I
Недалеко от турецкого берега, ПСКР «Адамант», майор ФСБ Андрей Митин
Картинка была ясной и четкой. Не дрожала, как это нередко бывает при съемках с дрона, а плавно поворачивалась, подчиняясь едва заметным шевелениям джойстика.
Расширяющийся конус черного дыма пересекал линию прибоя и растекался над грядой песчаных дюн. «Повезло, – буркнул Леха, – будь ветер с моря, хрен бы мы чего разглядели, все бы дым закрыл…»
Носовая оконечность субмарины разворочена: лохмотья металла, перекрученные ребра шпангоутов, вырванные с корнем механизмы. Песок на много шагов вокруг испятнан копотью, усеян кусками металла. Несколько крупных обломков торчат из воды возле борта.
– Вон там – еще один, – подал голос Леха. – Снова абрек, прям из «Хаджи-Мурата».
Изображение скачком приблизилось. На песке, шагах в трех от линии прибоя, валялся человек. Короткий то ли халат, то ли бешмет, огромная, на кавказский манер, папаха. Рядом на песке винтовка. Точнее, ружье – поправился Андрей, – ясно виден прихотливо изогнутый приклад и тонкое, длинное цевье.
– Можно поближе?
– Да с полпинка!
Картинка накренилась, на мгновение ушла вниз. «Горизонт» завис метрах в пяти над пляжем; потоки воздуха от несущего винта подняли миниатюрную песчаную бурю… Андрей подкрутил колесико, приближая изображение. Теперь ружье занимало большую часть экрана.
«Не ошибся – кремневый самопал персидской или арабской работы. Для 1916 года – архаика».
Это был уже пятый труп. Типичный башибузук с кривым восточным кинжалом за кушаком и древним самопалом. И босой – может, не захотел мочить обувку, когда полез на субмарину? Шайтан его теперь разберет…
– Еще кружок? – спросил Леха. Ему надоело рассматривать невезучего абрека. – Подводников все равно нет, только эти.
Беспилотный вертолет битых четверть часа обнюхивал пляж, разыскивая кого-нибудь из экипажа подводной лодки.
– Похоже, все остались в отсеках. Ладно, возвращаемся. Все, что надо, я уже увидел.
– Итак, Андрей Владимирович… – Фомченко постучал мундштуком беломорины по корешку блокнота. Генералу хотелось курить, но нарушать строгие флотские порядки он не решался. – Вы можете сделать выводы относительно того… м-м-м… в каком мы времени? Сидите-сидите… – добавил он, видя, что Андрей собирается вскочить. – Давайте, так сказать, в рабочем порядке.
– К сожалению, товарищ генерал-лейтенант, твердой уверенности у меня нет. Подводная лодка, как мы и предполагали, относится к началу двадцатого века. Год пятнадцатый-шестнадцатый, если точнее. А вот с обнаруженными телами загвоздка. Одежда, оружие – все наводит на мысль о более ранних временах.
– Насколько ранних? – спросил Кременецкий. Голос у него был резким, отрывистым. – Поточнее, товарищ майор!
– Поточнее не получится. Облик убитых может относиться и к 1905, и к 1875 году. Если подержать в руках ружья, сказал бы точнее, а так – нет, не могу.
– Но не 1916-й?
– Скорее всего нет, хотя кто его знает? – пожал плечами Андрей. – Турецкие иррегуляры могли таскать дедовские карамультуки и столетней давности.
– Неконкретно… – буркнул Фомченко. – Предположения, догадки… Кофейная гуща, майор!
– Как есть, товарищ генерал-лейтенант. Для уверенных выводов данных мало. Рыбацкую деревню – она в двух шагах от лодки, – тоже можно датировать хоть началом девятнадцатого, хоть началом ХХ века. Обитатели – оборванцы, крытые соломой халупы, трухлявые шаланды, сети – и все. Вот если бы заглянуть вглубь суши…
– В десяти километрах от береговой линии должно проходить грунтовое шоссе, – заговорил штурман. – Построено, если верить справочнику, в 1913-м. Можно проверить.
– М-м-м? – генерал взглянул на Леху.
– Дадите команду – посмотрим, – отозвался тот. – Для нашей птички десять верст не крюк.
Леха верен себе: никакого чинопочитания. Впрочем, что ему сделается, незаменимый, блин, специалист…
Вчера, при возвращении на «Адамант», «Горизонт», по выражению оператора, «словил глюк» – в последний момент завалился на бок, покалечив несущий винт и чуть не сломав хвостовую балку. Леха всю ночь провозился, устраняя последствия жесткой посадки. Справился. Устранил.
