Крымский излом — страница 3 из 8

6 января 1942 года, 16:25. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

В кабинете Верховного царил хаос. Бойцы в форме полка Кремлёвской охраны вносили в него ящики, коробки, связки книг. Верховный и сам не утерпел, спустился вниз, постоял, посмотрел, как у подъезда разгружают два ЗИС-5. Среди кремлёвских бойцов в белых полушубках и таких же шапках выделялись двое в чёрных стеганых куртках странного покроя.

Большие металлические ящики, завернутые в прозрачную плёнку, заносили в подвал. Тут же суетился начальник Кремлёвского узла связи. Но погода не способствовала длительному наблюдению – с низкого серого неба сыпался мелкий снежок, да морозец был градусов под двадцать. Вождь махнул рукой, и снова поднялся наверх, в тепло кабинета.

Там уже все закончилось, бойцы ушли, а в приёмной вместе с Поскрёбышевым его ждал майор госбезопасности Санаев. Выглядел майор неважно. Будто не в Крым слетал, пусть и в январе, а на тот свет. И вернулся оттуда. Сталин сделал майору жест проходить и уже на пороге коротко бросил Поскрёбышеву:

– Мэня нэт, ни для кого! Ви поняли товарыщ Поскрёбышев?

Тот кивнул, и дверь в кабинет закрылась.

- Паччэму ви нэ выходылы на связ, товарыщ Санаев? Гдэ товарыщ Васылэвский? Что творытся в Крыму? Атвечайте! – от волнения у Верховного прорезался грузинский акцент.

- Товарищ Сталин, – не дрогнув лицом, майор Санаев вытянулся по стойке "смирно", – информация была настолько сверхсекретной и важной, что мы не рискнули передавать её в эфир по обычным каналам. Сейчас в Крыму творится такое, что всё, там происходящее, должно привлечь к себе самый жгучий интерес со стороны как германских, так и британских спецслужб. Из Крыма до Багдада не дальше, чем до Москвы, так что прослушивать наши радиопередачи они могут прекрасно.

Товарищ Сталин начал понемногу успокаиваться.

– И что же такое сейчас происходит в Крыму?

- Сегодня ночью, товарищ Сталин, была разгромлена немецкая группировка, выделенная для блокирования и ликвидации Евпаторийского десанта, – майор Санаев тоже немного расслабился. – А часом спустя наши механизированные части уже входили в ничего не подозревающий Симферополь. К утру, когда мы вылетели с аэродрома Саки, немцы уже потеряли все свои тыловые службы, их коммуникации перерезаны, до полного окружения их группировки оставались считанные часы.

- Вы сказали, что в Симферополь вошли наши механизированные части. Так наши или... – Сталин вытащил из пачки одну папиросу и взял со стола трубку. – Выражайтесь яснее, товарищ Санаев.

- Наши, товарищ Сталин, – ответил майор Санаев. – Более "наших" людей, чем потомки, найти трудно.

- Так вы считаете, что им можно безоговорочно доверять? – пальцы Сталина методично трамбовали табак в трубке. – Ви уверены в своих словах, товарищ Санаев?

Майор госбезопасности Санаев кивнул.

– Так точно, товарищ Сталин! В целом как соединению, отдельной механизированной бригаде доверять можно безоговорочно. Доверия заслуживает и её командир – полковник Бережной. Именно им спланирована и осуществлена Евпаторийско-Симферопольская десантная операция.

- Хм, – Сталин чиркнул спичкой. – А контр-адмирал Ларионов?

- С ним я ещё не встречался, товарищ Сталин, шторм помешал нам побывать на флагмане эскадры. По радио мы поговорили один раз, но учитывая действия палубной авиации, которая подчиняется именно командующему эскадрой, думаю, что он тоже заслуживает доверия. Только товарищ Сталин, есть одна просьба полковника Бережного...

- Говорите, товарищ майор госбезопасности, – пыхнул трубкой Верховный.

- Нельзя ли, товарищ Сталин, придать этой бригаде постоянный статус? С приказом о формировании, вручением боевого знамени, словом, всё как положено. Он, товарищ Сталин, просто настаивает на необходимости ритуала вручения боевого знамени, совмещенного с принятием советской присяги личным составом...

- Мы подумаем, товарищ Санаев, – Сталин задумчиво пыхая трубкой прошёлся по кабинету. – Хотя, есть мнение, что просьбу товарища Бережного нужно удовлетворить. Бригада сдала свой экзамен боем и достойна называться 1-й Отдельной Тяжёлой Механизированной Бригадой РГК. Да, именно так!

Вождь снял трубку.

– Товарищ Поскрёбышев, запишите: "Спецпошиву" в течении суток изготовить боевое знамя 1-й Отдельной Тяжёлой Механизированной Бригады РГК. Да, срочно!

Положив трубку, товарищ Сталин внимательно посмотрел на Санаева.

– Товарищ майор госбезопасности, я же вижу что вы ещё чего-то недоговариваете. Мне что, из вас каждое слово клещами тянуть?

Майор госбезопасности Санаев встряхнулся.

– Извините, товарищ Сталин, устал. Есть ещё два вопроса. Первый касается безопасной в отношении прослушивания и надёжной связи с нашими потомками. Поскольку всё, что с ними связано, имеет наивысший уровень секретности, доставленная мною аппаратура дальней связи из будущего с автоматической приставкой ЗАС...

- Что такое ЗАС, товарищ Санаев? Выражайтесь яснее... – прервал Сталин своего собеседник, хотя особого раздражения в его голосе слышно не было, скорее интерес.

- ЗАС, товарищ Сталин, – ответил майор Санаев, – это аппаратура, автоматически зашифровывающая голосовые переговоры. И это, между прочем, уже третий барьер на пути тех, кто желает подслушать, о чём вы, к примеру, будете разговаривать с генерал-лейтенантом Василевским или контр-адмиралом Ларионовым. И уж поверьте: и в Абвере, и в МИ-6, и в американской военной разведке отдадут всё, чтобы узнать подробности крымских событий.

- Третий барьер – это хорошо, – Сталин положил трубку на стол. – И что такое секретность, особенно в таком деле, это тоже товарищу Сталину объяснять не надо. Так может вы поясните, каковы первые два барьера?

- Во-первых, товарищ Сталин, это неиспользуемый в настоящее время радиодиапазон, слишком высокая частота для современных приёмников. А во-вторых, новый для нашего времени способ модуляции – частотный... Извините, я не связист, но это что-то вроде ВЧ связи, только беспроводной.

- Понятно... – Сталин снова прошёлся по кабинету взад вперёд. – И когда, товарищ Санаев, будет готов к работе этот ваш чудо-аппарат?

- Часа через полтора, товарищ Сталин. Аппаратура должна с мороза немного согреться в тёплом помещении. Тем более, что антенну к станции мы с собой не привезли, и теперь всё необходимое нужно срочно доставить со складов МВО. Если везти "родную" антенну, так нам понадобился бы ещё один такой самолёт. Начальника кремлёвского узла связи я уже, как говорят потомки, озадачил.

- Хорошо, товарищ Санаев, товарищ Сталин полтора часа подождет, он ждал и дольше... – Сталин с тяжёлым чувством посмотрел на майора госбезопасности Санаева. – А теперь... Какой третий вопрос вы оставили напоследок?

- Самый тяжёлый товарищ Сталин, – майор Санаев опустил глаза. – Тот самый, почему над кораблями наших потомков андреевские флаги, а их документы заверены печатями с двуглавым орлом.

- Ми проиграли эту войну? – резко бросил ему Сталин.

- Мы выиграли эту, может быть самую тяжёлую войну в нашей истории, но проиграли мир, товарищ Верховный Главнокомандующий, – с горечью ответил майор ГБ Санаев. – Но сначала... Лучше я ничего не буду говорить, просто язык не поворачивается. Прочтите всё сами. Позвольте?

Сталин кивнул, и майор ГБ Санаев, разорвав бумажный шпагат на картонной коробке с наклейкой "важное", достал толстую книгу в зеленой обложке. «История СССР. 1995 год», – золотом было оттиснуто на зеленой коже. Передав книгу Сталину, он сказал:

– Там есть закладка.

- Спасибо, товарищ Санаев, – Сталин открыл книгу.

Закладкой служила тысячерублевая купюра Государственного банка Российской Федерации. Сталин ещё раз хмыкнул, поднял глаза на майора, и неожиданно спросил.

– Товарищ Санаев, вы обедали?

- Никак нет, товарищ Сталин, ещё не успел, – вытянулся тот.

Сталин положил книгу на стол и нажал кнопку. В дверях появился секретарь.

– Товарищ Поскрёбышев, распорядитесь, чтобы накормили товарища Санаева и тех двоих, которые прилетели с ним с фронта.

Потом Сталин перевёл взгляд на майора.

– Товарищ майор, жду вас для продолжения разговора через час. То есть, ровно в 18:00...

Кивком отпустив майора, Сталин сел за стол и погрузился в чтение.

6 января 1942 года, 17:15. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

Сталин оторвался от книги в зеленой обложке и скрипнул зубами. Попробовал набить трубку, но папироса раскрошилась в пальцах и табак бесполезно рассыпался по столу.

- Маймуно веришвили, – выругался Сталин и подошёл к окну.

За плотной чёрной шторой ветер нёс все тот же бесконечный снег. Вернувшись к столу, вождь снял трубку телефона, дождался усталого "алло" и сказал:

– Лаврэнтий, зайды, ты мнэ нужен!

Потом вождь снова начал мерить ногами кабинет. Читать эту проклятую книгу больше не хотелось.

«Хотя, при чем тут книга? Книга не виновата, её авторы изложили историю такой, какой они её знали... – подумал Сталин и остановился. – А не заглянуть ли в эту коробку с надписью "Важное", интересно, что ещё туда положили товарищи потомки?»

Сталин сунул внутрь руку и извлек наружу толстенный и тяжёлый том, размером в четыре обычных книги. На обложке значилось "Геологический атлас СССР" 1988 года издания. С трудом донёс до стола и открыл первую страницу. В книгу был вложен незаклеенный почтовый конверт, подписанный: "тов. Иванову. Лично в Руки. Воздух". Хмыкнув в усы Сталин вытащил два сложенных вдвое листка бумаги, развернул первый и начал читать чёткий машинописный текст.

Одно из писем было от контр-адмирала Ларионова.

В чёткой и ясной форме командующий эскадры пришельцев из будущего рассказывал о предыстории похода к берегам Сирии, подробно описывал момент появления эскадры в 1942 году. В письме был перечислен полный состав эскадры, наличие военной техники, средств материально-технического обеспечения, топлива и боеприпасов. Был также указан радиус действия боевой авиации.

В конце письма была аккуратно выражена надежда, что помощь потомков в этой войне будет совсем не лишней и, несмотря на то, что свой СССР у них бессовестно украли, за этот потомки будут воевать с кем угодно, хоть с Гитлером, хоть с Черчиллем, хоть с Рузвельтом. Письмо было датировано полуднем пятого числа.

Сталин подошёл к карте и провел циркулем радиус в тысячу двести километров, хмыкнул. Можно использовать и против немцев под Москвой, только надо соответствующим образом подобрать цели, чтоб не получилась пальба из пушек по воробьям.

Второе письмо с изложением сил и средств, задействованных в Евпаторийской операции, было от полковника Бережного.

К удовлетворению товарища Сталина, полковник Бережной подтвердил, что командующий 11-й армией вермахта, генерал Манштейн уже больше суток "загорает" в "гостях" у потомков.

Сталин задумался, потом сделал на полях письма пометку – наградить участников захвата вражеского командарма. Вообще же всё окончательно выяснится лишь после установления надёжной связи с Василевским и Ларионовым, а пока...

Верховный Главнокомандующий, усмехнувшись в усы, убрал оба письма в свой личный сейф, где хранил документы с грифом "особой важности".

Дав себе слово не откладывать кота в долгий ящик, товарищ Сталин вернулся к атласу, нашёл по оглавлению карту полезных ископаемых и перелистнул на разворот 77-78 страниц. Вгляделся. Перехватило дух от обилия значков полезных ископаемых на карте СССР. Оказывается, в наших недрах есть всё, даже алмазы! Выдохнув, Верховный захлопнул том. Этой книге надо будет уделить отдельное время – это по-настоящему царский подарок. Сколько денег и времени смогут сэкономить геологи, – даже страшно подумать! Но пока отложим. Потом подумаем, кому всё это поручить...

Хотя известно кому – Лаврентию, кому же ещё. Но потом, завтра, сегодня у нас с ним другие вопросы. Хотя, почему бы и нет? Коротко обрисовать задачу, пусть от моего имени поставит вопрос перед Вознесенским. В первую очередь обращать внимание на нефть, алмазы и золото. Особенно – на точные данные по месторождениям нефти в Татарстане и на Севере. Нефть нужна фронту, нужна каждый день и чем больше – тем лучше. Особенно если её не надо будет возить из Баку. Да. А вот золото и алмазы, до которых так жадны капиталисты, можно безо всякого ленд-лиза превратить в новейшие машины и оборудование для заводов и фабрик. Настроение у Сталина сразу улучшилось.

«Но всё равно, – подумал он, скакнув мыслью, – проблему с Никиткой надо решать немедленно. Киев мы ему простили, тогда все хороши были, а тут оказывается дело куда как серьёзнее. Дело жизни и смерти всего СССР».

Резким движением Сталин смахнул в пепельницу рассыпанный табак и останки безвинно погибшей папиросы. Уже не спеша, спокойно набил трубку и закурил, размышляя над проблемой.

«Никитка – он ведь тоже не просто так. Большинство его назначило, оно же его, в конце концов, и сняло. Значит, – думал Сталин, – это было неправильное большинство, не наше, не советское. Вопрос Никитки можно решить одним движением пальца, вопрос большинства так не решишь, пальцев не хватит. Спасибо, проходили в тридцать седьмом. Сколько потом Лаврентий за Ежовым разгребал… Так, кажется, до конца и не разгрёб. Тут только кадровая работа, кропотливая, ежедневная и ежечасная».

В дверь постучали, заглянул Поскрёбышев.

– Товарищ Сталин, товарищ Берия.

- Пригласи! – кивнул Сталин.

- Здравствуйте, товарищ Сталин, – блеснули известные всему миру стекла пенсне.

- Здравствуй, Лаврентий, здравствуй, – Сталин дождался, пока Поскрёбышев плотно закроет дверь. – Долго тебя ждать приходится. Что, много дел? Хочешь, ещё добавлю? Помолчи пока, Лаврэнтий, дэло серьёзное, дальше некуда. Просто так я тебя от работы бы отрывать не стал. Помнишь, я попросил у тебя надёжного доверенного человека для одного важного дела?

Берия кивнул.

– Помню, товарищ Сталин, майор госбезопасности Санаев.

- Хорошо, что помнишь, – Сталин прошёлся туда-сюда по кабинету, обвёл рукой царящий вокруг беспорядок. – Ты, наверное, думаешь что товарищ Сталин собрался переезжать... Ты ошибаешься. Это всё привез твой майор ГБ из одного интересного места.

- Насколько мне известно, – Берия протёр платком запотевшие стеклышки пенсне, – вы, товарищ Сталин послали майора Санаева в Крым?

- Тебе правильно доложили, Лаврентий, – произнёс Сталин. – И это всё оттуда, из-под Евпатории.

- Так, подтвердилось? – Берия снова водрузил пенсне на нос.

- Более чем, Лаврентий, более чем. 2012-й год, восемнадцать боевых и вспомогательных кораблей, в том числе один авианосец и две подлодки, причём одна из них новейшая даже по тому времени. Почти пять тысяч человек личного состава, из них почти тысяча отборных головорезов, а остальные высококлассные специалисты, – Сталин обвёл рукой кабинет. – Это всё дар советскому правительству от благодарных потомков или, если хочешь, вступительный взнос в граждане СССР. Это если не считать почти разгромленной одиннадцатой армии. Теперь слушай, что я хочу тебе поручить...

Сталин сунул в руки Берии "Историю СССР".

– Читай внимательно, Лаврентий. Как выразился твой майор, "у меня язык не поворачивается сказать это". Храбрый человек! Другой, узнав такое, застрелился бы... – Сталин уже будто разговаривал сам с собой, не обращая внимания на быстро читающего Берию. – Но только мы с тобой Лаврентий стреляться не будем, а вот насчёт кое-кого, стоит подумать...

- Товарищ Сталин! – Берия поднял голову от книги, по лицу наркома пошли красные пятна. – Лысого клоуна исполнить?

Сталин взял со стола трубку.

– Лаврентий, Никитка тут не главный! Хотя, стоит подумать насчёт несчастного случая, в котором он может погибнуть... Только вот что, пусть это будет действительно Несчастный Случай, "троцкисты" с "немецкими и британскими шпионами" нам сейчас не нужны. Главное то, что мы сами допустили в ЦК и Политбюро столько троцкистской мрази. Присмотрись ко всем, кто в 1953-1956 годах состоял в списках ЦК. Главное, чтобы никто из них не пошёл на повышение. В случае малейших нарушений социалистической законности карай их по всей строгости. Военных привлекать только с моей санкции, особенно Жукова. Победим, он сам тебе повод даст, вполне уголовный, хоть под высшую меру подводи. По партийным бюрократам – вопрос жизни и смерти. Понятно?

- Так точно, товарищ Сталин! – Берия кивнул на книгу. – Разрешите ещё раз перечитать? Надо запомнить особо избранные фамилии...

Сталин посмотрел на часы.

– Скоро ко мне придёт твой майор Санаев со связистами ОТТУДА, делать мне прямую связь с Крымом. Для дела будет лучше, если он не будет знать, что ты в курсе операции... У тебя есть ещё десять минут...

6 января 1942 года, 18:25. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

Поскрёбышев открыл дверь, и майор госбезопасности Санаев, сделав знак связистам следовать за собой, набрался мужества и шагнул через порог. В каком настроении будет сейчас Верховный? Ведь за последний час ему пришлось узнать много крайне неприятных вещей… Товарищ Сталин сидел за столом и внимательно читал книгу. Другую книгу, как понял майор госбезопасности Санаев. В пепельнице дымилась трубка. На мгновение оторвавшись от чтения, Сталин сделал пометку на лежащем рядом листе писчей бумаги, и поднял голову.

– А, товарищ Санаев, ну заходи, заходи, – судя по всему, настроение товарища Сталина было вполне нормальным.

Санаев показал рукой на двух пришедших вместе с ним молодых людей в тёмно-синих комбинезонах без знаков различия.

– Разрешите вам представить лейтенантов связи Манкина и Овсянкина. Это именно им поручено смонтировать в вашем кабинете спецаппаратуру связи.

- Здравия желаем, товарищ Сталин, – почти хором сказали лейтенанты. – Разрешите приступить к монтажу?

- Приступайте, товарищи лейтенанты.

Сталин отодвинул в сторону книгу и встал из-за стола. Взяв из пепельницы трубку, он с огорчением увидел, что пока он увлечённо работал, та прогорела и погасла. «Да, бывает», – подумал он, выколачивая пепел.

В это время, один из лейтенантов втащил в кабинет... М-м-м! – Больше всего это напоминало какой-то телефонный аппарат-переросток. Второй нёс ещё один ящик поменьше и небольшой моток провода.

- Товарищ Сталин, куда это можно поставить? – отдуваясь, спросил тот из лейтенантов, что нёс аппарат.

Сталин молча показал на место на столе рядом с аппаратами ВЧ. Майор госбезопасности Санаев помог чуть сдвинуть телефоны в сторону, и аппарат из будущего занял своё место среди собратьев. Сталин наблюдал, как ловко и почти без слов работают связисты из будущего. Спросив, где находится розетка, один из них сунул в неё провода от какого-то приборчика. Посмотрел показания, покачал головой, и коротко бросил своему напарнику.

– Сто пятнадцать.

Тот повернул малый аппарат задней стороной к себе и щёлкнул каким-то рычажком.

– Готово!

Ещё минута, и малый аппарат включен в розетку, а уже к нему, в свою очередь, был подключен телефон-переросток. Ещё один щелчок, и на лицевой панели засветились два зелёных огонька и несколько красных.

– Готово, товарищ Сталин, разрешите проверку связи?

Верховный Главнокомандующий кивнул, и лейтенант нажал кнопку "1" и снял с аппарата трубку.

– Алло, лейтенант Овсянкин, проверка связи...

И после короткой паузы ответил кому-то:

– Да, так точно, товарищ полковник, из Кремля.

А затем, закрыв микрофон трубки ладонью, доложил:

– Есть связь товарищ Сталин!

- Кто на линии, товарищ Овсянкин? – медленно спросил Сталин.

- Полковник Бережной, товарищ Сталин.

- Покажите, как пользоваться вашим чудом техники, – Сталин протянул руку за трубкой. – На что тут надо нажимать?

Лейтенант в двух словах объяснил вождю народов, как нужно пользоваться аппаратурой ЗАС.

- Алло, товарищ Бережной? – произнёс Сталин и в ответ услышал чётко и ясно, как будто из соседней комнаты:

– Здравия желаю, товарищ Сталин!

- Здравия желаю, – Сталин придвинул к себе блокнот. – Доложите текущую обстановку в Крыму.

- Обстановка на данный момент такова. Сегодня, примерно в полдень, был деблокирован Севастополь. Остатки 11-й армии, бросив в ходе отступления тяжёлое вооружение, отступили в горную часть Крыма и на Южный берег. Всё материально-техническое обеспечение немецких частей вместе с армейским интендантством захвачено нами в Симферополе. Таким образом, наши войска обеспечены топливом и продовольствием за счёт трофеев, а немцы имеют на руках только носимый НЗ. Салгирский перевал надёжно удерживается нашим заслоном. Кроме того, около трёх часов дня батальон морской пехоты капитан-лейтенанта Бузинова и рота тяжёлых танков вышли на линию Турецкого вала.

- Ваших тяжёлых танков? – переспросил Сталин.

- Так точно, товарищ Сталин, наших, – ответил Бережной.

- Продолжайте, товарищ Бережной, – кивнул Сталин. – Или у вас по этому вопросу всё?

- Никак нет, товарищ Сталин, не всё. В смысле, не всё так приятно, как хотелось бы. Товарищу Василевскому так и не удалось сдвинуть с места Кавказский фронт. Генерал Козлов просто упёрся – и ни в какую. А тут, товарищ Сталин, дорог каждый час, если не каждая минута. Нас же всё-таки не так уж много – мы не армия, и не корпус, а всего лишь бригада. Так что иметь в своём тылу остатки немецких войск для нас непозволительная роскошь.

