I
Daily Telegraph, Лондон:
The Continental Telegraph сообщает из Нью-Йорка: 15 июня сего года представитель президента посетил городок Нью-Йорк Алки[18] на севере территории Орегон. В этой роли выступил военный министр Джефферсон Дэвис, ветеран войн с индейскими племенами, участник мексиканской кампании 46-го года.
Что привлекло столь энергичного государственного деятеля в эту глушь? Оказывается, 14 июня Нью-Йорк Алки посетил с деловым визитом наместник Русской Америки, князь Меньшиков. Искушенный читатель помнит: именно он командовал войсками, разгромившими Крымскую экспедицию!
Итак, маски сброшены: за спиной нашей страны, ведущей изнурительную войну с восточными варварами, вызрел заговор! Нет сомнений, что алчные плантаторы и работорговцы нацеливаются на территории Соединенной Канады. Сомнения окончательно развеялись, когда на прошлой неделе в Вашингтоне объявили о соглашении между Морским ведомством Российской Империи и соответствующим департаментом Соединенных Штатов. Согласно этой договоренности…»
New York Herald, САСШ:
«…нет сомнений, что французские жители Квебека имеют право сами определять свою судьбу. И если они пожелают войти в состав Североамериканских Соединенных Штатов, никто не должен им препятствовать. Прошли те времена, когда Англия диктовала свою волю всему миру! Ее боевые корабли на дне, ее эскадры разгромлены. Королеве Виктории следует вернуться к «реалполитик»: сидеть на своих островах и благодарить судьбу за то, что никто пока не пересек канал с армией, как собирался сделать это великий Бонапарт. Впрочем, как знать? Европа слишком долго терпела тиранию островных торгашей…»
II
– Мы не будем ждать атаки! – отрезал Истомин. – Дело даже не в их численном перевесе: суда наших французских союзников заполнены войсками и грузами, сейчас это транспорты, а никак не боевые корабли.
Бутаков склонился к расстеленной на столе карте.
– Уклониться от встречи тоже не получится, господин вице-адмирал. Мы слишком медлительны, англичанам не составит труда нас нагнать. Ветер им благоприятствует.
– Согласен, Григорий Иванович! Можно, правда, отойти к осту и все-таки обогнуть Мальту с зюйда. Авиаторы могут все время держать неприятеля в поле зрения и уклоняться от их разведчиков.
– Я на это не рассчитывал бы, – покачал головой Бутаков. – У англичан полно всякой мелочи, всех не переловить. Да и погода может перемениться в любой момент, и тогда гидропланы уже не смогут взлететь.
Французский контр-адмирал вдруг быстро заговорил, сопровождая речь экспансивными жестами.
– Представитель наших союзников прав, – согласно наклонил голову Истомин. – Обходной маневр – это еще неделя в море. Даже если не брать в расчет нехватку провианта и пресной воды, люди не в силах выносить скученность и тесноту. Уже сейчас на кораблях свирепствует дизентерия, счет умерших идет на десятки. Чем быстрее мы высадим войска на берег, тем лучше.
– Значит, ночная атака, Владимир Иванович?
– Именно! Авиаторы докладывают: англичане начали выводить эскадру с внутренних рейдов. Дело это небыстрое; бухты забиты судами, развернуться негде, пароходов для буксировки у них не хватает, тянут баркасами. Раньше чем к утру не управятся.
Капитан второго ранга Краснопольский откашлялся.
– У меня в аппаратах одиннадцать торпед. По три – на «Живом», «Строгом» и «Свирепом», две – на «Заветном». Дождемся темноты и атакуем корабли на внешнем рейде. Без прожекторов и скорострельной артиллерии, что они нам смогут сделать? Перетопим все, что они успеют вытянуть из гаваней.
– Пожалуй, одно дополнение, господа. – Истомин сделал на карте несколько пометок. – Если я не ошибаюсь, у нас на пароходах-матках десять минных катеров?
