ь объединиться и с ополчениями горцев и вытеснить Россию из Закавказья. Блокада Карса продолжалась довольно удачно, попытки продовольственных караванов пробиться в крепость прерывались, иногда прямо под ее стенами. В виде исключения Муравьев иногда разрешал доставлять с парламентером перехваченную личную почту.
Илл. 91 План штурма Карса русскими войсками 17 сентября 1855 года
Карс имел запас продовольствия на 40 дней, уже в июле стал обнаруживаться его недостаток. В ноябре 1854 г. его гарнизон состоял из трех арабстанских, двух анатолийских, двух редифных пехотных полков, одного батальона султанской гвардии, двух полков арабской конницы, артиллеристов — всего 13 221 чел. На верках стояло 67 орудий, имелось 34 полевых орудия. С 1 (13) августа город был практически полностью окружен русскими постами, что заставило коменданта сократить продовольственный паек в два-три раза. Гарнизон вырос за счет племенных ополчений лазов, население города — за счет собравшихся за стены жителей деревень. Впрочем, после начала блокады и голода и те, и другие начали разбегаться. В турецкой крепости стали проявляться признаки наступающего голода, начались эпидемии и дезертирство. Уже с середины августа из города ежедневно стали перебегать в русский лагерь солдаты, башибузуки, простые жители. Попытка прорваться на Эрзерум, предпринятая 2,5-тысячным отрядом в ночь с 22 на 23 августа (с 3 на 4 сентября) завершилась полной неудачей.
В сентябре уже сотнями падали от бескормицы лошади, количество беглецов росло с каждым днем. Вильямс поддерживал дисциплину в крепости строгими карательными мерами и распространением слухов о скорой помощи. Кстати, он запретил туркам рубить головы пленным, что немало их удивило. Запрет компенсировался добиванием раненых — турки не вызвали симпатий у своих английских руководителей. Постепенно надежда на выручку, о которой говорили командиры в крепости, покидала голодающих. К голоду быстро добавился и холод. Уже в сентябре началось похолодание, что сказалось и на лагере осаждающих — в русской армии появились первые признаки холеры. Для того чтобы исключить возможность облегчения положения осажденных, Муравьев приказал задерживать на аванпостах беглых и после допроса возвращать их назад, исключение делалось только для христиан, которых отправляли в русский лагерь.
По турецким планам, помощь должна была прийти из Аджарии. 2 (14) сентября в Батуме высадился 8-тысячный корпус Омер-паши, вскоре увеличенный до 25 тыс. чел. Русское командование ожидало, что естественной для него целью станет Ахалцих, ближайший к Батуму центр в тылу блокирующей Карс русской армии, и Абхазия, где турки рассчитывали получить помощь от горцев и значительно увеличить численность своей армии. Большие надежды они возлагали на Абхазию. Ее владетельный князь М. Г. Шервашидзе видел, насколько усилились турки, но не потерял веры в силы русских. Будучи человеком скрытным и осторожным, он делал всё возможное, чтобы усидеть на двух стульях. К счастью, ему это вновь не удалось сделать — черкесские племена категорически отказались подчиняться туркам, и тем более англичанам и французам. Более удачно действовали англичане. Их офицеры активно работали и в тылу осажденного Карса, под Эрзерумом. Им даже разрешалось обещать местным христианам, что в будущем они получат равные с турками права (иначе невозможно было эффективно организовать работы по строительству укреплений).
Новость о высадке армии Омер-паши пришла в Карс практически одновременно с известием о падении Севастополя. Гарнизон крепости ликовал, моральное состояние его значительно улучшилось. Те же самые новости повлияли и на решение генерал-адъютанта Муравьева отказаться от первоначального плана — склонить крепость к сдаче осадой. Опасаясь угрозы с тыла и желая компенсировать впечатление, произведенное в Малой Азии и Закавказье новостью об успехах союзников в Крыму, он решил ускорить события. Приходилось учитывать и колебания Тегерана: в русский лагерь под Карсом стали приходить слухи о высадке англичан в Персидском заливе. Кроме того, на решение, по мнению начальника штаба корпуса, повлиял и тот факт, что «генералы, начальники полков и батарей и войска желали и домогались приступа. Муравьеву трудно было не уступить общему стремлению». Войска застоялись и ждали приказа начать штурм от своего начальника.
15 (27) сентября Муравьев созвал военный совет, на котором было принято решение атаковать крепость — он считал возможным появление Омер-паши под Карсом через неделю и не хотел оказаться между двумя вражескими армиями. Против атаки выступили единицы, как, например, генерал-майор Я. П. Бакланов.
Утром 17 (29) сентября 1855 г. начался штурм. Поначалу атака развивалась успешно, отлично действовала наша артиллерия, была взята первая линия укреплений противника, захвачено 12 орудий, 2 знамени, значки, но вскоре дела приняли дурной оборот. Успех наступления зависел от внезапности, между тем Вильямс держал гарнизон в постоянной готовности — большая часть его пехоты находилась на позициях, что, несомненно, помогло туркам удержать оборону. Исключительно эффективно действовали турецкие артиллеристы и штуцерники. Русские войска шли вперед, не считаясь с потерями, что не замедлило сказаться на результате атаки.