После совещания с генералом Василевским мы пришли к единому мнению, что нужно как можно скорее ликвидировать окружённые немецкие и румынские части и срочно собирать ударный кулак напротив Перекопа. Гитлеровское командование тоже сложа руки сидеть не будет и попробует восстановить положение, чтобы деблокировать остатки 11-й армии.

Товарищ Сталин, у нас имеются многочисленные факты зверских преступлений на территории Крыма немецко-румынских оккупантов и их крымско-татарских пособников против мирного населения и советских военнопленных. Нельзя ли в связи с этим для производства следственных действий прислать некоторое количество соответствующих специалистов из НКВД и Прокуратуры? Сейчас специальная группа из сопровождавших наше соединение военных журналистов и юристов тщательно фиксирует все факты. Юридически безупречные доказательства деятельности европейских "цивилизаторов" были бы крайне полезны как для внутреннего, так сказать, употребления, так и для внешней пропаганды.

- Хорошо, товарищ Бережной, мы подумаем над теми вопросами, которые вы озвучили, особенно над последним, – Сталин чиркнул карандашом в блокноте несколько строк. – Кстати, где сейчас товарищ Василевский?

- Час назад товарищ Василевский выехал обратно из Севастополя, ждём его прибытия в течении ближайшего времени, – ответил Бережной.

Сталин кивнул.

– Хорошо, как только он появится, пусть сразу позвонит. И ещё, где сейчас ваш КП?

- Пока не решилась проблема с Кавказским фронтом и остатками 11-й армии, мы разместили временный КП в Симферополе, товарищ Сталин. Как только местные части надёжно блокируют окружённую группировку, бригада и её штаб немедленно передвинутся на позиции на Перекопе. Пока просто опасно оставлять здесь всё без контроля – немцы могут попробовать вырваться из мышеловки и наломать дров. А на Перекопе напротив, перед нами пока оперативная пустота.

- Раз так, товарищ Бережной, – Сталин потянулся за трубкой, – может быть стоит двинуться дальше? К примеру, на Мелитополь.

- Никак нет, товарищ Сталин, – ответил Бережной. – Сейчас выгоднее укрепить Перекоп и принять немецкий контрудар на заранее подготовленную оборону. Авиацию на южном направлении мы им выбили, и как только стихнет шторм, продолжим эту работу дальше

У нас есть надёжные способы ведения контрбатарейной борьбы – именно так мы вывели из строя немецкую артиллерию под Саками. И кроме того, сейчас по приказу товарища Василевского на территории Крыма собирают все брошенные немецкие орудия. В Симферополе, как я уже говорил, захвачены в числе прочих трофеев и армейские снарядные парки. Сколько будет орудий крупных калибров, я точно сказать не могу, ни никак не меньше двух-трёх сотен стволов. На станциях Симферополь и Джанкой удалось в целости и сохранности захватить немецкие эшелоны с боеприпасами. Расчёты сформируем из наших освобожденных военнопленных и бойцов СОР и Кавказского фронта. И пусть тогда немецкая пехота и танкисты наносят контрудар без авиации и поддержки артиллерии. Так, как это делали бойцы Красной Армии летом сорок первого. А когда они выдохнутся, вот тогда мы и пустим вперёд собранную в ударный кулак свою бронетехнику. А это...

- Понятно, товарищ Бережной, мы обдумаем этот вопрос, – Сталин сделал паузу. – А скажите, товарищ Бережной, вы принимали присягу СССР?

- Так точно, товарищ Сталин, принимал, ещё в 1982 году, при прохождении срочной службы.

- Тогда, товарищ Бережной, поздравляем вас с подтверждением звания полковник, утверждением в должности командира бригады и награждением орденом Ленина за освобождение Крыма по совокупности. Но последнее мы отложим на недельку, когда станет окончательно ясно, в какую сторону сложилась эта самая совокупность. До свиданья, товарищ полковник.

- До свиданья, товарищ Верховный Главнокомандующий, – с бешено бьющимся сердцем Бережной положил трубку. Ну и что, что ему однажды Путин руку жал... Это же СТАЛИН, если он руку пожмёт, потом её месяц можно не мыть.

А товарищ Сталин, положив трубку на аппарате потомков, взялся за аппарат ВЧ, соединяющий его с Генеральным Штабом.

– Борис Михайлович, здравствуйте. Распорядитесь там, чтобы Козлов срочно передал управление войсками Кавказского фронта генералу Василевскому и немедленно вылетал в Москву. Да, дело срочное. Спасибо, я надеюсь, что вы сделаете всё, как положено...

6 января 1942 года, 21:05, Симферополь, аэродром Сарабуз. КП Первой Отдельной Тяжёлой Механизированной Бригады ОСНАЗ РГК.

Генерал-лейтенант Василевский вошёл в штабной кунг, на ходу расстегивая промокшую шинель. Шторм плавно перерастал в проливной дождь. Как и предсказывал хронопрогноз погоды, началась распутица.

- Ну, как дела, товарищи? – Василевский сунул в руки адъютанту сначала мокрую насквозь папаху, потом и шинель. – Погода мерзкая, ветер и льёт как из ведра!

- Дела как в сказке, – буркнул полковник Бережной, оторвавшись от монитора, – чем дальше, тем страшнее. Вертушки всем кагалом второй раз румынские позиции под Карагозом проштурмовали. Хорошо отработали, на совесть. А этот козёл, простите генерал Козлов, будто клятву дал – ни шагу вперёд! Кажется, нам удалось нащупать штаб румынского генерала Аврамеску, именно его части "держат" наш Крымский фронт. Как стемнело, я выслал туда группу своих орлов, пусть пощупают генерала за волосатый сосок. Если не получится взять живым, ребята обещали привезти голову в пакете. Да кстати, – Бережной встал, – недавно установлена постоянная прямая радиотелефонная спецсвязь с Москвой. Звонил товарищ Сталин просил вас перезвонить, сразу как приедете.

- Отлично, товарищ полковник! Давно?

- Да уж больше двух часов назад, – полковник Бережной заглянул в свой блокнот. – Примерно в полседьмого. Вон, товарищ Василевский, в углу стоит аппарат, прямая линия на Москву: Кремль, товарищ Иванов.

Немного помедлив, генерал лейтенант Василевский подошёл к аппарату. Снял трубку и дождался, пока длинные гудки не сменились знакомым голосом.

– Алло, слушаю.

Слышно было до невозможности хорошо.

- Здравия желаю, товарищ Сталин, генерал-лейтенант Василевский на проводе.

- Как там у вас дела, товарищ Василевский? – было слышно как Сталин хмыкнул. – А то мне тут доложили, что товарищ Козлов игнорирует представителя Ставки...

- Так точно товарищ Сталин, игнорирует, – Василевский тряхнул головой. – В настоящий момент в центральной части Крыма нами достигнут полный успех. Разгромлена немецко-румынская группировка под Саками, нами взяты Симферополь, Джанкой, Бахчисарай. Деблокирован Севастополь. На данный момент мы имеем несколько групп немецких окруженцев. И самая сильная и боеспособная из них, это как раз та, что противостоит Кавказскому фронту. Остальные части 11-й армии подверглись сильным ударам, утратили тяжёлое вооружение и крайне деморализованы. А эти пока ещё не ощутили на себе удар товарищей потомков. Правда, пока я был в Севастополе они нанесли... – Бережной показал два пальца, – два бомбоштурмовых удара по немецко-румынским позициям под Карагозом. Я был там, где в своё время был нанесён аналогичный удар под Севастополем. По идее под Карагозом живого места не должно остаться, но войска Кавказского фронта по-прежнему ни с места.

- Товарищ Василевский, вам не нужно ни в чём убеждать меня. Товарищ Сталин и сам понимает, что в Крыму замечательно проведена одна из тех операций, когда, как говорится, готовить, только портить. Мне уже известно, какую роль сыграли товарищами потомки в деле освобождения Крыма. Товарищ Сталин понимает, что товарищ Козлов, неверно оценив обстановку, ставит столь многообещающую операцию под угрозу срыва.

Там, в своём Кремлёвском кабинете, Сталин сделал паузу чтоб затянуться трубкой.

– Мы приняли решение отозвать товарища Козлова в Москву в распоряжение Ставки. Ви, товарищ Василевский, должны временно принять управление Кавказским фронтом на себя и довести эту операцию до конца. Немедленно вылетайте в Феодосию и принимайте дела. Но не забывайте и про всё остальное. Угроза со стороны остатков 11-й армии должна быть ликвидирована в течении двух суток. Пользуйтесь своими полномочиями по полной программе. А они у вас немаленькие. Вам всё понятно, товарищ Василевский?

- Так точно, товарищ Сталин, всё!

Василевский перевёл дух

– Товарищ Сталин, у меня есть несколько просьб...

- Говорите, товарищ Василевский...

- Товарищ Сталин, как насчёт приведения потомков к присяге и официального приказа о формировании бригады и вручения боевого знамени? Бойцы и так дерутся неплохо, но признание их статуса должно устранить почву для недомолвок. А то в наших частях опять пошли слухи, будто в Крыму высадились белогвардейцы. И что самое плохое, распространяют слухи некоторые тыловые политработники Черноморского флота и Приморской армии. Так и до беды недалеко...

- Спасибо за предупреждение, товарищ Василевский. Я попрошу товарища Берия внимательно разобраться с этими отдельными товарищами – действительно они нам товарищи или это только кажется. С приказом на формирование спешить не будем, подождём до завершения активной фазы операции, тогда и приведём наших потомков к присяге, а заодно возьмём подписку о неразглашении по уровню ОВ. Ведь каждый из них секретоноситель самого высшего уровня. Боевое знамя срочно изготовят, завтра в Крым возвращается майор госбезопасности Санаев, он и привезёт. Что ещё?

- Товарищ Сталин, я плохо разбираюсь в военно-морских делах. Нельзя ли сюда хоть на несколько дней прислать товарища Кузнецова? Всё равно все флоты, кроме, пожалуй, Черноморского, фактически бездействуют. Ну, разве что воюет Северный флот, но товарищи потомки говорят, что товарищ Головко там хорошо справлялся всю войну. А вот товарищ Октябрьский мне здесь в связи с новыми обстоятельствами очень не нравится. Ну и, товарищ Сталин, не вечно же я буду в Крыму... Нельзя ли генерала Козлова заменить на генерала Рокоссовского? Думаю, он вполне созрел для должности комфронта...

- Кузнецов и Рокоссовский... – Сталин помолчал. – Не слишком ли много просите, товарищ Василевский? Хотя…

Снова последовала пауза.

– Мы полагаем, что к вашему пожеланию надо прислушаться. Я совсем недавно разговаривал с товарищем Ларионовым. Он тоже просил прислать товарища Кузнецова. Только, пожалуй, надо добавить к двум названным вами фамилиям третью... Пусть им будет товарищ Берия. Ненадолго, дня на три или на недельку. Ведь наши новые друзья – это самый большой секрет СССР. И именно товарищу Берия этот секрет охранять. Вы согласны со мной?

- Так точно, товарищ Сталин, согласен. – генерал-лейтенант Василевский вытер платком мокрый лоб.

- Ну вот и хорошо, товарищ Василевский, выполняйте, – и Сталин повесил трубку.

Генерал-лейтенант опустился на жёсткую скамью рядом с аппаратом. Ноги не держали. Кажется, ему удалось добиться всего, чего только возможно, но было ощущение, что что-то идёт не так. И дело даже не в визите Берии, а в чём-то ещё. Хотя это может быть всего лишь глупая мнительность, и надо начинать действовать.

- Вячеслав Николаевич, – обратился он к Бережному, – мне срочно нужно вылететь в Феодосию.

7 января 1942 года, 07:00. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

Раннее утро, за окнами ещё темно. Сталин читал. Читал всю ночь. Круг света от настольной лампы с зелёным абажуром падал на книгу, а по углам кабинета таилась полутьма. За пределом круга света, лежал с закрытой крышкой аппарат потомков, именуемый ноутбук. Его очередь ещё придёт, хранимая на нём информация безбрежнее любого океана. Просмотрев только оглавление библиотеки, Сталин пришёл в лёгкую оторопь от обилия книг. А ведь были ещё и фильмы.

После пары часов работы на этом аппарате начали болеть глаза. Лейтенант Овсянкин, обучавший вождя работать на американском приборе китайской выделки, предупреждал, что поначалу так оно и будет, пока глаза не привыкнут к новому способу чтения.

Последовав совету, Сталин закрыл крышку и отодвинул ноутбук в сторону. Выпил крепкого чая с лимоном, немного походил в раздумьях по кабинету и взялся за книги, благо они тоже несли очень важную информацию. Чувство осознания того, как много этой информации надо вобрать в себя и переработать в наикратчайшие сроки, было сродни самому настоящему ощущению физического голода. Поэтому Вождь дал себе слово, что ближайшее время посвятит насущному. Году 1942, который довольно-таки неплохо начался, но кто его знает, как пойдёт дальше.

По мере чтения хроники Великой Отечественной войны, волосы у Верховного буквально зашевелились. Он ощутил себя человеком, который шёл в тумане по горной тропе, и вдруг налётевший порыв ветра разогнал туман и путник увидел в двух шагах от себя бездонную пропасть.

Ещё поздним вечером, сразу после разговора с адмиралом Ларионовым, вождь вызвал к себе кремлёвского врача и потребовал для себя таблетку американского препарата фенамина. Врач попытался было возражать, ссылаясь на то, что это лекарство небезопасно, а сам товарищ Сталин совсем не молод... но Верховный посмотрел на него таким взглядом, что тот замолчал, потом убежал и через несколько минут принёс требуемое.

После таблетки спать расхотелось совершенно. Он положил перед собой раскрытый том, два листа бумаги и два остро отточенных карандаша – синий и красный. Верховный методично, не пропуская ни одного дня, пополз по хронике, выписывая в "красный список" виновников катастроф, а в "синий" – авторов побед. Если фамилия в этом списке уже была, то товарищ Сталин ставил рядом жирный плюс. Красный список выходил довольно солидным, как и перечень тех несчастий, которые ждали СССР в течении ближайшего года.

Сталин прикрыл глаза, размышляя. Набил трубку, закурил, прошёлся по кабинету. Покосился на аппарат связи с потомками. Молчит. Потом на раскрытую книгу с картой боевых действий на 1942 год. В той истории немцы рвались на юг к бакинской и грозненской нефти. Как будет в этот раз ещё неизвестно, но пускать их дальше совершенно не хочется. Как и терять пару миллионов штыков в очередных котлах. Немцев нужно упредить и сорвать их планы. Шиш им, а не Сталинград и Баку.

Эх, не зря генерал-лейтенант Василевский попросил назначить на Кавказский фронт Рокоссовского. Его фамилия в синем списке с четырьмя жирными плюсами. Верховный Главнокомандующий подошёл к большой карте, висящей на стене, и застыл перед ней в раздумье. А что если вот так... Использовать Первую Отдельную Тяжёлую Механизированную бригаду ОСНАЗ РГК как таран.

Верховный чиркнул карандашом от Перекопа до Изюма... Под прикрытием авиации потомков. И потом обратно! Вместе с 57-й, 9-й, и 37-й армиями. Изюм-Лозовскую операцию как таковую отменить. Но подготовку к наступлению на этом участке фронта не прекращать... Эти силы и понадобятся для новой операции по окружению и уничтожению 1-й танковой группы генерала Клейста. Сложность в том, что особой мехбригаде надо будет проделать пятисоткилометровый путь дважды. Один раз как рейдирующему соединению, а второй раз, после дозаправки, как лидеру Юго-Западного фронта. Или обратно их возвращать не стоит? Посмотрим, может пополним техникой и используем на другом участке фронта.

Командующий Южным направлением, товарищ Тимошенко... Сталин опять задумался. Стоит ли одному из виновников Харьковского разгрома летом 1942 года, доверять проведение столь ответственной операции? Этот вопрос можно решить и позже, но решить его обязательно надо. Риск в таком деле недопустим. Вон он, красный список, буквально вопиёт о том, что Красная армия в основном перестала терпеть неудачи, когда эти товарищи были удалены с фронта.

Верховный сделал запись в свой блокнот: в течении недели подыскать для Южного направления и Юго-западного фронта нового командующего.

Сделал и задумался: а кого? Снимать туда Конева? Так Калининский фронт втянут в отчаянные бои под Москвой, и Конев нужен там... Разве что прямо перед операцией, когда Рокоссовский полностью войдёт в курс дела в Крыму, перебросить туда Василевского... Вот это мысль! Василевский справится!

По завершению операции у нас будет на один фронт меньше. А Тимошенко отправить в Ташкент, ТуркВО командовать.

Верховный вытащил из сейфа листок со списком подразделений, из которых состояла мехбригада. И сел за стол... Ещё раз вчитался – и взялся рукой за голову. Меймуно веришвили! Ну почему мы перед войной не проектировали эти самые бронетранспортёры, не говоря уже о боевых машинах пехоты, как у потомков? А самоходные орудия? Сколько было жалоб на то, что артиллерия отстаёт?! А самоходная не отстанет! Так, что там у нас было такое? Наши разработанные в ходе войны 76-мм на базе Т-60, 122мм на базе Т-34 и 152мм на базе КВ… Пока только для механизированных частей. Что у них с личным составом? Батальон капитан-лейтенанта Бузинова товарищ Василевский своей властью в бригаду влил. Хорошо. Но вот потомки, чтобы этот батальон их не связывал, посадили его на броню танков и в грузовики, которые должны были перевозить боеприпасы. А вот это плохо, грузовики эти там не просто так. И если добавить туда ещё хоть одно подразделение, то и грузовики кончатся, совсем. А пехоты в составе бригады очень мало, чего не скажешь про технику, кстати, крайне зубастую. На будущее надо будет дать поручение на базе танка Т-70 разработать лёгкий гусеничный транспортёр открытого типа... Вооружение? Пулемёта ДШК на зенитной турели пока хватит. И пехоту, если что, поддержать сможет, и от налёта авиации прикроет, и дополнительного усложнения техники не потребует. А если с чем ДШК не справится, значит это задача для танков и артиллерии.

Но это на будущее, чтобы через полгода-год мы смогли сформировать другие аналогичные мехбригады. Потомки показали, что тактика блицкрига отнюдь не монополия немцев. Надо только иметь соответствующую технику, обученных и подготовленных бойцов. Там где пеший красноармеец будет брести сутки, мотострелок домчит до цели за два часа. Пока ещё у СССР нет возможности сделать механизированной всю армию, но вот несколько подобных бригад для выполнения особо важных задач нам уже по силам. Сталин прошёлся взад-вперёд по кабинету, посасывая трубку. Потом снял трубку телефона:

– Борис Михайлович, как там Рокоссовский? … Что, сдал армию своему заму и едет в Москву? … Хорошо, как только приедет, сразу же ко мне. Дело особой важности. … Да, по вновь открывшимся обстоятельствам есть мнение назначить товарища Рокоссовского командующим Крымским оборонительным районом вместо генералов Козлова и Петрова. Да, Борис Михайлович, выяснилось, что товарищ Козлов не оправдывает нашего высокого доверия. Как кстати, есть о нём какие-нибудь известия? Никаких... А подтверждение о получении приказа имеется? … Хорошо, когда товарищ Козлов объявится, будем разговаривать с ним по-другому...

Не успел Верховный повесить трубку, как неожиданно запиликал аппарат потомков. Недоумевая о причинах внезапного звонка глубокой ночью, товарищ Сталин поднял трубку.

– Слюшаю!

- Здравия желаю, – заговорила трубка, – товарищ Сталин, докладывает генерал-лейтенант Василевский. Товарищ Козлов не хочет сдавать фронт, он требует Вашего личного письменного распоряжения.

В голову Верховного ударила горячая волна раздражения.

– Дай его сюда, он там у тэбя рядом?

- Так точно, товарищ Сталин, рядом, – ответил Василевский.

Сталин начал медленно и размеренно говорить в трубку:

– Слюшайти, Козлов! Ви что, решили в генерала Стесселя поиграть? Так ведь и ви не Стессель, и я вам ни Николашка. Нэ помилую! Нэмэдленно сдавайте фронт и вылетайте в Москву за новым назначением, а иначэ... Иначэ поедите, нэсколько дальше и в сторону Севера. Тэбэ понятно?!

Неожиданно в трубке сухо щёлкнул выстрел, потом послышалась короткая возня и упало что-то тяжёлое.

- Что там у вас, товарищ Василевский? – недовольно спросил Сталин.

- Да, товарищ Сталин, тут у генерала Козлова начальник охраны чересчур нервный оказался, за пистолет схватился, – ответил Василевский. – Бойцы товарища Бережного его и скрутили. Нет, товарищ Сталин, никто не пострадал.

- Хорошо, что не пострадал, – Сталин сделал паузу. – Генерала Козлова арэстовать за нэвыполнэние распоряжений Ставки. Возьмите его с собой в Симферополь и оттуда отправьте в Москву первым же самолётом. Всё! И, товарищ Василевский, Ви где сейчас находитэсь?

- В Феодосии, товарищ Сталин. – ответил Василевский.

- А как вы говорите со мной – по линии бригады? – Сталин успокоился, и кавказский акцент из его речи почти полностью исчез.

- Товарищ Сталин, я говорю по мобильной рации через коммутатор узла связи бригады.

- Понятно, товарищ Василевский, жэлаю вам успеха. До свиданья.

И Сталин положил трубку. В дверь заглянул Поскрёбышев:

– К вам товарищ Берия.

В это время часы пробили семь утра – вот-вот должны были подойти Кузнецов и Рокоссовский...

- Зови, – сказал Сталин.

- Здравия желаю, товарищ Сталин, – Берия снял пенсне и глянул на вождя покрасневшими от бессонницы глазами. – Что-нибудь случилось?

- Доброе утро, Лаврентий, – товарищ Сталин махнул рукой в сторону стола, показывая то ли на стопки книг, то ли на аппарат для связи с потомками. – Как всегда появились вопросы в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Есть мнение, что тебе, товарищ Берия, необходимо съездить в Крым, посмотреть на месте, что там и как. Основной твоей задачей будет, во-первых, оценить морально-идейное состояние наших потомков. Василевский Василевским, он военный, и этим всё сказано... Но тут надо будет копнуть чуть поглубже. Вот только на верность коммунистической идее налегать не стоит, товарищ Хрущёв и его последователи сумели так эту идею опоганить в глазах потомков, что теперь нам долго придётся отмывать её от этой грязи.

