и генералами, а увидите войну в настоящем её выражении — в крови, в страданиях, в смерти{393}.
Использование анестезии позволило Пирогову и его помощникам работать очень быстро, производя больше сотни ампутаций за семичасовой рабочий день оперируя одновременно на трех столах (критики говорили, что он устроил «заводскую систему»). Он разработал новый способ ампутации стопы у щиколотки, оставляя часть пятки, чтобы оставить поддержку кости ноги и в целом при ампутациях от ампутировал ниже большинства врачей для уменьшения травмы и потери крови, которые он полагал за главные опасности. Прежде всего Пирогов осознавал опасность заражения (которое в его понимании случалось из-за зараженных испарений) и подчеркивал необходимость отделения прооперированных пациентов с чистыми ранами от тех, у кого раны гноились и демонстрировали признаки развития гангрены. Применяя такие передовые меры Пирогов добился намного большего процента выживших чем британцы или французы — до 65 процентов для ампутаций рук. Для ампутаций бедра, самых опасных и частых в армиях в Крымской войне процент выживших у Пирогова был около 25 процентов, тогда как в британских и французских госпиталях выживал лишь один из десяти{394}.
Британцам идея анестезии нравилась гораздо меньше, чем русским и французам. Прямо перед тем как британская армия покинула Варну и отправилась в Крым, главный врач доктор Джон Холл издал меморандум в котором он предостерегал армейских хирургов «от использования хлороформа в случае серьезных случаев шока от огнестрельных ранений… неважно насколько варварским это может показаться, воздействие скальпеля это мощный стимулятор; и будет намного лучше услышать как мужчина ревет во все горло, нежели видеть как он тихо отходит в могилу». Британское мнение медицинского сообщества разделилось по вопросу о новом знании об анестезии. Кто-то опасался того, что хлороформ ослабит способность к восстановлению, другие думали о непрактичности использования на поле боя из-за недостатка квалифицированных врачей для применения. Подобное отношение тесно переплеталось с идеями о необходимости переносить боль, которые были специфичны для британского понимания мужественности (необходимости демонстрировать твердость характера — keep a stiff upper lip). Была широко распространена идея о том, что британский солдат не был подвержен боли. Один врач писал из Крыма:
Мужество солдат никто еще не смог описать. Они смеются над болью, и не желают подчиниться смерти. Это совершенно изумительно, такой триумф разума над телом. Если бы конечность была оторвана или размозжена дома, их бы привезли в больницу в обмороке, в состоянии глубокого шока. Тут же они приходят с болтающейся рукой или изрешеченным локтем и «доктор, поскорее, будьте добры; все не так уж и плохо, я хочу поскорее вернуться и посмотреть!» И многие из этих отважных парней, с обрывком полотенца, отжатом в холодной воде, и обернутым вокруг их обрубков, ползли к линии сражения, и со снарядами, рвущимися вокруг них, и ядрами, выдирающими куски земли под ногами, наблюдали за ходом битвы. Я говорю вам, истинная правда, что я отрезал стопу одному офицеру, капитану, который настаивал на том, чтобы ему помогли сесть на лошадь, и заявлял, что он может сражаться, так как теперь его стопа перевязана»{395}.
Подобно французам Пирогов придавал большое значение роли сестер милосердия в его госпиталях. Сестры милосердия помогали в сортировке раненых и утешали их. Они раздавали лекарства, приносили чай или вино, писали письма семьям, давали духовную поддержку умирающим. Преданность сестер милосердия завоевывала сердца многих мужчин, которые часто сравнивали их со своими матерями. «Это удивительно», писал Пирогов своей жене, «как присутствие женщины, аккуратно одетой, среди помощников в госпитале смягчает горе людей и смягчает их страдания». Пирогов поддержал инициативу русских дворянок набрать группы сестер милосердия для Крыма. Великая герцогиня Елена Павловна, родившаяся в Германии жена брата царя[72], основала Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия вскоре после поражения под Инкерманом. Первая её группа из тридцати четырех сестер последовала за Пироговым в Крым и прибыла в Симферополь 1 декабря, после долгого и тяжелого путешествия по более чем тысяче километров грунтовых дорог из Санкт-Петербурга[73]. Многие из них были дочерями, женами или вдовами военных, некоторые из семей купцов, священников и чиновников из мелкого дворянства, хотя конечно у них самых конечно же не было никакого опыта в тяжелых условиях военных действий и многие из них вскоре заболели тифом и другими болезнями, свирепствовавшими среди войск. Пирогов разделил сестер милосердия на три группы: тех, кто ухаживает за ранеными и помогает при операциях; тех, кто раздает лекарства; и тех, кто был ответственен за общий порядок в госпитале. Для Александры Стахович, которая помогала в операционной, первая ампутация была проверкой, но она справилась, описывая это в письме своей семье:
Я была при двух операциях Пирогова; в одной мы ампутировали руку, ногу в другой; по милости Божьей я не упала в обморок, потому что в первой операции, где мы отрезали руку, я должна была держать спину несчастного и потом перевязать его рану. Я пишу о своей храбрости только, чтобы уверить вас в том, что я ничего не боюсь. Если бы вы только знали, как приятно помогать этим страдающим — вы просто не представляете себе, насколько врачи ценят наше присутствие здесь{396}.
