...К удивлению в упомянутом произведении очень много не османо-турецких, а кипчакских выражений. Их лексика непонятна нынешним караимам Стамбула. Это может быть надежным доказательством наличия древнего слоя кипчакской лексики. Носители этой лексики наверняка были древние выходцы из Крыма, в языке которых, как отмечено выше, издавна имелись элементы кипчакской речи, характерные для литовско-польских караимов. Далее рассмотрим подробнее собственно языковую караимскую тему.
Как уже сказано, западнокараимский язык состоит из тракайского и луцко-галицкого диалектов. Сами названия очерчивают сферу их распространения Тракаем, Луцком и Галичем. Волею судьбы оба диалекта оказались на чужой территории и развивались самостоятельно. Прежде всего, отметим отрыв от общетюркского корня и дальнейшее пребывание в чуждом языковом окружении. Из-за прекращения длительных контактов с родственными языками и чужого окружения караимский язык литовско-польских караимов как бы законсервировался. Известный польский тюрколог проф. Т. Ковальский (1889—1948) образно сравнил его с мухой в янтаре, где муха была бы караимским языком, а янтарь — языком окружения. В итоге исторического развития караимский язык сыграл в тюркологии значительную роль в сохранении архаичных черт древнего этапа развития, которые в иных языках этой группы не сохранились[1]. С другой стороны, постоянные контакты с окружением, со временем привели к проникновению чужих элементов, главным образом, из славянских и литовского языков[2]. В похожей ситуации оказываются и иные тюркские языки, находящиеся в славянском окружении.
Значение караимского языка для тюркологии, особенно в историкосравнительном отношении один из первых оценил основатель российской тюркологии, немецкого происхождения, Вильгельм Радлоф (1837—1918), чаще цитируемый по-русски как В.В. Радлов. Этот неутомимый ученый, собиратель языковых материалов многих тюркских народов, является автором 4-х томного словаря (Versuch eines Wörterbuches der Тürk
— Dialecte), и десятитомных текстов (Prodem der Volkslitter
— atur der türkischen Stümme). Для этих фундаментальных трудов понадобились и материалы караимского языка. Существенно, что В. Радлов первый указал на близкое родство караимского языка и старейшего памятника кипчакских языков начала XIV в. Кодекса Куманикус[3]. К этому выводу он пришел после знакомства с караимскими текстами из Крыма. Для сбора и публикации караимских материалов В. Радлов дважды посетил караимские общины. Сначала Крым в 1886 году, а позже Тракай и Луцк летом 1887 года. После пребывания в Крыму определил караимский язык как «alte komaniche Dialect» — диалект команов (тогда все тюркские языки считали диалектами). Вслед за Радловым надо уверенно признать караимский язык литовско-польских и крымских караимов самостоятельным языком, а не разновидностью татарского языка. Другой важный вывод В. Радлова в том, что прибывшие на литовско-польские земли караимы из Крыма уже в период поселения пользовались двумя диалектами, относимыми сегодня к тракайскому и луцко-галицкому[4]. Резюмируя вклад В. Радлова в изучение караимского языка, подчеркнем приоритет ученого во введение этого языка в круг научных интересов европейских тюркологов. Важно и стремление Радлова к исследованию и письменных источников, и самого народа — носителя языка, о чем свидетельствуют его посещения караимских общин. В. Радлов, вероятно, не попал в Галич, который тогда находился в Австрии. Материалы ученого не содержат языковых текстов этой общины. Галиция была тогда легко доступна ориенталистам австровенгерским или немецким, но не российским. Первым серьезно занялся языком и литературой караимов Галича ученый Ян Грежегоржевский (1849—1922), работавший в Австрии с 1870 года. Этот «сеньор» польских ориенталистов, как привык и позже подписывать корреспонденцию, опубликовал в 1903 г. в ежегоднике Австрийской Академии Наук в Вене статью о галицком диалекте караимского языка. Уже в этой первой работе ученый назвал язык караимов Галича — «одним тюрко-татарским диалектом в Галиции». Наряду с обширными заметками по языкознанию, он занялся и фонетикой чуждых заимствований в караимских литературных текстах. Кстати, последние годы жизни он провел среди караимов Галича, с которыми установил сердечные, дружеские отношения. В окончательной локализации караимского языка в группе тюркских языков, и в сравнительном подходе главную роль сыграли польские тюркологи. Это связано с тем, что после первой мировой войны большинство караимских общин оказались в Польше. Подобно российской науке перед 1-ой мировой войной, польская тюркология в 20-е годы была в лучших условиях для исследования этого языка. По инициативе Я. Грежегоржевского одним из руководителей польской тюркологии предложили стать Т. Ковальскому из Кракова. Знакомство с караимами он начал с посещения общин в Вильно и Тракая. Позже познакомился и с другими общинами караимов в Польше. Частые визиты ученый сопровождал изучением религиозных и светских текстов. О месте караимского языка среди других языков этой группы он сообщил в 1927 году на съезде Голландского Общества Ориенталистов в Лидсе. Проф. Ковальский наиболее известен в караимоведении как автор сравнительного изучения, издатель и комментатор текстов по языкознанию, известных как «Karaimische Texte im Dialekt von Troki» (Краков, 1929). Цель этой работы он видел в «представлении специалистам тюркологам большого числа должным образом записанных и доступных текстов, как основы для дальнейших исследований». Подчеркнем, что упомянутые отношения караимского и других языков кипчакской группы всесторонне рассмотрены в специальных разделах публикаций Т. Ковальского. Глубокое сравнительное изучение караимского языка содержит монография проф. Ананиаша Зайончковского (1903—1970) «Суффиксы существительных и числительных в западнокараимском языке» (Краков, 1932). Эта работа является вкладом в сравнительную грамматику всех тюркских языков, благодаря представлению караимского материала с обширными примерами из других тюркских языков. Лексический материал автор черпал из памятников письменности, на базе которых также опубликовал серьезные работы по истории караимского языка.
