В 1952 г. в связи с «делом врачей» назначили сразу две судмедэкспертизы сердца Щербакова. Независимо друг от друга обе комиссии определили, что лечение его носило «криминальный характер». Допросили в качестве свидетелей участников вскрытия – профессора А. В. Русакова[559] и председателя Мосгорздравотдела доктора П. Т. Приданникова[560]. В итоговом документе сказано: «Заключения обеих комиссий в общем совпадают. Они соответствуют результатам предыдущего медицинского осмотра и подтверждают криминальный характер лечения товарища Щербакова А. С.».
Причиной смерти Александра Сергеевича был назван инфаркт миокарда. «Криминал» же был усмотрен в том, что лекарства больному давали в неправильных дозах, и в том, что нельзя было разрешать ему совершать столь длительные поездки в автомобиле. Обвинения явно косвенные. Даже если и были допущены врачебные ошибки, на заранее продуманный преступный план они никак не тянут.
Однако следствию удалось получить признательные показания самих обвиняемых Этингера и Рыжикова в том, что они преднамеренно залечили Щербакова. И если к Этингеру применялись незаконные средства дознания, отчего он умер в Лефортовской тюрьме, то Рыжиков во всем сознался добровольно. Причем указал, что действовал по распоряжению Этингера. Правда, позднее он утверждал, что совершил самооговор под угрозой, что будут арестованы его жена и сын. Но как раз это-то и сомнительно: ведь став «родственниками врага народа», да еще и убийцы одного из коммунистических вождей, они могли пострадать гораздо сильнее. Как обстояли дела в самом деле, никто уже рассказать не сможет.
Главное все же в том, что озетовский круг в столице был узок, все друг друга знали, и Я. Г. Этингер играл в нем далеко не последнюю роль. К тому же он был в тесных дружеских отношениях с академиком М. С. Вовси и М. С. Михоэлсом, общался со многими членами президиума ЕАК. Следовательно, он имел возможность поддерживать связь с «Джойнтом». А. С. Щербаков, будучи идеологом Русского Ренессанса, являлся важнейшим препятствием на пути учреждения еврейской республики в Крыму. Поскольку неопровержимо доказать врачебную ошибку, особенно при лечении сердечнососудистых заболеваний, почти невозможно, совершить убийство пациента посредством залечивания и не сложно, и безопасно. Тем более, что конкретных преступников никто не назначал и точных сроков для убийства никто не устанавливал. Просто сложились обстоятельства, когда сделать это стало возможно.
Ну, а на суде истории мы вновь сталкиваемся с частью 3 статьи 14 УПК РФ: «Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном настоящим Кодексом, толкуются в пользу обвиняемого».
Если в причинах смерти А. С. Щебракова разобраться практически невозможно, то в убийстве врачами А. А. Жданова сомневаться не приходится. Вопрос сводится к характеру убийства: совершено оно по причине гордыни медицинской профессуры или умышленно. О трусости проштрафившихся медиков умолчим.
В середине июля 1948 г. Жданов отправился на отдых в санаторий «Валдай». 23 июля во время телефонного разговора с Москвой с ним случился ужасный приступ загрудинной боли. Больной только и мог, что кричать: «Ой, батюшки мои!». Комната была заперта изнутри, и чтобы добраться до несчастного, пришлось топором выбивать оконную раму. Приступ боли сняли уколами морфина. На следующий день по вызову прилетела из столицы бригада медиков. Возглавлял ее академик В. Н. Виноградов[561]. В бригаду вошли профессор В. Х. Василенко[562], начальник Лечсанупра[563] генерал-майор, профессор П. И. Егоров[564], диагност-кардиограф доктор С. Е. Карпай[565]. К ним присоединился лечащий врач Жданова – Г. И. Майоров[566].
В то время электрокардиограмма была новинкой, старая профессура разбиралась в ней с трудом. А специалист С. Е. Карпай «не сумела» разглядеть на ней инфаркт. Главная странность всего случившегося заключалась в том, что окончательный диагноз поставила ученица Этингера Софья Ефимовна Карпай – маститые профессора лишь согласились с нею. И хотя диагностика 1940-х гг. явно указывала на инфаркт миокарда, комиссия пришла к выводу: приступ сердечной астмы на фоне гипертонии. Таким образом, стали лечить следствие, а не причину заболевания.
