Да, и вот еще что… – вспомнил Белых. – Не наведешь для меня кой-какие справки? Есть при штабе князя Горчакова, – это Дунайская армия, – такой персонаж, Стоян или Цани Калянджи. Занимается добровольцами, лазутчиков-болгар готовит. Понимаю, данные совсекретные, но вдруг?
– Интересный дядечка, – отозвался Андрей. – Попробую разузнать. Тут, знаешь, к секретам отношение такое… своеобразное. А тебе он зачем? Думаешь, переквалифицироваться в речные пираты?
– Нет, тут другое. Дядя Спиро сосватал на «Улисс» его сынка. Парень толковый, храбрый, турок до дрожи ненавидит. Вот я и подумал – неплохо бы справки о его бате навести. Мало ли, пригодится?
Авиатендер «Херсонес».
1 октября 1854 г.
Реймонд фон Эссен
Такой авиаматки Реймонд фон Эссен еще не видел. Хотя повидал он их немало – его стаж морского летчика превышал три года, пришлось послужить на всех черноморских гидротранспортах, пройти стажировку на балтийской «Орлице», общаться с французскими морскими летчиками, летавшими с «Ла Фудра» во время Дарданелльской операции. Но чтоб такое?!
Велесов, предложивший переоборудовать «Херсонес» в авиатендер, рассказывал об опытах с речными авиатендерами на Волге. В общем-то ничего мудреного: взяли баржу, из числа тех, что возили нефть с бакинских промыслов, срезали нефтеналивные трубы и мачты, добавили дощатые слипы и лебедки для подъема и спуска аппаратов. На одной из барж даже соорудили приспособление, позволявшее подтапливать корму, чтобы проще было работать с гидропланами.
Эссен этим заинтересовался, тем более что на «гидробаржах» базировались те же летающие лодки конструкции Григоровича, что состояли в авиаотряде. Но уж очень не походил черноморский пароходофрегат на волжскую лоханку!
Во-первых, колеса. В середине корпуса над палубой громоздились приплюснутые горбы кожухов, скрывавших колеса, – решетчатые конструкции из железных балок с деревянными плицами. Между кожухами высились тонкая труба и мостик. Во-вторых, «Херсонес» нес парусное вооружение барка – рангоут пришлось убрать, а по бортам установить кран-балки.
И в-третьих, пароходофрегат имел довольно высокий надводный борт, не чета баржам, таскавшимся по Волге да в прибрежных водах Каспия, и имелось опасение, что деревянный настил изрядно попортит центровку.
Опасения оказались напрасными. Легкие конструкции и уж тем более невесомые «эмки» можно было не брать в расчет, лишившийся части артиллерии и мачт, «Херсонес» даже выиграл в остойчивости. А вот от былого изящества не осталось ни следа – авиатендер мог теперь считаться самым уродливым кораблем Черноморского флота.
От колесных кожухов до оконечностей протянулись сплошные настилы, которые Велесов именовал на английский манер – «флайдеками». Для того чтобы вместить гидропланы, «полетные палубы» пришлось выводить за габариты корпуса и подкреплять деревянными раскосами. Большую часть «флайдеков» занимали похожие на сараи ангары – без них первый же шторм покончил бы с хрупкими аппаратами. Поначалу ангары хотели сделать разборными, из досок и парусины, но вовремя отказались от этой затеи: черноморские ветра вмиг разнесли бы времянки вместе с драгоценным содержимым.
После переделок «Херсонес» приобрел чудовищную парусность, и становиться лагом к сколько-нибудь сильному ветру теперь не рекомендовалось категорически. Управляемость тоже испортилась, зато гидропланы получили надежные укрытия: стены ангаров, обшитые тиковыми досками (их ободрали с палуб старого линкора «Султан Махмуд»), уверенно противостояли ударам штормовых волн.
Из артиллерии на «Херсонесе» оставили одну-единственную 24-фунтовую карронаду. Она играла роль сигнального орудия – ни о каком бое даже с мелкими кораблями и речи быть не могло. К авиатендеру на постоянной основе приписали его бывшего близнеца, «Одессу». Единственной ее задачей в предстоящей операции станет оказание посильной помощи и, при необходимости, защита уникальной боевой единицы. Для этого на «Одессу» воткнули снятый с «Заветного» пулемет. Опыт погонь за французскими пароходофрегатами показал: «Максим» на тумбовой установке – достаточно действенное в морском бою оружие. Его очереди способны на большой дистанции смести с палубы и орудийную прислугу, и офицеров, не доводя дело до артиллерийской дуэли.
Остальное вооружение искалеченного миноносца переставили на «Владимир», и теперь флагман Бутакова, кроме собственной артиллерии (два 10-дюймовых, три 68-фунтовых, четыре 24-фунтовых пушко-карронады, две 24-фунтовые карронады), нес две 75-миллиметровые пушки Канэ и пулемет. Работы велись «ударными темпами», как говорили гости из XXI века. Если бы не их электрический инструмент, переносные сварочные аппараты и прочие приспособления, облегчавшие работу, ни за что не удалось бы уложиться в два дня. Зато теперь «Максим» стоял на боевом марсе грот-мачты, откуда он гарантированно доставал шканцы и опер-деки высокобортных линейных кораблей.
