ах холокоста» – право на эту привилегию забрал Израиль (ведь не зря так заботились вожди сионистов о появлении такой привилегии!). Советские евреи наравне со всеми стали наследниками и хранителями памяти о жертвах холокоста советского народа, что не дало никому никаких привилегий.
Национальное равенство подвело советских евреев к дилемме – либо ассимиляция, либо миграция: в СССР – на Дальний Восток, за рубежом – на историческую родину. Здесь, конечно, появляется серьезная закавыка: едва учредили Израиль, вопреки уверениям Бен-Гуриона Сталин категорически запретил эмиграцию туда евреев из Советского Союза. Правда, о чем часто умалчивают либеральные авторы, СССР всесторонне способствовал эмиграции в Израиль евреев из стран, входивших в советскую зону влияния. Такие эмигранты составили значительную часть населения первых десятилетий существования возрожденного еврейского государства.
Объясняется такое решение несколькими факторами.
Во-первых, демографической ситуацией в послевоенном СССР, большой нехваткой трудоспособного населения, которую могло восполнить только время. Советская власть делала все возможное, чтобы сохранить и наискорейшим образом увеличить людские ресурсы общества. Достаточно вспомнить указы Президиума Верховного Совета СССР от 1945, 1946 и 1947 гг. о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство. Вернуться домой звали эмигрантов, проживавших в целом ряде европейских государств, Японии, Манчжури и др. Такие законы принимались по каждой стране отдельно, чтобы возвращавшиеся были уверены в своих правах. Лишь единицы возарщенцев были репрессированны, но преимущественно за реальную вину. Либеральную ложь об их массовом преследовании оставим на совести авторов этой лжи. 15 февраля 1947 г. во избежание потери населения репродуктивного возраста получил законную силу драконовский указ «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами». Он был отменен уже после смерти Сталина – осенью 1953 г., когда ситуация с численностью населения более-менее наладилась. В первые же послевоенные годы эмиграция виделась смертельно опасной для нашей страны, поскольку СССР стоял на грани необратимого сокращения человеческого ресурса. Кстати, данная проблема касается и глупых рассуждений о многочисленности расстрелянных и умученных молодых людей в последние годы правления Сталина. Надо отметить, что либеральные авторы постсоветских времен прямо изошлись лживой желчью, утверждая, что февральским указом 1947 г. власть пыталась удержать советских женщин и девушек от бегства из страны. Указ содержит только две строки: «1. Воспретить браки между гражданами СССР и иностранцами. 2. Поручить Президиумам Верховных Советов союзных республик привести законодательство республик в соответствие с настоящим Указом». Далее следуют подписи. Причем здесь половые различия и прочие пошлые передергивания, которыми пытаются напичкать умы отечественного читателя, объяснить невозможно.
Во-вторых, политика советского государства в первые послереволюционные десятилетия в области высшего образования привела к тому, что евреи составляли огромную часть жизненно важной для общества интеллигенции – врачей, учителей, архитекторов, инженеров, ученых различных направлений. В 1940-х гг. именно они во многом стали чуть ли не единственными наследниками русских научных школ дореволюционной поры. Наша страна затрачивала на содержание и развитие учебных заведений огромные по тем временам деньги и была в праве рассчитывать на длительную полноценную отдачу от этих затрат. Но с рождением еврейского государства предлагалось воспитанных и обученных с таким трудом и с такими жертвами всего населения страны специалистов просто так, по мановению волшебной палочки подарить Израилю. В 1980-х и особенно в 1990-х гг. так и было сделано, результат известен. Сталин, к счастью, был слишком дальновидным политиком, чтобы позволить кому бы то ни было преподнести столь роскошный подарок чужим странам и народам.
Надо признать, что запрет на эмиграцию не испортил хороших отношений СССР с Израилем. Конфликт между ними возник и обострялся постепенно, начиная с 7 февраля 1949 г., и достиг предельной точки напряжения – разрыва дипломатических отношений – в феврале 1953 г. Причем решающую роль здесь сыграл не мнимый антисемитизм советской власти, а подстрекательство советских галутных евреев к бегству из СССР в Израиль[409].
Озетовцы же, особенно еврейская элита, еще до советско-израильского конфликта сильнейшим образом пострадали от образования Израиля. Их положение в диаспоре качественно изменилось. Теперь, оставаясь в существенной зависимости от транснационального капитала, они окончательно потеряли надежду возглавить еврейское государство в Крыму, а потому закономерно и впервые социально оказались ниже сионистов. С этого времени озетовцы могли смотреть на сионистов только снизу вверх и даже вынуждены были заискивать перед ними. Такое падение не могло не отразиться на отношениях еврейской элиты с кремлевской верхушкой, что автоматически по традиции было обозначено как антисемитизм советской власти. Конечно, впервые ярлык приклеили с началом Русского Ренессанса еще в середине 1930-х гг., но с 1949 г., положившего начало вражде СССР с Израилем, его смаковали и мусолили со все возраставшим энтузиазмом до последней минуты жизни Советского Союза и продолжают смаковать уже после его гибели. На самом же деле страдательной стороной был и остается оклеветанный Советский Союз.