– Точно так, Владимир Иваныч. На «Буге» и «Днепре» – по четыре, и еще два – на «Таганроге», его закончили оборудовать перед самым походом. Команды на катерах все с боевым опытом после Варны и Босфора.
– Вот они и начнут. Задача – подорвать корабли, выходящие с внутреннего рейда.
Краснопольский склонился к карте. Карандашные стрелы упирались в проходы в гавани: правая со стороны Калькары, вдоль стен форта Рикассоли, вторая – навстречу, мимо форта Сан-Эльмо.
– Как японцы в Артуре? – усмехнулся миноносник. – Простите, это из нашей истории. Дело было на Дальнем Востоке; неприятель тоже пытался ночью подорвать броненосцы у входа на внутренний рейд, чтобы запереть нашу эскадру в гавани.
– Вот как? Не знал-с… Как-нибудь расскажете поподробнее. Да, вы правы, хорошо бы потопить корабль покрупнее в проходе, авось и закупорим остальных, как в бутылке! Но даже если и не получится, жизнь мы англичанам осложним, и преизрядно. До рассвета они точно не рискнут выводить остальные суда. Нам ведь только и надо, что выиграть день-полтора, чтобы французы проползли Мальтийским проливом. А там ищи нас, свищи!
Краснопольский, подумав, кивнул и стал делать пометки в блокноте.
– Хорошо бы начать атаку на внешний рейд одновременно с катерами. Сумеете?
– Отчего ж не суметь? Миноносцы лягут в дрейф милях в семи мористее и будут ждать сигнала. Катера приблизятся ко входу в гавань, радируют, дадим полные обороты и – приходи, кума, любоваться!
– А как отходить катерам после атаки? – продолжал допытываться вице-адмирал. – Англичане быстро опомнятся и паниковать не будут, это вам не турки!
– Катера пойдут назад не вдоль берега, а напрямик, через внешний рейд. После торпедной атаки там будет твориться черт знает что, их наверняка примут за свои же баркасы, подбирающие команды подорванных кораблей.
– Рискованно… – Истомин с сомнением покачал головой. – В Варне почем зря палили во все стороны…
– В таком деле, Владимир Иваныч, без риска не обойтись. Но, по-моему, куда сильнее мы рискуем на подходах к гавани. Стоит напороться на брандвахту – и все, расчет на внезапность псу под хвост.
– А брандвахта наверняка будет. – Истомин сделал на карте еще одну пометку. – Вот здесь, со стороны форта Сан-Эльмо.
– Западную группу поведет «Аргонавт». У него неподвижный торпедный аппарат, если что, ударит в упор. Ну и на отходе прикроет своей трехдюймовкой.
Истомин посмотрел на часы. Стрелки стояли на пятнадцати тридцати пяти.
– Что ж, господа, времени у нас в обрез. Отправляйтесь по своим кораблям. Эскадре разводить пары; боевые приказы получите по радио. И удачи нам всем сегодняшней ночью!
III
Форт громоздился по левому борту, подобно титанической стене, уходящей куда-то вверх, в черную бездну. Звезды, по-средиземноморски яркие, перемигивались с оранжевыми огоньками фонарей на брустверах и в бойницах казематов.
Едва слышно шелестит вода под форштевнем. Паровая машина катера размеренно постукивает, отдаваясь дрожью в подошвах. За кормой ни взблеска, ни огонька, только колышется на волнах лунная дорожка. Вот мелькнула, пересекая ее, низкая тень и растворилась в темноте под берегом.
Лязгнул металл: машинист откинул чугунную дверку-заслонку и пошуровал в гудящем пламени длинным железным прутом. На лицо, облитый потом торс ложились из топки оранжевые отсветы. Федя машинально поднял глаза к трубе катера, ожидая увидеть сноп искр.
Ничего. Дефлектор – массивное сооружение, походящее на перевернутый чугунок, – справлялся со своей задачей.
– Удивительно полезное приспособление! Вы, русские, чертовски изобретательный народ. Мне никогда не приходилось видеть столько технических новинок, как на ваших минных носителях!
