России, объединения против него других держав в том случае, если он нанесет этот удар и еще больше опасался того, что коллапс Оттоманской империи приведет к гонке между европейскими державами за дележ турецких территорий. В любом случае Россия проиграла бы. По этой причине Николай остался при мнении, выраженном его хладнокровным и расчетливым министром иностранных дел: в интересах России сохранить существование Оттоманской империи, но в ослабленном состоянии, отчего бы её способность существовать зависела от России, что помогло бы с продвижением русских интересов на Балканах и черноморском регионе. Большая Турция была более выгодна России нежели мертвая{48}.
Таким образом Адрианопольский договор оказался неожиданно мягок к поверженным туркам. Навязанный русскими в сентябре 1829 года, договор устанавливал фактическую автономию Молдавии и Валахии под русской протекцией. Россия получила несколько островов в дельте Дуная, пару фортов в Грузии и признание султаном перехода к России оставшейся части Грузии, а также закавказских ханств Эривань и Нахичевань, которые были получены от Персии в 1828 году, но в сравнении с тем, что русские могли получить от побежденных турок, это были небольшие приобретения. Две наиболее важных статьи договора обеспечивали уступки Порты, которые были записаны в Лондонской конвенции: турецкое признания греческой автономии и открытие проливов для всех коммерческих судов.
Тем не менее западные державы не доверяли внешним проявлениям русской сдержанности. Договор обошел молчанием движение военных кораблей через проливы, что привело их к мысли, что существует какая-то секретная статья или устное обещание от турок, имевших полный контроль над этим стратегическим водным путем между Черным морем и Средиземноморьем. Западные страхи перед Россией росли с самого начала греческого восстания и договор только подогрел их русофобию. Особенно встревожены были британцы. Веллингтон, в этот момент уже премьер-министр, полагал, что договор превратил Оттоманскую империю в русский протекторат, результат более опасный чем расчленение (которое хотя бы было совершено по общему согласию держав). Лорд Гейтсбери, британский посол в Санкт-Петербурге, объявил (без какой-либо скрытой иронии), что «султан вскоре станет так же послушен приказам царя как сейчас послушны индийские раджи приказам Ост-Индской компании»{49}. Британцы может быть и свели на нет Империю Великих Моголов в Индии, но они были решительно настроены на то, чтобы остановить русских в их намерениях проделать то же самое с Оттоманской империей, выставляя себя при этом как честных защитников статус кво на Ближнем Востоке.
Опасаясь ощутимой русской угрозы британцы начали формировать политику по Восточному вопросу. Они поддержали независимость нового греческого государства в противовес автономии под турецким суверенитетом, чтобы перехватить инициативу у России (они боялись, что Греция станет зависимой от России. Британские страхи не были пустыми. Воодушевленный русским вмешательством Каподистрия взывал к царю с призывом изгнать турок из Европы и создать великую Грецию, содружество балканских государств под русской протекцией, по модели предложенной Екатериной Великой. Однако позиция царя серьезно ослабла после убийства Каподистрии в 1831 году, за которым последовал закат его прорусской партии и подъем греческих либеральных партий равнявшихся на Запад. Эти изменения смягчили ожидания русских и подготовили дорогу для международного урегулирования Лондонской конвенции в 1832 году: на карте появилось современное греческое государство под гарантии великих держав и сувереном по выбору Британии, Отто Баварским, в качестве первого короля.
Политика «слабого соседа» доминировала в русском отношении к Восточному вопросу между 1829 годом и Крымской войной. Не все её разделяли: были в армии и в министерстве иностранных дел те, кто предпочел бы более агрессивную и экспансионистскую политику на Балканах и Кавказе. Тем не менее политика была достаточно гибка чтобы удовлетворить и амбиции русских националистов и опасения тех, кто хотел бы избежать европейской войны. Ключом к политике «слабого соседа» была религия, поддерживаемая постоянной военной угрозой, для увеличения русского влияния на христианских территориях султана.