На религиозных и других памятниках письменности основан Караимско-русско-польский словарь. Под редакцией Н.А. Баскакова, С. Шапшала и А. Зайончковского он появился в связи с необходимостью обобщенного издания лексики караимского языка, в большой мере для сохранения контингента его носителей. Словарные значения взяты из тракайского, луцко-галицкого и крымского диалектов, а их источником явились тексты со старой лексикой и современный разговорный язык. Издание задумано так благодаря картотеке С. Шапшала (1873—1961) по крымскому диалекту и может служить историческим и сравнительным материалом для тюркологов, занимающихся и кипчакской, и огузской ветвью тюркских языков.
Место караимского языка рядом с языком Кодекса Куманикус, как и древних языков армянско-кыпчакских языковых памятников Египта и Сирии периода мамлюков. Из языков современных к ближайшим относятся карачаево-балкарский, кумыкский, нагайский и татарский.
В заключение отметим, что в течение столетия не развивался единый литературный караимский язык, и существуют три разных диалекта. Выйдя из единого корня, но, не имея прочных взаимных контактов, они развивались самостоятельно.
Из ст.: A. Dubicski.
Lokalizacja Jnzyka karaimskiego w
wietle jego rozwoju hisnorycznego //
Rocznik Muzuicski, 1994, t. 2, s. 104—110.
Перевод с польского Л. Чайкиной.
Публикуется с сокращениями.
Основы караимской религииА. Дубинский
Представители современного религиеведения относят зарождение идеологии караимской религии к первым столетиям н.э. или, иначе говоря, к эпохе раннего христианства. Заметное сходство существующих в это время религиозных течений (как, например, садукеев или ессеев) с некоторыми основами караимского вероисповедания были известны сравнительно давно[5].
Относительно первых, т.е. садукеев, следует уточнить, что помимо сходства отмечались также различия, как, например, признание караимами веры в воскресение мёртвых или существование ангелов. Параллели с ессеями стали более отчётливыми, в особенности, после находок во второй половине 40-х годов нашего столетия рукописей на берегах Мёртвого моря. Их открытие способствовало пробуждению интереса у некоторых исследователей к проблемам соотношения вероучения ессеев и караимов[6].
Основные принципы мировоззрения и религиозных догматов ессеев во многом сходятся с такими же в караимизме, особенно, в начале его зарождения. Здесь уместно указать на аскетический, строгий образ жизни, присущий членам религиозной общины ессеев, и подобные черты — проживание на грани аскетизма за счёт личного труда. Эти приметы весьма характерные для первых приверженцев караимского вероисповедания. Нельзя не сказать и о некоторых других сходствах. Итак, верующие должны два раза в день посещать храм; праздник пятидесятницы, или троицы, всегда празднуется в воскресенье; во время богослужения снимается обувь (у караимов преимущественно священниками), а также совершаются многократные коленопреклонения. В литургии гимны начинаются неоднократно со слов «Приношу благодарность»; захоронения совершаются лицом к югу.
Религиозная идеология ессеев и некоторых других течений в ходе следующих нескольких столетий притеснялась и на некоторое время прекратилась. Этим и объясняется прежде всего укрытие рукописных свитков с текстами, составленными ессеями, в пещерах, где они были лишь случайно найдены. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что основные признаки религиозных догматов ессеев не исчезли бесследно, а в некоторой степени влились в русло караимской религии, оформившейся окончательно в 8 веке н. э. на территории Месопотамии.