Надо подумать о выделении в бригаду хороших политработников. Можно, к примеру, направить туда "Дорогого Леонида Ильича". А мы посмотрим, что с ним сделают благодарные потомки: прибьют на месте или расцелуют в губы. Не смотри на меня так. Да, да – того самого, Леонида Ильича Брежнева. И вообще, кто сказал, что у товарища Сталина нет юмора?

Во-вторых, необходимо определить потребности потомков в материально-техническом снабжении. Понять, что мы сможем им дать непосредственно со складов, а что придётся производить специально, при том, что это производство нам по силам. И наконец, что из необходимого им мы произвести не сможем, и когда и насколько от этого снизится их боеспособность. В-третьих, именно тебе... м-м-м "лучший менеджер всех времён и народов", предстоит возглавить работу по воспроизводству технологий потомков в наших условиях. И не смотри на меня так... "Там" ты потянул ракетный и атомный проекты. Причём тогда, когда никто не мог подсказать тебе, что и как. Лаврентий, я считаю, что в этих условиях, ты способен на большее. Ты же у нас инженер, почти. И не мотай головой как конь, всё равно мне больше не на кого возложить этот груз. А делать это дело всё равно надо.

- Так точно, товарищ Сталин! – Лаврентий Павлович нацепил на нос пенсне и поднял голову. – Я готов выполнить любое задание партии и правительства.

- Ну, вот и молодец, – Сталин прошёлся по кабинету. – Вместе с тобой поедут Рокоссовский и Кузнецов. Но у них свои задачи. Рокоссовский примет командование Крымским оборонительным районом, а Кузнецов будет разбираться, как мы наилучшим путём можем использовать флотскую группировку потомков. Пока в деле только их авианосец, который служит плавучим аэродромом. Впрочем, оставим флот морякам. Но ты, Лаврентий, одним глазом всё равно присматривай за всеми...

В дверь тихонько вошёл Поскрёбышев:

– Товарищ Сталин, там...

- Кузнецов или Рокоссовский? – быстро спросил Сталин.

- Оба, – ответил Поскрёбышев.

- Зови, – сказал вождь, делая Берии знак пока помолчать.

Военачальники вошли и замерли у порога. Что они могли подумать, увидев рядом со Сталиным Берию? Но ни у того, ни у другого на лице не дрогнул ни один мускул, нервы у них и в самом деле были железные. Сталин дождался, пока оба отдадут ему честь и отрапортуют, потом кивнул. Сделав шаг назад, так, чтобы Берия, Кузнецов и Рокоссовский оказались вместе, Сталин негромко сказал:

– Товарищи, есть мнение возложить на вас миссию особой важности...

По выражению лиц и Кузнецова и Рокоссовского было видно, что они отчаянно пытаются сообразить, какая именно задача может соединить столь разных людей. Николай Герасимович Кузнецов, тридцатисемилетний адмирал и Нарком Военно-Морского флота, один из самых успешных русских и советских адмиралов после Макарова и фон Эссена. Константин Константинович Рокоссовский, сорокапятилетний генерал-лейтенант, талантами ничем не уступавший знаменитому Жукову, и в то же время лишенный его хамства и мародёрских замашек. Ну и Лаврентий Павлович Берия, сорокатрёхлетний партийный и советский деятель, Народный Комиссар Внутренних Дел, куратор множества секретных проектов. Ничего общего.

- Но, товарищ Кузнецов и товарищ Рокоссовский, порученная вам миссия связана с делом Особой Важности. В случае нарушения режима секретности… Словом, вы понимаете, какую ответственность вы на себя берёте... У вас, товарищи, есть последний шанс отказаться.

Кузнецов мотнул головой:

– Товарищ Сталин, лично я никогда не отказывался ни от выполнения приказов командиров, ни от поручений партии.

Рокоссовский кивнул, соглашаясь.

– Товарищ Сталин, сейчас идёт война, и любое ваше поручение я воспринимаю как боевой приказ. А его нужно исполнять любой ценой.

Сталин взял со стола два уже заполненных Поскрёбышевым бланка расписок.

– Товарищи, вот подпишите это, и приступим.

Он внимательно посмотрел на Кузнецова. Да так, что тому стало не по себе.

– А вам, товарищ Кузнецов, категорически запрещается без моего личного разрешения передавать нашим западным союзникам любую информацию. Ещё раз повторяю, любую... А то может произойти... нэстчастье. Ладно, надеюсь, что в этот раз... Подписали? Ну и отлично!

Верховный взял со стола большой пакет из плотной бумаги и протянул его Кузнецову.

– Посмотрите, товарищ нарком, может быть, это вас заинтересует?

В пакете были фотографии. Чёткие, яркие, цветные. Корабли незнакомых футуристических очертаний под старорежимными андреевскими флагами. И среди них огромный авианосец, на широкой корме которого надпись большими бронзовыми буквами – "Адмирал Флота Советского Союза Николай Кузнецов". И всегда невозмутимый и сдержанный адмирал, пожалуй, впервые в жизни был близок к обмороку. Ноги у него подкосились, и он без разрешения Верховного присел на краешек стула. Сталин понимающе усмехнулся, и чубуком трубки разгладил свои прокуренные усы...

Пока адмирал, с трудом вышедший из ступора, дрожащими руками перебирал фотографии, генерал-лейтенанту Рокоссовскому был вручён другой пакет. Хищные бронированные машины с острым носом и сдвоенной пушкой в маленькой конической башне, а под ними подпись: "БМП-3Ф". Большие приземистые танки, опирающиеся на могучие гусеницы, из широких плоских башен торчат длинноствольные пушки почти корабельных калибров. Подпись под фотографией "танк Т-72". Нечто на танковом шасси, увенчанное коробчатой конструкцией, напоминающей пчелиные соты. Подпись "ТОС-1А Солнцепёк" Большой грузовик с массивными колесами, с пакетом труб вместо кузова, отдалённо напоминающий систему залпового огня БМ-13, и подпись "РСЗО Смерч". Бойцы в окопах в незнакомой форме грязно оливкового цвета, странно бочкообразные в груди и с ног до головы увешанные оружием. У нескольких в распахнутом вороте тужурок видны полосатые тельняшки. Ни одной знакомой модели оружия: ни карабины с длинными изогнутыми магазинами, ни пулемёты нельзя привязать ни к одной стране мира. Правда, среди них, как свои среди своих, привольно расположилось несколько краснофлотцев с самозарядными винтовками Токарева в руках. Подпись под фото "Позиции батальона морской пехоты "Балтика" под Саками 05.01.42". Ещё одно фото. На нём немецкий генерал в кителе, фуражке и – о конфуз! – в кальсонах, окружённый бойцами в чёрных комбинезонах, странных круглых шлемах с забралами. И подпись – "Генерал Манштейн в гостях у Спецназа ГРУ"...

Товарищ Сталин прервал затянувшуюся паузу.

– Товарищи, должен вас заверить, что всё это не шутка и не фотомонтаж. Это есть! И именно вам с этим теперь предстоит работать. Именно эта сила, внезапно появившаяся в нашем мире из 2012 года вечером 4 января, разнесла в пух и прах 11-ю германскую армию и практически уже освободила Крым. Вы, товарищ Рокоссовский, назначаетесь командующим Крымским оборонительным районом, который будет включать в себя все наши части дислоцированные в Крыму. Но главной вашей ударной силой должна стать Отдельная Тяжёлая Механизированная Бригада ОСНАЗА РГК.

Но в вашу задачу будет входить не только окончательная очистка Крыма от немецких оккупантов. Используя свои таланты и мощь наших потомков, вы, товарищ Рокоссовский, должны провести операцию стратегического значения по разгрому и окружению южного фланга группы армий Юг. Все материалы по планируемой операции находятся в этом пакете, – Верховный передал Рокоссовскому ещё один пакет. – Здесь пока только общие цели и задачи, детальный план операции вам необходимо разработать в недельный срок. Для разработки операции приказываю привлечь товарища Василевского и командира ОТМБ-1 полковника Бережного. У полковника, может быть, и нет вашего военного таланта, товарищ Рокоссовский, но зато у него много знаний, которых у вас нет. Соедините свой талант и его знания – и дайте нам большую победу.

Теперь вы, товарищ Кузнецов... Ваша задача: прибыв на эскадру из будущего, выяснить боевые возможности как каждой отдельной боевой единицы, так и эскадры в целом. Как Нарком военно-морского флота СССР, вы должны разработать максимально эффективные способы применения этой силы в войне с фашистской Германией. В общем, примите эти корабли под своё руководство.

Контр-адмирал Ларионов, командующий этой эскадрой, очень хорошо о вас отзывался. Да и их флагманский корабль носит ваше имя. Не опозорьте такого доверия и уважения к себе.

На этом всё. Товарищ Берия свои инструкции от меня уже получил. Если что, и штаб особой мехбригады, и флагман эскадры имеют со мной прямую связь. Поскольку дело масштаба ОВ, то, – Сталин провел рукой по аппарату связи, – при любой проблеме выходите на связь немедленно. А теперь всё, товарищи, самолёт ждёт!

7 января 1942 года, 15:15. Примерно на полпути между Констанцей и Севастополем:

Мерно гудят моторы бомбардировщиков. Целых три девятки грозных He-111H первой группы 100-й бомбардировочной эскадры мерно месят винтами воздух в заоблачной восьмикилометровой выси. Перед ними поставлена задача – утопить пережидающую шторм на траверзе Евпатории большевистскую эскадру. В составе которой – вы только подумайте! – даже авианосец. Ведет асов люфтваффе к цели командир группы майор Гельмут Кюстер. Над головами пилотов, стрелков и штурманов вечно голубое на такой высоте небо. Слепящее полуденное солнце, сейчас, в январе, стоит довольно низко над горизонтом по правому борту. С той стороны немецкие стрелки не ждут никакой угрозы, ведь там, в двух сотнях километрах турецкий берег. Внизу бушует шторм и большевистский авианосец сейчас беспомощен. Налёт будет, как всегда внезапным и уничтожающим. Позавчера в полдень группа, совершавшая перелёт по маршруту Мэркиш-Фридлан-Саки приземлилась на аэродроме под Констанцей, потому что конечный пункт назначения оказался захваченным большевистским десантом. Вчера весь день погода была нелётная, над Констанцей бушевал ураганный ветер. И только сегодня, когда всё немного притихло, метеорологи наконец разрешили вылет.

Никто их немецких пилотов, даже Кюстер, не знал, что они уже стали жертвенными барашками. Ещё тридцать пять минут назад двадцать семь отметок появились на радарах "Кузнецова". Большая высота, это знаете ли, ещё и высокая радиозаметность. Пятнадцать минут назад от взлётной полосы аэродрома Саки оторвались два Истребителя Миг-29К. Именно так, Истребители с большой буквы. И теперь костлявая уже замахнулась своей косой над головами гансов, фрицев и людвигов. А они, наивные, об этом, что называется, ни сном, ни духом.

Две появившиеся на горизонте чёрные точки стрелки бомбардировщиков не заметили, потому что те зашли со стороны солнца. Экипажи Хейнкелей оставались в полном неведении до самого последнего мгновения, когда, как им показалось, из солнечного диска на головную девятку обрушились очереди из пушек. Вместо отстрелянных при сопровождении самолёта товарища Василевского ракет, техники подвесили под крылья истребителей по две спаренные контейнерные пушки ГШ-23-2 калибром 23 миллиметра. Эти пушечные контейнеры были позаимствовано из комплекта подвесного вооружения ударных вертолётов. В результате получился шквал пушечного огня. Немецкие самолёты не загорались, нет. Они просто рассыпались на части от попадания одного-двух снарядов. Надо ещё сказать, что майор Скоробогатов вместе с ведомым зашли на цель с такого ракурса – справа, чуть сзади и сверху, – что головная девятка состворилась в единую цель, где каждый снаряд отыщет свою жертву. Ну, а радар и прицельно-навигационный комплекс сделали их стрельбу убийственно точной.

Пилоты и штурманы следующих девяток сначала увидели только плотный поток пушечных трасс рубинового цвета, которые перечеркнули небо и обрушились на головную группу. Два бомбардировщика из крайней правой тройки, ведущий и правый ведомый, сразу же камнем пошли к земле. Один, крутясь в беспорядочном штопоре, с оторванным почти у центроплана правым крылом, другой – с развороченной пилотской кабиной. Немецких лётчиков не спасло хвалёное бронестекло-флинтгласс, рассчитанное только на пули винтовочного калибра. Ещё секунда, и тридцатимиллиметровый снаряд попал ведущему левой тройки в район кабины нижнего стрелка. Взрыв оторвал хвостовое оперение вместе с куском фюзеляжа по самый центроплан. Вы видели, как падает топор? Бомбардировщик с оторванным хвостом идёт вниз столь же изящно.

Потом в одной точке пространства-времени совместились немецкая бомба в бомболюке самолёта майора Кюстера и русский тридцатимиллиметровый пушечный снаряд выпущенный майором Скоробогатовым. В результате бурной страсти, вспыхнувшей при их встрече, самолёт Кюстера превратился в огромный огненный шар. Когда немецкие лётчики второго и третьего штаффеля снова обрели способность видеть, впереди уже не было ни одного самолёта. Хотя нет, один Хейнкель, густо дымя повреждённым правым двигателем быстро снижался к поверхности облаков. Ослеплённые вспышкой взрыва самолёта командира группы, немцы не успели рассмотреть, ни кто их атаковал, ни куда нападавшие скрылись. Штурмана и стрелки бомбардировщиков встревожено крутили головами в поисках безжалостных убийц, но видели только безмятежную голубизну неба, да белопенную поверхность облаков. Два стреловидных силуэта выпали из облаков слева-снизу и из мёртвой зоны пошли в атаку на второй штаффель. На этот раз немцы видели, кто и как их убивал. На атакующих самолётах затрепыхались огненные светлячки стреляющих пушек. Один в носу и по два спаренных под крыльями. Эфир заполнили проклятия и крики отчаянья. Кто-то ругался, кто-то молился, а кто-то безумно хохотал. Всё это с ужасом слышали офицеры штаба группы, оставшиеся на аэродроме в Констанце. Минули длинные как вечность пятнадцать секунд, и второго штаффеля тоже не стало. Командир третьего штаффеля гауптман фон Конрад отдал казалось бы единственно верный в такой ситуации приказ: «Снизиться, уйти в облака, и пробиваться к цели поодиночке. Хайль Гитлер!»

Резко опустив нос, немецкие бомбардировщики быстро преодолели те восемьсот метров, что отделяли их от белоснежной поверхности облачного одеяла. И началась народная русская забава – весёлая игра в жмурки. Только вот тот, кто ищет, имел радар и был зряч. А вот тот, кто пытался спрятаться, оказался слепым простаком.

Майор Скоробогатов и его ведомый лейтенант Галкин, стреляя по отметке ИЛСа, уничтожали немецкие бомбардировщики один за другим. Экипаж гауптмана фон Конрада остался в воздухе последним и теперь летел неизвестно куда, стараясь делать непредсказуемые зигзаги. Что угодно, лишь бы от него отстали. Крым совсем недалеко, они выбросятся с парашютами, лишь бы только ветер отнёс их на землю. Ужасные воздушные ямы кидали самолёт вверх и вниз. Чтобы облегчить машину, штурман давно уже высыпал в море бомбовый груз – не до него сейчас.

Вот в разрывах облаков показалась покрытая белопенными барашками поверхность моря. А впереди, в нескольких километрах, благословенная полоска берега. Ещё чуть-чуть. Две русские стрелы вывалились из облаков вслед за ними. Трасса одиночного снаряда слева, сдвоенная трасса справа. Хейнкелю был чётко указан желаемый курс. Русские самолёты, как назло, находились в мёртвой зоне сразу для всех огневых точек, и немецким стрелкам осталось только скрипя зубами от злости разглядывать удивительные стреловидные силуэты.

- Курт, куда они нас ведут? – коротко бросил гауптман своему штурману, как только убедился, что вырваться не получится.

- На аэродром Саки, герр гауптман, – ответил тот. – Скажи, Герман, мы сможем что-нибудь сделать?

- Только застрелиться, Курт. Нас предупреждали уже два раза, на третий раз по русскому обычаю ... – гауптман рассмеялся, и щёлкнул языком.

- Откуда ты знаешь, Герман? – не поверил штурман своему командиру.

- От отца. Он приехал в Германию из России в двадцатом. Он был одновременно немцем и русским офицером, как и бесчисленные поколения фон Конрадов до него. Знаешь, первый из фон Конрадов в России служил ещё Петру Великому, а это вполне почтенная история, больше двухсот лет.

- Может ты, Герман, и язык знаешь? – обернулся штурман к своему командиру.

- Конечно, моя матушка, Ольга Ивановна, урождённая Титова, немного научила меня "разьговиаривать по рюсски". Смотри вперёд Курт, кажется, уже видна полоса?

- О, да, герр гауптман. Тогда, если что, может договоришься с русскими чтобы нас не расстреляли, по крайней мере сразу? – пошутил штурман.

- Попробую, но ничего не обещаю, – ответил фон Конрад, выворачивая тяжёлый бомбардировщик в створ полосы. Порывы бокового ветра швыряли машину как пьяную, не давая точно прицелиться для захода на посадку.

– Ведь мы ещё вполне можем банально разбиться из-за плохой погоды. И как эти русские рискнули взлететь в такую круговерть?

- Сплюнь через левое плечо, Герман, мы на верном курсе.

- Если я плюну через левое плечо, то попаду не в чёрта, а в ефрейтора Земана, нашего стрелка... Ха, Ха, Ха.

Гауптман опустил вниз рычаг выпуска шасси и на приборной панели зажглись две зелёные лампочки. Осталось совсем немного, ещё чуть-чуть... С замершим от ужаса сердцем пилот опустил свой Хейнкель на полосу и заглушил оба мотора... Будь, что будет!

К остановившемуся примерно посредине полосы бомбардировщику уже бежали солдаты в незнакомой форме, не похожей ни на советскую, ни на немецкую. В лоб гауптману уставился чёрный зрачок автоматного ствола.

– Вылазь, фриц, и хенде хох!

- Я не Фриц, я Герман! – так же по русски попробовал пошутить фон Конрад.

- Да хоть Йозеф, всё равно вылазь, – ответил русский, сдобрив, впрочем, свою фразу многоэтажной матерной конструкцией. – Приехали, трамвай дальше не идёт...

7 января 1942 года, 15:35. Борт транспортно-пассажирского самолёта ПС-84. Фронтовой аэродром в пригороде Ростова.

Спецборт Ставки совершил первоначально незапланированную посадку на фронтовом аэродроме. Во-первых, когда спецборт миновал Воронеж, поступил приказ забрать на этом аэродроме ещё одного пассажира. Некоего бригадного комиссара Брежнева Леонида Ильича, назначенного на должность комиссара ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Во-вторых, чуть позже, когда спецборт уже подходил к Ростову, из Симферополя пришло сообщение, что вылет истребителей сопровождения задержится минут на сорок. К Евпатории, на заоблачной высоте, приближалась неожиданная неприятность. Спецборт Ставки должен был ожидать прибытия истребительного прикрытия на земле. Услышав о том, что пару майор Скоробогатов – лейтенант Галкин подняли на перехват немецких бомбардировщиков, полковник Ольхович мрачно усмехнулся. Он свёл с этими парнями знакомство накоротке и в воздухе, и на земле, так что теперь даже немного жалел немцев. Ведь эти не отпустят ни одного, а если бой ещё и над январским Чёрным морем, то выпрыгнувшие с парашютом, вполне успеют позавидовать сгоревшим заживо. Потому что ледяная вода – как тот же огонь, лишь более медленный.

Полковник посадил свой транспортник на небольшой аэродром в пригороде Ростова. Базировалась там сборная солянка из истребителей. И-16 и МиГ-3 стояли в капонирах, укрытые маскировочными сетями. ПС-84 отогнали в сторону от полосы, но маскировать не стали. В связи с событиями двух последних суток внезапный налёт немецкой авиации был бы чем-то вроде ненаучной фантастики. Летчики этого полка сами летали на разведку в Сталино и видели мелкий винегрет из алюминия и стали, "изготовленный" из немецкого аэродрома. Бортмеханик распахнул дверь и спустил трап, в салон ворвался уличный воздух. После московского морозца погода тут была сырая, температура воздуха стояла где-то возле нуля.

Минуты через две возле самолёта остановилась покрашенная в грязно-белый цвет эмка. Из неё вылез высокий, худой бригадный комиссар в белых комсоставовских полушубке и шапке. С собой у него были только маленький фанерный чемоданчик. Подбежав к самолёту, бригадный комиссар обратился к бортмеханику:

– Товарищ, этот борт летит в Симферополь?

- Да, этот борт летит в Симферополь, – в проёме самолётной двери сверкнули знаменитые стеклышки пенсне. Нарком внутренних дел спускался по трапу размять ноги. Да и по технике безопасности не положено находиться в самолёте во время заправки. – А вы, товарищ, бригадный комиссар, кто такой?

- Бригадный комиссар Леонид Брежнев, товарищ народный комиссар внутренних дел, два часа назад получил приказ срочно прибыть в Симферополь и вступить в должность комиссара Первой Отдельной Тяжёлой Механизированной Бригады ОСНАЗ РГК.

- А, "Дорогой Леонид Ильич", – протянул Берия, и в душе у Брежнева, только что гордого и самоуверенного, шевельнулись страшные подозрения. – Вот вы-то нам и нужны! Шутка…

- Вы всё людей пугаете, Лаврентий Павлович? – вслед за Берией по трапу спустился майор госбезопасности. – Товарищ бригадный комиссар, будьте добры, расписочку ОВ.

- А вы кем будете, товарищ майор госбезопасности? – начал приходить в себя после начальственной шутки Брежнев.

- А я в этой бригаде начальник особого отдела, – майор госбезопасности Санаев мечтательно улыбнулся. – Местная кровавая гебня, так сказать. Ах, товарищ Нарком, как бы мне хотелось чтобы эти сказки оказались былью. Уж я бы некоторым выписал путевку в оздоровительный лагерь в Магадан...

Он снова повернулся к Брежневу.

– Товарищ бригадный комиссар, если буквы ОСНАЗ РГК вам о чём-нибудь говорят, то вы и сами должны понимать, что вся бригада находится под грифом ОВ.

- Понимаю, не маленький, – широко улыбнувшись, Брежнев взял уже заполненный бланк и, бегло прочитав, подписал. – Эх, где наша не пропадала!

