Сегодня можно признать, что Юрий Саввич внес наибольший вклад в сохранение рода Туршу, оставив после себя трех (!!!) сыновей и дочь. С ним связана еще одна загадка рода Туршу. Два его сына – близнецы. Мне доводилось слышать, что близнецы появляются в семьях, где это способность является наследственной. Близнецы появились и у его сына Константина Туршу, есть близнецы и оказавшихся в Израиле представителей Харьковской ветви Туршу.
Лидия Саввична Канонович (урожденная Туршу) (1922–1987)
Поскольку в родном городе внучке фабриканта получить образование было невозможно, она уехала на Донбасс, где не афишируя свое непролетарское происхождение в шахтерском городе Горловка с золотой медалью закончила среднюю школу, а затем даже поступила на юридический факультет Харьковского университета.
С началом войны вернулась к родителям в Сумы. В период оккупации помогала отцу в его мелком бизнесе, шила кисеты для табака, который по прежнему выращивали все на тех же дедовских плантациях. Некоторые исследователи также настаивают на ее участии в подпольной деятельности. Возможно.
В 1943 году в одной из облав ее задержали и отправили на принудительные работы в Германию. Там она познакомилась со своим будущим мужем бывшим советским командиром, а в те годы военнопленным Владимиром Яковлевичем Кононович (1922–1972). После окончания войны возвращаются на родину. О восстановлении в университете, да еще на юридическом факультете не могло быть и речи. К прежним проблемам с «непролетарским происхождением» добавились пребывание на оккупированной территории, работа в Германии…
Современным молодым людям не понять, насколько все это было чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Впрочем, почему не предсказуемыми? Однозначно закрывался доступ к учебе по целому ряду направлений, служба в органах милиции, работа на оборонных предприятиях…
Сегодня в это трудно поверить, но я сам был свидетелем того, как моего товарища выпускника Симферопольского автотранспортного техникума первоначально уговаривали идти работать в автоинспекцию, но когда он заполнил все анкеты – отказали. Дело в том, что у его мамы оказался аналогичный букет «преступлений».
Лидия Саввична стала родоначальницей украинской ветви потомков Туршу: Вакуленко – Батарчук – Дудник…
Зоя Сергеевна Молоденкова (1917–1996), урожденная Туршу.
Первоначально я приведу написанное ею в 1953 году поздравление своему отцу.
Баклажана дорогого / Поздравляет целый свет
Ведь такого же другого / Ни в одном зверинце нет
Он храпит, как паровоз / Никогда не парит нос.
Спит в костюме выходном, Будто он в белье одном.
Бреет голову зимой / Как макака – домовой,
Книги пачкает всегда / Где читает – там еда
Дочь свою не уважает / Чебуреки обожает.
По утрам поет козлом / Крутит радио на зло
В общем я преподношу /Вам портрет С.В. Туршу 24.05.53»
Перед войной она училась на филологическом отделении Симферопольского пединститута. Рассказывала мне о том, как за чтение стихов «кулацкого поэта» Сергея Есенина исключали из комсомола, выгоняли из института. Вскоре она вышла замуж за своего однокурсника Бориса Перзеке, родила дочь. В годы войны Борис стал авиационным штурманом и в ноябре 1941 году фронтовые дороги его и моего отца пересеклись. Встретились они в Новочеркасске. Борис Перзеке только что вышел из окружения, был в одной гимнастерке, а на улице уже мороз. С моим отцом они встретились по-родственному. Как-никак, муж двоюродной сестры. Видя бедственное положение Бориса, отец отдал ему свой летный реглан (кожаное пальто). В эвакуации у Зои Сергеевны умер ребенок. После войны её брак с Борисом Перзеке распался. По ее словам в значительной степени руку приложила свекровь. В прочем, это версия только одной стороны. Борис женился вновь. То ли на дочке, то ли на внучке известного писателя Константина Тренева и защитил по Треневу диссертацию. Когда я бываю в Таврическом национальном университете, то всегда останавливаюсь перед портретом участника Великой Отечественной войны профессора Бориса Перзеке, и на мгновенье вспоминаю тетю Зою, своего отца, лётный реглан…
Связана с Зоей Сергеевной и еще одна занимательная история. Как-то друг нашей семьи, в ту пору хранительница фондов Крымского художественного музея Нора Рыбкина, подвела меня к большой картине, висящей в левом углу зала. Название картины, кажется, было «Бегство немцев из Крыма». Оказалось, что история создания картины связана с Зоей Сергеевной. Сразу после войны известный крымский художник получил заказ на написание этой картины. Уже давно потрачен аванс, а картина все не получалась, не хватало чего-то самого главного, изюминки. В это время жена художника уехала, куда к родственникам. «Свято место пусто не бывает» и в ее квартире временно появилась Зоя, которую с художником связывали близкие отношения. Возвратилась законная супруга неожиданно. Войдя квартиру, и, увидев там другую женщину, она, ослепленная яростью, вышвырнула в открытое окно, подвернувшийся под руку Зоин чемодан. Далее произошло следующее: увидев на мостовой, раскрывшийся от удара чемодан, разбросанные вещи, художник вдруг закричал: «Девочки! Вы умницы!» И бросила к мольберту. Так в центре картины появилась главная ее деталь – раскрытый, брошенный чемодан…
Я всегда относился к Зое Сергеевне с восхищением. Она регулярно принимала холодный душ, голодала по Брегу, делала физзарядку. Как-то я привел к ней телевизионщиков. Юная в ту пору Катя Громова была в восторге от того, как Зоя Сергеевна в свои семьдесят лет воздушно ходила на высоченных шпильках.
