Паскевич был прав по поводу австрийцев, которых тревожила возрастающая русская угроза Сербии. Они привели в боевую готовность войска на сербской границе, чтобы предупредить и подавить любые сербские выступления в пользу русских и прикрыть контролируемые Габсбургами сербские земли от приближающихся русских войск. Всю весну австрийцы требовали от русских покинуть княжества, угрожая присоединением к западным державами, если царь не согласиться. Британцы были равным образом озабочены русским влиянием в Сербии. По словам из консула в Белграде, сербам «внушали, что сразу после падения Силистрии русские войска появятся в Сербии и призывали присоединиться к экспедиции против южнославянских провинций Австрии». По инструкциям Палмерстона консул предупредил сербов, что Британия и Франция применят военную силу в случае вооружения Сербии в поддержку России{216}.
Тем временем, 22 апреля, в Пасхальное воскресенье по православному календарю, западные флоты совершили первое прямое нападение на русскую территорию произведя бомбардировку Одессы, важного черноморского порта. От захваченных торговых моряков британцы получили сведения, что русские собрали в Одессе 60 000 войск и большие запасы боеприпасов для переброски на Дунайский фронт (на самом деле порт имел малое военное значение и имел для своей защиты против союзнических флотов только полдюжины батарей). Они отправили ультиматум губернатору города, генералу Остен-Сакену, требуя сдачи всех кораблей, и, когда ответ не был получен, начала бомбардировку флотом из девяти пароходов, шести ракетных лодок[31] и фрегата. Обстрел продолжался одиннадцать часов, вызвав серьезные разрушения в порту, уничтожив несколько кораблей и убив несколько дюжин жителей. Попадания получил неоклассический дворец Воронцова, располагавшийся на холме над портом, одно ядро попало в статую дюка Ришелье, первого губернатора города, хотя по иронии судьбы самым пострадавшим зданием оказался отель «Лондон» на Приморском бульваре.
Во время второй бомбардировки 12 мая один из британских кораблей, пароход Тигр крепко сел на мель в плотном тумане и подвергся сильному обстрелу с берега. Экипаж был захвачен небольшим подразделением казаков под руководством молодого прапорщика Щеголева[32]. Британцы пытались сжечь свой корабль, на глазах у прогуливающихся по набережной дам с зонтиками и наблюдавших за действием. Обломки позже прибило к берегу, включая ящики с английским ромом. Казаки отконвоировали британский экипаж (24 офицера и 201 матросов) и посадили под караул в городе, где они стали объектами унизительных насмешек со стороны русских моряков и горожан, чье возмущение выбором времени нападения во время Пасхи распалялось священниками. Хотя капитан корабля, Генри Уэллс Гиффард, получивший ранение под обстрелом и скончавшийся 1 июня от гангрены, был похоронен с полными военными почестями в Одессе, и, в качестве рыцарского жеста из ушедшей эпохи, локон его волос был отправлен вдове в Англию. Пушки с Тигра были выставлены в Одессе как военные трофеи[33].
Священники объявили захват британского парохода божественным воздаянием за нападение в святое воскресенье, которое, как объявили, послужит началом священной войны. Прибитый к берегу ром был выпит моряками и рабочими доков. Последовали пьяные драки в которых погибло несколько человек. Части парохода были позже распроданы на сувениры. Прапорщик Щеголев в одно мгновение стал народным героем. Его поминали почти как святого. Браслеты и медальоны с его образом продавались даже в Москве и Санкт-Петербурге. Даже появилась новая марка папирос с его именем и портретом на коробке{217}.
Бомбардировка Одессы известила о прибытии западных держав на Дунайский фронт. Теперь вопросом было как скоро британцы и французы придут на помощь туркам против русских в Силистрии. Из опасений, что продолжение наступательных действий на Константинополь может закончится для русских плохо, Паскевич желал отступления. 23 апреля он писал Меньшикову, недавно назначенному главнокомандующему силами в Крыму:
К несчастью мы теперь мы видим, что против нас выступили не только морские державы, но и Австрия, поддерживаемая, как представляется, Пруссией. Англия не пожалеет денег чтобы привлечь на свою сторону Австрию ибо без немцев они не смогут ничего сделать против нас… Если мы обнаружим всю Европу настроенной против нас, тогда мы не будем сражаться на Дунае.
Всю весну Паскевич медлил с выполнением приказа Царя начать осаду Силистрии. В середине апреля 50 000 войск заняли дунайские острова напротив города, но Паскевич откладывал начало осады. Николай был в ярости из-за такого недостатка энергичности у своего командующего. Хотя он и признавал, что Австрия может встать на сторону врага, Николай отправил Паскевичу гневную записку, побуждая его начать приступ. «Если австрийцы предательски атакуют нас», писал от 29 апреля, «вы должны встретить их 4-м корпусом и драгунами; это будет достаточно для них! Ни слова более, мне больше нечего добавить!»
