Даже барон Брунов, русский посол в Лондоне, не был поставлен в известность о подробностях маршрута царя. Не зная о том, когда прибудет пароход, Брунов провел всю субботу в доках Вулвича. Наконец в 10 часов вечера пароход причалил. Царь сошел на берег, едва узнаваемый в сером пальто, которое он носил во время турецкой кампании 1828 года, и поспешил вместе с Бруновым в русское посольство Эшбернэм Хаус и Вестминстере. Несмотря на поздний час, он послал записку принцу-консорту, прося о встрече с королевой настолько рано, насколько это будет удобно. Привыкший вызывать своих министров в любое время дня и ночи, ему не пришло в голову, что было бы грубо будить принца Альберта в столь ранний час{70}.
Это не был первый визит царя в Лондон. У него сохранились приятные воспоминания от его предыдущего визита в 1816 году, в возрасте двадцати лет и все еще в статусе великого князя, он имел огромный успех у женской половины английской аристократии. Леди Шарлотта Кэмпбелл, известная красавица и фрейлина принцессы Уэльской, она говорила о нем: «Какое милое создание! Он дьявольски красив! Он станет самым красивым мужчиной в Европе». Из того путешествия Николай вынес впечатление, что он приобрел союзника в лице английской монархии и аристократии. Как деспотичный властитель самого большого государства в мире Николай не осознавал ограничений конституционной монархии. Он полагал, что прибыв в Британию он может решить все дела внешней политики непосредственно с королевой и её самыми высокопоставленными министрами. Это «великолепно», он сказал Виктории на их первой встрече, «встречаться иногда лично, так как нельзя всегда полагаться только на дипломатов». Подобные встречи создавали «ощущение дружбы и интереса» между правящими монархами и можно было бы достичь большего «единственной беседой для объяснения чувств, взглядов и мотивов, чем ворохом сообщений и писем». Царь думал, что он может достичь «джентльменского соглашения» с Британией о действиях в случае падения Оттоманской империи{71}.
Это не было первой попыткой Николая найти поддержку другой державы в его планах по разделу Оттоманской империи. В 1829 году он предлагал австрийцам двустороннее разделение европейских территорий для предотвращения хаоса, могущего последовать за падением и которого он опасался, но они отклонили его предложение ради сохранения Европейского концерта. Затем осенью 1843 года он снова обратился к австрийцам, воскрешая идею Греческой империи при содействии России, Австрии и Пруссии (тройственный альянс 1815 года — Священный союз) для предотвращения дележа добычи от падения Оттоманской империи между британцами и французами. Настаивая на том, что Россия не желает расширения на Балканы, Николай предлагал австрийцам все турецкие земли между Дунаем и Адриатикой и тогда Константинополь будет открытым городом под австрийской протекцией. Но ничто из того, что он предлагал не могло развеять глубокое недоверие Вены к амбициям России. Австрийский посол в Санкт-Петербурге верил в том, что царь пытается выстроить такую ситуацию, где Россия могла бы найти предлог для защиты Турции и вмешаться в её дела и решить дело разделения территорий военной силой. То, что хочет царь, настаивал посол, это не Греческая империя при поддержке трех держав, а «государство, связанное с Россией интересами, принципами и религией, управляемое русским князем… Россия никогда не оставит эту цель. Это необходимое условие для исполнения её судьбы. Современная Греция будет поглощена этим новым государством»{72}. С такими серьезными подозрениями австрийцы не стали бы строить планов по разделу без соглашения с британцами и французами. Поэтому Николай теперь прибыл в Лондон в надежде переманить Британию на свою сторону.
На первый взгляд, ничего не говорило о том, что Николай сможет создать новый союз с Британией. Британцы придерживались своих планов на либеральные реформы для спасения Оттоманской империи и считали русские амбиции за главную опасность. Однако царя ободряло дипломатическое сближение между Россией и Британией, установившееся в последние годы, имевшее общее основание в тревоге за растущее участие Франции в делах на Среднем Востоке.
В 1839 году французы поддержали второе восстание египетского властителя Мехмета Али против султанского правления в Сирии. С французской поддержкой египтяне нанесли поражение оттоманской армии, опять возбуждая опасения, что они двинутся на турецкую столицу, как они это уже делали шесть лет назад. Молодой султан Абдул-Меджид выглядел слишком слабо для того, чтобы оказать сопротивление обновленным требованиям Мехмета Али на наследственную династию в Египте и Сирии, особенно после того, как оттоманский флот перешел на сторону Египта в Александрии и Порта опять была вынуждена просить об иностранной поддержке. В 1833 году чтобы спасти Оттоманскую империю вмешались русские, но во втором кризисе турки работали с британцами ради восстановления правления султана. Их целью было встать между британцами и французами.