Турецкий гарнизон отразил русский штурм, с большими потерями для атакующих — было убито 74 офицера, ранено и контужено 174 офицера и 4 генерала, убито 2278 рядовых, ранено и контужено 4784, пропало без вести 164 чел., всего, таким образом, из строя вышло 7226 чел. — почти половина армии. Общие потери противника не превосходили 2 тыс. чел. К счастью, в лагере перед штурмом был развернут подвижной госпиталь. Это существенно облегчило катастрофическую ситуацию после атаки. Раненых в госпитали приносили несколько дней, врачи и санитары буквально сбились с ног. Через несколько дней раненых стали эвакуировать в тыл, в Александрополь. Благодаря внимательному и заботливому отношению удалось избежать больших санитарных потерь.
18 (30) сентября Муравьев докладывал Военному министру генерал-адъютанту князю В. А. Долгорукову: «Не удался предпринятый мною вчера штурм Карских укреплений… Зная утвердительно о предпринятой Омер-пашою разработке дорог в нашу сторону и ожидая, при постоянно хорошей ясной погоде, в скором времени напора неприятеля к Гурии и Ахалциху (вероятно, в то же время и от Эрзерума), я решился штурмовать Карс. В надежде на успех, намерение мое было еще более усилить средства обороны Гурии и Ахалциха, действуя в то же время и к Вану. Полученное мною известие о покорении части Севастополя тем более побудило меня к атаке Карса». После отбитого штурма в Карсе ликовали — нашлись даже и те, кто увидел на небе поражавших «урусов» воинов в зеленых одеждах. Никто не сомневался, что осаде пришел конец. Успех противника, во многом достигнутый благодаря энергичному руководству полковника Вильямса, произведенного султаном в дивизионные генералы, вызвал ликование в Константинополе, Париже и Лондоне. На нашу армию провал штурма произвел самое тяжелое впечатление. Успех гарнизона произвел сильнейшее впечатление и в Закавказье.
Вильямс и офицеры его штаба были уверены в том, что Муравьеву неизбежно придется отступить и что это отступление закончится для его армии поражением при встрече со свежими войсками Омер-паши. Участник штурма генерал-адъютант А. М. Дондуков-Корсаков вспоминал: «Штурм Карса — была полная неудача!.. Последствия штурма были ощутительны только для нас. Положение неприятеля, при твердом решении главнокомандующего продолжать осаду, нисколько не изменилось. Одушевленные временно успехом, турки должны были впасть в большее уныние, видя настойчивость продолжения блокады. Продовольственных запасов ожидать они уже не могли». Муравьев осознал свою ошибку. Он был твердо настроен исправить ее и довести осаду крепости до конца.
Надежды противника на то, что после отражения штурма последует отступление русских войск, были очевидны. Эти надежды не сбылись. Наместник и его подчиненные проявили стойкость духа и продолжили осаду. Строительство обширного лагеря, названного Владикарсом, было ответом на ожидания гарнизона, приведшим его в уныние. Муравьев сразу же наладил снабжение армии, уход за ранеными и т. п. — это хорошо сказалось на морали войск. В пустынной, лишенной леса местности вырос город из теплых деревянных казарм и конюшен, солдаты получили зимнее обмундирование и полушубки. Это было весьма своевременное решение — зимовать в палатках было уже невозможно. В результате резко сократились случаи заболевания, холера пошла на убыль.
«Блокада Карса восстановлена по-прежнему; погода, к удовольствию моему, начинает портиться, — докладывал Долгорукову Муравьев, — отчего горы должны покрыться снегом и тогда я буду иметь надежду, что Омер-паша отложит наступление свое до другого времени». В Карсе не хватало всего, в том числе и дров для отопления. Целый квартал деревянных домов был разобран, но этого не хватило надолго. Солдатский паек в начале ноября составил чуть более полуфунта в день, резко возросла смертность от голода и холода. Вильямс отпустил русских тяжелораненых, захваченных в плен после штурма. Это произвело сильное впечатление на осаждающих, но не спасло гарнизон. Каждую ночь он терял по несколько десятков дезертиров. «Каждый день, — вспоминал участник осады, — казаки приводили к нам десятки дезертиров и эти несчастные положительно не имели человеческого образа; их изможденные лица, черные, как уголь, кожа, обтягивающая только одни кости, неверная походка, глухой, едва слышный голос — всё свидетельствовало о страшных лишениях, которые испытывали гарнизон и жители».
«Многие из выбегающих ныне из Карса турецкие солдаты, — отмечал корреспондент русской газеты, находившийся с войсками, — очень напоминают изнурением французов памятного 1812 г. В крепости цинга, и, кроме того, недостаток потребностей рождает болезни и смертность… Ожидаемая Карсом помощь не приходит; обещания скорого избавления не исполняются и гарнизон повергается в уныние. Но, несмотря на это, терпение турок не постижимо и составляет задачу, которую решить весьма трудно: скорее можно исчислить тщательно скрываемую от солдат тайну о количестве остающегося продовольствия, нежели измерить это терпение, которое можно предположительно объяснить не возвышенностью духа, а совершенным равнодушием, отсутствием мысли о сдаче и слепою верою в предопределение, которою искусно пользуются английские эмиссары».