Кроме пулемета, на марсы подняли прожектора с «Заветного» – отряд готовили к ночному бою. Бутаков разделил корабли на две группы: в первую вошли «Владимир», наспех отремонтированный «Громоносец» и «Крым», во вторую – «Морской бык», «Бессарабия» и трофейный «Вобан». Имея нарезные орудия, прожектора и радиосвязь, капитан-лейтенант получал два могучих кулака, способных сокрушить любое сопротивление. Глазами отряда служили гидропланы с «Херсонеса».
Фон Эссен помнил дискуссии по поводу состава крейсерского отряда. Корнилов настаивал на том, чтобы вместе с пароходофрегатами Бутакова к турецким берегам направился «Алмаз» или «Адамант», – вице-адмирал хотел иметь козырь, способный побить любую ставку Королевского флота. Но Велесов, Зарин и генерал Фомченко твердо стояли на своем: «Адамант» нужен для связи и разведки, «Алмаз» же – резерв, к которому следует прибегнуть лишь в крайнем случае. Да, неприятельская эскадра ослаблена, но ведь и Черноморский флот тоже понес серьезные потери! Неизвестно, какую шутку способен выкинуть преемник Гамелена граф Буа-Вильомэз, имеющий репутацию одного из лучших командиров французского флота, а «Алмаз», если что, в одиночку способен переломить ход любого сражения.
Севастополь, Морское собрание.
1 октября 1854 г.
Сергей Велесов, попаданец
Великий князь прибыл на совещание прямо из-под осажденной Евпатории. Прибыл с ветерком – Эссен лично доставил его на гидроплане. Особой спешки не было, хороший кавалерист мог покрыть это расстояние меньше чем за сутки верхом, меняя лошадей. Но мы уже договорились о том, как будем обрабатывать Великого князя, и полет входил в программу первым пунктом.
От Графской пристани, куда летающая лодка подрулила с шиком, вызвав бурю восхищения зевак, до Морского собрания ехали в экипаже. Умница Лобанов-Ростовский побеспокоился обо всем заранее: пассажира извлекли из кабины два дюжих матроса и усадили в пролетку, не дав прохожим заметить блуждающий взгляд и необычно бледную физиономию царского отпрыска. И в здание Морского собрания Николай Николаевич вступил своими ногами – правда, колени его слегка подгибались, а в движениях угадывалась некоторая судорожность. Добравшись до библиотеки, он рухнул в кресло и обеими руками вцепился в большую кружку с крепчайшим чаем. На рюмку коньяка даже не взглянул. Адъютанты, ожидавшие патрона здесь, недоуменно переглянулись: Великий князь, обычно скрупулезно следующий лейб-гвардейскому этикету, не только не отстегнул палаш, но даже не снял кожаный летный шлем – только очки-консервы сдвинул на лоб.
Я усмехнулся – уголком рта, чтобы никто, упаси бог, не заметил. Вид у Николая Николаевича был непередаваемый.
– Болтало на подлете к городу, – шепнул подошедший Эссен. – Он, бедняга, уж как крепился, а все одно не выдержал, два раза за борт травил.
Как бы наша затея не обернулась своей противоположностью, забеспокоился я. Измученный перелетом Великий князь может воспылать недоверием к технике во всех ее проявлениях…
Опасался я зря. Отличная физическая форма и опыт морских путешествий сделали свое дело: после двух кружек чая и легкого завтрака, состоящего из омлета с зеленью (от жаркого августейший гость отказался с подозрительной поспешностью), совещание началось.
Все уже были в курсе последних новостей: радио доставило их куда быстрее гидроплана. Французский сержант, сдавшийся ночью казачьему разъезду, в числе прочего, поведал, что лорд Раглан держит при себе каких-то загадочных штатских. В лагере ходят слухи, что эти двое бежали из Севастополя на захваченной крылатой лодке, и теперь их допрашивают, чтобы найти способ бороться с воздушной угрозой.
Первым слово взял князь Меньшиков:
– Это неприятное известие, господа. Ваши корабли сами по себе большая сила, но они стократ важнее как средство, сдерживающее наших врагов! Признаться, я не был согласен с его высокопревосходительством (кивок в сторону Фомченко, на который тот ответил сдержанным полупоклоном) и господином Велесовым (это уже мне, но без прежнего пиетета), когда они советовали пореже применять артиллерию новых кораблей. Вынужден признать: вы были правы. Неприятель всего несколько раз сталкивался с ее мощью и возможностями летательных машин, мало что о них знает и наверняка преувеличивает опасность! Но теперь есть кому подробно все разъяснить…
– Вот именно! – Николай Николаевич пришел в себя и успел избавиться от палаша и пилотских аксессуаров. Естественный цвет лица сменил прежний зеленоватый оттенок, и Великий князь вновь чувствовал себя уверенно. – Эти двое могут спутать нам расчеты. Я слыхал об одной карточной игре, весьма популярной в Северо-Американских Штатах. Там есть понятие «блеф» – это когда игрок делает вид, что у него на руках выигрышная комбинация, и поднимает ставки, вынуждая партнеров бросить карты. Но это лишь в том случае, если никто не знает, что у него на самом деле. Стоит правде открыться – блефу конец. Противник сумел заглянуть в наши карты, и если он сделает правильные выводы…