Для воплощения Адрианопольского договора в жизнь русские оккупировали Молдавию и Валахию. За пять лет оккупации они ввели конституцию (Règlement organique[4]), реформировали администрацию княжеств на относительно либеральных принципах (гораздо более либеральных нежели в самой России в то время) ради подрыва последних остатков оттоманского контроля. Русские пытались облегчить бремя крестьянства и привлечь его на свою сторону экономическими уступками; они подчинили церковь русскому влиянию; рекрутировали местную милицию; и улучшали инфраструктуру региона как военной базы для будущих действий против Турции. Некоторое время русские даже думали о превращении временной оккупацию в постоянную аннексию, но в конце концов войска покинули княжества в 1834 году, оставив за собой значительную силу для контроля за военными дорогами, что должно было напоминать местным князьям кто на самом деле хозяин положения и что они занимают свои места только по милости из Санкт-Петербурга. Князья поставленные на руководство княжествами (Михаил Стурдза в Молдавии и Александр Гика в Валахии) были выбраны за их связи с двором царя. За ними пристально следили русские консульства, которые вмешивались в работу боярских собраний и княжескую политику для продвижения интересов России. По словам Лорда Понсонби, британского посла в Константинополе, Стурдза и Гика были «русскими подданными переодетыми в господарей». Они были «просто номинальными губернаторами… служащими только исполнителями мер, продиктованных им русским правительством»{50}.
Желание поддерживать Оттоманскую империю в слабом и зависимом состоянии требовало иногда вмешательства на стороне турок, как это случилось в 1833 году, когда Мехмет Али бросил вызов власти султана. За помощь султану в борьбе с греческими повстанцами Мехмет Али потребовал наследственных прав на Египет и Сирию, а когда султан отказал ему, сын Мехмета Али Ибрагим-паша отправил свои войска в Палестину, Ливан и Сирию. Его сильная армия, которую была построена по европейскому принципу и подготовлена французами легко смяла оттоманские силы. Константинополь лежал у ног египтян. Мехмет Али модернизировал египетскую экономику, интегрировав её в мировой рынок в качестве поставщика хлопка-сырца на текстильные фабрики Британии, и даже построил заводы, в основном для снабжения своей большой армии. Вторжение в Сирию во многом было вызвано нуждой в расширении площадей под посевы товарных культур, так как египетский экспорт испытывал давление конкурентов на мировом рынке. И кроме того Мехмет представлял из себя серьезное религиозное возрождение среди мусульманских традиционалистов и являл альтернативу религиозному руководству султана. Он назвал свою армию Cihadiye — джихадисты. По мнению современных ему наблюдателей, захвати он Константинополь, он был основал «новую мусульманскую империю» враждебную к растущему вмешательству христианских государств в дела на Ближнем Востоке{51}.
Султан обратился к британцам и французам, но ни те, ни другие, не выказали никакого интереса в помощи ему, поэтому в отчаянии он обратился к царю, который вскоре выслал флот из семи кораблей с 40 000 десанта[5] для защиты турецкой столицы от египтян. Русские считали Мехмета Али французским лакеем, который создавал серьезную опасность русским интересам на Ближнем Востоке. Начиная с 1830 года французы были заняты завоеванием оттоманского Алжира и в этом регионе они единственные обладали армией способной противостоять русским притязаниям. Более того, русских обеспокоили отчеты от агентов, по которым Мехмет Али обещал «возродить былое величие мусульман» и отомстить России за унижение понесенные в войне 1828–29 годов. Они опасались, что египетский предводитель не остановится ни перед чем, ради «завоевания всей Малой Азии» и основания новой исламской империи взамен оттоманов. Вместо слабого соседа русские получат на своих южных границах влиятельную исламскую угрозу обладающую сильными религиозными связями с мусульманскими племенами Кавказа{52}.
Встревоженные русским вмешательством, британцы и французы отправили свои флоты в залив Бешик, находящийся сразу за Дарданеллами и в 1833 году при их посредничестве было заключено соглашение, известное как Кутайский договор, между Мехметом Али и турками, по которому египетский правитель согласился отозвать свои войска из Анатолии в обмен на Крит и Хиджаз (в западной Аравии). Ибрагим был назначен пожизненным губернатором Сирии, но Мехмет так и не получил в наследственное владение Египет. Он остался разочарован результатом и был готов возобновить войну против турок как только представится случай. Британцы усилили свой флот Леванта и он был готов прийти на помощь султану в том случае, если Мехмет Али опять выступит против него. Их прибытия на место событий было достаточно, чтобы убедить русских отозвать свои войска, но только после того как они получили за свои услуги от султана новые крупные уступки по Ункяр-Искелесийскому договор, подписанному в 1833 году. Договор по большей части подтвердил русские приобрет