Забавно, что Белых потом уверял, что самое сильное впечатление на Лютйоганна произвели не виды снесенного огненным штормом Дрездена, ни печи Майданека, а серия фотографий с берлинского гей-парада 2015 года. И видеоролик о кельнской «ночи любви», устроенной под Новый 2016 год беженцами из Сомали и Эритреи. Что ж, отлично его понимаю – в такой Германии кайзеровскому офицеру делать категорически нечего.
Спасибо отцам-командирам, скупиться они не стали. И Зарин, и Кременецкий выгребли со своих кораблей все, без чего они могли вернуться назад. Барказы, баржи два дня подряд сновали между кораблями и берегом. Беспилотник, съемный ангар со всей начинкой, малый локатор, моторки, топливо, радиоаппаратура, запасные части, стрелковка, включая офицерские револьверы и пистолеты, резервные движки, генераторы, баллоны с кислородом и ацетиленом, инструментарий, расходники, ЗИП. Резервное оборудование, безжалостно свинченное со штатных мест, две стодвадцатимиллиметровки Канэ, снаряды, взрывчатка, акваланги, компрессоры, шлюпки, одежда, дымовые шашки и сигнальные ракеты, прожектора и фонарики, всяческая электроника, аккумуляторы, батареи, книги, справочники, оптика, все, что имеет отношение к медицине… К длинному списку добавилось имущество авиаотряда – то, что осталось в Каче, и то, что перевезено на «Херсонес», – а также «Заветный» со всем содержимым.
Ну ладно, Зарин – еще неизвестно, вернется «Алмаз» в свое время или нет. А вот как наш Кремень собрался отчитываться за утраченное имущество? А заодно о сгинувших неизвестно куда членах экспедиции, включая генерал-лейтенанта? Впрочем, это уже не мои проблемы…
«Опять ты обскакал меня, – посетовал Дрон. – Остаешься тут самым натуральным попаданцем, будешь перекраивать вволю историю, а мне домой ехать, бумажки писать…»
Не мог же я заявить ему, что, мол, не надо было жениться – тогда бы и ты остался! Андрюха – примерный семьянин, говорю без всякой иронии: сыну 4 года, и все у него, счастливчика, в этом плане впереди. Не то что у меня, убежденного холостяка и бобыля. К тому же это еще большой вопрос, кто кого в конечном счете обскачет: его наверняка ждет еще одна прогулка, на помощь основной группе Проекта «Крым 18–54», отправленной хронофизической магией лилового вихря в 1916-й. И там, надо полагать, тоже скучать не придется.
На этом мне придется закончить свой дневник – во всяком случае, первую его тетрадку. Решение принято, я остаюсь здесь, а вот мои записи, присовокупленные к отчетам и рапортам, которые еще предстоит написать моим спутникам и единовременцам, осядут, по-видимому, в архивах Проекта. Единственная вольность, которую я себе позволю, – это передам свои записи не Кременецкому и не Груздеву даже, а Дрону – Андрею Митину, моему давнему другу и единомышленнику, которого, может статься, я больше и не увижу. А может, и увижу – мир, как известно, круглый, а мировые линии имеют свойство переплетаться в самых неожиданных комбинациях. А пока этого не случилось, я позволю себе напоследок мелкое хулиганство и закончу первую тетрадь своих «хроник» фразой любимого персонажа:
«Здравствуйте и прощайте, как всегда!»[23]
Крейсер II ранга «Алмаз».
28 октября 1854 г.
Попаданцы
Стылый ветер безжалостно продувал мостик. Крымская осень, несостоявшийся бархатный сезон закончился как-то вдруг. Вчера только небо приветливо голубело над мачтами русских кораблей, а теперь – свинцовая пелена облаков над древней Ахтиарской бухтой обещала дождь. Корабли мотало на якорях: в первой колонне стояли фрегаты Черноморского флота, за ними – сундуки линкоров. А на заднем плане, перед пушками Константиновской батареи, – колонна неуклюжих громадин под французскими триколорами. Головной «Вилль де Пари» стоит на траверзе флагманской «Императрицы Марии» – пушечные порты на флагмане адмирала Буа-Вильомэза закрыты, лишь малые карронады высовывают со шканцев свои кургузые рыла. А дальше, попарно – гордые победители, ощетинившиеся пушками, и угрюмые, придавленные свинцовой серостью облаков, побежденные. «Наполеон», «Монтебелло», «Шарлемань», «Помон». За ними – «Байярд», «Алжир», «Маренго» и «Фридланд», чьи борта и рангоут еще несут следы огня и отметины от русских ядер. На двух последних, на гафелях, над французскими – Андреевские флаги.
– Признаться, не ожидал, что Корнилов позволит лягушатникам поставить в свой строй и эти два, – заметил Андрей. – Формально-то это трофеи!
– Великий князь настоял, – ответил прапорщик. – Уж как уговаривал, вы бы слышали… Вице-адмирал до последнего упирался: мол, не могу без высочайшего соизволения и точка! Но Николая Николаевича поддержали Нахимов с Истоминым, втроем они его в конце концов уломали.
Лобанов-Ростовский с памятного дня Альминского сражения почти безотлучно находился при Великом князе и, как никто другой, был в курсе происходящего.
