лагополучно, а Мария Александровна принесла мужу двоих сыновей.
И опять Горчаков начал хлопотать, добиваться лучшего служебного поприща. Сильно помог тут тесть: к нему благоволили в высшем свете, а петербургское правительство, как всякое собрание беспринципного бюрократства, готово было поставить на высшую должность кого угодно, хоть Иванушку-дурачка, лишь имей он приличные связи. Горчаков дурачком не был, но связей у него, слава богу, оказалось немало, и он, к счастью для российской истории, опять вернулся к дипломатической деятельности. 5 декабря 1841 года он был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром в Вюртембергском королевстве — одном из тридцати восьми государств тогдашней Германии. Современники передают, что Горчаков будто бы сказал по поводу своего нового назначения: «Это не много, но значит поставить ногу в стремя». Приведённая поговорка есть перевод с французского, по-русски она звучит так себе, но суть верна: честолюбивый политический деятель вновь оказался в седле, на коне.
Назначение было приметным, дипломатический ранг велик, но... Германия вплоть до семидесятых годов минувшего века оставалась раздробленной, а одной из его тридцати восьми частей стало игрушечное королевство Вюртемберг, не самое, надо признать, крупное в стране. Более десяти лет пришлось провести Горчакову посланником в Штутгарте — столице королевства. Площадь этого государства Южной Германии составляла лишь малую часть тогдашней Петербургской губернии, однако вюртембергский король Вильгельм I ни в чём не желал отставать от других монархов Европы. Сложнейший придворный церемониал соблюдался в Штутгарте со всей тщательностью. Огромный двор и «армия» поглощали значительную часть скромного королевского бюджета. Что ж, всё это приходилось терпеть, не подавая виду...
Назначения не выбирают, а хорошо или плохо можно работать на любой должности. Горчаков работать «плохо» не мог, а политический опыт подсказал ему главнейшую задачу: в огромной, но раздробленной Германской империи шла борьба за влияние между крупнейшими державами — Австрией и Пруссией. Для определения внешнеполитических задач России исход этого соперничества значил многое, и Горчаков прозорливо решил сосредоточить своё внимание на нём. Исходя из этого, задачи посланника были довольно важны. Германский вопрос имел большое значение для всей русской дипломатии в Европе.
Сложные отношения между многочисленными немецкими государствами, интриги других великих держав, соперничество Австрии и Пруссии — всё это требовало тщательных сведений о положении дел в Германии для определения курса русской дипломатии. Российскому правительству необходимо было постоянно маневрировать, чтобы сохранить «равновесие» среди немецких государств, препятствуя образованию сильной единой державы у западных границ России.
Горчаков тщательно изучил обстановку внутри Германского союза и подробно сообщал МИД о всех важных политических событиях. Для этого ему пришлось очень много работать, особенно в первые годы. Священник русского посольства рассказывал позже в своих воспоминаниях, что Горчаков приходил в посольство раньше всех, вызывал кого-либо из секретарей и сразу же начинал заниматься изучением дипломатических материалов, диктовать донесения, — «такая у него была горячая и нетерпеливая натура».
Тучи на политическом горизонте Германии внезапно сгустились: Горчаков отчётливо видел, как накаляется обстановка в Вюртемберге. В мае 1847 года в королевстве вспыхнули «голодные бунты». Февраль 1848 года принёс с собой весть о революции: парижские рабочие свергли монархию. Вспыхнув во Франции, пламя революционного пожара сразу же распространилось почти на все страны европейского континента. В марте Австрия, Пруссия и многие мелкие германские государства были охвачены бурным революционным движением. В Вюртемберге первое значительное выступление народа произошло уже 29 февраля. Горчаков правильно усмотрел в этом начало большого процесса: «Топор уже стучит в основании социального дерева», — сообщал он в российскую столицу.
Действительно, обстановка в Вюртемберге в период революции была очень напряжённой. В письме к родственникам летом 1848 года Горчаков с тревогой отмечал: «Положение моё изобилует трудностями», однако посланник действовал очень деловито. Когда началось восстание в Венгрии, он подробно сообщал в Петербург о действиях венгров, используя для этой цели поступающие из соседней Австрии сведения. Русское посольство в Вюртемберге в ту пору работало очень напряжённо. Горчаков писал, что курьеры из Штутгарта следуют один за другим по всем направлениям. Так оно и было.
Нет слов, к революционным событиям 48-го года Горчаков отнёсся резко отрицательно. Всё происходившее представлялось ему «кошмаром». Деятелей революции он называл в своих депешах не иначе, как «партией анархии». Изо всех сил стремился он спасти монархические режимы в Австрии и Германии, а заодно не допустить создания единой Германской империи с полновластным монархом во главе. Исходя из непосредственных государственно-дипломатических интересов тогдашний Российской империи, он был прав: созданная двадцать лет спустя Кайзеровская Германии принесла его стране немалые опасности.
