Звуки стрельбы подняли тревогу в лагере 2-й дивизии, где солдаты в одном исподнем бросились одеваться и складывать палатки перед тем как схватить свои винтовки и встать в строй. «Было много спешки и суеты», вспоминал Джордж Кармайкл из Дербиширского полка, «отвязавшиеся вьючные животные напуганные стрельбой промчались галопом через лагерь, и люди, которые были где-то в иных местах на заданиях, бежали к нам, чтобы присоединиться к нам»{343}.
Командование принял на себя генерал Пеннифазер, второй по званию после Де Лейси Эванса, которой ранее получил травму, упав со своей лошади, но присутствовал в качестве советника. Пеннифазер выбрал тактику отличную от той, что использовал Де Лейси Эванс 26 октября. Вместо того, чтобы отступить, чтобы затянуть противника на пушки позади Килен-балки, он пополнил пикеты стрелками, чтобы держать русских на расстоянии, пока не прибудут подкрепления. Пеннифазер не знал, что численное преимущество русских над его дивизией было 6 к 1, но его тактика полагалась на то, что туман скроет от противника его недостаток в численности.
Солдаты Пеннифазера храбро сдерживали русских. Сражаясь малыми группами, разделенными друг от друга туманом и дымом, они были слишком далеко, чтобы Пеннифазер мог их видеть, не говоря о том, чтобы управлять ими или поддержать их хоть с какой-либо точностью двумя батареями с Килен-балки, которые палили вслепую примерно в направлении неприятеля. Прячась со своим полком за британскими пушками, Кармайкл наблюдал как артиллеристы стараются выстоять против многократно превосходящих их русских батарей:
Они стреляли должно быть по вспышкам пушек неприятеля на Снарядной горке и оттянули на себя ответный тяжелый огонь. Некоторые (из артиллеристов) падали, мы тоже несли потери, хотя нам было приказано лечь, чтобы хоть как-то укрыться от хребта. Одно ядро, я помню, врезалось в мою роту, совершенно оторвав левую руку и обе ноги у человека в первой шеренге, и убило стоявшего позади без каких-то заметных ран. В других ротах тоже были потери… Пушки… стреляли так быстро как могли их заряжать, и каждый последующий залп и откат придвигал их все ближе к нашей линии… Мы помогли артиллеристам откатить пушки в первоначальные позиции и некоторые подносили заряды{344}.
Основной задачей в этот момент было поддерживать шум канонады, чтобы заставить русских думать, что у британцев было больше пушек, чем их было на самом деле, подносить заряды и ждать прибытия подкреплений.
Если бы Соймонов знал о слабости британской обороны, он бы приказал атаковать Килен-балку, но он ничего не видел в тумане и плотный огонь противника, чьи винтовки Минье были смертоносно прицельны на такой короткой дистанции, с которой стреляли британцы, убедил его в том, что надо ждать пока Павлов со своими людьми не присоединится к нему на Снарядной горке, до начала атаки. Через несколько минут Соймонов был убит британским стрелком. Командование принял полковник Пристовойтов, которого застрелили несколько минут спустя, потом полковник Иважнов-Александров[63], которого тоже убили. После этого стало неясно кто командует, никто не желал занять это место, и капитан Андрианов был послан конным к генералам, чтобы проконсультироваться, что делать, на что было потеряно ценное время{345}.
Между тем к 5 часам утра Павлов со своими людьми прибыл на Инкерманский мост и обнаружил, что подразделение собранное из матросов не подготовило его для пересечения реки, как было приказано Данненбергом. Им пришлось ждать семи утра, пока мост не был готов и они смогли пересечь Черную речку. Оттуда они растянулись по холму и начали взбираться наверх в трех разных направлениях: Охотской, Якутский и Селенгинский полки и большая часть артиллерии свернула направо, чтобы добраться до верха Саперной дороги и присоединиться к людям Соймонова, Бородинский полк поднимался по центру вдоль Воловьей балки, тогда как Тарутинский полк взбирался по крутым и каменистым склонам Каменоломенного оврага по направлению к Пятиглазой батарее под прикрытием пушек Соймонова{346}.
Между высотами шли яростные артиллерийские дуэли — отдельные малые группы сражающихся сновали повсюду, прикрываясь плотным кустарником и стреляя по таким же группам — но интенсивнее всего сражение шло на британском правом фланге вокруг Пятиглазой батареи. Через двадцать минут после того как они пересекли мост, передовые батальоны Тарутинского полка преодолели сопротивление небольшого заграждения перед батареей, но попали под серию контратак соединенных британских сил численностью в 700 человек под командованием бригадира Адамса. В яростных рукопашных схватках батарея несколько раз переходила из рук в руки. К восьми часам русские превосходили людей Адамса по численности в десять раз, но из-за того, что гребень на котором шло сражение был узким, русские не могли использовать свое численное преимущество. Как только британцы отбивали батарею, русские опять атаковали. Рядовой Эдвард Хайд был тогда на батарее среди людей Адамса:
Русская пехота подошла вплотную, забралась спереди и по бокам, и нам было тяжело сдерживать их. Мы видели их головы прямо над парапетом или смотрящих в амбразуры, мы стреляли по ним и атаковали в штыковую с той скоростью с которой могли. Они были как муравьи, не успеешь сбить одного, тут же другой забирается по мертвым телам чтобы занять их место, все они вопили и орали. Мы на батарее тоже не молчали, можете быть уверенными, со всеми криками и воплями, низкими ударами, звоном штыков и сабель, свистом пуль, шелестом бомб, туманом вокруг, запахом пороха и крови, вид внутри батареи где мы стояли, был выше способностей человека вообразить это или описать{347}.