Красницкий отметил, что американский офицер сказал mine carriers – буквальный перевод слова «миноносец» на английский язык, на котором и шла беседа. Конечно, термины torpedo boat и destroyer, знакомые любому моряку начала XX века, здесь еще не успели появиться…
– Скоро такие же устройства появятся и на вашем флоте, мистер Мори, – вежливо ответил Федя. – А пока вы можете понаблюдать за ними в бою.
Американский морской офицер Мэтью Фонтейн Мори[19] к своим сорока семи годам успел приобрести мировую известность работами в области картографии и метеорологии. В мае 1855 года Мори оказался в Брюсселе, где занимался закупками карт и навигационных приборов для американского флота. Здесь и нашло его письмо военно-морского министра с приказом срочно ехать в Россию, в Sevastopol, для изучения новейших образцов минного оружия. Ведомство вело переговоры с русским Адмиралтейством о закупке этих новинок, которые могли стать серьезным козырем в грядущей войне с Британской империей, и нуждалось в серьезном специалисте, способном оценить приобретение «на месте».
Командующий русской эскадрой вице-адмирал Истомин поначалу наотрез отказывался брать американца в средиземноморский поход, но авторитет Корнилова и великого князя Николая Николаевича сделал свое дело. Путь от Севастополя до Мальты Мори проделал на борту парохода-матки «Буг» и теперь вот напросился в вылазку с Красницким. Федя не видел причин отказывать: раз уж американцы собираются использовать минные катера против англичан, пусть учатся. Пригодится.
– Как ваша нога, мистер Мори? – вежливо осведомился Красницкий. Американец сильно хромал и не расставался с тяжелой дубовой тростью – последствия тяжелого перелома двенадцатилетней давности. – Вы устроились бы на корме – а то здесь такая суета поднимется, как бы вас ненароком не зашибли…
– Боитесь, что я буду путаться у вас под ногами, шкип? – усмехнулся Мори. – Верно, подпорка моя с изъяном, но я все же моряк. И, прежде чем засесть за письменный стол, немало походил на кораблях дяди Сэма.
Феде сделалось неловко: с чего это он, в самом деле, вздумал поучать старого морского волка?
– Вы меня не так поняли, мистер Мори… я хотел сказать – в катере тесно, а наши матросы бывают бесцеремонны и могут случайно…
– Ну-ну, брось, парень! – Американец похлопал Красницкого по плечу, чем окончательно поверг его в смущение. – Кто не хаживал на нантакетских вельботах, тот не знает, что такое бесцеремонность и теснота. А мне, слава создателю, пришлось… Не волнуйся, если ваши парни невзначай отдавят мне ногу, жаловаться не стану. Лучше покажи, как присоединять гальваническую батарею к проводам? Когда мы отходили от корабля, она была отключена, не так ли?
Катера отошли от борта «Буга», когда над морем уже вовсю пылал закат. Багровое солнце садилось в туманное марево за остров, противоположная, остовая сторона горизонта уже тонула в чернильной мгле. Лейтенант Красницкий, командовавший в этом набеге группой из четырех катеров, мог радоваться: им выпало атаковать с востока, а значит, англичанам сложнее будет разглядеть силуэты катеров на фоне темного неба. Зато и действовать придется одним; винтовая яхта «Аргонавт», переведенная после Варны в разряд минных канонерок, сопровождает вторую, западную группу.
На цель вышли в кромешной темноте. Федя приказал как можно сильнее прижиматься к мелководью: во-первых, здесь они окажутся в мертвой зоне для орудий форта Рикассоли, а во-вторых, высокий берег, увенчанный крепостными стенами, надежно скроет катера в своей тени. Пока расчет оправдывался – до входа на внутренний рейд оставалось не более мили, а их до сих пор не заметили. И, судя по тому, что не слышно стрельбы, второй группе тоже пока везет.