– А теперь послушаем начальника научного… хм… цеха. – Фомченко повернулся к Рогачеву. Тот хмыкнул, давая понять, что оценил шутку.
– Ситуация такова: радио– и телевещание в эфире отсутствуют, промышленные помехи – тоже. Только атмосферные, естественного происхождения. Три раза принимали морзянку, судя по грязному сигналу – искровые передатчики начала прошлого века. Минимум два разных, передачи шифрованные, содержимое…
– Значит, все же Первая мировая? – перебил Фомченко. – Вы уверены, товарищ инженер?
– Уверен, – кивнул Рогачев. – То есть уверен, что передатчик работал в этом диапазоне. Понимаете, у нас чувствительная и широкополосная аппаратура; из любой точки Черного моря гарантированно приняли бы сигналы стационарных радиостанций из Севастополя, Варны, Стамбула, судовых радиостанций Черного моря, а при благоприятных условиях – Афины, Рим, Багдад, все Восточное Средиземноморье. А тут одиночные передачи! Такое впечатление, что они вроде нас, попаданцы… то есть… в общем, они тоже не отсюда. Я склонен полагать…
– Яснее, будьте любезны! – взревел генерал. – Полагать он склонен! Излагайте точно и четко, вы на военном корабле, а не на кухне у тещи!
Рогачев неуверенно оглянулся на Андрея. Тот незаметно сделал успокаивающий жест – не тушуйся, все путем.
– Увы, товарищ генерал-лейтенант, без предположений обойтись трудно. У нас были всего сутки, чтобы изучить данные с груздевского оборудования, и товарищ Рогачев высказал гипотезу, что…
– Вот раз он высказал – пусть и докладывает! – перебил Андрея Фомченко. – Только коротко и ясно!
– Коротко… хм… – помялся инженер. – Если совсем коротко: профиль энергетических колебаний в момент срабатывания «Пробоя» указывает на то, что мы в 1854 году. Но вот с захваченной массой не все понятно.
– Теоретически временной интервал связан с массой перемещаемых во времени, – подхватил Андрей. – Раз мы оказались там, куда собирались попасть – то и перенесенная масса должна быть та, на которую изначально настраивалась аппаратура «Пробоя».
– Это я и хотел сказать! – закивал Рогачев. – Видите ли, «Адамант» куда меньше кораблей экспедиции. Когда его втянуло в воронку, сработало нечто вроде закона сохранения: по дороге мы как бы зацепили что-то еще, уравняв соотношение «масса – время».
– И это «что-то еще» – немецкая подводная лодка? – поднял брови кавторанг. – Не сходится. Мы – семьсот сорок тонн водоизмещения, субмарина еще полтораста…
– Сто двадцать восемь, – вставил Андрей.
– Тем более! Один БДК четыре четыреста в перегрузе, не считая «Помора»! Не получается, товарищ инженер!
– Это если лодка была одна, – ответил Рогачев. – А если нет?
– Хотите сказать… – насупился Фомченко, – что эта ваша гребаная воронка могла захватить из шестнадцатого года еще один корабль?
– Другого объяснения не вижу, товарищ генерал-лейтенант. Воронка перехода накрыла круг диаметром максимум мили в полторы, а значит…
– Еще одна лодка?
– Это вряд ли, – покачал головой Андрей. – Черное море – не Атлантика, тут немцы волчьими стаями не ходили. Вряд ли в этот круг могли попасть сразу две субмарины.
– А если пароход? – спросил Кременецкий. – Немцы частенько всплывали и топили торгашей артиллерией. Или подрывными зарядами.
– В принципе реально. Хотя, чтобы вот так совпало… нет, не думаю. Маловероятно.
Фомченко смял папиросу, обсыпав столешницу крошками табака.
– Ладно, со временем определились. Предлагаю двигаться к востоку вдоль берега, пока ситуация не прояснится. Или в глубь суши заглянуть, как предлагает товарищ… вот он. – Генерал мотнул головой в Лехину сторону. – Если мы в 1854-м, то бояться нечего, противников у нас нет.
– У турецкого берега должно быть полно мелких суденышек, – вставил Андрей. – Обнаружим с «Горизонта», догоним, расспросим…
– Решено! – повеселел Фомченко. – Будем брать языка.
– Взять-то можно, – покачал головой Кременецкий. – Поймать каботажника, всего делов… А вот с расспросами… кто-нибудь знает турецкий?
