ймсу Симпсону, сменившему Реглана, присоединиться к Пелисье в планировании последней попытки взять Севастополь пехотным штурмом{514}.
Датой для операции было назначено 8 сентября. В этот раз, в отличие от неуспешной попытки 18 июня, штурму предшествовал массивный артобстрел русских позиций, начавшийся 5 сентября, хотя даже до этого, с последних дней августа, интенсивность огня союзной артиллерии постоянно росла. Делая по 50 000 выстрелов каждый день и с более близких дистанций чем ранее, французские и британские пушки наносили огромный ущерб. Едва ли сохранилось уцелевшее здание в центре города, который выглядел как после землетрясения. Потери были чудовищны — примерно тысяча русских погибала или получала ранения ежедневно с последней недели августа и почти 8000 за последние три дня бомбардировки — но последние отважные защитники Севастополя даже и не думали оставить город.
«Наоборот», вспоминал Ершов, «несмотря на то, что мы защищали наполовину разрушенный Севастополь, фактически призрак города, без какого-либо более значения кроме имени, мы были готовы сражаться за него до последнего человека на улицах: мы перенесли наши склады на Северную сторону, возвели баррикады и были готовы превратить каждое здание в вооруженную цитадель»{515}.
Русские ожидали штурма — бомбардировка не оставила никаких сомнений насчет намерений союзников, но они думали, что она начнется 7 сентября, в годовщину Бородинского сражения, их знаменитой победы над французами в 1812 году, когда одна треть наполеоновской армии была уничтожена. Но когда штурм не начался, русские ослабили контроль. Еще больше их смутило утро восьмого сентября, когда яростный обстрел с начался снова в 5 утра — французские и британские пушки делали больше 400 выстрелов в минуту — пока обстрел внезапно не прекратился в десять часов. И снова не было штурма. Русские ожидали, что союзники ударят либо на рассвете либо вечером. Эта идея получила подкрепление, когда в 11 утра русские наблюдатели на Инкерманских высотах доложили, что вероятно они наблюдают приготовления союзного флота. Наблюдатели не ошиблись: союзный план включал в себя участие флота, который должен был атаковать береговые укрепления города, но в то утро хорошая жаркая погода испортилась и сильный северо-западный ветер и сильное волнение вынудили отменить эту операцию в самый последний момент; поэтому корабли собравшиеся у входа в бухту не выглядели так, будто они неминуемо будут атаковать. И именно этого добивались союзники. По мудрому настоянию Боске штурм начался в полдень — в тот момент, когда русские меняли часовых и меньше всего его ожидали{516}.
Союзный план был прост: повторить действия которые они предприняли 18 июня, только большими силами и без ошибок. В этот раз вместо трех дивизий, которые участвовали 18 июня, французы использовали десять с половиной (пять с половиной против Малахова кургана и пять против других укреплений на городском фронте, огромная масса в 35 000 человек при поддержке 2000 храбрых сардинцев. Французские командующие, которые должны были дать сигнал к штурму, синхронизировали свои часы, чтобы избежать ошибки генерала Мейрана, который принял ракету за сигнал. В полдень они отдали приказ начинать. Барабанщики забили свою дробь, горны зазвучали, оркестры играли Марсельезу, и с раскатистым криком «Да здравствует император!», дивизия генерала МакМагона, примерно 9000 человек, бросилась из французских траншей, а за ней последовала вся остальная французская пехота. Ведомые отважными зуавами, они бежали к Малахову кургану, и используя доски и лестницы для пересечения рва, полезли на стены крепости. Русские были застигнуты врасплох. Во время атаки гарнизон менялся и многие солдаты ушли на обед, полагая, что перерыв в бомбардировке означал, что они вне опасности. «Французы были на Малаховом кургане прежде чем наши ребята смогли схватить свои ружья», вспоминал Прокофий Подпалов, который наблюдал за всем с Редана. «За несколько секунд они заполонили укрепление сотнями людей и с нашей стороны едва ли был сделан хоть один выстрел. Через несколько минут французский флаг развивался на башне»{517}.
Русские оказались ошеломлены огромной массой французской атаки. Они развернулись и бросились в панике прочь от Малахова кургана. Большинство солдат на бастионе были молодые, из 15-й резервной дивизии, без боевого опыта. Они не шли ни в какое сравнение с зуавами.
Как только они взяли Малахов курган, солдаты МакМагона ринулись на русские укрепления вместе с зуавами в рукопашную схватку на батарее Жерве, на левом фланге Малахова кургана, а другие части атаковали другие бастионы по всей линии обороны. Зуавы захватили батарею Жерве, но они не смогли выбить Казанский полк, который храбро держался пока не прибыли подкрепления из Севастополя, позволив русским контратаковать. Последовала одна из самых жестоких схваток за всю войну. «Раз за разом бы атаковали их в штыки», вспоминал один из русских солдат, Анатолий Вязьмитинов. «Мы понятия не имели в чем наша цель и не задавались вопросом, сможем ли мы. Мы просто бросались вперед, совершенно опьяненные возбуждением битвы». Через минуты земля между батареей Жерве и Малаховым покрылась убитыми, русские и французы перемешались; с каждой следующей атакой появлялся новый слой убитых, по которым обе стороны наступали в сражении, по раненым и убитым, пока поле сражения не превратилось в «курган тел», как позже писал Вязьмитинов, «и воздух наполнился плотной красной пылью от окровавленной земли, не давая возможности увидеть неприятеля. Все что мы могли делать лишь стрелять через пыль в их направлении, просто держа наши ружья параллельно земле перед нами».
