Чем дольше продолжались венские переговоры, тем более решительным становился Палмерстон в попытках их сорвать и возобновить более масштабные боевые действия. Но окончательное решение вопроса войны или мира лежало на колеблющемся императоре французов. В конце концов все сводилось к тому, будет ли он слушать советы Друэна, своего министра иностранных дел, который рекомендовал мирный план на основе австрийских предложений по ограничению российской морской мощи в Черном море, или же он выслушает лорда Каули, британского посла, который пытался убедить его в том, что любое подобное предложение не является заменой уничтожения русского флота и что подписание мира до достижения этой цели будет национальным унижением. Решающая встреча произошла в Париже 4 мая, когда маршал Вайян, военный министр, присоединился к Каули подчеркивая позор принятия мира без военной победы и того опасного влияния, которое подобный мир может оказать на армию и политическую стабильность Второй Империи. Мирные планы были отклонены, и вскоре ушел в отставку Друэн, когда Наполеон, с неохотой согласился на британский альянс и идею расширения войны против России{428}.
Не было недостатка в новых союзниках для подобной войны. 26 января был подписана военная конвенция Франции и Британии с Королевством Пьемонт-Сардиния, единственным итальянским государством, освободившимся от австрийского политического контроля. Согласно этой конвенции, 15 000 войск под командованием итальянского генерала Альфонсо Ла Мармора были отправлены в Крым, куда они прибыли 8 мая. Для Камилло Кавура, премьер-министра Пьемонта, отправка этой экспедиционной силы была возможностью заключить союз с западными державами для продвижения идеи итальянского объединения под руководством Пьемонта. Кавур поддерживал идею общей войны против России и Священного союза для перерисовки карты Европы по либеральным национальным линиям. Однако привлечение итальянских войск было рискованной стратегией без каких-либо формальных обещаний помощи от британцев или французов, которые не могли себе позволить огорчить австрийцев (22 декабря французы даже подписали секретный договор с австрийцами о поддержании статус-кво в Италии до тех пор, пока они были союзниками в войне против России). Но у пьемонтцев не было реального влияния на международной арене, пока они не докажут свою полезность западным державам, и, поскольку казалось маловероятным, что австрийцы присоединятся к войне в качестве активных участников, это была возможность для пьемонтцев доказать, что они ценнее австрийцев. Однозначно, союзные командиры считали сардинцев «элегантными, хорошо выглядящими парнями» и первоклассными войсками. Один французский генерал, наблюдавший за их высадкой в Балаклаве, считал, что все они казались «хорошо обеспеченными, организованными и дисциплинированными, и выглядящие свежо в своей новой и блестящей темно-синей форме»{429}. Они показали себя хорошо и храбро сражались в Крыму.
Поляки также стояли на стороне общеевропейской войны против России. При поддержке Адама Чарторыйского и группы «Отель Ламбер», французы и британцы спонсировали создание польского легиона под командованием Замойского. Легион состоял из 1500 польских изгнанников, военнопленных и дезертиров из царской армии, его вооружили западные державы, но замаскировали под названием «казаки Султана», чтобы он мог сражаться против русских в Крыму и на Кавказе[84]. По показаниям русского офицера, находившегося в плену у союзников в Кинбурне, большинству из 500 польских рекрутов из его тюрьмы предложили деньги за вступление в польский легион, а тех, кто отказался, избивали{430}. Легион не принимал участия в активных действиях до осени 1855 года, но проект бесконечно обсуждался с весны. Он был впутан в сложный вопрос, признают ли западные державы легион национальной силой, что, таким образом, означало бы поддержку польского дела как цели войны, вопрос, который так и не был реально рассмотрен или прояснен.
Желая набрать больше войск для расширения войны против России, Палмерстон призвал к вербовке наемников со всего мира. Он говорил о формировании армии из 40 000 человек. «Давайте наберем как можно больше немцев и швейцарцев», заявил он весной. «Давайте привлечем людей из Галифакса, давайте вербовать итальянцев, и давайте увеличим награду, не поднимая требований. Это должно быть сделано. У нас должны быть войска». Без системы призыва для создания подготовленных резервов британская армия исторически зависела от иностранных наемников, а тяжелые потери зимних месяцев сделали её более зависимой от вербовки иностранного легиона. Британских войск было меньше чем французских по крайней мере в два раза, что означало, что у французов было преимущество в определении целей и стратегии союзников. В декабре был быстро принят закон о привлечении иностранных войск. Было значительное противодействие общественности, главным образом из-за недоверия к иностранцам, что вынудило внести поправки в закон, ограничив количество завербованных за границей войск до 10 000 человек. Самая крупная группа наемников прибыла из Германии, около 9300 человек, в основном ремесленников и сельских рабочих, примерно половина из которых имела военную выучку или опыт, за который в апреле они получили награду в 10 фунтов стерлингов. Обученный в Олдершоте, объединенный отряд из 7000 швейцарских и немецких солдат был отправлен в Скутари в ноябре 1855 года. Как оказалось, они прибыли слишком поздно, чтобы участвовать в боевых действиях в Крыму{431}.