В конце концов русских уже было не сдержать — они ворвались на батарею — и Адамс со своими людьми был вынужден отступить к Килен-балке. Однако вскоре прибыли подкрепления, герцог Кембриджский с гренадерами, и началась новая атака на русских, сгруппировавшихся вокруг батареи, которая к тому моменту превратилась для обеих сторон в символ, куда больший чем её военное значение. Гренадеры атаковали русских в штыки, Кембридж кричал своим людям оставаться на высоте и не рассеиваться в преследовании русских с гор, но мало кто мог услышать герцога или видеть его в тумане. Среди гренадер был Джордж Хиггинсон, который стал свидетелем атаки «вниз по неровному склону, прямо на атакующего противника»:
Ликующие возгласы… подтвердили мое опасение, что мои храбрые товарищи вскоре рассеются; и на самом деле, за исключением одного короткого мгновения за весь длинный день, когда мы смогли собрать некое подобие нормального строя, сражение шло между группами под командованием командиров рот, которые из-за тумана и дыма от ружейного огня не могли поддерживать между собой какую-либо связь.
Сражение становилось все более яростным и хаотичным, одна сторона атаковала вниз по склону, только для того, чтобы быть контратакованной другой группой людей сверху. Солдаты с обеих сторон растеряли всю дисциплину и превратились в дезорганизованные толпы, не управляемые никакими офицерами и ведомые лишь яростью и страхом (подкрепленным тем, что они не могли видеть друг друга в тумане). Они атаковали и контратаковали, вопили, кричали, палили из пушек, размахивали во все стороны своими саблями, и когда у них закончились патроны, начали швырять друг в друга камни, бить друг друга прикладами, пинаясь и даже кусаясь{348}.
В таком сражении сплоченность отдельных подразделений является решающей. Все зависело от того, смогут ли отдельные группы и их непосредственные командиры поддерживать дисциплину и единения — смогут ли они сами организоваться и держаться друг друга в битве не теряя самообладания и не убегая в ужасе. Солдаты Тарутинского полка этой проверки не выдержали.
Ходасевич был одним из ротных командиров в 4-м батальоне Тарутинского полка. Их задачей было занять восточный склон горы Инкерман, чтобы обеспечить прикрытие остальным войскам Павлова, которые должны были поднять наверх габионы и фашины для траншей против британских позиций. Подразделение потерялось в густом тумане, отклонилось влево и перемешалось с недовольными солдатами Екатеринбургского полка, среди частей Соймонова, уже занявшего высоты и поведшего их вниз в каменоломни. К этому времени Ходасевич потерял контроль над своими людьми, которые полностью перемешались с Екатеринбургским полком. Без управления офицеров некоторые их них начали карабкаться обратно наверх. Впереди они смогли разглядеть некоторых из своих товарищей «стоящих перед небольшой батареей и кричащих “ура!” и размахивающих фуражками, зовя нас», вспоминал Ходасевич; «трубачи постоянно играли наступление и некоторые из моих людей бросились вперед сломав строй на бегу!» На Пятиглазой батарее Ходасевич нашел своих людей в полном беспорядке. Он приказал людям атаковать в штыки, и они одолели британцев на батарее, но они не смогли согнать их вниз, оставшись на самой батарее, где они «забыли о своем долге и бродили вокруг в поисках добычи», вспоминал другой офицер, который считал, что «все это произошло от недостатка офицеров и руководящей руки».
Из-за тумана и путаницы было много случаев огня по своим со стороны русских. Войска Соймонова, в особенности Екатеринбургский полк, открыл стрельбу по людям на Пятиглазой батарее, кто-то думая, что они стреляют по противнику, другие по приказу офицеров, боявшихся неподчинения от своих подчиненных и пытавшихся подставить своих подчиненных под огонь для поддержания дисциплины. «Хаос был невероятный», вспоминал Ходасевич: «некоторые злились на Екатеринбургский полк, другие звали артиллерию, горнисты постоянно играли наступление, барабанщики отбивали сигнал к атаке, но никто и не думал шевелиться; они стояли как стадо овец». Сигнал горниста к маневру налево вызвал внезапную панику среди солдат Тарутинского полка, которые считали, что они слышат вдали дробь французских барабанов. «Со всех сторон кричали “где подкрепления?”», вспоминал один офицер. Опасаясь остаться без поддержки войска бросились вниз. По словам Ходасевича, «офицеры кричали на солдат требуя остановиться, но безрезультатно, никто из них и не думал останавливаться, но каждый из них следовал в направлении, которое им указывали их страхи или фантазии». Никто из офицеров, независимо от звания, не мог остановить паническое отступление людей, бежавших вниз по Каменоломенному оврагу и толпящихся вокруг Севастопольского акведука, который смог остановить их бегство. Когда генерал-лейтенант Кирьяков, командир 17-го пехотной дивизии, который исчез во время сражения под Альмой, появился на акведуке и проехал через толпу на своем белом скакуне, размахивая налево и направо кнутом и крича на людей, пытаясь заставить их вернуться на верх холма, но солдаты не обращали на него никакого внимания и только отвечали ему «лезь туда сам!» Ходасевич получил приказ собрать свою роту, но у него осталось только 45 человек из состава роты в 120