Вдалеке глухо ударил взрыв. Звук отразился от каменных стен и укатился в открытое море.
«…Тьфу, пропасть, накаркал…»
Федя схватил обрезиненный корпус рации, нащупал тангенту.
– Заветный, я Второй. Западная группа обнаружена, нас пока не увидели. До цели девять кабельтовых, выхожу в атаку!
– Второй, я Заветный, понял вас. Десять минут.
Это значит, миноносцы дадут «фулл спид» и через десять минут выпустят по стоящим на внешнем рейде кораблям торпеды. За это время катерам лейтенанта Красницкого надо успеть добраться до прохода и найти цели, достойные их мин.
На бруствере заметались желтые отсветы, бухнула сигнальная пушка. Пронзительно, по-змеиному, зашипело, над бастионом взлетел в небо комок ярко-желтого пламени, ярко осветив море, крепостные стены, пену прибоя в полукабельтове от «двойки».
Федя вскочил. Теперь он ясно видел все три катера – вот они, держатся позади изломанной линией. Осветительная ракета вырвала из темноты детали – фигуры людей, низкие рубки, трубы, минные шесты на решетчатых подставках.
Новое шипение, новая вспышка в зените. Крики на бастионе стали громче, захлопали ружейные выстрелы. У самой щеки пронеслось что-то горячее, плотное и с треском ударило в планширь. Брызнули во все стороны щепки.
– Полный вперед! – отчаянно заорал Федя. – Семикозов, давай к минам!
Боцман, с которым они ходили в атаку еще при Варне, завозился с креплениями минных шестов. Федя оттолкнул рулевого и сам встал к штурвалу. Справа, в темноте, забухали пушки. Это уже на кораблях – только звук какой-то несолидный, не похоже на тяжелые пексановские орудия. Тоже, наверное, сигнальные…
Федя быстро завращал штурвальное колесо, нос катера покатился влево. Прямо посреди прохода на внутренний рейд, между западным молом и оконечностью мыса Калькара, медленно полз линейный корабль. Мачты его казались кургузыми обрубками; из короткой трубы густо валил дым, подсвеченный изнутри оранжевыми искрами. За кормой, на буксире, тащится еще один: у этого стеньги не спущены, неубранные паруса свисают с реев неопрятными фестонами. Орудия на обоих линкорах пока молчали.
«…Надолго ли? Ох, сомневаюсь…»
– Купченко, семафорь: «Мыслете»!
Матрос-сигнальщик схватил переносной фонарь Ратьера и застучал шторкой.
«…Заметят с берега? Черт с ними, поздно!..»
Готовясь к атаке, Красницкий расписал несколько вариантов действий. Была среди них и атака на две крупные цели в проходе. «Мыслете», буква «М» в своде флажных сигналов русского флота, тире-тире-точка: катера Красницкого и мичмана Бухреева идут на головной мателот, мичмана же Ольминский и Редников берут второго. Сначала атакуют ведущие катера; ведомые следуют в полукабельтове позади и при необходимости наносят завершающий удар.
– Семикозов, оба шеста!
Начинка мин – не черный порох, даже не пироксилин. Из 1920-го доставили достаточно взрывчатки – мелинита, динамита, тротила. Два заряда разломают деревянный борт английского линкора, как телегу, застрявшую на рельсах перед несущимся локомотивом. Можно обойтись и одним, но мало ли. Взрыватель не сработает, или электрический провод перебьет шальной пулей…
«…Правда, никто в нас не стреляет. Что они там, заснули?..»
Кабельтов… восемьдесят саженей… шестьдесят…
– Мины в воду!
Семикозов навалился на шест. Медный бочонок, скрывающий полпуда тротила, выдвинулся на всю длину, наклонился, нырнул в воду. Боцман набросил на свободный конец шеста заранее подготовленную петлю и точными движениями закрепил узел. Краем глаза Красницкий видел, как американец помогает матросу крепить второй шест.