Вопрос, стоящий перед британцами и французами, заключался не только в том, как привлечь новых союзников и новобранцев для более широкой войны против России, но и в том, куда направить этот удар. К весне 1855 года силы России сильно растянулись, и в обороне империи было много слабых мест, поэтому имело смысл расширить кампанию новыми ударами в слабых местах. Единственной проблемой было решение, куда направить этот удар. Из 1,2 миллиона российских солдат в армии 260 000 охраняли прибрежные районы Балтийского моря, 293 000 находились в Польше и западной Украине, 121 000 — в Бессарабии и вдоль Черноморского побережья, а 183 000 стояли на Кавказе{432}.
Русская оборона была настолько растянута, и они были так испуганы тем, что союзники прорвутся, что были разработаны планы для партизанской войны на линиях 1812 года. Секретный меморандум («О национальном сопротивлении в случае вторжения врага в Россию») был составлен генералом Горчаковым в феврале. Горчаков беспокоился из-за наращивания союзнических европейских армий для новой наступательной операции весной и боялся, что у России не хватит сил, чтобы защитить все свои границы от них. Как и Паскевича и царя Николая, его больше всего беспокоило австрийское вторжение через Польшу и Украину, где размещались самые крупные российские силы, из-за этнического и религиозного состава этих приграничных областей: если австрийцы прорвутся, то их вероятно поддержат не только поляки, но и католические русины в Волыни и Подолии. Горчаков предложил, чтобы линия религиозной партизанской обороны России была проведена в областях за этими приграничными землями, в провинциях Киев и Херсон, где население было православным и его можно было уговорить священниками присоединиться к партизанским отрядам. Под командованием Южной армии отряды бы разрушали мосты, уничтожали урожай и скот, следуя политике выжженной земли 1812 года, а затем уходили в леса, откуда нападали на вторгающиеся войска. Утвержденные Александром, предложения Горчакова были воплощены в жизнь в марте. В Украину были отправлены священники. Вооруженные экземплярами манифеста, написанного царем на его смертном одре, они призывали православных крестьян вести «священную войну» против захватчиков. Эта инициатива не увенчалась успехом. Группы крестьян действительно появились в районе Киева, некоторые из них с численностью до 700 человек, но большинство считали, что они будут сражаться за свое освобождение от крепостного права, а не против иностранного врага. Они двинулись со своими вилами и охотничьими ружьями против местных поместий, где их пришлось разогнать солдатами из гарнизонов{433}.
В то время союзники обсуждали, куда направить новые удары весной. Многие британские лидеры возлагали свои надежды на кампанию на Кавказе, где племена мусульманских мятежников под командованием имама Шамиля уже соединились с турецкой армией для нападения на русских в Грузии и Черкесии. В июле 1854 года Шамиль начал крупномасштабное наступление на русские позиции в Грузии. С 15 000 кавалерии и пехоты он подступил на расстояние в 60 километров от Тбилиси, который в то время защищали всего лишь 2000 русских войск. Однако турки не смогли перебросить свои силы из Карса, чтобы присоединиться к его нападению на царскую военную базу, и поэтому он отступил в Дагестан. Отдельные силы Шамиля под командованием его сына Гази Мухаммеда напали на дачу грузинского князя Чавчавадзе в Цинандали, захватив в плен жену князя и её сестру (внучек последнего грузинского царя) с их детьми и их французской гувернанткой. Шамиль надеялся обменять их на своего сына Джемаледдина, содержащегося в Петербурге, но известие об их захвате вызвало международный скандал, и французские и британские представители потребовали их безусловного освобождения. Однако, когда их письма достигли Шамиля в марте 1855 года, имам уже успешно обменял женщин и их детей на Джемаледдина и 40 000 серебряных рублей от русского двора{434}.
С 1853 года британцы поставляли оружие и боеприпасы мятежным мусульманским племенам, но до сих пор они не стремились к полномасштабной поддержке ни армии Шамиля ни турок на Кавказе, на которых они смотрели с колониальным презрением. Захват княгинь не принес Шамилю новых друзей в Лондоне. Однако весной 1855 года, подталкиваемые поисками новых способов давления на Россию, британцы и французы начали исследовать возможность развития отношений с племенами Кавказа. В апреле британское правительство отправило специального агента Джона Лонгворта, бывшего консула в Монастире и близкого соратника Дэвида Уркварта, туркофила и сторонника черкесов, с секретной миссией связаться с Шамилем и побудить его к объединению мусульманских племен в «священной войне» против России, обещая британскую военную поддержку. Французское правительство направило своего агента, Шарля Шампуазо, своего вице-консула в Редут-Кале, с отдельной миссией к черкесским племенам вокруг Сухуми в Грузии