Повисла неловкая пауза.
– Ничего… – крякнул генерал. – Жить захотят – все расскажут. Мне вот куда интереснее, откуда взялись эти ваши, Рогачев, радиопередачи. Кстати, расшифровывать не пробовали?
Инженер развел руками.
– У меня нет шифровальщика, – торопливо вставил командир «Адаманта». – На пээскаэр по штату не положен, как и переводчик.
– Не положено ему… – брюзгливо буркнул Фомченко. – А в прошлое кататься тебе по штату положено? Раз приказано расшифровать – исполнить и доложить, а про штаты дома будешь рассуждать. Если вернешься. Все ясно?
II
Из книги Уильяма Гаррета «Два года в русском плену. Крымская эпопея»
«Мне, как и моим товарищам по несчастью, и раньше доводилось встречать русских морских офицеров. Их мундиры хорошо нам знакомы; они мало отличаются от формы, принятой во флоте Ее Величества. А вот облик тех, кто поднялся на палубу «Фьюриеса», в иных обстоятельствах вызвал бы у нас недоумение. Но, увы, к этому моменту большинство из нас находились уже в расположении духа, близком к отчаянию, а потому потеряли способность удивляться. Лишь на немногих лицах была написана решимость и стойкость, которую, способна дать человеку лишь вера в Господа; остальные несли маску отчаяния и тупой покорности Року.
Форма русских офицеров не походила ни на что, виденное нами прежде. Как и стремительный катер, доставивший их на «Фьюриес»; как и убийственная точность пушек, поражавших фрегат с огромного расстояния. Но более всего меня поразили их взгляды.
Офицер, принимавший из рук мистера Лоринга шпагу вместе с капитуляцией фрегата, смотрел на нашего капитана, будто на гостя из потустороннего мира. Этот русский, несомненно, прекрасно владел английским языком; однако вопросы его прозвучали сбивчиво, словно речи нерадивого школьника. Было ясно, что он испытывает крайнюю степень недоумения и с трудом понимает, что происходит.
Те же чувства владели и его соплеменниками. Даже матрос, стоявший у трапа с винтовкой, рассматривал офицеров и матросов Ее Величества, будто уродцев из паноптикума. Но стоило русским заговорить…
Мы не поверили своим ушам, когда он заявил, что мы являемся подданными королевства Пруссия (русский офицер назвал нас германцами) и служим Османской империи. Когда мистер Лоринг указал на британский флаг – увы, спущенный! – он заявил, что мы, в нарушение законов войны, подняли этот флаг для того, чтобы выдать себя за англичан, которые, по его мнению, являются союзниками Российской империи в этой войне!
После этих слов на палубе «Фьюриеса» воцарилось гробовое молчание. Офицеры и матросы переглядывались, будто спрашивая друг друга, не ослышались ли они? В иной ситуации можно было бы заподозрить русского в недостойном глумлении над побежденными, но тон голоса и, главное, выражение его глаз не оставляли сомнений и искренности.
Тягостную паузу прервал мистер Томас Блэксторм. Он поинтересовался – о какой войне, собственно, идет речь и кто с кем воюет? Ответ был получен немедленно: по мнению русского моряка, Российская империя в союзе с Великобританией, Французской республикой и королевством Италия – он назвал этот союз «Согласие» – уже третий год ведет войну с некими «центральными державами», в число которых входят Австро-Венгрия, Османская империя и Германия. Опять Германия! На осторожное замечание мистера Блэксторма, что не существует такой страны «Германия», русский резко возразил, что она не только существует, но и одерживает победы в сражениях во Франции и в Польше. А Османская империя уже год как отражает попытки флота «Согласия» завладеть Проливами и громит английские войска в Месопотамии.
Ни один из офицеров Ее Величества не нашелся что ответить – настолько дико это прозвучало. Разум мой помутился; все, что случилось с момента появления летающего катера, казалось мне мороком, диавольским наваждением. Я поднял руку, чтобы сотворить крестное знамение, и тут раздался крик сигнальщика.
С правой раковины приближался корабль. Намного крупнее того, чьи пушки разгромили наш «Фьюриес»; две трубы, слегка откинутые назад мачты; высокий бурун у выгнутого, на манер балтиморских клиперов, форштевня, выдавал отличного ходока. Огромное белое полотнище с косым голубым крестом не оставляло никаких надежд – это русские. Я замер, не в силах оторвать глаз от накатывающего на нас Рока.
Энсин Джереми Пратт извлек из-за отворота сюртука подзорную трубу и навел на корабль; потом передал ее мне. Я с благодарностью принял инструмент.
