По телефону Ибраимов связался с ГПУ. Сразу приехали чекисты – Вели даже подивился их завидной оперативности. Составили акт, забрали тело.
А много лет спустя тот мальчик, сын Ибраимова, единственный из оставшихся в живых свидетель, рассказал всю историю неудачного покушения автору этих строк.
Подробное описание пятого по счету покушения весьма существенно еще и потому, что буквально на другой день стали твориться вещи со здравым смыслом несовместимые. Труп Чолака оказался не в морге, а на… свалке со следами неумело фальсифицированного удушения. Причем обвинял во всеуслышание главу республики в преднамеренном убийстве не кто иной, как начальник КрымГПУ…
С этого момента охота приобрела новый, совершенно неожиданный оборот. Ибраимова срочно вызвали в Москву. Случается так – а подлинный случай всегда непланируем, – что у двери кабинета Сталина Ибраимов оказался вместе с генералом А. С. Гафаровым, впоследствии, в годы войны, ответработником ЦК ВКП(б). Дверь открылась, вышел Сталин.
– Вели, что это ты там людей убиваешь? – спросил Сталин. Ибраимов ответил, что телохранитель быстро пришел на помощь, и убитым оказался тот, кто покушался на его жизнь.
– Зайди, поговорим, – коротко бросил вождь. А разговор получился долгим, потом Ибраимов пересказал его Гафарову. И одна деталь примечательна весьма. Сталин советовал председателю КрымЦИК застрелиться, если-де он хочет, “чтобы дети жили в почете”. Ибраимов не послушался державного совета. И назад в Крым ему суждено было вернуться под конвоем»[186].
Комментировать этот анекдот для малолетних вряд ли стоит. Смущает притянутая автором за уши «значительность» первоисточников. Помимо самого «верного» свидетеля событий Тимура Ибраимова (Тимура Николаевича Марьяновича) (мальчику на время трагедии было три-четыре годика… читатель, припомните себя в том возрасте), информатором его оказался уважаемый генерал-лейтенант Абляким Селимович Гафаров (1907–1976), в присутствии которого Сталин якобы сказал вызванному в Москву Ибраимову: – Вели, что это ты там людей убиваешь? – В начале 1928 г. двадцатилетний Гафаров работал секретарем Евпаторийского РК ЛКСМ Крымской АССР и о генеральстве даже не помышлял. Его тогда не то что к кабинету Сталина, но и к правительственным зданиям Кремля просто так никто не подпустил бы, а уж Ибраимов пересказывать содержание личной беседы со Сталиным и подавно не решился бы.
Гораздо интересней неожиданные выводы, к которым пришел Тимур Дагджи, видный крымскотатарский националист, многолетний член политсовета «Милли Фирка», журналист и публицист, председатель Комитета по требованию компенсаций ветеранов Национального движения крымскотатарского народа. В сравнительно недавно опубликованной книге «Одна судьба на все поколения»[187] он заявил, что Амет Хайсер (в прессе 1920-х годов иногда упоминается как Хайсер Амет) был только телохранителем председателя КрымЦИКа Вели Ибраимова. Он никогда не был «белогвардейским офицером», «штабс-капитаном в отрядах Курултая», тем более «очень опасным шпионом западной разведки», как утверждала советская пресса 1920-х гг. На основании неуказанных в книге источников Дагджи настаивает на том, что Амет Хайсер был обыкновенным ялтинским парнем, видимо, с небольшим психическим отклонением. Короче, у него бывали приступы, когда молодой человек становился неадекватным. Он часто устраивал драки на свадьбах, куда мог спокойно придти без приглашения. Автор книги рассказал, как Амет Хайсер, пребывая «в сложном душевном порыве», сжег дом знаменитого крымскотатарского актера театра и кино Хайри Эмир-заде. Ибраимов был для Амета как отец родной – помогал ему, защищал, а взамен отличавшийся недюжинной силой Хайсеров служил у него телохранителем. Безусловно, при таком раскладе, фальсификация процесса Ибраимова становится очевидной. Однако, никаких неопровержимых доказательств своей версии Тимур Дагджи не привел. Впрочем, и сами доказательства не имеют значения. Ведь совершенно очевидно, что процесс был организован как начало открытой войны против прометеистов с целью разгрома обширного заговора. А прометеизм Ибраимова и его окружения доказывают независимые зарубежные источники, как официальные государственные (архив Экспозитуры-2), так и мемуары видных лидеров националистических движений. Поскольку прометеизм всегда был и остается по сей день смертельной угрозой существованию советской, а сегодня российской государственности, то в войне против него любые средства хороши. В том числе и мелкие фальсификации, каковой можно признать процесс над Вели Ибраимовым и его группой.
