Принимая во внимания, сколько времени понадобилось привезти все в Крым, эвакуация прошла быстро. 12 июня Кодрингтон был готов передать Балаклаву русским перед отправкой последнего транспорта с британскими войсками на Алжире. Приверженец военного этикета, главнокомандующий был оскорблен чинами и видом русской делегации посланной принять контроль над Балаклавой:
Приехало примерно 30 донских казаков и 50 человек пехоты. Но у них такой вид! Я бы никогда не мог подумать, что русские пришлют таких оборванцев из своей армии. Никогда не видел таких типов в шинелях — и при этом плохо вооруженных — позорно выглядящих — мы все были удивлены и изумлены. Я надеюсь, они хотели оскорбить нас таким образом: но если так, то мы поменялись местами, если бы они только слышали что о них говорят. Гвардейцы взошли на борт — русские поставили своих караульных — и эвакуация завершилась{558}.
В Крыму остались останки многих тысяч солдат. В последние недели перед отъездом союзные войска активно строили кладбища и возводили мемориалы своим товарищам, которых покидали. В одном из своих последних репортажей из Крыма Уильям Расселл описывал военные кладбища:
Херсонес был покрыт отдельными могилами, общими могилами, отдельными кладбищами от Балаклавы до Севастопольского рейда. Балки и равнина — холмы и низины — обочины дорог и отдельные долины — на мили вокруг, от моря до Черной речки, везде торчали ярко-белые камни, по одиночке или группами, воткнутые в сухую землю вертикально, или выглядывая из буйной растительности, которая выросла под ними. Французы постарались организовать могилы немного лучше. Одно большое аккуратное кладбище было устроено с большим вкусом рядом со старым лагерем у Инкермана, но в целом союзники не огораживали свои погребения… Кладбище для солдат и нижних чинов Гвардейской бригады было окружено приличной стеной. В него вели красивые ворота, сооруженные из дерева и обитые железными обручами, покрашенные, повешенные на два массивных столба вырезанных из камня, с украшенными капителями, на каждом сверху лежало ядро. Там было шесть рядов могил, в каждой по тридцать и более тел. Над каждой был или могильный камень или холмик, огороженные белыми камнями по кругу, с именами или инициалами тех, кто там покоится написанными на отдельных камнях гальки. Напротив ворот, рядом с ними, стоял большой каменный крест… Там были еще монументальные камни на этом кладбище: один был каменный крест, с надписью «в память о лейтенанте А. Хилле, 22-й полк, который умер 22 июня 1855 года. Этот камень воздвигнут его друзьями в Крыму». Другой «в память от главном сержанте Ренни, 93-й хайлендский. Воздвигнут другом». Еще один «Квартирмейстеру Дж. МакДональду, 72-й полк, умер 16 сентября, от раны полученной в траншеях у Севастополя 8 декабря, возраст тридцать пять лет»{559}.
После того как союзники уехали, русские, которые отступили в сторону Перекопа во время своей эвакуации, вернулись обратно в южные города и равнины Крыма. Поля сражений превратились в поля и пастбища. Скот бродил по кладбищам союзников. Постепенно Крым восстановился от экономического ущерба нанесенного войной. Севастополь был отстроен заново. Дороги и мосты починены. Но в некоторых отношениях раны на полуострове не зажили никогда.
Самым заметным было исчезновение татарского населения. Отдельные группы начали покидать свои хутора с началом конфликта, численность их выросла к концу войны, вместе со страхом мести со стороны русских после отбытия союзных войск. Уже случились ответные репрессии за зверства в Керчи, с массовыми арестами, конфискацией имущества и массовыми казнями «подозрительных» татар русскими военными. Жители Байдара подали петицию Кодрингтону с просьбой помочь покинуть Крым, опасаясь, что с ними случится тоже самое, если их деревни попадут в русские руки, «так как наш прошлый опыт дает нам мало надежд на хорошее обращение». Написанная и переведенная на английский местным татарским писцом, их мольбы звучали так:
В знак благодарности проявленной к нам англичанами мы скорее забудем Бога, нежели забудем её величество королеву Викторию и генерала Кодрингтона, за кого мы будем молиться пять раз в день, как нам предписывает магометанская религия произносить наши молитвы, и наши молитвы будут за них и за всю английскую нацию будут переданы детям наших детей.
Кодрингтон не предпринял ничего, чтобы помочь татарам, несмотря на то, что они обеспечивали союзников продовольствием, шпионами и транспортом всю войну. Сама мысль защитить татар от русских репрессий даже не возникла в головах союзных дипломатов, которые могли бы включить в мирный договор более весомый пункт. Статья V Парижского соглашения обязывала все воюющие стороны «дать полное прощение тем из их подданных, кто может быть виновен в активном участии в военных действиях противника» — пункт, который должен был защитить не только крымских татар, но и болгар и греков Оттоманской империи, которые были на стороне русских во время Дунайских кампаний. Но граф Строганов, генерал-губернатор Новороссии нашел способ обойти этот пункт, заявив, что татары потеряли это право из-за того, что они покинули места своего проживания без получения предварительного разрешения у военных властей — десятки тысяч из них были вынуждены это сделать во время войны. Другими словами любой татарин, который покинул свой дом без печати в паспорте был предателем в глазах русского правительства, и подлежал ссылке в Сибирь{561}.