Линкор полз вперед узлах на двух. Медленно, но вполне достаточно для того, чтобы вместо миделя, куда нацелился Федя, катер подошел к борту у самой кормы.
«…Еще чуть-чуть, и может затянуть под винт. Впрочем, вздор – машина у англичан слабосильная, обойдется…»
Высоченная корма утесом нависала над катером. Бессильно болталось громадное полотнище кормового флага; поблескивали стекла офицерских кают, латунные переплеты и вызолоченные буквы Centurion под окнами адмиральского салона.
80-пушечный линейный корабль третьего ранга. Странно, подумал Федя, в справочниках «потомков» «Центурион» значится как парусный, переделанный в винтовой лишь в конце 1856-го. Видимо, из-за прошлогодних потерь британцам пришлось поторопиться.
«…Три сажени… две!..»
– Ahoy! Who the hell are you?[20]
Прежде чем лейтенант успел открыть рот, Мори ответил:
– All hands weather main вraces, limey![21]
Мины уткнулись в борт на четыре фута ниже ватерлинии и заскрежетали по подводной медной обшивке, уходя ниже, под киль.
Федя медленно сосчитал до пяти и рванул линь, освобождая взрывчатые снаряды.
– Машину на реверс!
Машинист со скрежетом перекинул рычаг. Под кормой забурлило, вертикальная стена борта медленно поплыла назад.
«…Семь… восемь… девять… десять…»
На счет «пятнадцать» Федя заорал: «Берегись!» – и замкнул рубильники. Сдвоенный взрыв ударил катер, словно копытом шерстистого носорога. Лейтенант едва удержался на ногах, вцепившись в штурвал; Семикозов, Мори, кочегар, сигнальщик – все повалились друг на друга. Пенный вал захлестнул суденышко от носа до кормы. Пронзительно зашипело – это вода окатила раскаленную чугунную дверцу топки.
На палубе линкора пронзительно орали люди, грохотали по палубе башмаки, один за другим хлопнули два пистолетных выстрела. Водяной столб, поднятый взрывами, уже осел. В грязной бурлящей пене то тут, то там мелькали обломки, взметнулась и пропала рука с судорожно скрюченными пальцами…
«…Тот, что нас окликал? Не повезло бедолаге…»
Федя закашлялся, выплевывая воду, замотал головой. В ушах все еще звенело после взрыва.
– Отличная работа, мистер Красницки!
Мори завозился, поднимаясь на ноги. Матрос-сигнальщик подхватил американца под микитки, рывком поднял, усадил на банку.
Почему с «Центуриона» до сих пор не стреляют, гадал Федя, выкручивая до упора штурвальное колесо. Все же корабль не на бочке, не у стенки стоит – движется, выполняет маневр. Должны же быть дежурные орудия, часовые с ружьями, наконец? Хотя, если подумать, зачем? Родная гавань, берег – сплошные форты и береговые батареи. Похоже, командующий британской эскадрой был уверен, что здесь им ничего не угрожает. Если так, то эта уверенность дорого обошлась его подчиненным…
Над головой визгнуло ядро, и Федя инстинктивно пригнулся. Стреляли не с «Центуриона» – видимо, катера заметили на батарее, караулящей проход на внутренний рейд.
«…Поздно, джентльмены! По малоразмерной цели в темноте хрен вы куда попадете, разве что в свой же «Центурион». Впрочем, ему уже довольно – вон как осела в воду корма! Обшивка, наверное, распорота так, что в пробоину можно въехать на грузовике, а до водонепроницаемых переборок здесь пока еще не додумались…»
Позади обреченного корабля ударило – раз, другой, потом, после короткого интервала, еще дважды. Ольминский с Редниковым, а значит, второму линкору тоже аминь. А ведь у них получилось так, как и было задумано, запоздало сообразил Федя. Даже если англичане сумеют оттянуть «Центурион» к берегу, прежде чем он ляжет на дно, второй корабль уж точно потонет прямо на судовом ходу. Конечно, его уберут самое позднее дня через три, но эти три дня эскадра – или то, что от нее останется, – будет надежно заперта в гавани.