И все же поиск документального подтверждения непричастности Амета Хайсерова к врангелевской контрразведке и к истязаниям красных партизан носит чрезвычайный характер. Дело в том, что Тимур Дагджи является одним из первых лидеров современной «Милли Фирка», кто официально и публично признал, что депортация крымских татар, начавшаяся 18 мая 1944 г., была проведена по требованию правительства США и вопреки желаниям правительства СССР. Сталин вынужден был пойти на уступки под угрозой заключения сепаратного мира между США и фашистской Германией в самом преддверии великой Белорусской операции 1944 г. Франклин Рузвельт защищал интересы транснационального капитала и настойчиво продвигал проект «Крымская Калифорния». И хотя сегодня на позициях Дагджи стоит целый ряд руководителей «Милли Фирка», компрометация его как человека, склонного основываться на слухах и семейных россказнях, может существенно отразиться на всем процессе общественного переосмысления национальной трагедии.
Как бы там ни было, но процесс Вели Ибраимова и его сообщников стал знаковым в истории СССР. В советской стране он оказался если не первым, то одним из первых[188] и самым шумным процессом сократовского типа, известным еще со времен Древней Греции. Его главным отличием является то, что обе стороны – и обвинения, и подсудимого (подсудимых) – знают, что совершено тяжкое преступление против общества и государства, но обвинение (либо во имя сохранения спокойствия в обществе, либо по политическим причинам, либо ради сохранения тайны дальнейшего следствия и т. д.) и подсудимый (либо по незнанию и желая скрыть от обвинителей тайну своего настоящего преступления, либо по договоренности с обвинением на каких-либо выгодных ему условиях) – совместно умалчивают от присутствующих на процессе об истинной причине суда и приговора. Публичный суд, скрывая правду, рассматривает заведомо ложные обвинения и заведомо ложные доказательства вины. С начала 1928 г. практически все политические процессы в СССР носили сократовский характер. И именно сократовский характер процессов послужил формальным поводом для юридической реабилитации справедливо осужденных политических и даже уголовных преступников. О множестве судебных ошибок и безнравственной работе следователей здесь речь не идет – они свойственны всем судебным системам во все времена и жертвам их несть числа. А лишний раз сетовать по этому поводу в данной книге нет смысла.
С процесса Вели Ибраимова по всей стране начались репрессии против участников прометеевского заговора. Современные националисты объявляют эту общесоюзную операцию террором, направленным сугубо против крымскотатарской интеллигенции. Ожесточенная борьба сталинистов за сохранение единой страны СССР в расчет ими не принимается – они утверждают, что террор творили психически ненормальные негодяи, трусы и карьеристы, пресмыкавшиеся перед извергом-параноиком Сталиным. Мысль о возможности заговора отвергается ими категорически. А все документы, в том числе и из зарубежных архивов, которые объективно подтверждают существование заговора, ими с ходу объявляются сталинской фальсификацией[189].
Вот только один, интересный для нас пример. «Выступая на заседании Оргбюро ЦК ВКП (б) 1 августа 1928 г., секретарь ЦК В. М. Молотов заявил, что “за спиной Ибраимова, несомненно, стояли люди более культурные… но зато и более опытные политические враги Советской власти. Нет сомнений, что эти враги группировались в особую антисоветскую организацию крымских буржуазных националистов (организация милли-фирковцев), руки которых запачканы в уголовных делах и политических преступлениях против Советской власти”. Эти выводы послужили сигналом для фабрикации органами ОГПУ следственного дела партии “Милли Фирка”. В обвинительном заключении отмечалось, что в ходе следствия “выявилось существование в Крыму организованного ядра… контрреволюционной партии, сохранившей свой костяк с момента зарождения в 1917–1918 гг.”. Далее сообщалось, что основной установкой партии было создание “татарской национально-демократической республики в Крыму”, для чего она стремилась добиться переселения из Турции 20 тысяч семей крымских татар, эмигрировавших туда в разные годы. Кроме того, партия обвинялась в пособничестве белогвардейцам и иностранным разведкам, передаче за границу секретных документов и т. п.
Всего по делу “Милли Фирка” были арестованы 63 человека, в основном известные представители крымскотатарской интеллигенции. 11 из них, в том числе: А. Озенбашлы, Х. Чапчакчи, С. Хаттатов, Б. Одабаш и другие были приговорены к расстрелу, однако некоторым он заменялся заключением в концлагерь сроком на 10 лет. Практически все обвиняемые были сосланы в Соловецкий лагерь, где и погибли в разные годы. В 1993 г. работниками военной прокуратуры Одесского военного округа было установлено, что “Милли Фирка” не вела вооруженной борьбы против существующего строя и вина осужденных по данному делу не доказана»[190].
Обвинительные материалы против «Милли Фирка» полностью подтвердились после того, как в руки советской разведки попали архив Экспозитуры-2, а следом и архивы третьего рейха. Остается совершенно непонятным заявление авторов о фабрикации органами ОГПУ следственного дела партии «Милли Фирка», тем более, что ко времени начала судебного процесса партия эта уже давно была в стране под запретом. Однако более всего смущает совр