Вместе с началом эвакуации союзных армий из Крыма уехала первая из больших групп татар. 22 апреля 4500 татар отплыли из Балаклавы в Константинополь веря в то, что турецкое правительство пригласило их перебраться в Оттоманскую империю. Взволнованные массовым отъездом, который угрожал крымскому сельскому хозяйству, местные русские чиновники искали совета в Санкт-Петербурге, не следует ли им остановить исход татар. Зная о том, что татары массово сотрудничали с противником, царь ответил что не следует ничего делать, добавив, что на самом деле «это было бы благоприятно, избавить полуостров от этого вредного населения» (концепция повторенная позже Сталиным во время второй мировой войны). Передавая слова Александра своим чиновникам Строганов интерпретировал их как прямой приказ к изгнанию мусульманского населения из Крыма, заявляя, что царь сказал, что это «необходимо» (а не «благоприятно») заставить татар уехать. Для принуждения к отъезду использовались разные способы давления: были слухи о планируемой массовой депортации на север, о казацких рейдах по татарским деревням, кампании принуждения обучать татар русскому языку в крымских школах, или обратить их в христианство. Татарским крестьянам увеличили налоги, и татарские деревни лишали доступа к воде, вынуждая их продавать землю русским землевладельцам.
Между 1856 и 1863 годом примерно 150 000 крымских татар и вероятно 50 000 ногайских татар (примерно две трети всего татарского населения Крыма и южной России) эмигрировали в Оттоманскую империю. Точные цифры определить трудно и некоторые историки заявляют даже намного большие цифры. Обеспокоенные недостатком рабочих рук в регионе, в 1867 году русские власти пытались по полицейской статистике разобраться, сколько же татар покинуло полуостров после окончания войны. Были названы следующие цифры: 104 211 мужчин и 88 149 женщин уехали из Крыма. Было брошено 784 деревень и осталось 457 оставленных мечетей{562}.
Помимо удаления татарского населения русские власти после 1856 года проводили политику христианизации Крыма. Более чем когда-либо, как прямое следствие Крымской войны, полуостров рассматривался как религиозное пограничье между Россией и мусульманским миром, над которым надо установить твердый контроль. До войны, относительно либеральный губернатор князь Воронцов, противился распространению христианских институтов в Крыму на том основании, что они «зародят среди местного населения необоснованные опасные мысли о возможности отклонить их от ислама и обратить в православие». Но Воронцов покинул свой пост в 1856 году, а вместо него пришел агрессивный русский националист Строганов, который активно поддерживал христианизационные намерения Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического, в чью епархию входил Крым. К концу Крымской войны, проповеди Иннокентия широко ходили в русских войсках в виде памфлетов и лубков. Иннокентий изображал конфликт как «священную войну» за Крым, центр национальной православной идентичности, откуда христианство пришло на Русь. Подчеркивая древнее наследие греческой церкви на полуострове, он рисовал Крым как «русский Афон», святое место в «священной Российской империи», связанной религиозно с монастырским центром на полуострове горы Афон в северо-восточной Греции. При поддержке Строганова Иннокентий курировал создание отдельной епархии для Крыма и основание нескольких новых монастырей на полуострове после Крымской войны{563}.
Для поддержки христианских переселенцев в Крыму царское правительство приняло в 1862 году закон, дающий особые права и субсидии колонистам из России и из-за границы. Земля покинутая татарами была оставлена для продажи иностранцам. Наплыв нового христианского населения в 1860-е и 1870-е годы преобразил этническую карту Крыма. Там где когда-то были татарские поселения, теперь они были населены русскими, греками, армянами, болгарами, даже немцами и эстонцами — все их притягивали обещания дешевой и плодородной земли или особые права для попадания в городские гильдии и корпорации, обычно недоступные новоприбывшим. Армяне и греки превратили Севастополь и Евпаторию в главные торговые центры, тогда как старые татарские города, такие как Кефе (Феодосия), Гёзлеве и Бахчисарай пришли в упадок. Многие из сельских иммигрантов были болгарами или другими христианскими беженцами из Бессарабии, территории, уступленной русскими турками после Крымской войны. Они были расселены правительством в 330 деревнях ранее бывших татарскими и им помогли деньгами, чтобы перестроить мечети в церкви. А татары, которые бежали из Крыма в свою очередь были поселены н