Как и русские, британцы были встревожены ростом французского вмешательства в Египте. Именно в Египте Наполеон попробовал нанести поражение Британской империи в 1798 году. Франция очень много инвестировала в выращивание хлопка и промышленность Египта начиная с 1830-х годов. В египетскую армию и флот были посланы советники. С французской поддержкой египтяне не только становились главной угрозой турецкому правлению, как лидер могущественного движения за исламское возрождение против вмешательства христианских наций в Оттоманской империи Мехмет Али еще и вдохновлял мусульманских повстанцев против царского правления на Кавказе.
Вследствие этого Россия, Британия с Австрией и Пруссией убедили Мехмета Али уйти из Сирии и принять условия соглашения с султаном. Эти условия, закрепленные на Лондонской конвенции 1840 года и ратифицированные четырьмя державами и Оттоманской империей, позволили Мехмету Али установить наследственную династию в Египте. Для обеспечения отзыва войск британский флот отправился в Александрию, а англо-австрийский десант отправился в Палестину. Некоторое время Египетский правитель упирался в ожидании французской поддержки; даже возникла угроза европейской войны, когда французское правительство отвергло условия соглашения предложенные четырьмя державами и уверяло в своей поддержке Мехмета Али. Но в конце концов французы не желая быть втянутыми в войну, уступили и Мехмет Али ушел из Сирии. По условиям следующей Лондонской конвенции 1841 года, которую французы нехотя подписали, Мехмет Али признавался как наследственный правитель Египта и обмен на признание суверенитета султана над остальной Оттоманской империей.
Важность конвенции 1841 года простиралась намного дальше гарантий сдачи Мехмета Али. Было также достигнуто соглашение закрыть турецкие проливы для всех военных кораблей за исключением кораблей союзников султана в военное время, очень крупная уступка от русских, из-за потенциальной возможности получить британский флот в Черном море, где он мог бы напасть на уязвимые южные границы. Подписав конвенцию русские отказались от привилегированной позиции в Оттоманской империи от контроля проливов в надежде на улучшение отношений с Британией и Францией.
С точки зрения царя, поддержка власти султана могла быть лишь временной мерой. С ослаблением французов из-за их поддержки внутреннего бунта Россия достигла, как думал Николай, нового понимания с британцами на Среднем Востоке. Он решил, что Лондонская конвенция открыла новые возможности для формального альянса между Россией и Британией. Появление правительства консерваторов, возглавляемого сэром Робертом Пилем в 1841 году дало царю дополнительные надежды на подобный исход, ибо тори были менее враждебны России нежели предыдущее правительство вигов лорда Мельбурна (1835–41). Царь был убежден, что правительство тори будет благосклонно к его предложению, по которому Россия и Британия должны принять на себя лидерство в Европе и решить судьбу Оттоманской империи. В 1844 году, уверенный в том, что он сможет обсудить свои планы раздела во время своей поездки, царь отбыл в Лондон.
Внезапность его июньского приезда удивила всех. Смутные разговоры о его визите циркулировали с весны. Пиль приветствовал идею на банкете в честь Русской торговой компании в Лондон Таверн второго марта и три дня спустя лорд Абердин, министр иностранных дел, послал формальное приглашение через барона Брунова, уверяя царя, что его присутствие «развеет все польские предрассудки» против России в Британии. «Для такого сдержанного и нервного человека как Абердин очень важно говорить на эту тему настолько уверенно», написал Брунов Нессельроде. Что касается королевы, поначалу она смотрела на визит царя с неохотой, на основании его долго тянущегося конфликта с её дядей Леопольдом, королем ставшей не так давно независимой Бельгии, который принимал многих польских изгнанников в свою армию в 1830-х годах. Николай, решительно настроенный держаться законных принципов Священного союза, хотел восстановить монархии, поверженные французской и бельгийской революциями 1830 года, и ему в этом помешало лишь начало польского восстания в Варшаве в ноябре того года. Его угрозы вмешательства заработали ему лишь недоверие западноевропейских либералов, которые окрестили его «жандармом Европы», когда польские повстанцы бежавшие за границу после подавления восстания находили убежище в Париже, Брюсселе и Лондоне. Такое развитие событий беспокоило королеву Викторию, но в конце концов её муж, принц Альберт (бывший племянником короля Леопольда), убедил ее, что визит царя может помочь исправить отношения между правящими домами на континенте. В своем приглашении царю Виктория написала, что она будет рада принять его в конце мая или начале июня, но твердой даты установлено не было. В середине мая все еще не было ясно, прибудет ли Николай. В конце концов, королева узнала о его приезде лишь за несколько часов до прибытия его парохода в Вулвич. её служащие впали в панику, еще и потому, что они ожидали еще и прибытия короля Саксонии в тот же день и было необходимо что-то срочно импровизировать для принятия царя