игурой в теневой «клерикальной партии» которая по общему мнению дергала за ниточки французской международной политики. Влияние этой клерикальной фракции было особенно сильно во французской политике относительно Святых Мест, где они занимали твердую позицию против православной угрозы. Ла Валетт вышел далеко за пределы своей роли, когда он занял должность посла. На пути в Константинополь он сделал незапланированную остановку в Риме, ради убеждения Папы поддержать французские притязания католиков в Святых Землях. По занятии должности посла в Константинополе он сделал агрессивный язык основным инструментом взаимодействия с Портой — тактика, как он объяснял, «заставить Султана и его министров испытывать ужас и капитулировать» перед французскими интересами. Католическая пресса поддерживала Ла Валетта, особенно влиятельный Journal des debats (Журнал дебатов), чей редактор был его близким другом. Ла Валетт, в свою очередь, кормил прессу цитатами, которые подогревали ситуацию и приводили царя Николая I в бешенство{14}.
В августе 1851 года французы сформировали совместную с турками комиссию для обсуждения проблемы религиозных прав. Комиссия тянулась и тянулась не делая никаких выводов, так как турки тщательно балансировали между греческими и латинскими требованиями. Перед тем как завершить свою работу, Ла Валетт провозгласил, что права латинян «четко установлены», обозначая отсутствие необходимости продолжать переговоры. Он говорил о том, что Франция «оправдана в применении крайних мер» для поддержания латинских прав и хвастался «превосходством французского флота в Средиземноморье» как средством обеспечения французских интересов.
Сомнительно то, что Ла Валетт получил одобрение Наполеона на такие явные угрозы войны. Наполеон не был особенно заинтересован в религии. Он не имел представления о деталях спора о Святых Землях и занимал пассивную позицию на Среднем Востоке. Но возможно и даже вероятно то, что Наполеон был доволен Ла Валеттом и его провоцированием кризиса с Россией. Он был рад использовать любую возможность разлада между тремя державами (Британией, Россией и Австрией), которые изолировали Францию с момента провозглашения Европейского концерта и «неприятных договоров» 1815 года, последовавших за поражением его дяди, Наполеона Бонапарта. Луи-Наполеон имел разумные основания для надежды на то, что новая система альянсов может появится из этого спора о Святых Землях: Австрия была католической, и её можно было убедить принять сторону Франции против православной России, тогда как Британия имела свои собственные имперские интересы на Ближнем Востоке, которые требовали защиты от России.
Что бы не было основанием, умышленно агрессивное поведение Ла Валетта привело царя в ярость, который предупредил султана, что любое признание латинских прав нарушил существующие договоры между Портой и Россией, и вынудит его разорвать дипломатические отношения с оттоманами. Этот неожиданный поворот событий встревожил Британию которая ранее побуждала Францию к достижению компромисса, но теперь должна была готовиться к возможности войны{15}.
До войны на самом деле еще оставалось два года, но когда она начнется она разожжет пожар, раздутый такими религиозными страстями, которые копились и искали выхода столетиями. Более чем для какой-либо другой силы, для Российской империи религия значила очень много. Царская система делила своих подданных по конфессиональному признаку; она понимала границы и международные обязательства почти полностью в терминах веры.
В фундаментальной идеологии царского государства, которая получила новый импульс от русского национализма в девятнадцатом веке, Москва была последней столицей православия, «третьим Римом», после захвата Константинополя, центра Византии, турками в 1453 году. Согласно этой идеологии, частью священной миссии России в мире было освобождение православных от исламской империи оттоманов и восстановление Константинополя как престола восточного христианства. Российская империя с момента основания олицетворяла собой православный крестовый поход. Начиная с победы над монголо-татарскими ханствами Казани и Астрахани в шестнадцатом веке до завоевания Крыма, Кавказа и Сибири в восемнадцатом и девятнадцатом веках, российская имперская идентичность на практике определялась противоборством между христианскими поселенцами и татарскими кочевниками евразийской степи. Эта религиозная граница всегда была важнее любой этнической в определении русского национального сознания: русский был православным и инородец был другой веры.
Религия была в центре русских войн с турками, которые в середине девятнадцатого века имели 10 миллионов православного населения (греков, болгар, албанцев, молдаван, валахов и сербов) на их европейской территории и примерно 3–4 миллиона христиан (армян, грузин и небольшое количество абхазцев) на Кавказе и в Анатолии{16}.
На северных границах Оттоманской империи защитная цепь крепостей протянулась от Белграда на Балканах до Карса на Кавказе. Это была цепь вдоль которой велись все войны с Россией начиная со второй половины семнадцатого века (в 1686–99, 1710–11, 1735–9, 1768–74, 1787–92, 1806–12 и 1828–9). Крымская война и позднее Русско-турецкая война 1877–78 не были исключением из этого правила. Пограничные земли защищаемые этими крепостями были религиозными полями битвы между православием и исламом.
