Что ж, усмехнулся Белых, опять вся надежда на спецназ. Но ничего, группа готова ко всем мыслимым и немыслимым неожиданностям.
– Тащ командир, отметки на радаре! – подал голос Карел. – По ходу – наши! Запросить по рации?
Белых встал с люка, поморщился – жмет, зараза, что ты будешь делать! – и полез на мостик. Прогулка закончилась, начиналась настоящая работа.
Из дневника Велесова С. Б.
«9 октября. Время, казалось, замедлившее свой бег после Альмы, снова набирает обороты. Вот повестка сегодняшнего совещания у князя Меньшикова:
– попытка прорыва сухопутной блокады, предпринятая англичанами;
– подготовка к бомбардировке евпаторийского лагеря;
– действия наших крейсеров близ Варны;
– рапорт мичмана Красницкого об успешном испытании минного катера;
– доклад лейтенанта Краснопольского о подготовке первых минных таранов.
И на десерт – пространное рассуждение Е.И.В. Николая Николаевича о договоренностях, достигнутых его императорским Высочеством с другой августейшей особой – Наполео́ном Жозе́фом Шарлем Полем Бонапа́ртом (принцем Франции, графом Мёдоном, графом Монкальери, но более известным широкой публике как принц Наполеон, или Плон-Плон), ныне пребывающим в великокняжеской резиденции в Севастополе…
Итак, пункт первый. Героическая попытка прорыва блокады евпаторийского плацдарма, предпринятая – кем? Да-да, ими самыми, героями Легкой бригады. Что характерно, практически с тем же результатом.
Правда, в отличие от нашей реальности (опять! Сколько еще будет меня преследовать эта дурацкая присказка?) лорд Кардиган остался на поле брани вместе со своими гусарами. И благодарить за это надо ни кого иного, как нашего генерала Фомченко.
Вникая в особенности крымского ТВД, Фомич выяснил, что татарское население встретило интервентов хлебом-солью (или их местными аналогами) и вообще оказывает им посильную помощь. Ничего иного от крымчаков не ждали: ста лет не прошло с тех пор, как владения последнего крымского хана Шахин-Гирея были объявлены частью Российской Империи. А один из потомков хана состоит при французском штабе и времени даром не теряет – сразу после высадки к Евпатории потекли стада, обозы с фуражом и провизией, а главное, сотни вооруженных крымчаков, готовых сражаться против русских «оккупантов». Правда, долго это не продолжилось – казаки и до Альмы регулярно перехватывали «доброхотов», а теперь и вовсе замкнули колечко. Но эта блокада не была сплошной – ни траншей, ни редутов с батареями, лишь редкая цепочка казачьих разъездов. Татары, местные жители, знающие в этих местах каждую сухую балку, каждый куст полыни, то и дело пробирались к союзникам, которые, не получая подвоза с Большой земли, отчаянно нуждались в продовольствии и фураже.
И это прекрасно понимал Фомич. Облегчив душу парой сентенций типа «Правильно их, тварей, Сталин гнобил!», генерал, привыкший мыслить в циничных категориях двадцатого века, предложил план. Казачьи разъезды временно перестают обращать внимание на татар, стягивающих к окрестностям Евпатории обозы, продолжая при том охранять периметр. Прорвать блокаду сами татары не смогут, силенки не те, а значит, обратятся за помощью. И ее им, конечно, окажут, скорее всего – силами имеющейся у союзников кавалерии. Тысяча сабель, Тяжелая и Легкая бригады, наследники славы серых шотландцев, отличившихся при Ватерлоо!
Сомнительная слава, если вдуматься…
Остальное было делом разведки и организации. Наблюдением с воздуха было установлено место будущего прорыва. Это подтверждалось и донесениями разъездов, которые засекли, как татары снимаются с места и всем табором ползут навстречу своим покровителям. И когда кавалеристы лорда Кардигана выдвинулись к линии патрулей, чтобы лихой атакой смять казаков, их ожидал сюрприз.
Не вдаваясь в подробности, скажу: в лагерь не вернулся ни один. При том, что убитых было заметно меньше: уцелевшие схвачены, скручены, уведены в полон. Тело самого Кардигана, пробитое аэропланной стрелкой, нашли на поле боя; казаки, захватившие табор крымчаков, пригнали в Севастополь несколько тысяч голов разнообразного скота, сотни лошадей и верблюдов, бесчисленные арбы с фуражом и провиантом. Попытка поправить дела со снабжением обернулась для войск коалиции потерей половины боеспособной кавалерии. Фомченко принимает поздравления, а вот Лобанов-Ростовский запил – так сильно подействовала на прапора жуткая бойня, устроенная его пулеметами британской кавалерии.
Пункт второй. Тут рассказывать особенно нечего. Завтра начинаем обстрел лагеря. Он будет вестись с двух люнетов, возведенных на соседствующих с Евпаторией высотках для прикрытия батарей тяжелых мортир. Еще на люнетах будут стоять бомбические пушки, снятые с поврежденных линейных кораблей. Сейчас их тянут на быках из Севастополя, и в ближайшие три-четыре дня они скажут свое веское слово.
Бомбардировка пойдет не по старинке – на глазок, по площадям, – а с использованием воздушного корректировщика. Дело это новое, непривычное – ну так ведь мы никуда не торопимся, время работает против осажденных.