– Вашбродь, а наши-то?
Федя обернулся. В стороне, в полукабельтове попыхивал машиной катер мичмана Бухреева. В свете взмывающих с бастионов ракет поблескивали медные бочонки мин на задвинутых до упора шестах.
– Купченко, пиши: «Рцы»!
«Рцы», точка-тире-точка. «Следовать за мной». Соваться на внутренний рейд рискованно, да и незачем, а вот на отходе вполне можно найти достойную цель.
Словно в ответ его мыслям вдали, на внешнем рейде, вспыхнули и забегали лучи прожекторов. Федя замер – до его слуха донеслась беспорядочная пушечная пальба, а потом серия глухих ударов. Раз, другой, еще и еще… Лейтенант, шевеля губами, шепотом считал взрывы торпед. Каждый – это отправленный на дно боевой корабль. А молодцы: наверное, стреляют, как на адмиральском смотру – по одному, считая от головы ордера, с равными интервалами. Неудивительно, что почти каждая торпеда идет в цель, условия стрельбы самые что ни на есть полигонные. А вот британцам-наводчикам не позавидуешь – попасть из допотопных гладкоствольных орудий по стремительным низким силуэтам, да еще и когда сетчатку наводчику выжигает беспощадный луч, уставленный прямо в лицо с каких-то двенадцати кабельтовых…
Ярчайший мертвенно-белый свет залил катер. Это было так неожиданно, что Федя присел, прячась за кожухом котла. Позади удивленно вскрикнул Мори, выматерился Семикозов, а прожекторный луч уже скользил прочь, выхватывая из темноты то брустверы бастионов Сан-Эльмо, то покосившиеся мачты приткнувшегося на мелководье фрегата, то шлюпки, мельтешащие в волнах вокруг грузно оседающего в воду трехдечного корабля. Все новые слепящие щупальца обшаривали море, корабли, крепостные стены, слепили наводчиков, сковывали ужасом сердца людей на палубах беззащитных линкоров. Потом два столба электрического света взметнулись вверх и скрестились, подобно «световым мечам» из футуровидческого фильма о «далекой галактике», который Феде случилось как-то посмотреть в кают-компании «Алмаза». Лейтенант радостно засмеялся, встал во весь рост и, сорвав фуражку, замахал идущим следом катерам. Впереди, над внешним рейдом Ла-Валетты, над разодранными тротилом и сталью британскими линкорами, встал до самых звезд Андреевский крест.
IV
Рангоут уютно поскрипывал в такт толчкам волн. На палубе переругивались матросы боцманской команды; раздался пронзительный скрип, и над головой Феди проплыл выстрел с раскачивающимся на сдвоенном тросе чугунным гаком. Лейтенант еле успел пригнуться – тяжеленный крюк смахнул с его головы фуражку и чиркнул по волосам.
– Полегче там, храпоидолы! – заорал Семикозов. – Чуть господина лейтенанта не зашибли, а он пораненный! Вас бы по темечку вымбовкой, дярёвня косорукая!
Мимо пропыхтел катер с большой цифрой 4 на носу – мичман Ольминский. Разведенной волной «двойку» Красницкого, пришвартованную под русленями грот-мачты, приподняло и чувствительно приложило о борт парохода. Надо бы спуститься и вывесить кранцы, лениво подумал Федя. Конечно, после такого отчаянного дела можно и расслабиться, но не настолько же, чтобы сидеть и смотреть, как калечат казенное имущество.
Но – не получится. Рана, конечно, пустяковая, но все же мешает карабкаться по веревочным трапам. Недаром на борт Федю поднимали как куль муки, в веревочной люльке. Англичане сумели напоследок до него дотянуться – ружейная пуля, пущенная наугад, на кого бог пошлет, угодила выше локтя, распорола рукав сюртука и вырвала из руки изрядный клок плоти. Ерунда, конечно, но ведь болит…
– Позвольте, я! – засуетился Мори. Он ловко, несмотря на покалеченную ногу, спустился в катер и по очереди перекинул за борт все три кранца. Скрип немедленно прекратился. Подбежавший матрос помог американцу забраться на палубу.