Наконец 16 мая, когда после трех недель мелких стычек русские получили контроль над возвышенностью к юго-западу от Силистрии, они начали обстрел города. И даже тогда Паскевич фокусировался на внешнем периметре, полукруге каменных фортов и земляных насыпей в нескольких километрах от самой Силистрии. Паскевич надеялся взять турок измором и обойтись малыми потерями при осаде. Однако командующие осадой офицеры понимали, что эти надежды пусты. Турки использовали месяцы с момента объявления войны для укрепления обороны. Турецкие форты были значительно усилены прусским полковником Грачом, экспертом по фортификации и минированию, и они получили лишь легкие повреждения от русских пушек, хотя ключевой редут, сооружение известное как Араб Табия, подвергался таким разрушениям от русских снарядов и мин, что турки восстанавливали его несколько раз за время осады. В турецких фортах было 18 000 войск, в основном из Египта и Албании, и они сражались с вызовом, что оказалось для русских сюрпризом. В Араб Табии оттоманские силы возглавляли два опытных британских артиллерийских офицера, капитан Джеймс Батлер из цейлонских стрелков и лейтенант Чарлз Насмит из бомбейской артиллерии. «Невозможно было не восхищаться хладнокровием турок перед опасностью», вспоминал Батлер.
Трое были застрелены в течение пяти минут, во время работ по возведению нового парапета, когда только двое могли работать одновременно, чтобы иметь хоть какую-то защиту, и их тут же заменял ближайший наблюдатель, который забирал лопату из рук умирающего и принимался за работу так спокойно, словно он копал придорожную канаву.
Осознавая, что русским нужно подобраться ближе для того чтобы нанести какой-то ущерб фортам, Паскевич приказал генералу Шильдеру начать сложные инженерные работы по прокладке траншей, чтобы придвинуть артиллерию под стены. Осада скоро превратилась в однообразную рутину бомбардировок русскими батареями с утра до ночи при поддержке пушек речной флотилии. Еще никогда в истории войн солдаты не подвергались постоянной опасности такое продолжительное время. Но признаков прорыва так и не было{218}.
Батлер вел дневник осады. Он считал, что мощность русских пушек была «значительно преувеличена» и что более легкая турецкая артиллерия была более чем на одном уровне с ними, хотя все что делали турки, они делали «неряшливо». Религия играла важную роль для турок, по словам Батлера. Каждый день на утренней молитве у Стамбульских ворот, командир гарнизона Муса-паша призывал солдат защищать Силистрию «как полагает наследникам Пророка», на что «люди отвечали криками «Хвала Аллаху!»[34]. В городе не было безопасных зданий, но жители построили пещеры где бы они могли укрываться во время дневных обстрелов. Город «казался покинутым, встречались только собаки и солдаты». На закате Батлер наблюдал за заключительными залпами русских с крепостных стен: «я увидел нескольких мальчишек, лет 9–10, гоняющимися за ядрами, когда они рикошетили, настолько просто, словно они были крикетные шары; они гонялись за ними, кто поймает первым, награда в 20 пера была обещана Пашой за каждое принесенное ядро». В ночи он мог слышать как русские поют в своих окопах и иногда, «когда они устраивали праздник, у них даже был оркестр играющий польки и вальсы».
Под растущим давлением царя Паскевич провел больше двадцати пехотных приступов между 20 мая и 5 июня, но успеха так и не было. «Турки сражаются как дьяволы», говорил один артиллерийский капитан 30 мая. Небольшие группы забирались на валы фортов, только с тем, чтобы быть отброшенными защитниками в рукопашной. 9 июня под стенами состоялось большое сражение, после того как русский приступ был отражен, турки устроили вылазку на русские позиции. После сражения 2000 русских остались на поле битвы. На следующий день Батлер отметил:
многочисленные жители города отрезали головы убитым и принесли их как трофеи, за которые они надеялись получить награду, но дикарям не разрешили пронести их через ворота. Куча их была оставлена непогребенной сразу за воротами. Пока мы сидели с Муса-пашой, вошел головорез и бросил к его ногам пару ушей, которые он отрезал у русского солдата; другой хвастался, что русский офицер умолял его о пощаде во имя пророка, но он вынул нож и в хладнокровно перерезал ему горло.
Непогребенные русские оставались на земле несколько дней, за это время горожане обобрали их догола. Албанские ополченцы тоже принимали участие в изувечивании и ограблении мертвых. Батлер видел их несколько дней спустя. Он написал, что это был «отвратительный вид». «Запах уже стал слишком агрессивным. Те, кто лежал в канаве, были раздеты донага и лежали в разных позах, некоторые без голов, другие с распоротыми горлами, руки в стороны и вверх, в зависимости от того как они упали»