– А Меньшиков? – осведомился Андрей. – Все же главнокомандующий войсками в Крыму! Не понимаю, как он решился уехать из Севастополя накануне такого события?
– Потому и решился, что знал – Великий князь нипочем не пропустит смотра! Расчет светлейшего прост: оказаться у Государя хоть на день, да раньше и первым поведать ему о наших делах – лично, не по телеграфу. А уж там… – и прапорщик обреченно махнул рукой.
– Чем ему так не понравилась затея Великого князя? – удивился Эссен. – Кажется, чего уж лучше: подложить Наполеону Третьему эдакую свинью в виде конкурента за императорскую корону, да еще и при армии и флоте! Под ним трон и так шатается, а тут такой сюрприз!
– Меньшиков полагает, что без личного одобрения Государя о таких вещах даже думать не следует, не то что устраивать такие вот эскапады! – Лобанов-Ростовский кивнул на строй французских кораблей. – Вообще-то резон в этом есть: Император кротким нравом не отличается, выходка сынка вполне может его взбесить. Как же, не посоветовавшись, ставить царя перед фактом, да еще и в таком важнейшем политическом деле! Ведь теперь Николай I не сможет, не потеряв лица, отыграть назад: сведения о том, что принц Наполеон при поддержке России собрался отнимать у дядюшки престол, наверняка уже разлетелись по всей Европе!
– На то и расчет! – ухмыльнулся прапорщик. – Я вчера имел беседу с Николаем Николаевичем на этот счет, так он прямо так и сказал: «Мол, после этого парада рара уже не сможет пойти на попятный». Да и не любит Николай Павлович Луи-Наполеона, крепко не любит. Недаром даже в поздравительном письме по случаю коронации назвал его «bon ami» – «добрый друг», а не «cher frère» – «дорогой брат», – мол, захвативший власть в результате переворота император французов ему не ровня!
– Авантюра это, вот что, – пробурчал Эссен. – Воля ваша, а я бы все же дождался ответа из Петербурга. Впрочем, это вам здесь жить…
– Вот именно! – осклабился прапорщик. – Скажите честно, Реймонд Федорыч – неужто душа не болит, такое дело бросать? А то оставайтесь, мы с вами еще полетаем…
Эссен не стал отвечать. Все уже сказано, все решения приняты, о чем спорить? Он покосился на «потомков». Велесов с Андреем Митиным стояли рядом на мостике. «Алмаз» возглавлял колонну бутаковского отряда, вытянувшуюся под углом к линейному ордеру. Вторым стоит «Адамант», за ним «Морской бык», «Владимир», «Громоносец» и остальные варненские ветераны.
Линкоры, один за другим, окутывались облаками порохового дыма, и при каждом залпе низкие облака вздрагивали от пушечного рева. Русские корабли салютовали победно, с обеих бортов, полными залпами. Французы отвечали жиденькой пальбой с верхних деков; гирлянды флагов расцвечивания бились на ветру, матросы, высвистанные наверх по случаю адмиральского смотра, густо облепили реи. Андрей обратил внимание, что на «французах» интервалы между фигурками чуть ли не втрое больше, чем на нахимовских кораблях. Ну да, разумеется – в Севастополь корабли Буа-Вильомэза пришли на буксире за русскими пароходами, имея на борту не более четвертой части. Остальные ждут в лагере, в Евпатории, под присмотром казаков. Ружья, пушки, мортиры – все оружие и боеприпасы, за исключением офицерских сабель, помещены под охрану. Туда же помещено содержимое крюйт-камер; сейчас на французских кораблях лишь по десятку-другому холостых салютационных зарядов.
Пленные англичане и турки – те, кто уцелел после кровавой резни, – а также французы, отказавшиеся присягать принцу Наполеону, содержались в крепостных казематах. «Отказников» набралось немного: французский экспедиционный корпус почти в полном составе и большинство уцелевших моряков охотно присягнули «претенденту». Сегодня пушки салютовали и ему – принц Наполеон вместе с Великим князем и адмиралами принимал этот парад.
В акватории было не протолкнуться от кораблей, а потому первоначальную идею – обойти строй на «Алмазе» или «Адаманте» – пришлось отвергнуть. Вместо этого Корнилов распорядился привести в парадный вид «Аргонавта». Маленькая винтовая шхуна, а ныне первый русский миноносец, отличившийся в варненской эпопее, как нельзя лучше подходил для этой цели. «Потомки» установили на кораблик мощный громкоговоритель, и теперь речи высоких особ слышал весь рейд.
– …предал интересы Франции, бросил ее в горнило бессмысленной, преступной войны с Российской Империей…
Адмирал Буа-Вильомэз говорил, делая большие паузы, чтобы переводчик мог повторить его слова по-русски:
– …не все преступления узурпатора: он заключил союз с извечным врагом Франции, Великобританией! И за английское золото послал нас с вами умирать на другой конец Европы! Будто мало настрадались наши отцы и деды в снегах России, будто недостаточно прекрасной Франции кровавого урока, полученного сорок лет назад? И снова русские и французы убивают друг друга ради того, чтобы богатели торгаши, засевшие за Ла-Маншем, и их турецкие клиенты! Так не бывать же этому! Пора наконец примерно наказать предателя, навлекшего на наши народы бесчисленные беды, а заодно – дать отпор островному пауку, разжиревшему на крови и золоте, высосанном из половины мира!