– Ваши мины – страшное оружие, – сказал Мори, вытирая ладони большим клетчатым платком. – Всего полчаса, и британцы недосчитались четырнадцати кораблей линии. Четырнадцати! И все это – дело рук трех сотен человек, если считать команды миноносцев.
– Это еще что! – отозвался Федя. – Могли бы и остальные добить, только некогда. Да и торпеды стоит поберечь: путь до Кронштадта неблизкий, нам еще мимо Гибралтара идти, и Каналом…
– Вряд ли теперь кто-нибудь рискнет встать у вас на дороге. Брюссельские газеты еще в апреле писали – Англия собирает на Мальте последние оставшиеся у нее линейные корабли. Все, что они могут сейчас наскрести в Метрополии, хлам, линкоры третьего класса, постройки двадцатых годов. Разве что эскадра Нейпира – так половина ее кораблей еще в прошлом году ушла на Черное море.
– Помню, как же… – кивнул Федя. – «Джеймс Уатт», «Дюк оф Веллингтон», «Сен Жан д΄Акр». Приходилось видеть в Варне. Нам тогда не так повезло – подорвали вместо линкора паршивый фрегат и сами чуть богу души не отдали. Двенадцать дырок в днище! Спасибо боцману, запасся чопиками, а то бы так и потопли посреди бухты.
Заскрипели блоки, борт «Буга» качнулся. Катер мичмана Бухреева оторвался от воды и неспешно пополз вверх. Зеленовато-прозрачные струйки стекали с днища и звонко разбивались о воду.
Лейтенант задрал голову – отсюда хорошо были видны пробоины в днище с торчащими из них деревянными затычками. Руль «единички», свороченный влево, висел на единственной петле. Семикозов снова заорал что-то ругательное, упершись в раскачивающийся катер багром.
– Вот кому не повезло… – вздохнул Мори. – Удивительно только, как не взорвался котел? Два попадания, трещины – а ему хоть бы что!
«Беллерофон», восьмидесятипушечный трехдечный линкор, один из самых старых кораблей Средиземноморской эскадры (1818 год, как-никак!), был давно знаком алмазовцам. Впервые они встретились в открытом море, на полпути между Варной и Евпаторией, когда эссеновские «эмки» заставили адмирала Дуданса повернуть назад. Линкор отделался тогда тремя попаданиями – полупудовая бомба рванула на шканцах да пара «ромовых баб» – бутылок с кустарной зажигательной смесью – слегка опалила палубу возле грот-мачты. Через два месяца «ветерану» снова повезло: каким-то чудом он выскочил из варненского горнила и приполз залечивать ожоги на Мальту. И здесь везению пришел закономерный конец: бог, как известно, любит троицу, и в полном соответствии с этой народной истиной, шестовые мины мичмана Бухреева поставили в карьере корабля Ее Величества «Беллерофон» жирную точку.