В самом Крыму женщины разных слоев самоорганизовались в группы сестер милосердия и отправились на перевязочные пункты и полевые госпитали на полях сражений вокруг Севастополя. Среди них была Даша Севастопольская, девушка, которая ухаживала за ранеными при Альме, которая работала с Пироговым в операционной в Дворянском собрании. Другой была Елизавета Хлопотина, жена командира батареи, раненого в голову на Альме, которая последовала за своим мужем в сражение и работала сестрой милосердия на перевязочном пункте на Каче. Пирогов был полон восхищения отвагой этих женщин, и упорно боролся за увеличение числа таких команд с несогласием военного командования, которое противилось женскому присутствию среди войск. Влияние Великой княгини в итоге сыграло свою роль, и царь согласился признать работу Крестовоздвиженской общины. Большая часть её ранней деятельности в Крыму была профинансирована Великой княгиней, которая приобретала медикаменты, включая драгоценный хинин, через свои контакты в Англии и хранила их в подвале своего дома в Михайловском дворце в Санкт-Петербурге. Однако с момента одобрения царем полился поток пожертвований от русской аристократии, купцов, чиновников и Церкви. В Январе в Севастополь прибыли две новых команды, подготовленные общиной, вторую возглавляла Екатерина Бакунина, дочь губернатора Санкт-Петербурга и кузина революционного анархиста Михаила Бакунина (в это время заключенного в Петропавловской крепости русской столицы). Подобно многим из русского высшего класса, она проводила в детстве лето в Крыму и была в ужасе от вторжения в её любимое место отдыха. «Я не могла себе представить, что этот маленький красивый уголок нашей великой империи может быть превращен в жестокий театр войны»{397}.
Флоренс Найтингейл обладала схожей с Великой княгиней бюрократической хваткой. Рожденная в семье успешных промышленников в Дербишире, она была образована лучше многих членов британского правительства, среди которых её семья имела некоторые связи, хотя из-за своего пола она была вынуждена ограничиваться деятельностью в благотворительности. Под влиянием её христианской веры, она пошла в сестры милосердия в 25 лет, в большой степени против воли семьи, работая сначала над социальными преобразованиями среди бедноты, а затем в лютеранской общине в Кайзерверте-на-Рейне под Дюссельдорфом в Германии, где она увидела пастора Теодора Флиднера и его диаконис в уходе за больными. Окончив институт диаконис Кайзерверта в 1851 году, Найтингейл начала применять полученные знания в работе в госпитале на Харли стрит, где она стала управляющей в августе 1853 года. Эти принципы — элементарная чистота и хорошая уборка в палатах — Найтингейл принесла и в Крым. В её идеях не было ничего нового. Британским военным врачам в Крыму было хорошо известно о пользе гигиены и хорошего порядка в госпитале. Их главной проблемой было превращение этих разумных идеалов в действенную политику при отсутствии персонала и ресурсов — проблема, которую Найтингейл сможет лишь частично решить.
Будучи военным секретарем, Герберт назначил Найтингейл управляющей Женским сестринским подразделением в английских общих госпиталях в Турции, хотя и не в Крыму, где у неё не было власти до весны 1856 года, когда война уже почти закончилась. Позиция Найтингейл была шаткой: официально она подчинялась военным властям, но Герберт дал ей указание отчитываться напрямую перед ним по проблемам армейского медицинского департамента, и вся её карьера будет зависеть от борьбы с бюрократией за каждую мелочь, которая фундаментально противилась присутствию женщин-сестер милосердия на фронте или недалеко от него. Найтингейл была по натуре властной, но ей было необходимо установить диктаторский контроль над своими сестрами, чтобы провести свои преобразования и добиться уважения от военных властей. В Турции не было признанной организации откуда можно было бы набирать профессиональных сестер, поэтому ей пришлось заниматься этим самой при помощи миссис Герберт. её критерии отбора были предельно функциональны: она предпочитала молодых женщин из нижних слоев общества, которые с готовностью примутся за тяжелую работу в тех условиях, которые были перед ними; она приняла группу монахинь с опытом работы, чтобы они руководили их работой, и делая таким образом уступку ирландским католикам, которые составляли треть армии; но она отклонила сотни прошений от женщин среднего класса с хорошими побуждениями, так как она опасалась, что их чувствительность сделает их «менее управляемыми».