Тем временем из самолёта на землю спустились Рокоссовский и Кузнецов. Последними самолёт покинули первый пилот полковник Ольхович и штурман капитан Лапочкин. И как водится у русских людей, когда нечего делать и надо ждать, все отошли в сторонку и, отвернувшись от ветра, закурили. Ну, а курить возле самолёта, когда заправщик уже сунул шланг в бак – это занятие для смертников. Если сразу сам не взорвёшься, потом особист расстреляет. Контролировать заправку у самолёта остался бортмеханик. Не успело высокое начальство выкурить по одной папиросе, как к ним подошёл лётчик в звании майора.

– Иванов Виктор Петрович, командир этого полка. Чем-нибудь кроме заправки могу вам помочь? Может быть обед?

- Да нет, товарищ майор, спасибо, – Берия поёжился под полушубком. – Заправимся, дождёмся нашего эскорта из Симферополя и полетим...

Он повернулся к Ольховичу.

– Ведь так, товарищ полковник?

- Эскорт задерживается товарищ нарком. Пара Скоробогатова отражала попытку налёта немецкой авиации на Евпаторию. Пополнят боекомплект, дозаправятся и вылетят.

- Ну и как там? – С интересом спросил Берия.

Ответ полковника Ольховича ввёл майора Иванова в ступор.

– Как всегда, товарищ нарком. Хейнкели-111, полная группа, три девятки. Результат: двадцать шесть сбито, один принудительно посажен в Саках. Судя по эмблеме на трофейном самолёте – из сотой бомбардировочной эскадры. Их как раз ждали в Крыму примерно в это время.

Лётчик истребитель минут пять не мог понять: может, это начальство так шутит... Потом решился, и осторожно спросил:

– Товарищ нарком, а может вам в эскорт мои ребята подойдут? У меня сейчас как раз есть свободное звено, ведущий – старший лейтенант Покрышкин...

Майор Санаев показал тремя пальцами себе на грудь и кивнул. Берия сначала нахмурился, потом просветлел лицом:

– А, майор, понял, тот самый Покрышкин, – чем опять ввёл майора Иванова в недоумение.

Откуда же всесильный Берия знает никому не ведомого старшего лейтенанта? Дальше стало ещё страннее. Берия посмотрел на командира истребительного полка:

– Знаете что, товарищ Иванов, мы возьмём ваш эскорт. Но только вместе с нашим. У меня прямой приказ другого "товарища Иванова" лететь дальше только с эскортом из Симферополя. Когда-нибудь гриф секретности будет снят, и вы поймёте почему. Но мы не сразу вернём вам товарища Покрышкина. Возможно там, в Симферополе, с ним кое-кто захочет поговорить. Я надеюсь, что завтра утром ваше звено сможет вернуться в полк после выполнения особого правительственного задания.

Майор Иванов тяжело вздохнул. По его лицу было видно, что он в очередной раз убедился в истинности фразы "инициатива наказуема" – сам предложил помощь, и вот теперь полк может лишиться хорошего лётчика. И взять свои слова назад никак невозможно.

Минут через двадцать, когда заправка была закончена, а бортмеханик успел осмотреть, казалось, каждую заклепку, к группе командиров и генералов, подбежал бортрадист спецборта.

– Товарищи получено сообщение от майора Скоробогатова. Они будут над нами примерно через пять минут.

Полковник Ольхович растоптал унтом недокуренную папиросу и повернулся к Берии.

– Ну что, товарищ нарком, на взлёт?

7 января 1942 года. 16:05. Симферополь. пос. Сарабуз. КП ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Командир бригады полковник Бережной.

Настроение в штабе царило приподнятое. Только что пришло сообщение о том, что батальон "Балтика", внезапно для противника ударивший от Салгирского перевала при поддержке 8-й бригады морской пехоты, в ходе скоротечного и ожесточённого боя взял Алушту. Окружённая 11-я армия вермахта теперь была разрезана на две части. Наступающие от Балаклавы советские войска уже вышли к мысу Сарыч, всё дальше и дальше отгоняя немцев от Севастополя.

Неоправданно пассивно вёл себя только Черноморский флот, но адмирал Октябрьский генералу Василевскому не подчинялся и пока чудил как мог. Пока – это потому, что на фоне всех прочих успехов, как мне кажется, Верховный и с Октябрьским разберётся. И, скорее всего, пошлёт его вслед за генералом Козловым, который в данный момент сидит у нас на "губе" рядом с Манштейном. Правда есть и неприятности – румынский генерал Аврамеску, сволочь, застрелился при попытке захвата. Но ничего, кобыла с возу – бабе легче, зато теперь простые румынские солдаты дезертируют и сдаются пачками. Тем более, что и зам генерала, полковник Раду Корне, был убит при бомбоштурмовом ударе.

Но время не ждёт, мы бежим с ним наперегонки. Сегодня утром батальон "Севастополь" был снят с позиций под городом своего имени, погружен на станции Бахчисарай в вагоны, и сейчас движется к станции Армянск. Поступили сообщения, что немцы уже пытались прощупать позиции батальона капитан-лейтенанта Бузинова на Перекопе. Правда, пока силы были не слишком-то серьёзные, всего пара рот. Но в скором времени надо ожидать настоящей истерики. Наверняка, прямо сейчас в немецких тылах путём снятия со спокойных участков, с бору по сосенке формируется вражеская группировка, которая, по замыслу Клейста, должна будет восстановить положение и разгромить нас. Ага, щаз! Мы ещё посмотрим, кто кого разгромит, массаракаш?!

Но часы тикают, и действовать надо быстрее. Если быть честным, то "Балтику" тоже надо снимать из-под Алушты и гнать на Перекоп. Но под рукой нет части, способной заменить её там. От 8-й бригады полковника Вильшанского после штурма Алушты, хорошо, если осталась пара рот, а сам полковник тяжело ранен и лежит в нашем госпитале в Евпатории. Как сказал главврач госпиталя профессор Антонов, его жизнь сейчас вне опасности.

Звонок с узла связи:

– Получено сообщение: спецборт Ставки со спецпассажирами вылетел из Ростова в направлении Симферополя. Посадка на аэродроме Сарабуз – семнадцать часов, плюс-минус пять минут.

Это что же интересно за спецпассажиры такие? Прошу соединить меня с ведущим пары эскорта, майором Скоробогатовым. Времени ещё около часа, и прежде чем сообщать о прилете спецборта генерал-лейтенанту Василевскому, необходимо все выяснить самому.

- Михаил Николаевич, как там у вас дела? – вот ведь надо же: майор вполне приличный человек, а имя-отчество как у Саакашвили.Шучу! Со всеми бывает, но не у всех проходит.

- Всю нормально, Вячеслав Николаевич, – хмыкнул майор. – Скоро будем у вас, готовьтесь встречать гостей.

- А что за гости, товарищ майор? – спросил я без всякой задней мысли.

- Знаешь что, товарищ полковник, сядь на стул и покрепче держись двумя руками, а то упадёшь, – майор хихикнул, а в моей душе шевельнулось странное предчувствие...

- Сижу! Держусь! – коротко бросил я в трубку.

- Пассажир номер один – Берия Лаврентий Павлович. Пассажир номер два – Кузнецов Николай Герасимович. Пассажир номер три – Рокоссовский Константин Константинович, Пассажир номер четыре – твой новый комиссар Брежнев Леонид Ильич. Помнишь такого? Пятый – твой новый начальник особого отдела и старый знакомый – Санаев Иса Георгиевич. Ну и местное начальство прицепило к нашему эскорту ассистентов. Ведущий пары Миг-3 – Покрышкин Александр Иванович, пока ещё не маршал, а всего лишь старший лейтенант. Ну, что скажешь?

- Песец фрицам, пусть на шнурках вешаются, – отвечаю. – Берия тут всех на подоконниках в трусах застроит, как во время оно, а то распустились. Ну а Рокоссовский с Кузнецовым... это... это я скажу тебе, серьёзно. И означает сие, что переносится центр тяжести зимней кампании из-под Москвы на юг. Ну, а "дорогой Леонид Ильич"... Товарищу Сталину просто на глаза попался, тем более что он тут рядом при штабе Южного фронта комиссарствовал. Ну ладно, Михаил Николаевич, потом поговорим. Конец связи, пока.

Я положил трубку и принялся думать…

Это назначение и Ильичу Второму проверка на вшивость, и нам... Могуч, Виссарионыч, могуч. Короче, явно что-то задумано, и мы в этом оркестре будем первой скрипкой. Но главное – не зарваться и не взять на себя слишком много... А сейчас, товарищ Василевский... Снимаю трубку:

– Товарищ генерал-лейтенант, здравия желаю. Получено сообщение о том, что возвращается ваш спецборт, полковник Ольхович и все, все, все... Кто все? Ну, во-первых, товарищи Рокоссовский и Кузнецов, как вы заказывали. Во-вторых, Нарком Внутренних Дел Лаврентий Палыч Берия, которого вы не заказывали, но, очевидно, он прилагается к заказу в нагрузку. В-третьих, на должность начальника особого отдела в нашей бригаде возвращается майор госбезопасности Санаев – жив, здоров и невредим. Значит, начальству все его и ваши действия понравились, он любим и обласкан. В-четвёртых, в бригаду назначен комиссар. Но это уже товарищ Верховный Главнокомандующий лично в нашу сторону пошутил. Комиссаром назначен некто бригадный комиссар Леонид Ильич Брежнев.

Своим ГРУшным умом делаю вывод – Верховному наш план понравился, и теперь его будут быстро-быстро воплощать в жизнь. Значительно хуже то, что немцы, как и ожидалось, активно стягивают резервы к Перекопу. Вы, товарищ генерал-лейтенант, как хотите, но бригаду в течении суток необходимо сосредоточить на линии Турецкого вала. Один батальон я туда уже бросил. Теперь вот сижу и думаю – как забрать из-под Алушты второй? Да так, чтобы немцы не отбили её обратно.

Что, 8-я бригада морской пехоты? Бригада полковника Вильшанского, считайте, полностью уничтожена, теперь её надо отправить в тыл на пару месяцев и ждать, пока раненые из госпиталей вернутся, да пополнение обучение пройдёт... Сам Вильшанский в госпитале, а бойцов от силы на пару полнокровных рот осталось. Если бы нас флот с моря поддержал, то сломать можно было хотя бы слабейшую группировку немцев – Судакскую. Так Октябрьский не мычит, не телится, и вообще ведёт себя как-то странно. Я думаю, приезд Лаврентия Павловича поможет разобраться в его командной "импотентции". У него, видите ли, шторм... А что товарищ Ларионов? Так ему товарищ Сталин запретил тратить невосполнимый пока боекомплект на нестратегические цели. Только для самообороны или по его прямому приказу. У них, у моряков, видите ли, стандарты боекомплекта поменялись, под автоматическое заряжание. Вроде калибр тот же, а выстрел другой, в казённик только кувалдой забить можно.

- Ну ладно, товарищ генерал-лейтенант, вот спецборт прилетит, там и поговорим, и с Кузнецовым. и с Берией. Вы сейчас где находитесь? Во Владиславовке... Так я за вами вертушку вышлю, должны успеть. Всё, товарищ генерал-лейтенант, до встречи.

Сидящий напротив меня капитан Тамбовцев поднял голову.

– Товарищ полковник, так это тот самый Брежнев? – я кивнул. – Тогда предупреждаю, – он знаменитый спортсмен-любитель, КМС международного класса по алкоголизму. Спиртное уничтожает со страшной силой и не хмелеет. При этом страшно компанейский, один пить не будет. И по женской части большой ходок. Но, надо сказать, умён и храбр.

- Так! Спасибо Александр Васильевич, короче, пишите приказ: с 17:00 по московскому времени 7 января и до особого распоряжения в бригаде объявляется сухой закон. Все запасы спиртного, а особенно буржуазную роскошь из XXI века, сдать начальнику секретного отдела. Печать, подпись. Тут, понимаешь, вот-вот большая мясорубка начнётся, а Ильич Второй мне офицеров спаивать будет.

- И до какого же времени сухой закон, Вячеслав Николаевич? – страдальчески спросил майор Гальперин.

- Ещё не знаю, но точно, что до окончательной победы. Только вот над кем, я ещё не решил. Над 11-й армией, над танковой группой Клейста, или над самой фашистской Германией. Но, по любому, с Брежневым бухать вы у меня не будете. А там посмотрим, какой из него комиссар. Там Берия прилетает и Рокоссовский, вот люди достойные внимания.

- А Кузнецов? – ехидно спросил Тамбовцев.

- А о Кузнецове, дорогой Александр Васильевич, пусть у моряков голова болит! Всё, – хлопнул я рукой по столу, – хватит болтать, работаем!

7 января 1942 года, 17:05, Симферополь, аэродром Сарабуз. КП Первой Отдельной Тяжёлой Механизированной Бригады ОСНАЗ РГК. Генерал-лейтенант Василевский Александр Михайлович

Спецборт Ставки плавно снизился над ВПП аэродрома Сарабуз. Бойцам комендантской роты потомков и пленным немцам уже удалось расчистить лётное поле от остатков того, что ещё недавно было истребителями Ме-109Ф. Теперь этот металлический хлам украшенный крестами и свастиками, кучами громоздился за пределами лётного поля. Лепота, как любит выражаться полковник Бережной. А вот и он сам идёт, в своём цифровом камуфляже... И те головорезы, что шагают вместе с ним, на почётный караул похожи весьма слабо. А вот разделать прибывших на шашлыки за пятнадцать секунд или защитить от всех ведомых и неведомых напастей, – так это они могут сделать вполне. Того количества автоматического оружия, которое здесь носит отделение, в РККА хватило бы на роту, а то и на батальон. Потому и немцы от них до сих пор в ступоре: ну никак не сопоставимы видимая численность и огневая мощь. Да и их тактическая подготовка тоже превосходна. Немецкие панцергренадёры – молокососы рядом с нашими морпехами из будущего. Видали мы их, во всех видах видали – ничего похожего и близко нет. Прав полковник Бережной, не прохлопали бы первый удар, будь на месте Павлова другой человек, всё тогда пошло бы по-другому. А сделали бы в мирное время упор на боевую подготовку, тогда и война была бы совсем другая. Но поздно стонать по пролитому молоку, надо делать выводы и извлекать уроки.

Спецборт Ставки коснулся колесами бетона и покатился по полосе, истребители сопровождения – три МиГ-3 и два МиГ-29, – убедившись, что всё закончилось нормально, сделали над аэродромом круг и, покачав крыльями, удалились в сторону аэродрома Саки.

Бойцы Бережного, не торопясь, построились напротив того места, куда диспетчер БАО запарковал ПС-84. Нас так не встречали, но и за эти двое суток много чего поменялось. С посадки этого же ПС-84 на аэродром Саки прошло ровно двое суток а, кажется, минула целая вечность. Пусть не все это видят, но обстановка за считанные дни успела измениться до неузнаваемости. Теперь немцы терпят необъяснимые поражения, а Гитлер в Рейхсканцелярии как моль жует ковры. Я не верил в то, что фюрер катается в истерике по полу и грызёт ковры. Тогда капитан Тамбовцев дал мне почитать мемуары его адъютанта. Да-с. Наши потомки вообще относятся к германскому фюреру странно: ласково называют его Алоизычем и говорят, что после войны, если выживет, надо поместить его в московский зоопарк, в клетку с надписью "гемадрил-людоед". Шуточки у них.

Но ладно… Вот открылась дверь самолёта, и вслед за бортмехником на крымскую землю спустился Он – человек в пенсне. Следом вышел адмирал Кузнецов, за ним генерал-лейтенант Рокоссовский... Майор госбезопасности Санаев с этим, с бригадным комиссаром Брежневым пока остались в самолёте. Наступила немая сцена, ну прямо как у Гоголя. Стоим и смотрим друг напротив друга. Кто кому должен рапортовать? С Берией мы в одном ранге Спецпредставителей Ставки. Кузнецов – целый нарком, но ему мы не подчиняемся. Рокоссовский, хоть и оба мы генерал-лейтенанты, но он, вчерашний командарм, завтрашний комфронта, в любом случае стоит на ступень ниже моей должности.

Затянувшуюся паузу прервал Берия. Не спеша, он прошёл перед строем бойцов, на ходу заглядывая в их лица. Потом повернулся к полковнику Бережному, сверкнув стеклами пенсне:

– Товарищ Бережной, это те самые бойцы, что взяли в плен генерала Манштейна?

- Да, те самые, товарищ Народный Комиссар Внутренних Дел, – козырнул Бережной. – Спецподразделение Главного Разведывательного управления Генерального Штаба.

- Отлично! А почему не из моего наркомата? – удивился Берия. – Наши, что хуже?

- Так правило там такое: мы не берем работу на дом, а ваши не ездят на гастроли, – пояснил Бережной, – По крайней мере, в так называемое "мирное время".

- Понятно, – сказал Берия. – Но всё равно молодцы! Вопрос о государственных наградах для всех участников Крымской операции рассматривается. Я вам тут на днях пришлю кое-кого на стажировку, а то, понимаешь, канальи, не только генерала, завалящего ефрейтора поймать не могут! – и рассмеялся быстрым смехом.

Потом лицо его стало серьёзным, он снова повернулся к Бережному.

– Советское командование выражает вам глубокую благодарность за помощь в разгроме 11-й армии. Ваша с контр-адмиралом Ларионовым просьба о восстановлении для всего личного состава советского гражданства и зачислении их в ряды РККА и РККФ решена положительно. Кроме того, положительно решён вопрос о придании вашей бригаде постоянного статуса. У известного вам майора госбезопасности Санаева с собой все документы и новое боевое знамя бригады. Все те военнослужащие, которые принимали военную присягу во времена СССР, зачисляются на службу автоматически. Остальные торжественно присягнут в тот день, когда бригаде будет вручено боевое знамя. И день этот не за горами. У меня пока всё, чуть позже я побеседую с каждым из вас по отдельности. А пока позвольте представить вам наркома военно-морского флота адмирала Николая Герасимовича Кузнецова и генерал-лейтенанта Константина Константиновича Рокоссовского, вашего будущего комфронта. – Берия снял пенсне и машинально начал их протирать платком. – Товарищ Бережной, нам с товарищем Кузнецовым срочно нужно на... гм... ваш флагманский корабль. Как это можно сделать?

- Одну минутку, товарищи наркомы, – Бережной вытащил из кармана своего жилета портативную рацию.

Я-то тут уже привык к всяческим чудесам, а вот у товарищей Берия, Кузнецова и Рокоссовского глаза вспыхнули прямо таки волчьим блеском.

– Сергей Петрович, добрый вечер, что там у Вас с погодой? … Что, через час начнёте? Ну, вот и отлично, мне нужен один борт от вас, тут к товарищу контр-адмиралу, товарищи Кузнецов и Берия. … Да-да – тот самый Николай Герасимович и Лаврентий Павлович. А что мои? Мои все в работе, пашут и сразу жнут. Как там Высоцкий пел "восемь вылетов в сутки", а восемнадцать не хотите? … Трое суток боёв. Парни держатся исключительно на упрямстве, немного на таблетках и трёх часах сна в день. Твои же отдохнули, сил набрались и готовы к труду и обороне. Хорошо, жду...

Бережной сунул рацию в карман и посмотрел на Берию

– Товарищ нарком, я разговаривал с командиром авиагруппы авианесущего крейсера полковником Хмелёвым. Борт за вами придёт примерно через полтора часа. Раньше просто опасно из-за плохой погоды.

Полковник Бережной кивнул в мою сторону, и я взял инициативу на себя.

– А пока, товарищи, прошу всех в штабную машину. Там мы с товарищем полковником сможем изложить вам обстановку, сложившуюся на текущий момент в Крыму и на прилегающих ТВД, а также обсудить наши дальнейшие действия.

Как только мы ввалились в штабной кунг, там сразу стало тесно как в вагоне метро в час пик. Внимание генерал-лейтенанта Рокоссовского сразу привлёк тактический планшет, отражавший обстановку десятиминутной давности. А вообще глаза у московских товарищей с непривычки разбегались во все стороны. Что будет с товарищем Кузнецовым на корабле его имени, мне вообще представить сложно. Так можно получить и вывих глазных яблок со смертельным исходом.

Поэтому, я сразу же направился к тому самому тактическому планшету.

– Товарищи, обстановка в настоящий момент такова. Час назад в результате массированного бомбоштурмового удара особой вертолётной группы по немецким позициям под Судаком немецкий фронт прорван. Судакская группировка противника разгромлена, от неё осталось только несколько разрознённых подразделений. Части бывшего Кавказского фронта форсированным маршем движутся в направлении Алушты, где должны сменить на позициях моторизованный батальон отдельной бригады.

- Всего лишь батальон? – не понял генерал-лейтенант Рокоссовский

- Да, – кивнул я, – и к тому же двухротного состава. Вместо третьей роты – 120-мм самоходная универсальная артбатарея. Завтра с утра, если будет время, съездим с вами на поле под Саками... Тут час езды туда обратно, и вы сами убедитесь, что морская пехота из будущего в обороне – это каменная стена. Это чтобы вы знали и понимали, какая сила находится в вашем распоряжении. Я лично присутствовал на НП бригады в момент отражения массированной ночной атаки. Константин Константинович, как и вы, я повоевал и в германскую, и в гражданскую, но такое побоище видел впервые. Там как раз вдоль дороги есть место, где наши потомки одним залпом установок "Солнцепёк" заживо сожгли походную колонну из моторизованного полка СС и румынских кавалеристов. Если вы хотите глянуть на кусочек ада, тогда вам туда! – Я сделал паузу и отхлебнул содовой воды из стоящей на столе пластиковой бутылочки. – В настоящий момент идёт сосредоточение особой бригады в районе перешейков. В ближайшее время следует ожидать попыток немецкого командования восстановить положение. Как вы уже знаете, с 18:00 возобновляет полёты палубная авиация. И первое задание, на которое вылетят самолёты, будет воздушная разведка прилегающего ТВД.

В этот момент загудел телефон. Подполковник Ильин снял трубку, выслушал короткое сообщение, потом поднял руку привлекая к себе внимание.

– Товарищи наркомы, генералы и адмиралы, только что поступило сообщение, что подводная лодка "Алроса" из состава нашего соединения торпедировала румынский танкер водоизмещением в пять тысяч тонн, шедший курсом на Николаев. Судя по силе взрыва, танкер перевозил авиационный бензин...

Шум голосов прервал возглас Берии, от избытка чувств хлопнувшего в ладоши.

– Ай как хорошо, ай как порадовали. Молодцы. Передайте товарищам, пусть продолжают в том жэ духэ, радуют нэмцэв своими полновэсными подарками.