Когда она ушла из жизни, то, разбирая ее переписку, я находил дружеские письма директора Феодосийской картинной галереи Николая Барсамова, поэта Николая Тарасевича, десятки книг с автографами крымских поэтов, писателей. Со смертью Зои Сергеевны Туршу я остался последним крымским представителем этого некогда многочисленного рода.
Пашин Сергей Иванович (1924–1987) Учился он в так называемой артиллерийской школе. То есть, уже по окончанию десятилетки сразу же становился кадровым командиром Красной армии. В 1941 году в возрасте семнадцати лет вместе с аттестатом зрелости получил лейтенантские кубики и ушел на фронт. В 1942 году судьба привела его в чехословацкий батальон Людвига Свободы, впоследствии развернувшийся в бригаду, корпус.
В его составе прошел всю войну и закончил её в Праге. Когда в 1962 году я гостил в его семье, он служил в аппарате Министерства обороны. Каждый вечер он удобно располагался в кресле и с наслаждением читал «Руде право» – единственную чешскую газету, которую можно было достать в Москве. Ему даже присвоили звание Почетного гражданина Праги. Было у него двое детей Сергей и Света. Пару раз они приезжали к нам в Крым. Именно от Сергея Ивановича Пашина я услышал рассказ о том, что раньше коренными москвичами считались те, кто жил в Москве до пожара 1812 года, потом те, кто жил до отмены крепостного права, потом те, кто поселился до первой мировой… Себя он с гордостью относил к коренным москвичам, по-моему даже к «до-пожарным».
Родная сестра моего отца. «Тетя Надя». В нашем роду увлечение рифмоплетством передавалось как-то зигзагами. Из пятого поколения этим «грешил» Ананий Туршу, в следующем Зоя Туршу, Сергей Пашин, Надя Полякова.
Замуж она вышла за односельчанина периода жизни в Ханышкое Валентина Борцова, который вскоре поступил в авиационное училище. В эвакуации бедствовала. Муж вернулся после войны в тяжелой стадии туберкулеза. Врачи считали, что он уже не жилец, но своей заботой она подарила ему еще пятнадцать лет жизни, но очень дорогой ценой – заразилась и умерла ее дочь Леночка, заразилась сама.
Поскольку она жила в Кривом переулке в одном дворе с бабушкой Аней, то каждый наш поход туда сопровождался получасовой инструкцией мамы о том, что бы я в квартиру тети Нади я не входил, а если и вошел, то, чтобы ничего не трогал, сразу же у бабушки вымыл руки…
Нельзя сказать, чтобы я действительно понимал, насколько это серьезно, но их внешний вид, худоба невольно вызывали чувство сострадания. Впоследствии, когда они ушли из жизни, я с удивлением узнал, что в 1943 году полк отца и полк, в котором служил дядя Валя, входили в состав одной дивизии 202-й авиационной бомбардировочной дивизии. По-моему об этом они даже не знали, так как при встречах никогда о войне не вспоминали.
Как я понял из его рассказа, туберкулез он подхватил в самом конце войны, когда в процессе какого-то контрнаступления весной 1945 года немцы загнали их в Дунай. Тогда он сильно простыл, ну а делее – туберкулез.
Не знаю почему, но выйдя замуж, Надежда отказалась поменять фамилию и стать Борцовой.
Вероятно, с неё началась печальная традиция, когда мои близкие родственники уходили из жизни, а их квартиры уходили неизвестно куда, а мне доставались семейные альбомы, документы, ордена, книги…
Тоже самое было и по линии родных мамы. В значительной степени все это было предопределено жесткой позицией отца, который терпеть не мог «никаких махинаций». Поскольку все упиралось в прописку, квартира за квартирой уплывали государству.
В отношении тяти Нади мне на всю жизнь запомнился такой эпизод. Однажды, когда я был уже молодым человеком, в наш марьинский дом пришел незнакомый человек. Спросил, может ли он видеть дядю Дженю Полякова. Когда папа вышел во двор, он протянул ему фотографию, на которой были две девушке – комсомолки. Одна из них была очень похожа на актрису Наталью Варлей в «Кавказской пленнице». Отец сразу узнал девушек на фотографии и почему-то по-татарски сказал: «Бу – Эсма Яшлавская, бу кардашим Надя».
Впоследствии точно такую же фотографию я обнаружил в ее альбоме. В тот год они были учащимися профтехшколы. Молодой человек оказался сыном подруги Дилявером Бутуковым фотокорреспондентом какой-то среднеазиатской крупной газеты.