Пункт третий. Согласно сообщениям капитан-лейтенанта Бутакова, его отряд вышел в район Варны. Перехвачено столько-то транспортных судов противника, часть затоплена, остальные отправлены в Севастополь, бла-бла-бла. Главная задача, поимка доктора Фибиха со товарищи, с блеском провалена. Кто бы сомневался… Бутаков ожидает рандеву с «Улиссом», после чего приступит к выполнению плана «Б».
Пункт четвертый. Нам пишут из Николаева: мичман Красницкий рапортует об успешном испытании минного катера. На этот раз инновационное плавсредство не затонуло, а наоборот, успешно сымитировало атаку шестовой миной на неприятельский корабль. На верфи спешно заканчивают второй катер, а мичман тем временем оснащает «минные тараны» – дюжину мелких пароходиков, собранных в Николаев с Днепра, из Одессы, с Днестровского лимана. Вторую «минную бригаду» готовят в Севастополе, под чутким руководством лейтенанта Краснопольского. Дедлайн – неделя от сего момента. Должны успеть.
И главное на сегодняшний день известие. После того как мы с Фомченко и Зариным покинули особняк на Екатерининской, рация в моем кармане ожила. Вызывал адамантовский старшина, дежуривший в Морском госпитале. С тех пор как туда переправили профессора Груздева, Кременецкий распорядился выставить в госпитале вооруженный пост, с приказом немедленно докладывать о любых, даже самых незначительных изменениях состояния пациента. Но утром «Адамант» вышел в море и находился вне зоны действия карманной рации, так что первым эту информацию получил ваш покорный слуга…»
Близ Евпатории.
9 октября 1854 г.
Прапорщик Лобанов-Ростовский
Грохнуло. Воздух упруго толкнул в лицо. Прапорщик поморщился – выстрел болезненно отозвался в барабанных перепонках. Кургузая мортира выбросила почти вертикальный плотный столб белого дыма, черный мячик бомбы понесся ввысь по крутой дуге. В верхней точке на миг замер, а потом покатился с горки и пропал из глаз.
Осадная батарея с утра начала бомбардировку. Союзники отвечали вяло: то ли сказывалась общая подавленность, то ли не желали жечь зря порох и переводить бомбы, обстреливая невидимого противника.
Первыми целями русских мортир стали не оборонительные сооружения, спешно возводимые французскими саперами, а скопления обозных телег и артиллерийские парки в глубине лагеря. Корректировка с воздуха делала свое дело: двух- и трехпудовые бомбы то и дело рвались среди тесно составленных повозок и зарядных ящиков.
– Жаль, мало у нас мортир, – посетовал Николай Николаевич. – На всю крепость не более десятка, да и те старые, полупудовые. Пришлось, сами видите, провести ревизию флотских арсеналов и разоружить бомбардирские корабли. И все равно – мало, мало!
– Да, – кивнул Велесов. – У союзников мортир чуть ли не втрое больше. Ну так они и готовились, а наши архистратиги даже не подумали, что придется вести осадную войну!
– Ничего, вот подтянут бомбические орудия, тогда по-другому поговорим! – посулил Великий князь. – А вообще я чем дальше, тем меньше понимаю союзников. Сидят в лагере и ждут неизвестно чего! Любому юнкеру ясно, что единственный шанс – прорывать блокаду и…
– …и что? – поинтересовался Велесов. – Ладно бы, снаружи их ждала полевая армия! Тогда да, прорыв имеет смысл. Фиаско Легкой бригады ясно показало, что таким способом даже провианта не раздобыть! Особенно теперь, когда Меньшиков приказал казачкам не цацкаться и разорять татарские села на три десятка верст вокруг, угонять стада, вывозить зерно, фураж. Ну, допустим, прорвутся союзники – а дальше что? Пойдут на Севастополь? Смешно. На Симферополь? Еще смешнее. Единственная надежда у них на англичан. Если те не придут в самом скором времени – все, крышка господам интервентам!
Прапорщика Лобанова-Ростовского мало интересовали вопросы стратегии. Пред его глазами стояло страшное поле, заваленное людскими и лошадиными телами, уши буравили стоны, крики, ржание умирающих животных. Он вспомнил, как запели трубы англичан и как вздрогнула земля от тысячного копытного грома. Легкая бригада – все пять полков, 4-й и 13-й легкие драгунские, 17-й уланский, 8-й и 11-й гусарские полки, – разворачивалась в дефиле, перекрытом с северо-востока немногочисленной русской кавалерией. Сейчас налетят, сомнут, растопчут – а как иначе, если русские, и без того уступающие в числе чуть ли не втрое, собирались встречать атаку, стоя на месте?
Неизвестно, что подумали уланы и гусары Кардигана, когда русские эскадроны подались назад, развернулись и, не тратя времени на перестроения, поскакали в тыл, обтекая развернутые в их тылу конные батареи. Да, залп полутора десятков шестифунтовок в упор – это неприятно. Визжащая картечь соберет кровавую жатву в рядах передовых эскадронов, но вряд ли их остановит – артиллеристы будут изрублены прямо на лафетах пушек, а потом дело дойдет и до