Но старый линкор успел отомстить своему убийце. Сноп картечи, выпущенный из карронады, с оседающей в воду палубы, лег точно по оси катера. Свинцовые, размером с мелкий абрикос, шарики изрешетили трубу, пробороздили кожух котла, снесли транец, а по дороге в клочья разорвали четыре человеческих тела. Федя, глядя на подбитое суденышко, едва сдержал рвотный позыв. Растерзанные тела бесстыдно выворачивали наружу бледно-лиловые жгуты кишок, копошились сахарно-белыми костями, фонтанировали кровью из перебитых артерий. Пайолы, банки, борта – все было обильно забрызгано красным. Семикозов лишь длинно, матерно выругался и принялся выворачивать прикрывающие дно решетчатые пайолы и на ощупь, под водой, затыкать пробоины в днище. Морская вода, смешавшись с кровью, немедленно стала розовой, окрасив и голландку Семикозова и парусиновые Федины брюки. Оба они, замерев, ждали второго залпа, еще одного снопа картечи, но «Беллерофон» замолк, и на этот раз навсегда. Огромный корабль медленно накренился; по палубе загрохотали сорвавшиеся с креплений пушки, в воду градом посыпались человеческие тела, а умирающий кит все валился на борт. Море захлестнуло планширь, реи коснулись гребней волн; мачты по всей длине легли на воду. Какое-то мгновение казалось, что линкор так и останется лежать на боку, подобно диковинному барельефу, копией самого себя, залитой до половины в черное стекло. Но нет, бок левиафана дрогнул, и палуба повалилась вниз, накрывая, словно крышкой общего гроба, плавающие в бурлящем водовороте головы…
Катера прошли внешний рейд насквозь, лавируя среди тонущих, пылающих, опрокидывающихся кораблей Ее Величества королевы Виктории. Двумя милями мористее к ним присоединился второй отряд. Они, как и предсказывал Истомин, напоролись на прикрывающую внутренний рейд брандвахту, команда которой, в отличие от многих других, бдительности не потеряла и встретила незваных гостей частой ружейной пальбой. Выпущенная с «Аргонавта» торпеда прекратила этот фейерверк, но атака была сорвана, и катерам пришлось повернуть, нацеливаясь с тыла на стоящие на внешнем рейде корабли. Впрочем, и их мины не пропали даром, подняв счет катерников до шести.
Общий итог оказался в пользу миноносников. «Живой» и «Строгий» записали себе по две цели. «Заветный» попал один раз, зато минеры «Свирепого» все три торпеды положили точно.
К шестой склянке, когда небо на востоке начало сереть, последний из катеров вышел к точке рандеву. С миноносцев подали буксирные концы, и минный дивизион на двенадцати узлах отошел к маткам и сопровождающему их «Громоносцу». Остальные пароходофрегаты во главе с «Вобаном» растянулись огромной подковой, перекрывая подходы к Ла-Валетте с севера и северо-запада. Небо совсем посветлело; восток наливался утренним золотом, за кормой таял в утренней дымке скалистый контур Мальты.
«Двойка», слегка скрипнув, улеглась на обшитые воловьей кожей кильблоки. Семикозов суетился вокруг, шпыняя матросов палубной команды: боцману не терпелось забраться в катер и нарисовать на трубе трехцветный шеврон – знак их четвертой победы в этой войне. И, даст бог, не последней, хотя американец, конечно, прав: вряд ли кто-нибудь в обозримом будущем рискнет бросить вызов истоминской эскадре. Ну ничего, ухмыльнулся про себя Федя, мы не гордые, можем и сами заглянуть на огонек. Как не раз уже заглядывали – и в Варну, и в Константинополь, и в Ла-Валетту. У королевы много – и гаваней, и кораблей, и моряков. А том, глядишь, и американцы подтянутся – им, похоже, пришлись по вкусу ночные визиты на минных катерах.
Кстати, об американцах…
– Мистер Мори, позволите задать вам вопрос?
Американец доброжелательно взглянул на Красницкого.
– Сколько угодно, шкип, я к вашим услугам!
– Помните, нас окликнули с «Центуриона»? Вы еще что-то там ответили о грота-брасах… Я все гадаю, к чему это – англичане ведь шли на паровой тяге, со спущенными стеньгами…
Американец недоуменно нахмурился. Потом лицо его расплылось широченной улыбкой.
– О, мистер Красницки, это совсем просто! Британский морской обычай: когда умершего хоронят в море, тело кладут на доску, перекинутую через планширь. Потом кептен командует: «Грота-брасы на ветер!», судно теряет ход, и мертвец по доске соскальзывает в море. Это как… – он пошевелил пальцами в воздухе, – как если бы я крикнул им: «Опускай гроб и закапывай могилу!» Шутка, мистер Красницки!