К ужасу своему, я ясно разглядел на палубе корабля летающие машины – точно такие, как та, что нанесла нам визит несколько часов назад. Я насчитал не меньше пяти штук; кроме того, обратил внимание на непривычного вида орудия, установленные на высоких тумбах. Энсин любезно объяснил, что необычайно длинные стволы свидетельствуют об огромной дальности стрельбы; мы уже имели несчастье убедиться в справедливости этого утверждения.
– Несчастная Англия… – глухо произнес Блэксторм. – Проклятые русские сумели нас обмануть! Летающие катера, невероятно быстроходные корабли, дальнобойные пушки, разрушительные снаряды… как, скажите на милость, бороться с такой мощью? Они коварно заманили наш флот в Черное море, и теперь ни один из нас отсюда живым не выберется!
В словах военного корреспондента «Манчестер Гардиан» было столько боли и отчаяния, что мне немедленно захотелось подать ему утешение. Но увы, слова замерли у меня на языке, ибо я, в сущности, был совершенно с ним согласен. Несчастная Англия! И несчастные англичане! Горе им, ибо они не сумели превзойти в изобретательности и коварстве восточных варваров, и ужасная расплата теперь неминуема. И нам остается лишь уповать на Господа, который в неизреченной милости своей не оставит нас, Его верных слуг…»
III
В открытом море, эскадренный миноносец «Заветный», Сергей Велесов, писатель
Катер отвалил от борта и, подпрыгивая на волне, понесся к пароходофрегату. Британское судно имело самый жалкий вид. Неубранные паруса хлопали на ветру, подобно сохнущему белью неопрятного великана – английский капитан не стал посылать матросов на реи под прицелом чужих пушек. Развороченный снарядом кожух бесстыдно выставил на обозрение перекореженные плицы колеса. На полубаке что-то дымилось, пушки втягивались внутрь, крышки пушечных портов захлопывались одна за другой. Пароход дрейфовал по ветру, подставляя миноносцу борт, и я ясно видел белое полотнище, полощущееся на середине кормового флагштока. Жалкое зрелище – боевой корабль, спустивший флаг перед неприятелем…
Посудина Ее Величества «Фьюриес». Колесный фрегат, спущенный на воду за четыре года до Крымской войны. В нашей истории прослужил до 1867 года, после чего переведен в угольный блокшив и в 84-м продан на слом. Успел поучаствовать и в Крымской кампании, и во второй опиумной войне, где отметился бомбардировкой Кантона и речными операциями на Янцзы. Что ж, в этой реальности «Фьюриесу» не повезло: до китайских берегов он, пожалуй, не доплывет. Сомнительно, чтобы командир русского отряда захотел тащить за собой этот трофей, тем более лишившийся хода. Несколько подрывных зарядов в трюм и машинное отделение – и привет черноморским бычкам и прочей кефали.
И тут меня словно обухом по голове ударило. Какие подрывные заряды? На «Заветном» до сих пор не понимают, с кем имеют дело: мичман Красницкий только что объяснял, что перед нами турецкий пароход. А как иначе? Да, кто-то из офицеров мог прочесть марк-твеновского «Янки», но предположить, что они сами попали в шкуру героев фантастических романов? Проще уж решить, что турки от бедности поставили старый колесный пароход на службу в береговую охрану.
Но эта иллюзия развеется ровно в тот момент, когда посланцы поднимутся на палубу «Фьюриеса»! Язык, мундиры, лица… черт возьми, да англичане немедленно заявят, что считают себя военнопленными, и потребуют соответствующего обращения! А как иначе, если две империи официально находятся в состоянии войны? И все это – на чистом аглицком, без следа турецкого или хоть немецкого акцента. И каково будет русскому офицеру выслушивать все это на чужой палубе, в окружении врагов?
А я и рад позлорадствовать: «Боюсь, господа офицеры, вас ждет преизрядный сюрприз…»
Позер! Идиот! Срам-то какой: сколько лет почитывал книжечки о попаданцах, сюжетики сочинял, на форумах препирался, а чуть самому пришлось – в кусты? Да, конечно, мы все понимаем: шок после Переноса, едва не утоп; но как, скажите на милость, можно быть таким тормозом?
Скорлупка катера приткнулась к борту. Сейчас сбросят штормтрап, они поднимутся, и…
Я повернулся к Красницкому.
– Господин офицер, требую немедленно отвести меня к вашему командиру. Имею сведения первостепенной важности!