7 января 1942 года, 17:45. аэродром Саки. Старший лейтенант Покрышкин А.И. (Глава из книги "Небо войны" А.И. 1985 год)

Последние несколько дней мы в полку не ходили, а летали. То, что происходило совсем рядом с нами, в Крыму, внушало нам гордость и оптимизм. Наша армия била фашистов в хвост и в гриву. Евпаторийский десант, высаженный в ночь с четвёртого на пятое января, внезапно поставил немецко-фашистские войска на грань полного уничтожения и был верхом тактического мастерства и военного искусства. Ранним утром пятого января, ещё до рассвета, меня вызвал командир нашего полка. Виктор Петрович был страшно взволнован.

– Покрышкин, тебе необходимо совершить вылет на разведку аэродрома Сталино. Фотоаппарат на твой МиГ сейчас устанавливают. Я знаю, что это почти верная смерть, но я верю в тебя. Для любого другого это верная смерть безо всяких почти. Командование провело какую-то операцию "Длинная рука" и теперь требует подтверждения результатов.

Я пожал плечами, надо так надо. Позавчера пара с нашего полка летала туда на разведку. Им даже близко не дали подойти к аэродрому, наши товарищи едва вернулись домой на изрешечённых машинах. Решил, что пойду на цель на малой высоте, так безопасней. Самое главное было предварительно осмотреться, чтоб не подставить машину под зенитный огонь.

Взлетел я тогда ещё в темноте почти нормально. Только, изношенный до предела за полгода войны мотор сначала работал с небольшими перебоями, потом звук стал нормальным, и я перестал обращать на него внимание. К Сталино мой МиГ подошёл на рассвете. В сером свете зимнего утра я увидел на лётном поле огромную свалку, состоящую из обломков гитлеровских "юнкерсов" и "мессершмидтов". Зенитные батареи на аэродроме тоже были изрядно потрёпаны. По моей машине никто не стрелял. Чудом уцелевшие немцы бродили среди разбитых вражеских машин и шарахались от моего МиГа, как пугливые зайцы при виде сокола. А ведь я и есть сокол, сталинский сокол. Чтобы тут все так разворотить, нужно не меньше штурмовой авиадивизии. Да и то, если ей не будут мешать ни зенитки, ни перехватчики. Я набрал высоту – весь этот "натюрморт" на аэродроме нужно было немедленно сфотографировать. С высоты в окрестностях аэродрома я не заметил ни одного нашего сбитого самолёта. Это означало, что удар по аэродрому был не только уничтожающим, но и абсолютно внезапным.

На свой аэродром я летел в радостном настроении: значит, можем мы их бить, когда захотим и всё делаем, как надо. На аэродроме меня ждала радостная новость о Евпаторийском десанте и освобождении от захватчиков этого замечательного курортного города. Я доложил своему командиру полка о полностью уничтоженном немецком аэродроме. На вопрос о том, кто это сделал, Виктор Петрович ответил, что операцию "Длинная Рука" проводила отдельная авиагруппа особого назначения. И что удар наносился не только по Сталино, но и по всем прифронтовым немецким аэродромам в полосе Южного и Юго-Западного фронта. Меня ошарашил масштаб и, если можно так сказать, "качество" проведённой операции. В этой особой авиагруппе должны быть собраны асы масштаба Валерия Чкалова. Вот бы встретиться с ними, поговорить, обменяться опытом. Но особо долго думать над этим вопросом было некогда: весь день мы, по приказу командования, группа за группой летали на аэродром Сталино, стремясь добить и окончательно разрушить всё, что уцелело после удара авиагруппы осназа.

К вечеру погода резко испортилась, задул резкий штормовой ветер, потеплело и пошёл проливной ледяной дождь. На аэродроме бойцы БАО крепили оттяжками самолёты к вкрученным в землю кольям. Вот тогда-то я снова вернулся к своим размышлениям, но так ни до чего и не додумался. Единственный вывод, к которому я сумел придти самостоятельно, так это о том, что всё произошедшее как-то было связано с Крымской операцией. Позднее оказалось, что именно так оно и было.

Весь день шестого над аэродромом бушевал шторм, мы сидели на земле и с завистью слушали сообщения Совинформбюро об освобождении Симферополя, Джанкоя, Бахчисарая и деблокаде Севастополя. Как в этот момент мы хотели оказаться в кабинах своих МиГов в небе над Крымом! Громить врага так, чтобы нигде и никогда он больше не посмел напасть на нашу Родину!

К полудню седьмого шторм начал стихать и появилась надежда, что метеорологи, наконец, дадут добро на полёты. Но раньше их разрешения на наш аэродром приземлился спецборт Ставки, пассажирский ПС-84. Управлял им полковник Ольшанский, полярный лётчик, летавший некогда с самим Ильей Мазуруком. То, что у нас считается штормом, на северах это так, лёгкий ветерок. Как стало известно по вездесущему солдатскому телеграфу, на нашем аэродроме самолёт должен был дозаправиться, взять ещё одного пассажира и, дождавшись истребителей сопровождения из Крыма, вылететь дальше в Симферополь. Мы с ведомыми, Лукашевичем и Карповичем, стояли в курилке, травили анекдоты, ждали разрешения на вылет. Тут прибегает Виктор Петрович, бледный как бумага.

– Покрышкин, срочно к спецборту, тебя Берия требует, – потом тихо так, вполголоса: – Ты извини, я им эскорт предложил и фамилию твою назвал, как ведущего звена. А майор там один гебешный, кавказец, знает тебя, оказывается. Пальцами себя в грудь ткнул и сказал: «Лаврентий Палыч, всё сходится – тот самый это Покрышкин». А глаз у него, как рентген, насквозь видит. Хоть совесть и чиста, а всё равно стоять перед ним неуютно.

Иду вперёд, ноги ватные, в голову всякие мысли лезут. Это откуда же меня такие "особые" майоры знают? Сзади ведомые плетутся, как на расстрел, – их тоже непонятно зачем вместе со мной замели. Берия посмотрел на меня через пенсне, каким-то непонятным взглядом, ну, вроде как на подающего надежды школьника, и говорит: «Это ви, товарищ Покрышкин, лючший лётчик дивизии?»

Я вытягиваюсь в струнку и со вздохом отвечаю:

– Никак нет, товарищ нарком, лучший лётчик дивизии мой друг капитан Фигичев.

- А мне доложили что ви? – Берия под пенсне прищурился, и стало ясно, что он смеется, – Надёжные люди доложили, достойные доверия. Как тут можно работать, когда тебя все время обманывают?

Он глянул прямо мне в глаза.

– Товарищ старший лейтенант, вам предстоит сопровождать наш самолёт в Крым до объекта специального назначения, имеющего особую важность, – и куда только его акцент делся. – Вы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны как лётчик, боец, коммунист и просто советский человек. Именно поэтому вы и допущены к выполнению этого задания.

– Не бойтесь, товарищ майор, – повернулся он к командиру нашего полка, – вернём мы вам ваших соколов. Если они сами, конечно, захотят вернуться.

Интересно, что там такое на этом спецобъекте, чтобы я в свой полк возвращаться не захотел? Но долго думать мне не дали. Сначала тот самый майор ГБ взял у всех троих расписки о неразглашении, действительно по высшей форме, об информации особой важности. Потом подготовка к вылету, и вот я уже сижу в кабине истребителя, мотор работает, перед нами на взлёт идёт спецборт. Вот он оторвался от полосы и пошёл вверх – значит, и нам пора. Даю полный газ и отпускаю тормоза. Мотор МиГа ревёт, машина, разбежавшись, отрывается от земли и повисает в воздухе.

Кручу головой по сторонам – оба моих ведомых тоже влетели, не как в прошлый раз. Вслед за спецбортом ложимся курсом на Симферополь. Интересно, что же это у них за сопровождение, что мы тут вроде бесплатного приложения? Набирая высоту, ныряем вслед за спецбортом в облака, три, четыре, пять, шесть минут летим в сплошном молоке. Но вот облака пробиты, а солнца и голубого неба над головой не видно. Там, сверху, ещё один слой облаков, а мы летим как бы между ними.

Спецборт прямо перед нами и выше, теперь надо только занять свои места в ордере. Не успеваю крутануть головой, как мимо моей машины проносится нечто стреловидное, окрашенное в серо-синий камуфляж. Ну, ни фига ж себе, что это за чудо техники! Форма как наконечник копья. Промчался он мимо меня, между прочим, как мимо стоячего. А скорость у меня не маленькая, километров четыреста пятьдесят. Вижу красные звезды на двух высоких килях, и у меня отлегает от сердца. Постойте, товарищи, а где ж у него винт или винты? Чуть в стороне проносится напарник первого истребителя, и я отчётливо вижу, что никакого винта у него нет. А кстати, почему товарищ Берия на аэродроме называл это прикрытие истребителями? По размеру они ничем не уступают тому транспортнику, который мы сопровождаем. Длина фюзеляжа почти такая же, только размах крыльев в два раза меньше. Покачивает крыльями – значит, приветствует. Качаю в ответ. Всё-всё, поняли, летим дальше.

По дороге целый час продолжаю любоваться красотой новых самолётов. Неужто это те самые реактивные, о которых вроде бы ходили смутные слухи перед войной? Ну да, вон те две трубы, на которых и укреплены кили, это, похоже, и есть двигатели? А форма крыльев? Никогда такой не видел, напоминает оперение эресов. Так на какие же скорости рассчитана эта машина? Полёт до Симферополя прошёл без приключений, мы убедились, что спецборт сел благополучно и вместе со спецсамолётами направились в сторону аэродрома Саки. Скорость тут же увеличилась до пятисот километров в час. Ещё в Ростове майор ГБ Санаев нас предупредил, что истребительное прикрытие садится именно там. А вот никогда не пожалею, что лететь пришлось именно в Саки, потому что на подлёте к аэродрому открылось зрелище, достойное богов. Сначала дорога из Симферополля в Саки, вся забитая дочерна обугленными немецкими грузовиками и бронетранспортёрами. Потом – огромное поле, сплошь заваленное трупами немецких солдат. Мышастые серо-зелёные шинели хорошо видны на фоне рыжей крымской земли. А кое-где из-за этих шинелей земли и вовсе не видно. Потом странно изломанные линии траншей. Как я догадался, именно тут десантники держали оборону против всей одиннадцатой армии. А это что за прямоугольные ямы?, Неужто у них в первой линии вместе с пехотой стояли и танки? Да, вот, точно, следы гусениц.

Закладываем вираж и заходим на посадку. Хозяева пропускают нас троих вперёд, делая над аэродромом ещё один круг. Где-то впереди сверкнуло серое море и на нём корабли, много кораблей. Но отвлекаться некогда. Выравниваю истребитель и аккуратно касаюсь колесами полосы. Только не хватало в гостях "дать козла". Но ничего, всё нормально. Теряя скорость самолёт катится по полосе. Вслед за мной садятся ведомые, полёт окончен. На стоянке пусто, только стоят, похоже, оставшиеся от предыдущих хозяев одинокая "Штука" со снятым мотором, да такой же одинокий Хейнкель-111. Заруливаю на указанную диспетчером стоянку и глушу мотор. Рядом останавливаются мои ведомые. И тут с шумом и грохотом мимо нас проносится один из спецсамолётов. За его хвостом трепещет странный крестовидный парашют. Вслед за ним садится и его ведомый.

Вот я товарищи и на секретном объекте, что дальше? Что-то ещё не даёт покоя, и после некоторых раздумий понимаю – корабли на горизонте. Один из них по силуэту весьма напоминал авианосец, только почему-то с загнутым вверх, как у турецкой туфли, носом. Расстёгиваю ремни и вылезаю из кабины. Техник, только что подложивший башмаки под колеса моего Мига, как-то странно смотрит на меня, потом спрашивает:

– Товарищ Покрышкин? – и тут все меня знают, даже техники.

Киваю головой и говорю:

– Покрышкин я, Покрышкин...

А этот как завопит:

– Ребята, к нам САМ Покрышкин прилетел!

И что я вижу? В нашу сторону тут же бегут какие-то люди в технических комбинезонах и совершенно непохожей ни на что незнакомой форме. И кричат при этом:

– Качать Покрышкина!

Стоим вместе с моими ведомыми, Карповичем и Лукашевичем, на полосе, а в голове мелькают мысли: «Форменный дурдом, товарищи! Куды бечь? Как спасаться? Куда я попал?!»

Внезапно гремит командирский рык:

– А ну отставить!

На небольшой открытой машине в нашу сторону мчится человек, одетый примерно так же, как в фантастическом фильме тридцать восьмого года "Полёт на Луну". Бегущие к нам люди, заслышав этот голос, начинают резко тормозить и перестают быть похожими на толпу индейцев, стремящихся снять с меня скальп. Машина останавливается возле меня, похожий на героя фантастического фильма человек спрыгивает на землю, и козыряет:

– майор Скоробогатов Виктор Сергеевич, ведущий звена.

Козыряю в ответ:

– Старший лейтенант Покрышкин Александр Иванович, тоже ведущий звена...

- Ну вот и познакомились, – хлопает майор меня по плечу. – А на ребят ты внимания не обращай, они такую знаменитость как ты в первый раз видят.

Опять ничего не понимаю: почему и откуда я тут знаменитость... Но, что называется, утро вечера мудренее, и все мы идём в столовую БАО на ужин. Надеюсь, что там никто не бросится меня качать.

7 января 1942 года, 18:35. Внешний рейд Евпатории, ТАКР "Адмирал Кузнецов". Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

Когда товарищ Сталин сказал про эскадру из будущего, я, честно сказать, не поверил. Уж слишком невероятной была эта новость. Даже фотографии меня до конца не убедили – мало ли чего могут нарисовать в фотомастерских НКВД. Вдруг это им надо для стратегической дезинформации?

Даже то, что мы срочно вылетели в Крым, причём группу возглавлял сам Берия... Я не знал, что и думать. Первым шоком были никогда мною не виданные истребители сопровождения, которые были высланы нам навстречу из Крыма. Я, конечно, не лётчик, но всё равно вижу, что здесь нечто запредельное, рассчитанное на совершенно другие скорости и высоты. Командир спецборта, полковник Ольхович, на мой вопрос об этих самолётах, ответил, что не такие уж они и невиданные. Многие немецкие лётчики их видели лично, но вот беда – они уже никому ничего не расскажут.

Потом был аэродром Сарабуз в Симферополе и мобильный КП Первой Отдельной Тяжёлой Механизированной Бригады ОСНАЗ РГК, который по сути выполнял функции штаба фронта при генерал-лейтенанте Василевском. Я в сухопутных делах разбираюсь слабо, но ведь получилось же у него с помощью командиров из будущего совершенно мизерными силами разгромить 11-ю армию Вермахта. Товарищ Сталин поставил передо мной не менее важную задачу – объединить под своим командованием то, что осталось от Черноморского флота, и эскадру из будущего, после чего установить на Чёрном море господство нашего флота. Чтобы немцы из страха перед нашей новой десантной операцией, держали бы по побережью такую же плотность войск, как и на фронте.

Потом за нами с товарищем Берия с эскадры прилетел маленький винтокрылый аппарат. То есть, маленьким он был лишь для местных масштабов, а так вполне себе ничего аппарат по сравнению с У-2 и Р-5, на которых мне доводилось летать. По крайней мере, разместились мы там почти с комфортом. Полёт в облачную, беззвёздную ночь, похож на висение в чёрной темноте. Вертолёт, казалось, жужжал на месте как муха, влипшая в чёрную смолу, ни на метр не приближаясь к нашей цели.

Потом впереди загорелся огонёк, за ним – другой. Вскоре перед нами открылась освещённая по-походному эскадра из будущего. Нельзя сказать, что тут всё сияло и переливалось, как в городах Европы, но и особой светомаскировки тоже не было. Это какое же у них должно быть ПВО, чтоб совершенно не бояться немецких налётов!

- А что нам их бояться? – ответил на мой вопрос пилот вертолёта, из-за шума двигателей приходилось кричать. – Это пусть они нас боятся. Среднее время жизни их бомбардировщика при попытке бомбёжки – пять с половиной секунд. Это вам, товарищ адмирал, не Птичий рынок, а централизованная интегрированная система ПВО!

Вертолёт заложил вираж, и перед нами оказался расцвеченный посадочными огнями настоящий плавучий аэродром. Пилот с какой-то детской гордостью произнёс:

– Наш "Кузя!" – и у меня захватило дух.

Корабль был величав и огромен, и, самое главное, он жил! По палубе перемещались острокрылые самолёты, вроде тех, что сопровождали нас от Ростова до Симферополя, и подобно муравьям двигались фигурки людей. Пилот повернул к нам голову и, перекрикивая шум двигателя, сказал:

– Товарищи, небольшая задержка, "Кузя" выпускает ударную тройку "сушек", просьба зависнуть в зоне ожидания.

Мы с Берией, как по команде, прилипли носами к стеклам иллюминаторов. Он ещё вполголоса ругался по-грузински, кажется, в самый неподходящий момент у него запотели стекла пенсне. Протерев иллюминатор, я увидел стоящие в носовой части палубы авианосца три самолёта, похожие на те, что я уже видел, но, по габаритам, всё же крупнее. Точно: тех называли МиГами, а эти – Су. Их двигатели уже работали – в темноте были видны голубоватые струи раскалённого газа, ударяющие в поднятые отбойные щиты. Даже сюда, метров за пятьсот, доносился тяжёлый рёв их работающих двигателей. Вот звук изменился, перешёл в свист, плавно переходящий в ультразвук, и самолёт на левой передней позиции начал свой разбег. Удивительно, но ста метров стартовой дорожки хватило для взлёта машине, которая, как я потом узнал, по своей массе не уступала тяжёлому бомбардировщику ТБ-7. Я затаил дыхание, когда, подскочив на трамплине, этот тяжеловес чуть просел, а потом устремился в небо. Подобно эресам опираясь на два столба огня, машина продолжила карабкаться ввысь. Когда она только-только стала отрываться от палубы, я успел разглядеть под её крыльями гроздья бомб. Значит, это уже не разведка, которая могла вылететь, ещё когда мы были в Симферополе, а самая настоящая ударная группа.

Вслед за первым самолётом на взлёт пошёл его сосед справа. В то же время я обратил внимание, что на первой позиции начал опускаться газоотбойный щит, открывая дорогу на взлёт третьему самолёту. Взлетев один за другим, тройка собралась в боевой порядок и, обогнув нас по широкой дуге, с набором высоты ушла куда-то в сторону Одессы.

После того, как самолёты скрылись из глаз, наш пилот крикнул:

– Садимся! – и наш аппарат быстро пошёл вниз.

Пока мы снижались, краем глаза я успел заметить, что на стартовую позицию выдвигают следующую тройку самолётов. Да, немцам предстоит весёлая ночь! Пока мы летели от Ростова до Симферополя, я успел узнать от майора Санаева, какой погром люфтваффе эта авиагруппа учинила в ночь с четвёртого на пятое января. Потом им мешал работать шторм, а вот сегодня у немцев, похоже, будет ещё один ночной "праздник".

Вертолёт ударился о палубу всеми четырьмя колесами, спружинил, и свист двигателей над головой стал стихать. Распахнулась дверь, и в её проёме, в лучах прожекторов, показался... золотопогонник, будто шагнувший сюда из времён до семнадцатого года. Хорошо, майор госбезопасности Санаев заранее провел со мной инструктаж по тем порядкам, какие царят у потомков. Оказалось, что через год товарищ Сталин снова введёт в армии и флоте погоны в знак единства прошлой и будущей истории, а также окончательного завершения Гражданской войны. А у моряков погоны на парадной форме как раз золотого цвета. Я напряг свою память: две маленькие звёздочки при одном просвете – лейтенант. А нарядился этот мальчик как раз для нас, уже один раз бывших для него историей. Откозыряв ему в ответ, я наконец ступил на палубу корабля своего имени. Обернувшись, увидел, как лейтенант так же старательно козыряет Берии. Мда! Это что же должно было произойти в будущем, чтоб БЕРИЯ вызывал у молодых командиров чуть ли не щенячий восторг? А вот Лаврентию Павловичу такая встреча понравилась, стёкла пенсне сверкнули вполне одобрительно.

Я стоял на палубе этого прекрасного корабля, и ком застрял у меня в горле. Значит, не зря прожил свою жизнь, если моим именем через столько лет назовут авианосец. Не зря мы отрывали от людей их последние копейки и рубли, строили новые и ремонтировали старые корабли. И вот на том самом Севере, где я впервые вышел в море, ещё совсем мальчишкой, теперь несёт службу корабль моего имени!

Встретивший нас вслед за вахтенным старший помощник командира корабля проводил нас наверх, в главный командный пункт. Оттуда, с высоты пятиэтажного дома, весь корабль был как на ладони. Он был прекрасен и грозен. Снова у меня замерло дыхание...

Контр-адмирал Ларионов оказался невысоким, чуть плотноватым мужчиной с редеющими зачесанными набок волосами. Портрет добавляли быстрые точные движения крупных рук и прищуренный, оценивающий взгляд серых глаз. Была в нём какая-то особенная грация хищника, бойца, вожака.

Товарищи, я служу на флоте всю свою жизнь, дослужился до адмирала и Наркома военно-морского флота. Так вот, эта работа требует способности мало-мальски разбираться в людях. Я вам скажу, что увидев контр-адмирала Ларионова, я не удивился, что с первых же минут своего пребывания в нашем времени, он, убеждённый в ценности нашего советского государства и правильности курса товарища Сталина, начал наносить немцам удары сокрушительной силы. Это же можно сказать и о других командирах и бойцах соединения из будущего, которые своим участием помогли сломать хребет фашистской гадине и перенести войну в её логово, в Германии.

Все они – моряки, лётчики, морские пехотинцы, разведчики-осназовцы, танкисты, артиллеристы – очень скоро стали настоящим ужасом для немецко-фашистских захватчиков. Ну а мы, командование Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота, со своей стороны, делали всё, чтобы и остальные советские бойцы были для врага так же страшны, как наши потомки. Разрабатывалось и принималось на вооружение новое оружие, совершенствовались уставы и боевые наставления. В минуты затишья войска проходили боевую учёбу.

Но всё это будет потом, а пока мы стояли в главном командном пункте авианосца моего имени, и у меня зрела уверенность, что если в прошлом наших потомков мы победили фашизм без их помощи, то теперь наша победа должна придти быстрее и с меньшими для нас потерями. Сколько жизней наших людей сберегли с их помощь – трудно даже сосчитать.