Однако в Петербурге Николай I — Нессельроде руководствовались иными соображениями. Для дворянских космополитов-реакционеров, безнадёжно отставших от быстротекущей жизни, всякая революция представлялась частицей абсолютного зла, невзирая на то, какие непосредственные политические последствия она производила в каждом отдельном случае. Особенно проявились пагубные последствия такого рода на примере революции в Венгрии — тогда составной и бесправной части Австрийской империи. Венгерские революционеры ставили перед собой цели национально-освободительные, не посягая при этом на интересы дворянства и буржуазии. В случае успеха единая Австрийская империя неминуемо должна была бы распасться, вызвав одновременно освобождение славянских народов: чехов, хорватов и иных.
Ясно, что национальным и государственным интересам России подобный исход в любом случае был бы на пользу. Однако классовые интересы довлели над Николаем и его окружением: огромная русская армия была в 1849 году двинута на подавление венгерской революции. Кровь русских и венгров была пролита во имя космополитического дворянского «легитимизма». Австрийская империя продлила свою жизнь ещё на семьдесят лет, естественно и неизбежно сделавшись врагом России. Венгерское дворянство также кипело антирусскими настроениями, заражая ими свой народ. Нет сомнений, что подобную политику Николая I — Нессельроде можно со всей объективностью назвать предательской. С последствиями её Горчакову пришлось столкнуться очень скоро...
Пока же он оставался в Германии и внимательно следил за развитием событий. Он верно подметил серьёзные противоречия внутри революционного движения, различия между буржуазией и народными массами. «Буржуазия, кажется, начинает понимать, — писал Горчаков ещё в марте 1848 года, — что в её же собственных интересах в настоящий момент поддерживать правительство». Так вскоре и произошло, революция по всей Европе пошла на убыль, в затем потерпела полное поражение в Германии и Австрии.
В начале 1850 года Горчаков был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром при вновь созданном Германском союзе. Одновременно он сохранил должность посланника в Вюртемберге. Дипломатическая задача, стоящая перед Горчаковым, оказалась сложна: нужно было добиться сохранения федерации Германского союза, не допуская в нём преобладания ни Пруссии, ни Австрии. Между этими крупнейшими государствами Германии постоянно возникали трения, и Горчаков должен был то и дело выезжать из Штутгарта во Франкфурт, где заседал союзный сейм.
В германском вопросе Горчаков в тот период придерживался той точки зрения, что сохранение союза немецких государств есть лучшая гарантия безопасности России с запада. Прочность этого союза, с одной стороны, не была достаточно велика, чтобы сплотить Германию в единое целое, но её вполне хватало, чтобы, с другой стороны, создать политический противовес Австрии.
Русская дипломатия выступала одновременно против усиления Пруссии, стремилась ограничить её непомерные аппетиты. В 1851 году Горчаков подготовил доклад, в котором указывал на захватнические планы Берлина в отношении Дании и предлагал целый ряд дипломатических мер, чтобы предотвратить датско-прусское столкновение. В Копенгагене выступление
Горчакова было встречено с величайшим удовлетворением, он даже получил датский орден. Тогда же произошло знакомство Горчакова с малоизвестным тогда Отто фон Бисмарком, который с 1851 года был представителем Пруссии в германском сейме. Будущий «железный канцлер» в то время только начинал свою большую политическую карьеру. Убеждённый консерватор, выразитель интересов прусского юнкерства, он был, несомненно, талантливым политиком, обладавшим непреклонной волей и немалыми дипломатическими способностями. Бисмарк сам говорил, что как дипломат он многим обязан Горчакову, и называл его своим учителем. В многочисленных письмах — а Бисмарк и Горчаков переписывались два десятка лет — германский канцлер не скупился на льстивые слова, именуя Горчакова «глубоко чтимым другом и покровителем», и даже сентиментально предлагал ему поселиться под старость в соседних имениях...
На самом же деле «дружба» Бисмарка и Горчакова объяснялась чисто политическими соображениями. Любви друг к другу они отнюдь не питали. Бисмарк охотно играл роль простака, объясняющегося с грубой откровенностью, и этим ловко обманывал многих. Но Горчаков видел, какой умный и коварный противник скрывается под маской «простого прусского солдата», и не доверял ни одному его слову. В свою очередь Бисмарк считал Горчакова одним из самых опасных соперников среди европейских политических деятелей. Бисмарка часто раздражало противодействие его планам со стороны русской дипломатии, но он понимал огромную мощь России и неоднократно говорил о недопустимости всяких авантюр по отношению к ней. Заветы, которые наследники его выполняли, к сожалению, очень плохо...