Две области были особенно жизненно важны для Русско-турецких войн: дельта Дуная (включающая княжества Молдавии и Валахии) и северный берег Черного моря (включая Крымский полуостров). Они и станут двумя основными театрами Крымской войны.
Дельта Дуная с её широкими реками и губительными болотами была критической буферной зоной защищающей Константинополь от атаки русских по суше. Поставка продовольствия по Дунаю была жизненно важной для турецких крепостей, так как они защищали оттоманскую столицу от русской армии, поэтому верность крестьянского населения была важным фактором в этих войнах. Русские взывали к православной религии крестьян с целью переманить их на свою сторону ради войны за освобождение от мусульманского владычества, тогда как турки сами применяли тактику выжженной земли. Голод и болезни постоянно побеждали продвигающихся русских, урожай уничтожался отступающими турками, как только русские вступали в дунайские земли. Поэтому любая атака на турецкую столицу зависела от установления морской линии поставок необходимого для наступающих войск — через Черное море.
Но северный берег Черного моря и Крым также использовались оттоманами как буферная зона против России. Вместо колонизации области оттоманы полагались на своих вассалов, на турецкоговорящие татарские племена Крымского ханства, для защиты границ ислама против христианского вторжения. Управляемые династией Гиреев, прямыми потомками Чингисхана, Крымское ханство было последним существующим форпостом Золотой Орды. С пятнадцатого по восемнадцатый век её армии всадников правили южными степями между Россией и берегом Черного моря. Набеги на Москву обеспечивали татар регулярным пополнением славянских рабов на продажу в наложницы и гребцами на галеры Константинополя. Русские цари и короли Польши платили хану за то, чтобы он держал своих людей подальше{17}.
С конца семнадцатого века, после присоединения Украины, Россия начала столетнюю борьбу с оттоманами за контроль над этими буферными зонами. Незамерзающие порты Черного моря, крайне важные для развития русской торговли и флота, были стратегическими объектами в этой войне, но религиозные интересы никогда не исчезали из вида. Таким образом, после поражения оттоманов от России и её союзников в 1699 году, Петр Великий потребовал от турок гарантий прав греков у Гроба Господня и свободный доступ всем русским в Святые Земли. Борьба за дунайские княжества (Молдавию и Валахию) тоже была частью религиозной войны. В Русско-турецкой войне 1710–1711 года Петр приказал русским войскам пересечь реку Прут и вторгнуться в княжества в надежде спровоцировать восстание христианского населения против турок. Восстания не случилось. Однако идея, что Россия может взывать к своим единоверцам в Оттоманской империи для подрыва позиций турок, оставалась в фокусе царской политики в течение следующих двухсот лет.
Политика формально приняла форму во время правления Екатерины Великой (1762–1796). После решающей победы над оттоманами в войне 1768–1774 годов, во время которой русские заново заняли княжества, русские не потребовали заметных территориальных уступок от турок перед тем как опять покинуть княжества. По результирующему Кючук-Кайнарджийскому договору русские получили лишь небольшую полоску черноморского побережья между Днепром и Бугом (включая порт Херсон), Кабарду на Кавказе и крымские порты Керчь и Еникале, в месте где Азовское море соединяется с Черным, хотя договор вынудил оттоманов отказаться от суверенитета над Крымским ханством и дать независимость крымским татарам. Также по договору русские получили право свободного прохода через Дарданеллы, узкие турецкие проливы соединяющие Черное море со Средиземным. Однако если русские не приобрели много в смысле территории, они приобрели значительные права вмешиваться в оттоманские дела ради защиты православных. Кючук-Кайнарджи восстановил княжества в их прежнем статусе под оттоманским суверенитетом, но русские приняли на себя право защиты православного населения. Он позволил христианским купцам Оттоманской империи (грекам, армянам, молдаванам и валахам) плавать в турецких водах под русским флагом, важная уступка, позволившая русским одновременно расширить свои коммерческие и религиозные интересы. Эти религиозные притязания имели интересные прагматические последствия. Так как русские не могли аннексировать дунайские княжества без того, чтобы не натолкнуться на сопротивление великих держав, они вместо этого получали уступки от Порты, которые могли превратили бы княжества в полуавтономные регионы под русским влиянием. Общая вера привела бы, как они надеялись, к альянсу с молдаванами и валахами, что бы ослабило оттоманскую власть и обеспечило русское доминирование над юго-восточной Европой в случае коллапса Оттоманской империи.