7 августа Карпай сделала Андрею Александровичу вторую электрокардиограмму. Окончательно определили диагноз: гипертония, кардиосклероз, хроническая коронарная недостаточность, прогрессирующий стенозирующий атеросклероз коронарных сосудов, ишемия миокарда и мелкие очаги некроза. Говоря проще – инфаркт миокарда. Но и тогда болезнь не назвали своим именем и лечением, помимо всего прочего, назначили – активное движение. Комиссия улетела в Москву, Жданова оставили поправляться на природе.
После длительной бодрой прогулки в лесу 27 августа у больного случился новый приступ. Срочно прилетела та же бригада. Только вместо ушедшей в отпуске С. Е. Карпай кардиографом взяли врача Л. Ф. Тимашук[567]. Лидия Феодосьевна сходу, по еще сырым пленкам, назвала верный диагноз: инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка. Профессора возмутилась наглости неостепененной дамочки. Егоров и Майоров заставили Тимашук переписать ее заключение согласно их ранее сделанному диагнозу: «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонии». В историю болезни записали рекомендации: «…увеличение движения. С 1 сентября разрешить поездки, 9 сентября решить вопрос о поездке в Москву”. 28 августа у Жданова случился новый сильнейший приступ болезни.
Чтобы снять с себя любую ответственность, 29 августа 1948 г. Тимашук по совету начальника личной охраны Жданова А. М. Белова составила Записку в министерство госбезопасности.
«Начальнику Главного Управления охраны МГБ СССР Н. С. Власику[568]
28/VIII-c/г. я была вызвана нач. ЛСУК профессором Егоровым к тов. Жданову А. А. для снятия ЭКГ.
В этот же день вместе с пр. Егоровым, акад. Виноградовым и пр. Василенко я вылетела из Москвы на самолете к месту назначения. Около 12 ч. дня сделала А. А. ЭКГ, по данным которой мною диагностирован “инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки”, о чем тут же поставила в известность консультанта.
Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А. нет, а имеется “функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни”, и предложили мне переписать заключение, не указывая на “инфаркт миокарда”, а написать “осторожно”, так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих ЭКГ.
29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова A.M.
Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают, безусловно тяжелое, состояние А.А., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу.
Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней “инфаркт миокарда”, остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А.
29/VIII-48 г.
Передано майору Белову А. М. 29/VIII-48 г. в собственные руки»[569].
К заявлению был приложен подлинник кардиограммы.
Тимашук просила одного – установить строгий постельный режим для А. А. Жданова.
Не будь этой Записки, все было бы шито-крыто, и о корпоративном преступлении врачей никто не узнал бы. Остается только гадать, сколько людей успели они сгубить такой халтурной диагностикой и покрывательством друг друга. Но начиная с хрущевских времен именно эту Записку Тимашук называют доносом на честных благородных светил медицинской науки, а действия врачей и их блатное корпоративное укрывательство врачебных ошибок, повлекших смерть пациента, по сей день не получили общественной оценки.
О своем диагнозе Лидия Феодосьевна, опять же с помощью Александра Белова, сообщила жене Жданова[570]. Этим она успела себя обезопасить от обвинений со стороны тех же медицинских светил. 31 августа идеолог Русского Ренессанса Андрей Александрович Жданов умер по причине врачебной ошибки консилиума. На Тимашук свалить вину профессуры не было никакой возможности.
Патологоанатомическое вскрытие останков второго человека в правительстве СССР вызывает удивление! Вместо того, чтобы вывезти тело в Москву и освидетельствовать его в специализированных условиях, Лечсанупр направило самого послушного руководству патологоанатома А. Н. Федорова[571] на Валдай. Он вошел в группу сопровождения траурной правительственной депутации во главе с членом Политбюро А. А. Кузнецовым. Сразу же по прибытии на Валдай Федоров произвел вскрытие. Г. В. Костырченко так рассказал о посмертной диагностике причин смерти А. А. Жданова. «Вечером 31 августа в присутствии секретаря ЦК Кузнецова[572]