- Товарищи, этой ночью нам много предстоит сделать, но сперва... – контр-адмирал Ларионов сделал паузу. – Но сперва, товарищ Берия и товарищ Кузнецов, должен поставить вас в известность о том, что полчаса назад со мной на связь выходил товарищ Сталин. Верховный Главнокомандующий интересовался обстановкой и просил, как только вы прибудете, немедленно с ним связаться.

Контр-адмирал Ларионов снял трубку большого красного телефона.

– Здравия желаю, товарищ Сталин. Так точно, товарищи Кузнецов и Берия прибыли. Спасибо, товарищ Сталин, справимся. Вы прислали нам на помощь самую тяжёлую артиллерию, – потом протянул трубку Берии. – Вас!

- Лаврентий, – донесся до Берии знакомый голос вождя, находящегося за две тысячи километров, – этот Октябрьский совершенно вывел меня из терпения своей пассивностью. Он не выполнил прямой приказ Ставки вывести флот в море и подвергнуть обстрелу Ялту. Ссылается на плохую погоду и возможность налёта нэмецкой авиации. То, в какую дыру товарищ Ларионов и его авиагруппа засунули нэмецкую авиацию знают все, кроме товарища Октябрьского. А вот теперь ты скажи мне, как там с погодой?

Берия вздохнул, и ответил:

– Самолёты с авианосца летают, товарищ Сталин, уже где-то в течении часа. Значит, товарищи потомки считают эту погоду вполне приемлемой для боевых действий.

В воздухе повисла пауза.

– Товарищ Берия, передайте трубку товарищу Кузнецову!

Всем абсолютно было понятно, что идут последние минуты, когда адмирала Октябрьского называют ещё товарищ, а не гражданин. Отчего все испытывали определённую неловкость, даже Берия. С таким вот тяжёлым чувством трубку взял и я, непосредственный начальник проштрафившегося адмирала.

– Слушаю вас, товарищ Сталин...

- Это я вас слушаю, товарищ Кузнецов, – ответил Сталин, и чётко, с нажимом выговаривая каждое слово, спросил: – Так как, можно в такую погоду воевать на море, или нет? Да или нет, товарищ Кузнецов?

- Так точно, товарищ Сталин, можно! – словно бросаясь в ледяную воду, ответил я. Ведь эта непонятная пассивность Октябрьского каждую минуту уносит жизни наших бойцов и командиров...

- Хорошо, товарищ Кузнецов, – ответил Сталин. – И довольно об этом. Передайте трубку товарищу Берии.

Вообще этот аппарат из будущего говорит достаточно громко, чтобы мы все слышали слова товарища Сталина.

– Товарищ Берия, арестуйте бывшего командующего флота Октябрьского за неоправданную и преступную пассивность в боевой обстановке. Выясните, эта пассивность вызвана его личными качествами, или... – в воздухе повисла тяжёлое молчание. – Если вы не уверены в сотрудниках Севастопольского управления НКВД, то попросите людей у полковника Бережного. У них очень хорошо получилось с Козловым. Дураки и предатели в нашем командовании хуже врага, потому что они бьют нашей Красной Армии в спину. Товарищ Кузнецов!

- Слушаю товарищ Сталин, – я схватил трубку дрожащей от волнения рукой.

- Товарищ Кузнецов, немедленно примите командование Черноморским флотом! – услышал я голос Сталина. – Но помните, что от обязанностей Наркома вас никто не освобождает. Крымская операция должна быть завершена в кратчайшие сроки. На ликвидацию окружённой ялтинской группировки противника даю вам двое суток. Я вам доверяю, а товарищи Берия, Ларионов, Василевский, Рокоссовский, Бережной вам помогут. У вас там собралась такая сильная команда, что с ней можно войну выиграть, а не только Крым освободить. Вы всё поняли?

- Так точно, товарищ Сталин, понял, – подтвердил я полученное приказание Верховного. – Разрешите выполнять?

- Разрешаю. И чем вы быстрее всё это сделаете, тем будет лучше. Удачи вам, товарищи, и успехов!

На секунду в воздухе повисла тяжёлая пауза.

– И вот ещё что, товарищи командующие. Краснофлотцам и командирам соединения, попавшего к нам из будущего, знаков различия не менять, над кораблями флаги РККФ не поднимать, временно оставить на мачтах андреевские флаги. У нас тут появилась идея, как использовать этот факт для политической дезинформации противника. Пусть поломают головы, что бы это значило, и в Лондоне, и в Берлине. Пока вы в море, торопиться вам некуда. До свиданья, товарищи... – на главном командном пункте повисла глухая тишина.

Первым прервал её Берия.

– Ну вот и поговорили, товарищи, – блеснули стекла его пенсне. – Как будем исполнять поручения Верховного Главнокомандующего?

Мы с Ларионовым непроизвольно переглянулись, почувствовав какую-то нутряную солидарность флотских перед чекистом. И неважно, что когда он родился, я был уже глубоким стариком, сейчас-то он, пожалуй, и постарше меня будет.

- Ну, Виктор Сергеевич, – посмотрел я на адмирала, – какая у нас программа?

- Программа у нас, Николай Герасимович, простая, – ответил тот. – Мы их дерем, они визжат!

Все улыбнулись, даже Берия.

– На рейде Евпатории мы оставляем отряд из вспомогательных судов и двух СКРов. Транспорт "Колхида" вот-вот снова встанет под разгрузку. Там ещё осталось много приятных сюрпризов для германского командования. Дизель-электрическая подлодка "Алроса" находится на боевой позиции на траверзе Констанцы. Как вы знаете, она уже открыла свой счёт на этой войне...

- Товарищ контр-адмирал, а что это за название такое странное "Алроса"? – задал вдруг вопрос Берия.

- Лаврентий Павлович, можно из уважения к тому, что вы сделали для страны и ещё сделаете, я буду обращаться к вам по имени-отчеству, как принято у нас, у моряков?

Берия кивнул, по его лицу было видно, что он ошарашен и польщён таким отношением к себе. Ведь до сих пор его, всесильного наркома внутренних дел, с его весьма специфической репутацией, все только боялись. Так всё же что у них там случилось в будущем такого? Ведь Ларионов это не из страха сказал, а с истинным уважением. Жаль, что я не воспользовался возможностью расспросить майора госбезопасности Санаева обо всём ещё в самолёте.

А Ларионов выдержав паузу и, как истинный ценитель, полюбовавшись на все оттенки эмоций на обычно непроницаемом лице Берии, продолжил.

– Так вот, Лаврентий Павлович, "Алроса" – это название горнодобывающей государственной компании "Алмазы России". Эта самая компания взяла над лодкой шефство, финансировала ремонтные работы, ну и делала много чего полезного. А взамен лодке было присвоено личное имя, совпадающее с названием компании. Сама лодка относится к классу дизель-электрических подводных лодок пониженной шумности "Варшавянка". У вероятного противника этот класс проходил под прозвищем "Чёрная дыра". Были известны случаи, когда такие лодки внезапно всплывали посреди англо-американского флота. Например, у матроса приступ аппендицита, просьба принять в госпиталь. А потом снова погружались и исчезали. И хоть ты бей акустика гаечным ключом по голове – вот она была, и нету.

Я улыбнулся, представив себе истерику на акустическом посту, уж очень бы хотелось на это взглянуть. А Виктор Сергеевич тем временем продолжал.

– Думаю, немцы с румынами вообще не поняли, что это была атака подлодки, потому что стреляла "Алроса" бесследной и малошумной электроторпедой. Се ля ви, как говорят французы. Я ответил на ваш вопрос, Лаврентий Павлович?

- Да, – Берия протёр пенсне, – ответили, Виктор Сергеевич. Продолжайте, пожалуйста.

- Итак, в действующий отряд войдут: авианесущий крейсер "Кузнецов", ракетный крейсер "Москва", большой противолодочный корабль "Североморск" и эсминец "Адмирал Ушаков"... Этого вполне достаточно, чтобы в случае мало-мальски вероятного немецкого налёта организовать непробиваемую систему зенитного огня...

- Откуда налёт? – не понял я, – Вы же вроде...

- Эх, Николай Герасимович, Николай Герасимович, – покачал головой контр-адмирал Ларионов. – Вы забыли про немецкие авиабазы в Греции и на Крите. Они для нас недосягаемы по двум причинам. Во-первых, удар через территорию формально нейтральной Турции должен решаться совсем не на моём уровне. И во-вторых, зачем облегчать жизнь нашим заклятым друзьям-англичанам? А вот Берлин вполне может выкрутить президенту Инёню руки, чтобы он разрешил пролёт немецких самолётов над турецкой территорией. Так что налёт маловероятен, но вполне возможен. Это же касается и Евпатории: два СКРа, плюс уже выгруженные там самоходные зенитки "Панцирь" быстро отобьют у асов люфтваффе желание летать. Один мой знакомый мусульманин говорил: "На Аллаха надейся, а верблюда привязывай". Теперь понятно, Николай Герасимович?

Я кивнул, и контр-адмирал продолжил.

– Кроме ударных кораблей в действующий отряд будут включены все четыре больших десантных корабля. Без техники и по поговорке «в тесноте, да не в обиде» каждый из них сможет поднять не менее двух тысяч штыков. Мой план такой. Насколько я знаю, сейчас в районе Феодосии находятся: линкор "Парижская Коммуна", крейсер "Красный Крым", эсминцы "Незаможник", "Железняков", "Шаумян". Корректировать огонь группировки можно будет с "Ушакова", там есть специальная радарная система управления артиллерийским огнём. От эсминцев, как от кораблей артиллерийской поддержки, толку будет не особо много, зато для подавления береговой группировки немцев будут крайне полезны "чемоданы" с "Парижской коммуны"... Но это уже ваша епархия Николай Герасимович, это вам решать. Всё, что я хочу вам предложить, – это артиллерийский удар перед рассветом с высадкой десанта с первыми проблесками зари непосредственно на причалы в Ялте. Как только немцы втянутся в бой с десантом, вдоль берега от Фороса и Алушты ударят сухопутные части. Как вам мой план, товарищи?

Я не знал, что сказать. Конечно, жаль, что боекомплект кораблей потомков нельзя пополнить с наших складов, но, в конце концов, у нас тоже силы не маленькие. Если к соединению "А" которое сейчас находится на траверзе Феодосии, добавить корабли находящиеся в Севастополе, то немцам придётся несладко. Переподчинить себе соединение "А" я смогу и отсюда, как нарком военно-морского флота, за всем прочим надо идти в Севастополь и разбираться с Октябрьским. Я посмотрел на Ларионова и кивнул:

– Примем это, как возможный вариант, Виктор Сергеевич.

Мы посмотрели на Берию, он тоже кивнул.

– Теперь в Севастополь?

- В Севастополь!

Контр-адмирал Ларионов вызвал по телефону своего начальника штаба и отдал ему соответствующие указания. Некоторое время спустя вибрации корпуса корабля стала сильнее – мы набирали ход.

7 января 1942 года. 20:05. Симферополь, пос. Сарабуз. КП ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК . Старший лейтенант СПН ГРУ Бесоев Николай Арсеньевич.

Напротив меня сидит майор госбезопасности Санаев. Глаза усталые, настроение – как в понедельник.

– Товарищ старший лейтенант! – майор задумчиво перебирает бумаги, потом поднимает голову и смотрит мне в глаза. – Перед вашей группой поставлена ответственная задача. Вы должны немедленно выехать в Севастополь и оказать содействие в задержании бывшего командующего Черноморским флотом гражданина Октябрьского Филиппа Сергевича, 1899 года рождения, уроженца деревни Лукшино Старицкого уезда Тверской губернии. Содействие в смещении с поста и аресте бывшего командующего ЧФ будете оказывать лично Наркому Внутренних Дел Лаврентию Павловичу Берия и Наркому Военно-Морского Флота Николаю Герасимовичу Кузнецову. Для чего не позднее двадцати двух ноль-ноль вы вместе с группой должны прибыть на аэродром Херсонес. С задержанным обращаться вежливо, излишней грубости не допускать, физическое воздействие – по необходимости. Вам всё понятно?

Козыряю:

– Так точно, товарищ майор госбезопасности, всё!

Я тоже, считайте, не спал трое суток и у меня тоже гудит голова, но очевидно – это ещё не финиш. Вопрос, за что арестовывают Октябрьского, я задавать не стал. Это было известно всей бригаде. Та поза лежачего камня, которую он принял, наверняка, наконец-то вывела Иосифа Виссарионовича из равновесия. Первая молния ударила в командующего Кавказским фронтом генерала Козлова... Да, это я со своими парнями сопровождал тогда генерал-лейтенанта Василевского в Феодосию, в штаб Кавказского фронта. И стрелял начальник охраны Козлова не в кого-то из нас, а именно в генерал-лейтенанта Василевского. Сей факт, надеюсь, ещё станет предметом тщательного изучения следствием.

И вот очередь дошла до Октябрьского. Ведь в нашей истории, несмотря на все художества, к примеру, при эвакуации Севастополя, его так и не репрессировали. А зря! Хорошие репрессии тут совершенно не повредят. А то распустились, понимаешь!

А майор-то смотрит на меня внимательно, не отпускает. Время же идёт! Потом он всё-таки решается заговорить.

– Товарищ старший лейтенант, у меня к вам личный вопрос. Я понимаю, что мы никак не могли встречаться раньше, но у меня постоянно такое ощущение, что я вас где-то видел...

Я вздыхаю.

– В зеркале вы меня видели, товарищ майор. Ну или почти меня. Особенно когда были моложе, примерно лет десять назад.

Майор уставился на меня непонимающим взглядом.

– Ведь вы же Санаев Иса Георгиевич, тысяча девятьсот пятого года рождения?

Майор машинально кивнул.

– Ваша младшая сестрёнка Нина двадцать четвёртого года рождения приходилась матерью моей матери, а вы мне, Иса Георгиевич, соответственно, двоюродный дед.

С остолбенелого майора можно было с натуры писать картину про солевой столп. Было так тихо, что казалось, будто слышно, как в майорской голове ворочаются шестеренки. Я лично его не знал, да и не мог знать. Его, полковника госбезопасности, расстреляли вслед за Берией в пятьдесят третьем. Но у бабушки Нино был альбом с фотографиями времён её молодости... Я узнал своего двоюродного деда сразу, как только увидел его вместе с генерал-лейтенантом Василевским на КП бригады. Тогда он не заметил нашего сходства, лицо у меня было перемазано устрашающим гримом, а руки были по локоть в крови: пришлось подручными средствами экстренно потрошить пленного немецкого офицера-цивилизатора. Вы слышали, когда-нибудь, как визжит свинья, когда её режут? Тот вопил ничуть не тише, а в конце допроса просто взял и издох. Но мы уже получили все нужные нам ответы, что и позволило развить успех в ночь с пятого на шестое.

Что-то я отвлёкся… Дедушка-то, кажется, хоть ещё и держится за голову обеими руками, но уже начал постепенно приходить в себя. Эх, дед, дед, а ещё кровавая гебня!

Кашлянув, майор поднял на меня глаза.

– А ведь точно, стервец, похож! А я-то голову ломал! А Бесоевы – это какие будут? Владикавказские или...

- Бесланские! – вздохнул я и постучал пальцем по циферблату часов. – Время, товарищ майор госбезопасности.

- Ах, да, – встрепенулся тот и, вскочив, начал быстро одеваться. – Поеду с вами, а то неровен час...

Чего неровен час он не уточнил, а вместо этого спросил:

– Ну и как там?

- Плохо там, товарищ майор, – ответил я. – Опять была война, опять горе, опять кровь. Не надо об этом, тут этого своего хватает.

- Да, хватает! – майор госбезопасности надел полушубок. – Но всё-таки: вот какие у нас внуки – холодные и безжалостные! Манштейна брал?

Я мотнул головой.

– Нет, товарищ майор, в это время я со своей группой брал Евпаторийское гестапо. Поверьте, после этого любой Манштейн – такая преснятина.

- Оба-це! – Санаев остолбенел. – Так Евпаторийское гестапо – это твоя работа?! Не знал! Вы что, в самом деле там всех в ножи взяли?

- В ножи, не в ножи – не в том суть. Есть такие девайсы для бесшумной стрельбы...

- Что, что? – не понял майор. – Какие такие девайсы?

- Ну, устройства по-аглицки! – я показал ему глазами на часы. – Товарищ майор госбезопасности, времени же совершенно нет!

- Ах, да!

Он затянул ремень, снял с крюка трофейный "МП", и мы вышли в коридор. Это была та самая школа, где ещё двое суток назад размещался штаб Манштейна. Мои парни квартировали в самом конце коридора, в угловом классе. После давешней шутки с подрывом подстанции резервные генераторы едва справлялись с освещением, вольфрамовые волоски в лампочках едва рдели. Так, в багровой полутьме, почти на ощупь, мы дошли до нужной двери. Я распахнул её и рявкнул внутрь:

– Парни, подъём! Выходи строиться! Есть работа срочная и вполне не пыльная.

Ну, а дальше было как всегда. У нас же не пехота какая-нибудь, парни понимают, что ради забавы после трёх суток боёв я их от отдыха отрывать не буду. Вышли и построились как миленькие.

Пока они с привычными матюками обмундировывались и экипировывались, я связался с дежурным по бригаде и договорился взять для выполнения задания особой важности два "Тигра" и один тентованный КАМАЗ. Во-первых, понадобится возить товарищей Берию и Кузнецова. Во-вторых, арестованного, в-третьих, для целого взвода моих головорезов в полной боевой экипировке КАМАЗ – самое то.

Короче, со всеми делами выехали мы в сторону Севастополя в 20:28. Сто километров за полтора часа езды? Успеем! Хорошо, что шоссе Симферополь-Севастополь при советской власти держали в более-менее приличном виде, да и водители у меня, сами понимаете, какие. Так что получилась не езда, а смертельный номер – "Только у нас и только для вас"". Машины тоже звери, моторы ревут, скорость за сто. На что майор ГБ Санаев боевой мужик, но и он, побледнев, сидел на заднем сиденье "Тигра", прихваченный ремнем безопасности. Было видно, как перегрузки на виражах швыряют его из стороны в сторону. Да, такие гонки для местных – чересчур много адреналина. Отсюда, наверное, и общий успех наших действий: немцы просто не успевают ничего понять, когда мы их начинаем месить.

Короче, домчались до Севастополя ровно за час и пять минут. Майор госбезопасности сунул под лобовое стекло картонку с НКВДшным "вездеходом", так что на блокпостах нас вовсе и не останавливали, только завистливо провожали взглядами большие мощные машины незнакомых очертаний. Первым делом заехали в городское управление НКВД. Там тов. Санаев предъявил страшную ксиву личного порученца ЛПБ, чем произвёл эффект разворошенного муравейника. Туда-сюда забегало всё городское управление. Вскоре к нам присоединилась ещё одна полуторка с бойцами НКВД и капитан госбезопасности Осадчий. Следующий пункт назначения – аэродром. Не тот, который на мысу Херсонес, а второй, поближе. Капитана Осадчего посадили в нашу машину рядом с майором Санаевым. Гонки по ночному городу были не такими крутыми, но всё равно впечатляющими.

Ровно в двадцать два ноль пять наша автоколонна ворвалась на окраину аэродрома. С юга, в облачной мгле, уже довольно близко были видны фары заходящего на посадку вертолёта и слышен довольно специфичный, ни на что здесь не похожий свист турбин. Фары поставленных полукругом машин высветили площадку на окраине аэродрома. Пилот всё понял и плавно опустил свою вертушку в самой середине светового пятна. Из раскрытого люка на землю спустились двое, придерживая от ветра головные уборы. Майор госбезопасности Санаев шагнул вперёд, прикладывая руку к шапке.

– Товарищ Народный Комиссар Внутренних Дел...

Я непроизвольно бросил взгляд в сторону капитана ГБ Осадчего – боже ж ты мой, с человека можно было в натуре писать картину "Приплыли": трепет и благоговение во взоре. Пока мой двоюродный дед рапортовал, капитан Осадчий просто млел от присутствия столь высоких особ.

- Товарищи, – выслушав рапорт, Берия быстро оглядел собравшихся, – не будем зря терять времени. Николаю Герасимовичу как можно быстрее надо принять командование.

Он посмотрел на майора ГБ Санаева.

– Товарищ майор, на какой машине мы поедем? А то я гляжу, вы здесь целую автоколонну собрали.

- Сюда, товарищ Народный Комиссар, – майор показал на наш "Тигр". – Товарищ Кузнецов поедет во второй машине с капитаном госбезопасности Осадчим.

- И много у вас людей? – Берия бросил быстрый взгляд на стоящие чуть в отдалении КАМАЗ с полуторкой.

Майор госбезопасности Санаев козырнул.

– Товарищ нарком, к операции привлечены: взводная тактическая группа осназа РГК, командир старший лейтенант Бесоев, и опергруппа Севастопольского отдела НКВД, командир капитан НКВД Осадчий.

- Так, так, – Берия сделал шаг в мою сторону, и прищурился. – Слюшай, товарищ майор, мне кажется, что старший лейтенант Бесоев чем-то на тебя похож?

Мой двоюродный дед, тяжело вздохнул.

– Так точно, товарищ Народный Комиссар, он внук моей младшей сестры, Нины.

Тут челюсть капитана НКВД Осадчего совершенно отвалилась и осталась висеть на специальных страховочных верёвочках, придуманных как раз на такой случай. А то грохоту бы было! А в НКВД лишнего шума не любят.

Берия одобрительно посмотрел на меня, потом на майора и проходя к машине мимо остолбеневшего капитана Осадчего, вдруг не удержался и выдал фразу почти по Райкину:

– Товарищ капитан, закройте рот, ми уже всё сказали!

Потом взялся за дверцу, задумался и добавил:

– И вообще, вам лучше забыть всё, что вы здесь случайно услышали. Это я вам как ваш прямой начальник говорю.

С этими словами милейший Лаврентий Павлович из пронзительной сырости январской севастопольской ночи переместился в жарко натопленный салон "Тигра", в комфорт и уют. Это конечно не представительский "Паккард", но и не "эмка".

- Коля, – сказал я своему водителю, садясь на переднее сиденье, – ты особо не гони. Помни, что везешь не дрова, а лично товарища Берию. Веди аккуратней, тщательнее можно сказать... тут недалеко, мы успеем.

- А паччему не гнать? – с лёгким кавказским акцентом вмешался в разговор товарищ Берия. – Время дорого, так что давайте без нежностей.