В конце концов, получив вовремя подкрепления, пехота МакМагона одолела русских превосходящей мощью винтовочного огня и вынудила их отступить. Они укрепились на Малаховом кургане построив импровизированные баррикады — используя мертвых и даже раненых русских вместо мешков с песком, вперемешку с габионами, фашинами и амбразурами из наполовину разрушенных укреплений — и за которыми они разворачивали свои тяжелые орудия на Севастополь{518}.
Одновременно британцы начали свой атаку на Редан. Некоторым образом Редан было гораздо сложнее брать штурмом нежели Малахов курган. Британцы не смогли копать свои траншеи из-за каменистой почвы перед ним и поэтому должны были бежать через открытое пространство и затем перебираться через засечную черту под неприятельским огнем в упор. Широкая форма V-образного Редана также означала, что штурмовые группы будут не защищены от флангового огня с короткой дистанции пока они будут пересекать ров и карабкаться на брустверы. По слухам Редан был заминирован русскими. Но как только французы заняли Малахов курган, Редан стал уязвимым перед штурмом.
Как и в июне, британцы ждали французов и как только они увидели триколор на Малаховом, они бросились вперед на Редан. Они бежали вперед под градом ядер, шрапнели и ружейного огня, большая часть штурмовой группы в тысячу человек смогла пересечь засеку и спуститься в ров, хотя половина лестниц были потеряны по пути. Во рву был хаос, их расстреливали в упор сверху с брустверов. Кто-то начал сомневаться, не понимая как забраться наверх, другие пытались найти укрытие на дне рва. В конце концов группа солдат смогла вскарабкаться по стене и забралась внутрь укрепления. Большинство были убиты, то они показали пример и другие последовали за ними. Среди них был лейтенант Гриффит из 23-го (королевских уэльских) фузилеров:
Мы неслись как угорелые по траншеям, шрапнель вокруг наших ушей. Несколько возвращавшихся раненых офицеров которых мы встретили сказали, что они были в Редане и что только лишь нужна поддержка, чтобы одержать победу. Мы бросились вперед, нам мешало все большее число раненых офицеров и солдат, которых несли в тыл. «Вперед 23-я! Сюда!» кричали штабные офицеры. Вы выбрались из траншеи на открытое пространство. Это был пугающий момент. Я несся по нему, 200 ярдов, я думаю, шрапнель взрывала землю и люди падали со всех сторон. Когда я добрался до края рва Редана, я обнаружил наших, вперемешку из разных полков, в смятении, но ведущих постоянный огонь по неприятелю. [Во рву] было множество людей из разных полков все в одной куче — лестницы напротив парапетов были облеплены нашими. Редклифф и я схватили лестницу и полезли вверх до бруствера, где мы были остановлены «давлением» — раненые и мертвые падали на нас — это на самом деле было захватывающе и пугающе{519}.
Ров и склоны ведущие к брустверам быстро заполнялись новоприбывшими, как Гриффит, кто не мог забраться наверх из-за «давления», созданного сражением наверху. Внутренность Редана надежно защищалась серией траверсов, защищаемых русскими, к которым постоянно прибывало подкрепление с тыла; некоторые из штурмовых групп, кто смог попасть внутрь крепости, были зажаты ими, превосходящими по численности и попали под перекрестный огонь с обоих флангов на северном конце буквы V. Настроение солдат во рву начало падать. Игнорируя команды офицеров забираться на брустверы, «люди лепились к выступающим углам сотнями», вспоминал, наблюдая из траншей, лейтенант Колин Кемпбелл, «хотя их косило фланговым огнем десятками». Многие не выдержали и побежали обратно к траншеям, которые сами были полны солдат, ждущих приказа атаковать. Дисциплина рухнула. Началось паническое бегство назад. Гриффит присоединился к нему:
Ощущая позор, хотя я и сделал все что мог, нехотя я развернулся и последовал за своими солдатами. Я видел нашу траншею в некотором отдалении, но я никогда не рассчитывал её достичь. Огонь был ужасный, я спотыкался о мертвых и раненых, которые буквально покрывали всю землю. Наконец, к моей великой радости я добрался до наших параллелей (траншеи назывались параллелями и имели свои номера и названия) и как-то свалился в траншею. Должен отметить, что в процессе пуля попала в мою флягу, которая висела на богу, вода вылилась, а пуля отрикошетила. Камень, подброшенный шрапнелью ударил меня по ноге, но без ущерба. Вскоре мы обнаружили… несколько солдат и более-менее собрали большую часть из тех кто уцелел. Было очень печально, что мы обнаружили сколько людей не вернулось.