Глава 21. Кто убил Соломона Михоэлса?
В конце 1947 г. председателя ЕАК С. М. Михоэлса укусила собака. Поскольку животное заподозрили в бешенстве, пострадавшему назначили болезненные уколы в живот и полугодовую строжайшую диету. Едва завершили делать уколы, как Михоэлсу – главе театральной секции комитета по Сталинским премиям – пришлось выехать в командировку в Минск. Необходимо было просмотреть две постановки, выдвинутые на соискание премии 1947 г. – спектакль минского драмтеатра «Константин Заслонов» и оперу «Алеся»[410] в оперном театре. Ехать сразу после Нового Года в минские руины не очень-то и хотелось, однако, скрепя сердце, Соломон Михайлович стал собираться в путь. Скверное душевное состояние усугубляли анонимные угрозы, которые стал получать Михоэлс с конца 1947 г. Так, в одной из записок, было сказано: «Жидовская образина, ты больно высоко взлетел, как бы головка не слетела»[411].
В Минск выезжали втроем. Михоэлс возглавил отборочную комиссию. Вторым был сотрудник Комитета по делам искусств СССР, белорусский писатель из Москвы И. М. Барашко[412]. С назначением третьего члена комиссии тянули несколько дней. Решение о поездке приняли 2 января 1948 г., и тогда же сам режиссер сообщил на заседании комитета по Сталинским премиям, что с ним поедет академик В. П. Волгин[413]. Академик сослался на неотложные дела, и его заменил режиссер Р. Н. Симонов[414]. Но в день отъезда 7 января оказалось, что и он занят, а поедет театральный критик Ю. А. Головащенко[415], на которого и оформили командировку. Однако в последнюю минуту Головащенко заменил самый неприятный для Михоэлса человек – журналист В. И. Голубов-Потапов[416].
Голубов был евреем, отлично знал идиш, и в 1937 г. газета «Советское искусство» заказала ему материал о ГОСЕТе. В опубликованной тогда статье «Прошлое и настоящее ГОСЕТа» Голубов жестоко раскритиковал все, что увидел в еврейском театре. Особенно досталось выставленным в фойе картинам М. Шагала. Со времени этой публикации Михоэлс и Голубов не разговаривали. После того, как в 1950-х гг. выяснилось, что Голубов был сексотом НКВД (МГБ), стала популярной версия, будто его приставили к гению для слежки, чтобы он не улизнул от убийц. С другой стороны, не менее распространена версия о том, что этот мягкий добрый человек был хроническим алкоголиком и повсюду таскался за режиссером, как хвост.
О пребывании московской комиссии в Минске рассказано множество баек. Наиболее достоверную, подтвержденную объективными свидетельствами информацию дала участница событий актриса Ю. С. Арончик[417] в беседе с писателем В. Л. Меховым[418]. Начинается рассказ с того, что всех трех членов комиссии оформили в гостинице «Беларусь» в двухкомнатном люксе. На самом деле Барашко обосновался у родственников и встречался с компаньонами только на просмотрах, но благодаря регистрации мог получить гостиничные при оформлении командировочных выплат.
Хроника же событий такова[419]. 8 января утром московскую комиссию встретили на перроне минского вокзала официальные лица[420] и друзья. Вечером того же дня в их честь дали банкет в пригостиничном ресторане «Беларуси». 9 января Михоэлс присутствовал на спектакле БелГОСЕТа «Тевье-молочник» (эту постановку он заочно консультировал из Москвы и теперь был приглашен, чтобы увидеть получившееся собственными глазами). Весь вечер до глубокой ночи режиссер находился в компании актеров театра. 10 января члены комиссии смотрели в Белгосдраме спектакль «Константин Заслонов». Вечер после спектакля они провели в театре. 11 января состоялся просмотр оперы «Алеся» в Белорусском театре оперы и балета. Там засиделись до 2-х часов ночи, обсуждая недостатки постановки. Затем в обществе БелГОСЕТа отправились ужинать к Ю. С. Арончик, где и пробыли до 7.30. утра 12 января. Оставался свободный день, и Михоэлс захотел отдельно побеседовать с ведущими актерами БелГОСЕТа Ю. С. Арончик и М. Б. Соколом