– Товарищ сержант, – это он Коле, – вообразите, что у вас на заднем сиденье не товарищ Берия, а эти, как его, дрова.

Во, блин, юморист!

Майор ГБ Санаев повернулся к Берии.

– Товарищ Народный Комиссар, вы извините, но этот Коля, если дать ему волю, вытрясет из вас душу. Мне эти ночные гонки из Симферополя в Севастополь на всю жизнь запомнятся. Я чуть не поседел раньше времени.

Тем временем мы выехали с окраины аэродрома в Николаевке и направились в сторону Южной бухты. Быстро, но и без всяких каскадёрских штучек.

- Товарищ майор госбезопасности, – в зеркало заднего вида было видно, как Берия одним глазом посмотрел на моего двоюродного деда. – Ранняя седина – это наше с вами профессиональное заболевание. Обыкновеннейшая вещь. Единственное спасение от неё – лысина.

Потом гениальный менеджер вот так, через зеркало, встретился взглядом со мной. Сказать честно, это было как удар током.

– Товарищ старший лейтенант, я уже где-то слышал вашу фамилию, только не могу вспомнить где?

«Ой, – подумал я, – хитрит ЛПБ, с его-то памятью – и не запомнить! Но если он так хочет, подыграем!» Но вслух ничего сказать не успел. Вмешался мой дорогой двоюродный дед.

– Товарищ Народный Комиссар, старший лейтенант Бесоев командовал штурмовой группой, которая в ночь с четвёртого на пятое января захватила евпаторийское гестапо.

- Ой, как хорошо! – всплеснул руками Берия. – Вы, товарищ старший лейтенант просто замечательный человек. Только вот скажите, как вы додумались, пригвоздить руки начальника гестапо к рабочему столу эсэсовскими кинжалами? Его собственным и его покойного адъютанта.

Глаза Берии смеялись.

– А у вас есть чувство юмора, ведь при этом вы ещё сказали ему: «Сиди здесь и никуда не уходи». Он и просидел так почти двое суток, пока из Севастополя не прибыла следственная группа и не освободила его. Бедняга грозился написать на вас жалобу в Красный крест за негуманное обращение с пленными. А остальные всё это время ждали следователей, связанные по рукам и ногам. Ну никакого в вас нет уважения к правам сверхчеловеков.

Лицо Берия сделалось серьёзным.

– От лица Советского Правительства выражаю вам благодарность за спасение жизней наших граждан и поимку опасных военных преступников. Вы и вся ваша группа по линии нашего наркомата уже представлены к правительственным наградам.

Полуобернувшись назад, я торжественно пожал Лаврентию Павловичу сухую жилистую руку.

Берия хотел ещё что-то спросить, но тут мы приехали. Командный пункт флота, пристроенный к подземной АТС, был врезан в склон горы на берегу южной бухты рядом с железнодорожным вокзалом. Небольшой бункер, площадью всего сто квадратных метров поражал своим эстетическим минимализмом.

Не успели машины остановиться, как бойцы НКВД горохом посыпались из полуторки, оцепляя вход в сооружение по периметру. Правильно, ибо нефиг! Поскольку нам было известно, что АТС и ФКП сообщаются под землей коридором, я послал внутрь АТС одно отделение в сопровождении местных сотрудников с приказом заранее заблокировать этот ход и не дать никому избежать нашего настойчивого внимания.

Ещё одна группа в темпе разоружила охрану у входа, не дав закрыть массивную стальную дверь. Товарищам не сделали ничего плохого, только аккуратно зафиксировали. Но всё равно некоторые из них продолжали крыть нас "проклятыми беляками".

Я вполголоса сказал Берии.

– Товарищ народный комиссар, боюсь, что здесь и есть самое гнездо скорпионов и ехидн. До людей что, вообще никакую информацию не доводили?

- Товарищ старший лейтенант, боюсь, что вы правы.

Берия чуть заметно кивнул и брезгливо посмотрел на отчаянно матерящегося начальника караула с нашивками капитан-лейтенанта на рукавах, потом повернулся к подошедшему Кузнецову.

– Ну что, товарищ Кузнецов, пойдёмте, побеседуем с вашим подчинённым, для которого война с мифическими беляками важнее войны с реальными фашистами.

Мои бойцы тут же взяли обоих наркомов в бронированную "коробочку", и мы быстрым шагом вошли внутрь объекта. Почти сразу же, прямо перед нами, в подземном коридоре, уходящем вглубь горы, послышался топот ног и невнятная возня. Выстрелов же, слава Святому Георгию, не было. Некоторое время спустя, мой "засадный полк" вытолкнул нам навстречу из-за поворота коридора троих. Одним из этой троицы и был адмирал Октябрьский. Другой являлся его адъютантом, третий же был пока непонятым типом в штатском.

Вперёд выступил Берия.

– Гражданин Октябрьский, решением Ставки Верховного Главнокомандования, вы отстранены от исполнения обязанностей командующего Черноморским флотом и арестованы по обвинению в неисполнении приказов Верховного Главнокомандующего. Временно, до назначения нового командующего, обязанности командующего Черноморским флотом решением Ставки возложены на адмирала Кузнецова Николая Герасимовича, наркома ВМФ. Приступайте товарищ Кузнецов, со странной пассивностью наших моряков надо покончить как можно скорее!

Берия кивнул моим парням:

– Всех троих в Симферополь, в ваш штаб, вернусь – ещё побеседую.

За какие-то несколько секунд, "клиенты были упакованы как следует, то есть руки скованы за спиной наручниками, а рты заклеены липкой лентой.

Товарищ Кузнецов в сопровождении пары бойцов ушёл в узел связи поднимать корабли по тревоге и брать под контроль флотское хозяйство, а мы уложили "упакованных" клиентов в багажное отделение одного из "Тигров". Тут наши пути расходились.

Товарищи Кузнецов и Берия на лидере "Ташкент" в сопровождении крейсера "Молотов" уходили в море на соединение с нашей эскадрой. Правда, сперва они должны были обеспечить погрузку на наши БДК двух свежих полков 336-й дивизии, только недавно прибывших в Севастополь из Новороссийска и до сих пор находящихся в резерве. Решить этот вопрос с товарищами Василевским и Рокоссовским с нашей связью не составило никаких проблем. Надо было видеть, с каким уважением смотрел после этого адмирал Кузнецов на маленькую чёрную коробочку.

Капитан НКВД Осадчий со своими бойцами возвращался в своё управление с приказом забыть всё, что видел и слышал. Ну а мы вместе с очередными "жертвами сталинских репрессий" отправлялись обратно в Сарабуз с надеждой, что нам всё-таки дадут поспать сегодня хоть три-четыре часа.

7 января 1942 года, 23:15, Севастополь, Северная бухта, лидер «Ташкент». Командир корабля, капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ерошенко

Телефонный звонок из штаба флота, прозвучавший за час до полуночи, был для нас полной неожиданностью. Мой комиссар Григорий Андреевич Коновалов в это время тоже был со мной на главном командном посту. Сняв трубку, я неожиданно для себя вместо голоса контр-адмирала Октябрьского услышал голос нашего наркома Николая Герасимовича Кузнецова. Уж его-то я ни с кем не перепутаю. Нарком спросил:

– Капитан 2-го ранга Ерошенко?!

- Так точно, товарищ нарком! – браво ответил я.

– Сколько времени тебе надо, чтобы отдать швартовы?

Я задумался.

– Полчаса, товарищ нарком, – потом добавил. – Товарищ адмирал, я не получал никаких указаний насчёт выхода в море от штаба флота или от товарища Октябрьского...

Адмирал Кузнецов громко хмыкнул в трубку.

– Считай, что получил – Черноморским флотом временно командую я.

- А товарищ Октябрьский!? – не понял я.

- А товарищ Октябрьский уже не товарищ. Гражданин Октябрьский решением Ставки за пассивность в боевой обстановке при выполнении стратегической наступательной операции снят с должности и арестован. И теперь товарищи из НКВД будут выяснять у него, как он дошёл до жизни такой. Понятно?!

- Так точно товарищ адмирал, понятно! – я сделал своему комиссару, который стоял рядом и слушал наш разговор, жест, который должен был означать: "Вот видишь, я же тебе говорил!".

- Ну, молодец, если понятно, жди. Буду у тебя через десять минут. И самое главное – ничему не удивляйся!

И товарищ Кузнецов отключился.

- Что значит – ничему не удивляйся? – не понял я, тоже положив трубку. Но приказ получен, и надо его исполнять. Тем более что вон командующий флотом уже загремел под фанфары за "неоправданную пассивность". Быстро отдал команду командиру БЧ-5 поднять пары до полных, а командирам БЧ-2 и БЧ-3 объявил готовность номер 1 через тридцать минут.

До этого мы поспорили с комиссаром и со старшим помощником: кто слетит со своего поста после того, как вчера днём страшно поскандалили Василевский и Октябрьский. Тогда Октябрьский флот в море так и не вывел, ссылаясь на шторм и немецкую авиацию. Правда, той немецкой авиации в Севастополе не видели с вечера четвёртого числа. Уже утром пятого всё как отрезало. Три дня ни налётов и бомбёжек, ни даже одинокого разведчика. Тишь и благодать.

Что-то я задумался, а на стоящем у причала рядом с нами крейсере "Молотов" тоже началась суета. Значит, не нас одних подняли по тревоге. Правильно, хватит нам бегать от немцев, теперь пусть немец побегает от нас. А комиссар мой стоит рядом задумчивый-задумчивый. Это что же делается, если сняли с должности и арестовали пусть и полного дурака, но ведь дурака-то политически правильного и идеологически выдержанного! Который даже свою безыдейную фамилию Иванов, сменил на революционную – Октябрьский. А эти рассказы, что в Крым прорвались беляки, как в двадцатом, и счас...

А вот что "счас", никто так сказать и не смог, а "беляки" оказались Осназом РВГК. Весь Севастополь видел тот танк с двухствольной пушкой, на котором Василевский приехал на ФКП ругаться с Октябрьским. И тех головорезов, которые сидели на этом танке в пятнистых куртках и штанах, обвешанные оружием с ног до головы. Наши это, а не какие не беляки. Знакомый там рядом был, рассказывал. У этих, у пятнистых, каждое третье-четвёртое слово – товарищ. Товарищ боец, товарищ сержант, товарищ капитан, товарищ Иванов, товарищ Сталин. А беляков, даже перекованных, вы этому не научите, это у них самое грязное ругательство. А если и говорят, то тянут так, словно рот полон слюны.

Минут через десять на набережной со стороны Южной бухты вспыхнули синеватые огни двух маскировочных фар. Мы с комиссаром только охнули, когда из широкой, мощной даже на вид легковой машины выбрались Николай Герасимович Кузнецов, и известный всей стране "человек в пенсне". С другой стороны машину обошёл осназовец. Никем другим этот высокий военный в чёрной как ночь униформе и круглом шлеме быть не мог. Обменявшись с нашими гостями парой слов, он пожал им обоим руки и, дождавшись, пока они по трапу поднимутся к нам на борт, уехал куда-то по своим делам.

- Интересно, – сказал мне мой комиссар, – товарищ Берия – это весь сюрприз, который нам обещал товарищ Кузнецов, или будут ещё?

- Не знаю, Гриш, – ответил я, одергивая китель перед приходом сразу двух наркомов. – Обстановка сейчас такая, что я бы не зарекался. Так что, был приказ – ничему не удивляться, а мы с тобой люди военные, приказы должны выполнять. И попомни моё слово, сегодня будет, на что посмотреть. Мы или сгинем бесследно, или войдём в историю вместе с нашим "Ташкентом".

Не успел комиссар ничего мне ответить, как вахтенный ввёл на главный командный пост товарищей Кузнецова и Берию. Зажмурив глаза, я шагнул вперёд.

– Товарищ народный комиссар военно-морского флота, лидер "Ташкент" приводится к состоянию "Готовность номер 1", будет готов выйти в море, – я посмотрел на часы, – через двенадцать минут. Докладывал командир корабля, капитан 2-го ранга Ерошенко.

- Вольно, товарищ Ерошенко!

Николай Герасимович выложил перед нами карту.

– Ваша первая задача на эту ночь – встретить вот в этой точке, юго-западней мыса Херсонес, четыре больших десантных корабля и сопроводить их в бухту Стрелецкая для погрузки на борт личного состава десанта. Всё понятно?

Мы с комиссаром кивнули, а в голове метались мысли: большие десантные корабли – звучит грозно. Но в РККФ нет кораблей такого класса, как, кажется, и ни в одном флоте мира. И откуда они тут взялись, да ещё и четыре штуки сразу? Это случайно не те, с которых высаживалась мехбригада полковника Бережного под Евпаторией? А как же, наслышаны-наслышаны – шок и трепет. Но только вот так высаживать десант, прямо на плавающих танках, кажется, ещё никто толком не догадался.

Мою мысль опередил мой комиссар.

– Товарищ нарком, а это случайно не корабли из состава той эскадры под Евпаторией? Так ходили слухи, что над ними – андреевские флаги...

Ответил моему комиссару не наш нарком, а "человек в пенсне".

– Ви, товарищ батальонный комиссар, должны знать: всё, что относится к этой эскадре и особой мехбригаде, имеет гриф "Особой важности". А вдруг товарищ Сталин решил устроить, скажем так, провокацию против наших противников и союзников в этой войне – особенно союзников? Ми, большевики, всегда добивались своего, не мытьем, так катанием...

И Берия рассмеялся своим тихим смехом. Отсмеявшись, он добавил, блеснув стеклами пенсне:

– Ви, товарищи, находитесь у нас на хорошем счету, а иначе составили бы уже компанию гражданину Октябрьскому. Ведь верно, товарищ Кузнецов?

Наш нарком оторвал свой взгляд от карты и кивнул:

– Да, товарищ Берия, верно. Это один из наилучших кораблей Черноморского флота. Я надеюсь, что мы не дадим погибнуть ему так нелепо, как в тот раз.

- Товарищ Кузнецов... – укоризненно покачал головой Берия, – вот ви сами и нарушаете. А ведь товарищ Сталин вас предупреждал...

У меня возникло ощущение, что совсем недавно произошло какое-то событие, которое в корне изменило мир, и тот уже не будет прежним. А разгром 11-й армии – это какой-то побочный эффект явления. Вот Кузнецов с Берией в обнимку ходит. Арестован Козлов, который при высадке десанта угробил народа и техники больше, чем в боях, арестован "идейный" Октябрьский, потому что его пассивность была просто неприличной на фоне чужих успехов. Да ещё в наши палестины пожаловали одновременно зам начальника генштаба и два наркома. Делайте выводы, товарищи, делайте выводы.

7 января 1942 года, 23:15. ТАКР "Адмирал Кузнецов". Старший лейтенант Покрышкин А.И. (Глава из книги "Небо войны" А.И. 1985 год)

- Товарищи, неужели так бывает?

Я стою растерянный и смущённый на палубе тяжёлого авианесущего крейсера и не могу разобраться в себе. Хорошо это, что к нам на помощь пришли наши потомки из далёкого будущего, или плохо? С одной стороны, сколько же жизней наших товарищей они уже сохранили – и всего-то за три считанных дня! А сколько сохранят ещё? Нет, товарищи, тут, пожалуй, счёт пойдёт на миллионы. С другой стороны, а как же мы сами? В их-то истории мы победили и без помощи из будущего? Но, наверное, мы там недостаточно победили, со слишком большими потерями. Кажется, это называется пиррова победа. И вот кто-то решил подправить ситуацию, сделать потери меньше, а результаты победы больше. Чтоб война закончилась, к примеру, не в Берлине, а в Париже. Не в сорок пятом, а сорок третьем. И народу чтоб погибло вдвое меньше. А кто же такой этот кто-то? Так недолго и до бога договориться. И вообще, мысли путаются, лучше не задумываться о причинах, а принять всё, как оно есть. Я уже один раз был великим лётчиком, трижды Героем Советского Союза и маршалом авиации, хи-хи, как Геринг.

А начиналось всё вот как. Когда мы вошли в аэродромную столовую, меня приветствовали возгласом: "Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин ист ин дер люфт!" – "Внимание! В небе Покрышкин!". Ну, я сначала не понял, о чём речь, потом мне пояснили. Оказывается, так орут гитлеровские авианаводчики, когда я вылетаю на задание.

Ещё чуть позже ребята сознались, что такую славу среди фрицев я должен обрести только через полтора года, когда буду драться с ними над Кубанью на американском истребителе Р-39 "Аэрокобра", у которого огневой мощи, как у дурака махорки. Да, приятно узнавать о себе такое… Но ещё приятней это оттого, что, значит – не зря я веду дневник, записывая в него все свои находки и идеи, не зря стараюсь придумать что-то новое. Ведь недаром сказал один великий полководец: «Удивить, значит победить».

Но сперва был сытный ужин, правда – без ста грамм... Я спросил – почему? Майор Скоробогатов сощурил так левый глаз и с лёгкой усмешкой сказал:

– А я знаю научный способ продления жизни лётчика – не пить! Особенно для лётчиков на таких машинах как у нас. Зевнул малёхо у земли, и всё – Митькой звали.

И тут я вспомнил, что собственно за всей суетой не спросил названия их машин и, кроме того, почему нельзя пить за ужином. Ведь ночь впереди, до утра все выветрится. Майор опять сощурился, ну чисто наш комполка, Виктор Петрович, когда на вопрос не хочется отвечать, но надо.

– Знаешь что, Александр Иванович, раз уж ты здесь, значит и подписку ОВ, как я понимаю, давал?

Я не понял, при чем здесь подписка ОВ и те два моих вопроса про название самолёта и о ста граммах, но всё равно согласно кивнул.

Майор хмыкнул, пододвинул поближе пепельницу и достал пачку американских сигарет. Ну, понятно: у осназа снабжение по первому разряду, им махру на курево не выдают. Но сказать честно, свой паёк они полностью окупают. В Крыму с их появлением, ситуация с головы встала на ноги и бегом побежала в нужном направлении.

Но и мы не лыком шиты, поэтому предложенную сигарету я взял как должное. Прикурил от электрической зажигалки, затянулся, прищурился на помаргивающую лампочку. Ничего себе табачок, нормальный. Потом одёрнул себя: ведь передо мной не какая-то крыса тыловая сидит, а лётчик-истребитель, осназовец. Вот уж не знал, что есть авиационный осназ, но почему бы и нет? Например, для испытания новейшей секретной техники в боевых условиях, как раз то, что мы имеем сейчас. Тем более, что и по званию он меня старше, совсем как наш командир полка, да и по возрасту тоже.

Подумав об этом, я как-то подтянулся и посмотрел на майора. Тот одобрительно кивнул, и вдруг мне его лицо показалось полным такого всезнания, такой вселенской грусти, что стало даже немного страшно.

- Саш, – начал он свой разговор, – можно мне тебя так называть? Ведь мы всё-таки, что говорится, вне строя, и вещи тебе я сейчас буду объяснять не совсем обычные.

Я кивнул.

- Тогда я, Виктор. Или Виктор Сергеевич, как хочешь.

- Командир полка у нас Иванов Виктор Петрович, – не знаю почему, сказал я. – Тоже майор.

Тут майор Скоробогатов сказал странную фразу:

- Хороший командир и человек тоже, читал про него. Жаль... Хотя ещё ничего не предрешено, жизнь ещё всяко может повернуться.

Заметив моё непонимающее и растерянное выражение лица, майор прищурился, будто прицеливаясь.

- Ты, Сань погоди буянить, до конца выслушай... Ты думаешь, мой самолёт новый да новейший, можно сказать?

Я заворожено кивнул.

- Ты даже не представляешь насколько он новейший, – майор последний раз глубоко затянулся и загасил окурок в пепельнице. – Как ты думаешь, в каком году он принят на вооружение, а какого года та машина, на которой летаю лично я? Не гадай, не надо, всё равно не догадаешься.

Майор Скоробогатов вздохнул.

- Машина марки МиГ-29, постановка на боевое дежурство первого авиаполка это восемьдесят пятый год. Тысяча девятьсот, разумеется. Данная конкретная машина, на которой летаю я, выпущена в две тысячи двенадцатом году и является совсем новой, сюда прямо с госиспытаний.

Ну, товарищи, тут он меня убил и закопал. Насмерть! Я сидел как громом стукнутый. Попадалась мне как-то книжка английского сочинителя Уэллса, ещё дореволюционного издания. "Машина времени" называется. Но не впечатлила она меня, нет. И тут тебе в лицо говорят - я человек из будущего, верь мне! А почему собственно ему не верить? Не знаю!

А майор, как будто прочёл мои мысли.

- Не веришь? Машину мою видел, и не веришь? Ну-ну! – он вытащил из кармана маленькую коробочку, которая на поверку оказалась рацией, выдернул антенну, щёлкнул на передней панели каким-то рычажком, лицо его озарилось хитрой улыбкой.

- Алло, товарищ полковник, доброй ночи. Тут у меня гость, известный вам Александр Иванович Покрышкин. Да-да, он самый. Аэродром их полка тут рядом в Ростове. Нет, не стоит благодарностей, это товарищ Берия подарок сделал от широкой кавказской души, с собой прихватил товарища Покрышкина. Так вот этот самый будущий Трижды Герой и маршал авиации не верит в наше происхождение из будущего, думает, что я ему тут сказки рассказываю! Зачем?! Так вы же, товарищ полковник, говорили про резервных лётчиков из местных. И с кого же начинать, как не с него? Ага, понятно? Да, ждём! – затолкав антенну внутрь, майор убрал рацию в карман.

Знаете, именно в этот момент в меня проникла первая мысль, что майор надо мной не шутит. Рация такого размера, с таким качеством связи... Не знаю, но слова майора уже не выглядели такой уж фантастикой. А потом прилетело это, странный аппарат, трепещущий двумя винтами над кабиной, способный сесть где угодно и взлететь оттуда с четырьмя тоннами груза...

Майор Скоробогатов сказал, что командование авиагруппы приглашает меня посетить тяжёлый авианесущий крейсер "Адмирал Кузнецов". И тут, уже у борта этого вертолёта, я вспомнил, что майор так и не ответил на мой второй вопрос, про сто грамм... В ответ майор Скоробогатов широко улыбнулся.

- Ночь для нас самое рабочее время, ибо со своими навигационно-разведывательными приборами мы – ужас, летящий на крыльях ночи. Пусть крепче спят фашисты, а некоторые из них не проснутся никогда.

И вот я стою на палубе самого настоящего авианосца и понимаю – не врал товарищ Скоробогатов, ох не врал. Не врал хотя бы потому, что на мне уже надета полная экипировка пилота XXI века, полный компенсационный костюм, шлем, кислородная маска. Оказывается, без этой экипировки перегрузки способны сделать меня инвалидом после первого же вылета. Мой командир – капитан Гуссейн Магомедов, внук известного в те времена лётчика-испытателя Магомеда Толбоева. Сам я полечу во второй кабине Миг-29КУБ простым пассажиром. Моя задача – примерить эти скорости и перегрузки на себя и, если что, на обратном пути товарищ капитан даст мне попробовать, почувствовать машину в горизонтальном полёте. Маленькими шажками – и к великой цели. Но всё равно, я счастлив и горд, потому, что уверен: у меня все получится! Я одолею сверхзвук и сумею выполнить пока невероятные для меня фигуры высшего пилотажа – "колокол" и "кобру Пугачева". Говорят, их и тогда можно было сделать только на этом уникальном самолёте, созданным гением советских конструкторов и инженеров.

А сейчас наше боевое задание – налёт на немецкий аэродром под Киевом. Там на ночь опустилась одна из немецких бомбардировочных авиагрупп, срочно перебрасываемых на юг для заделывания бреши, которая образовалась в результате действия авиации наших потомков. Командир авиагруппы полковник Хмелёв, показался мне стариком. Ведь ему уже сорок два, почти физиологический предел. Так вот он, излагая задание группам, сказал такую фразу:

- Летят, ..., как мотыльки на огонь. А мы светим только своим, а чужих жжем.

Свои... – волшебное сладкое слово, означающее семью, дружбу, помощь, месть, в конце концов. Кого не смогли спасти, за них теперь надо отомстить. Сосем недавно, над аэродромом Сталино я задумался, сколько самолётов могли устроить такой разгром... Мне представлялось, что работало не меньше дивизии. А оказалось, что удар наносили всего три самолёта, три Су-33, которые, конечно, чуть крупнее и тяжелее чем Миг-29, но ненамного. Зато каждый из них несёт шесть с половиной тонн бомб, больше чем хвалёная американская "Летающая крепость"! В том числе и двадцать восемь двухсот пятидесяти килограммовых кассет, каждая из которых содержит сто пятьдесят осколочных бомбочек, снаряжённых сотнями пятимиллиметровых стальных шариков. Когда они их сбрасывают одну за другой – за это отвечает специальное умное устройство, именуемое компьютер, – получается настоящий ковёр смерти. И неважно, в капонирах стоят самолёты или открыто, обвалованы штабеля бочек с бензином или нет. Эффект один – смерть дождём падает с неба.

Подходим к нашей машине. Консоли крыла сложены наверх, это одна из особенностей палубных самолётов для более компактного хранения. Под коренными частями крыльев и под фюзеляжем в развале двигателей подвешено восемнадцать бомб с тупым коническим носом. Это они и есть, РБК-250. Пытаюсь почесать затылок и натыкаюсь рукой в перчатке на шлем… Неловко, однако. Мой нынешний командир и пилот обходит машину, заглядывая в самые, казалось бы, потаённые места. И правильно, потому что закон «доверяй, но проверяй» ничуть не изменился за прошедшие семьдесят лет. Поднимаемся в кабину по специальной приставной лестнице. Механик пристёгивает нас ремнями, подсоединяет кислородный шланг и разъём СПУ. Кресло плавно уезжает вверх, и вот я в кабине. Осматриваюсь. Ничего знакомого, кроме ручки управления. Повсюду электронные экранчики, окошки с цифрами, какие-то приборы далёкого будущего. Чувствую себя селёдкой, закатанной в консервную банку. Не пошевелиться.

Капитан Магомедов поднимает вверх большой палец.

- Как самочувствие, второй?

- Нормально, товарищ капитан, – отвечаю я.

- Ну, тогда начинаем, – прозвучал в наушниках голос моего пилота. – Управление я пока заблокировал, но ты, товарищ старший лейтенант, всё равно ничего не трогай.

Честное слово, как первый вывозной полёт в аэроклубе. Вот только подо мной не тарахтелка У-2, а такая зверюга, для которой я и слов подобрать не могу. Девятнадцать тонн тяги на двух двигателях на взлётном режиме. Ужас! Посмотрим, как они с этим управляются. Это же настоящая скачка на тигре!

Вот маленькие тягачи выкатили наши машины на стартовые позиции. Оглядываюсь назад. Там, за хвостом нашего самолёта, палуба встаёт дыбом. Это поднимаются газоотбойные щиты, которые защищают все прочее на палубе от ярости выхлопных струй наших двигателей. Тройку ведёт в бой сам полковник Хмелёв на своём Су-33, у него нагрузка в полтора раза больше. Его машина слева от нас, на позиции номер два, но, как ни странно, ему первым идти на взлёт. Поворачиваю голову в ту сторону. Отчетливо видно как из дюз в газоотбойный щит бьёт бело-голубое в ночи пламя. В наушниках звучит «Первый пошёл!» Грохот становится совсем нестерпимым, потом полковник отпускает тормоза, и его машина сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее начинает свой разбег. Впереди у неё только сто метров палубы и трамплин. Су-33 с выдвинутой до упора механизацией крыла подпрыгивает, зависает в воздухе и продолжает упрямо карабкаться вверх, преодолевая земное притяжение.

Сейчас наша очередь. Слышу в наушниках «Второй пошёл!» Стрелки на тахометрах обоих двигателей резко прыгают от первой четвёрти сразу за красную черту.

Мама! Как больно! На грудь навалилась неимоверная тяжесть, наверное, тройная-четверная перегрузка. Меня буквально расплющивает в кресле. Теперь уж точно не пошевелить ни рукой, ни ногой. Трудно дышать. А ведь наши потомки так умудряются управлять машиной. Скосил глаза на зеркальце заднего вида. Ой, товарищи, а ведь мы уже в воздухе. Палуба авианосца проваливается куда-то вниз, стремительно удаляясь назад. Отсюда она кажется такой маленькой, как спичечный коробок. И как только они на неё садятся, даже со всеми их приборами? Не представляю!

Мы ложимся в левый вираж, перегрузка чуть ослабевает. Я смог чуть повернуть голову и увидеть, как на взлёт идёт третий наш ведомый. Красивейшее зрелище. Вот вся тройка и в воздухе. Догоняем ведущего и пристраиваемся к нему справа и сзади. До цели примерно шестьсот километров – это половина боевого радиуса, тридцать минут лету. Вот нас догоняет последний член тройки, вся группа в сборе. На оставшемся где-то далеко позади нас авианосце сейчас на взлёт идёт следующая тройка. У неё своя цель, свой аэродром набитый "юнкерсами", "хейнкелями" или "мессершмиттами". Как сказал полковник Хмелёв, « Наша работа – ломать кости люфтваффе!» Кстати, это не первая их серия вылетов за эту ночь. Полтора часа назад четыре аэродрома, где были обнаружены свежие немецкие авиагруппы, уже подверглись авиаударам. Итог неизменно положительный для нас и катастрофичный для немцев.

Перед вылетом, в курилке я немного поговорил с местными пилотами. Оказывается люфтваффе – это единственный костыль, на котором сейчас держится вермахт. Вышиби его, и Восточный фронт рухнет как карточный домик. С точки зрения потомков, зря я тогда в тумане искал танки Клейста, тот рывок был для него последним. Моторесурс техники почти полностью исчерпан, и даже немецким ремонтникам, при наличии запчастей, не восстановить его до весны. А запчастей-то и нет! Так как на немецких танках и бомбардировщиках стоят одни и те же моторы, запчасти со страшной силой пожирает люфтваффе. Боеготовых танков в танковых группах единицы. Бросаю взгляд на высотомер – высота двести метров. Потом – на стрелку спидометра: она вплотную подползла к отметке в 1М. Лёгкий хлопок, и вот мы обогнали звук, перегрузка совершенно спала, значит, крейсерская скорость достигнута.

Товарищи, мне стало страшно мчаться на такой высоте с такой скоростью в абсолютной мгле... Малейшая ошибка пилота и всё, костей не соберёшь. Но зато я понял секрет их внезапности. Если обходить населённые пункты и скопления войск, да ещё ночью, группа останется не обнаруженной до того самого момента, пока по земле не покатится огненный вал разрывов.

Снова оживают наушники.

- Ты как там, Второй, нормально?

- Нормально, товарищ капитан, – постарался улыбнуться я, а сам подумал «Ничего себе нормально, будто слон в грудь лягнул. До сих пор дышать трудно».

А товарищ капитан будто прочёл мои мысли.

- Ты, Второй, не храбрись, я ведь себя на первом вылете вот так же помню. Но как говорил мой дед: «Ты, внучок, тренируйся, тренируйся и всё получится!» Короче, Второй, до рубежа атаки двадцать минут, ты пока расслабься немного, осмотрись в кабине. И для поднятия бодрости духа, концерт по заявкам.

Что-то щёлкнуло, и в наушниках зазвучали Песни. Такие наши, советские, пронзительные, и в то же время абсолютно незнакомые. Сначала я услышал такой родной хриплый голос "своего парня" который пел под гитару:

"Мы взлетали как утки с раскисших полей, восемь вылетов в сутки – куда веселей".

Потом его же песни "Я, Як-истребитель", "Он вчера не вернулся из боя", "От рассвета мы землю вращали назад". Честное слово, у меня даже слёзы на глазах выступили. Раз там поют такие песни, значит, мы тут не зря...

Я поднял забрало шлема и рукой вытер лицо, вроде полегчало. Они – наши внуки, правнуки, убивающие ради нас немцев, лишь бы мы могли подняться, покрепче встать на ноги и взять в руки дубину потяжелее... Главное успеть... Чего успеть, я так и не додумал, меня снова вызвал капитан Магомедов.

- Второй, приготовиться, рубеж атаки.

Я заглянул ему через плечо, благо второй пилот сидит в кабине на голову выше первого. Подсвеченный мертвящим зеленоватым светом, к нам стремительно приближался аэродром. Разогретые моторы готовых к вылету самолётов светились нежно-зелёным. Мне рассказывали про БРЭО с элементами ночного видения, но так, наскоро. Наблюдать это воочию было жутковато. Всю эта картинку я видел не больше пары секунд, потом аэродром скользнул под нас и капитан выкрикнул:

- Аллах Акбар! За Родину, за Сталина!

Машина начала вздрагивать каждый раз как от неё отделялась бомбовая кассета. Две кассеты в секунду, полоса сплошного поражения двойной плотности примерно шестьсот на двести метров. Одна полоса из трёх. А всего с нахлестами – четыреста на шестьсот. А я-то думал! Вся атака продолжалась даже не две минуты, а пять секунд. Всего пять секунд! Я бросил взгляд назад: на месте аэродрома будто ожил вулкан. Пылали и взрывались заправленные под пробку самолёты и пирамиды бочек с бензином на окраинах аэродрома. Когда мы, уже развернувшись по широкой дуге, стали набирать высоту, на земле начали детонировать подвешенные под самолётами бомбы. В наушниках прозвучал голос полковника Хмелёва:

- Вовремя! Ещё чуть-чуть, и опоздали бы.

Капитан Магомедов ответил:

- Зато накрыли всех разом – и самолёты, и лётчиков, и техников, и штабистов. Теперь эту группу Герингу придётся формировать с нуля.

– Это вы, товарищ капитан, точно заметили, – добавил наш второй ведомый старший лейтенант Рюмин. – Будет теперь у Алоизыча опять коврик на завтрак.

- Отставить разговорчики, – вмешался полковник Хмелёв. – Возвращаемся на высоте двенадцать тысяч, скорость два сто. Магомедов, на высоте можешь дать Покрышкину чуть порулить. Но только, товарищ старший лейтенант, осторожно у меня. С этой машиной надо ласково, как с юной девицей...

Значит, товарищи, я попробовал. Как и говорил товарищ полковник, осторожно. Машина – зверь! Причём дикий! Учиться, учиться и ещё раз учиться – товарищ Ленин не зря говорил эти слова. Причём для начала на чем-то мощнее моего Мига, но и попроще, чем эта машина. До сверхзвука мне ещё расти и расти, однако важен первый шаг, а его я сделал. После посадки надо будет поговорить с товарищем полковником. Интересно, что он мне посоветует?

8 января 1942 года, 00:45. Севастополь, Северная бухта, лидер "Ташкент". Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

Флаг я решил держать на лидере "Ташкент". Мне почему-то вспомнился адмирал Макаров с его страстью к лёгким крейсерам. А ведь погиб-то он как раз не на "Новике" или "Аскольде", а на тяжёлом "штабном" броненосце "Петропавловск".

Но не будем о грустном! Погибать мы не собираемся, даже наоборот. Как сказал товарищ Ларионов, пускай теперь немцы погибают за своего фюрера, а мы будем жить долго и счастливо. Надо было видеть лицо товарища Ерошенко, когда на траверзе мыса Херсонес из туманной дождевой мороси нам навстречу вынырнули пять тёмных силуэтов. Четыре больших десантных корабля и сопровождающий их БПК "Североморск". Его я опознал по двум маленьким артиллерийским башням – у "Ушакова" же на баке башня только одна и побольше. Других похожих кораблей в природе нет и пока не предвидится. С помощью ратьера обменявшись с нами опознавательными, "Североморск" заложил крутую левую циркуляцию, уходя обратно в открытое море и уступая "Ташкенту" место мателота.

Капитан 2-го ранга Ерошенко повернулся ко мне.

– Кто это был, товарищ адмирал? Не припомню что-то таких крейсеров в нашем флоте. Тоже как мы, заграничной постройки? Американец или англичанин?

Ну да, сто тридцать метров и семь тысяч тонн водоизмещения – вполне себе лёгкий крейсер по нашим временам. Но по сути это не так, и это надо объяснить. Смотрю на товарища Берия, тот кивает головой, ведь товарищи Ерошенко и Коновалов подписку ОВ уже дали...

Я поворачиваюсь к Ерошенко, который пристально смотрит в сторону уже скрывшегося в дождевых зарядах корабля.

– Товарищ капитан 2-го ранга, это новый тип корабля – большой охотник за подлодками...

- А что это он такой большой, товарищ адмирал? – это уже военком "Ташкента" батальонный комиссар Коновалов. – Обычно охотники за подлодками – они совсем маленькие, а этот такой огромный… Не дороговато ли он нашему флоту обошелся?

- Ещё дороже этот корабль обойдется немцам, – и тут меня осенило. – Если мы, конечно, сумеем перебросить его на Северный флот.

– Видите ли, товарищи – "Североморск" не обыкновенный корабль, а экспериментальный, – я вдохновенно врал, стараясь, впрочем, придерживаться в основном того, что рассказывал мне адмирал Ларионов.

– Это, фактически, специальный противолодочный гидроакустический комплекс "Полином", одетый в корпус корабля. От этого комплекса, превосходящего по возможностям обнаружения все американские, немецкие, итальянские и британские аналоги, не может скрыться ни одна подводная лодка. Но, увы, этот комплекс очень громоздкий, и уменьшить его размеры без уменьшения возможностей никак не получается. Кроме того этот корабль оснащён восемью торпедными аппаратами калибра 533 мм, мощной системой ПВО и специальными реактивными бомбометами, способными швырнуть глубинную бомбу на шесть тысяч метров. Короче, пираты Дёница для него всего лишь добыча...

Комиссар кивает с таким видом, что, дескать, если экспериментальный, тогда да, посмотрим, посмотрим.

В этот момент мы как раз завершаем циркуляцию, занимая место мателота перед десантными кораблями. Мне кажется, что в Стрелецкой бухте на погрузке им будет тесновато. Тем более что части, которые они должны принять на борт, пока ещё находятся в самом Севастополе. Конечно, смущают андреевские флаги, но тут же рядом со мной стоит товарищ Берия, как раз специалист по скользким политическим вопросам. Может товарищ Сталин посвятил его в свой замысел насчёт эскадры под андреевским флагом?

- Лаврентий Павлович, разрешите вас на минутку, – я отвожу его в сторону и кратко излагаю свой вопрос. Времени у нас совершенно нет – от Херсонеса до Стрелецкой бухты всего минут десять ходу.

Нарком дел внутренних, а теперь думаю, что и потусторонних, на минуту застывает в раздумье.

Наконец он поворачивается в мою сторону.

– Николай Герасимович, если для пользы дела надо ввести десантные корабли в сам Севастополь – вводите. Андреевские флаги при этом спускать, разумеется, не нужно. Как я понимаю, для военных моряков это большое унижение. Насколько я знаю, товарищ Сталин имеет планы большой политической игры, в которой андреевским флагам над этими кораблями будет уделена большая роль. Как, собственно и погонам на плечах товарищей офицеров. Одним словом, хватит, наконец, прятаться по углам: если товарищу Сталину надо, чтоб в Севастополе были замечены корабли под андреевскими флагами, то их заметят. И при этом безо всякой лишней нарочитости, строго и по делу. Командуйте товарищ народный комиссар Военно-Морского флота. Если товарищ Сталин спросит, скажете, что я санкционировал.

Используя такое маленькое и такое удобное радио потомков, удалось очень быстро утрясти изменения планов. Я представляю, в какую неразбериху вылилось бы изменение места погрузки при наших способах связи. Но всё прошло крайне удачно. Когда корабли только-только швартовались у причальной стенки на Корабельной стороне, первый из тех свежих стрелковых батальонов, что недавно прибыли с Кавказа, уже маршировал к месту погрузки вдоль по набережной. Пока они там грузились, "Ташкент" встал на якорь точно посередине Северной бухты, неподалеку от плавучей зенитной батареи № 3. Наши шутники называли её "Коломбиной" или "Не тронь меня".

Тем временем товарища Берия одолело любопытство относительно погрузки войск на БДК. Взяв на "Ташкенте" командирский катер, он отправился к месту погрузки. И не зря.

Как ни темно было, но андреевские флаги народ заметил, и они вызвали некоторое смущение в умах. Ещё немного, и вместо погрузки на корабли на берегу мог вспыхнуть стихийный митинг, как в 1918 году. И тут в бурлящей толпе появляется разъярённый Лаврентий Палыч с его знаменитым пенсне. Улыбку гюрзы заказывали?

Ещё через десять минут, туда же врывается на полуторке капитан Осадчий и опергруппа Севастопольского УНКВД. А им всё равно, какие там флаги: с синим косым андреевским крестом или с черепом и костями. Есть приказ наркома – обеспечить погрузку, они её и обеспечат.

Кстати, оказывается, не только мне контр-адмирал Ларионов вручил компактную рацию. Или это постаралась полковник Антонова, снабдив Берию связью, так сказать, как своего нынешнего наркома. Ведь в нашем времени их Служба Внешней Разведки проходит именно по ведомству НКВД, как его Первое Главное Управление. И уже неважно, в самом ли деле тот младший политрук и трое бойцов, расстрелянные тут же перед строем, были немецкими или британскими агентами, важно другое – миновала угроза срыва операции.

Пока Лаврентий Павлович там геройствовал, я сел в уголке, открыл ту папку, которую мне передал товарищ Ларионов, и начал думать. Мне не давала покоя мысль, пришедшая на ум, когда я рассказывал товарищу Ерошенко о БПК "Североморск". Есть время подумать о дне завтрашнем.

Там, в приполярных водах СССР, тоже очень тяжёлый и ответственный фронт. Там отчаянно нужна помощь. Я отложил в сторону несколько листков и закрыл папку. У меня получилась группа надводных кораблей из БПК "Североморск", СКР "Ярослав Мудрый", СКР "Сметливый", танкера "Дубна". Я закрыл глаза, задумавшись. "Алросе" и "Северодвинску" тоже в Чёрном море делать нечего, их путь будет лежать туда же – на север. И если "Северодвинск" пройдя Проливы, становится свободен как птица, то "Алроса" должна будет идти вместе с группой надводных кораблей.

Или, что лучше, выйти в Средиземное море заранее, например, под прикрытием группы наших торговых кораблей, направляющихся на Дальний Восток. И уже в Атлантике встретиться с основной группировкой для дозаправки. Эту идею ещё надо будет пробивать у товарища Сталина, а потом и через турецкое правительство, но совершенно очевидно, – то, что в прошлом наших потомков происходило с Арктическими конвоями, не должно повториться в нашей истории. Бандиты Дёница должны от всей нашей широкой души получить по зубам. Что делать со стервятниками Геринга, мы с Виктором Сергеевичем уже знаем. Нужен один аэродром подскока под Мурманском, только один... Но этот вопрос мы решим чуть позже, ведь по словам товарищей потомков, положение там осложнится ближе к лету.

8 января 1942 года, 08:25. На траверзе Ялты, лидер Ташкент. Командир корабля капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ерошенко

Объединённый флот грозовой тучей навис над ялтинской группировкой немцев. Даже без всяких приказов я перестал чему-либо удивляться. Корабли, корабли, корабли... Корабли под флагами РККФ и алыми боевыми андреевскими флагами бывшей Российской империи. Но стволы их орудий направлены не друг на друга, а на берег, где окопался Враг. Совершеннейшее смешение эпох и стилей.

Из под Феодосии сюда пришло наследие былой эпохи – линкор "Парижская Коммуна", бывший "Севастополь", заложенный ещё в 1909 году, заслуженный ветеран ещё дореволюционной постройки. Такой же привет из прошлого и его напарник – крейсер "Красный Крым", заложенный, как "Светлана" в 1913 году. Из Севастополя подошли корабли предвоенной постройки: наш лидер "Ташкент" и крейсер "Молотов".

А вот из Евпатории пришли корабли, которых ещё четыре дня назад в природе не было и быть не могло. Построенные в конце ХХ века! Да-да, товарищи, я не сошёл с ума, именно так. Николай Герасимович, разговаривая с каким-то контр-адмиралом Ларионовым по карманной рации, проговорился. Да и сама эта рация, которая меньше пачки папирос, а даёт устойчивую связь на десяток миль, вызывает оторопь. Правда, впоследствии товарищ Кузнецов "успокоил" меня, сказав, что такая дальность возможна только при связи маленького аппарата и большой станции с антенной на высокой мачте. Если карманные радиостанции связываются между собой, то расстояние выходит меньше – всего одна-две мили.

Но главное-то не в этом, а в том, что вместе с нами против фашистов воюют наши потомки, кому внуки, а кому и правнуки. И как воюют! За три дня сплошных боёв вместе с нашими товарищами оставили от 11-й немецкой армии только жалкий огрызок – Ялтинскую группировку, ликвидировать которую мы и должны совместными усилиями армии и флота.

Но больше всего меня и моего комиссара шокировали андреевские флаги над кораблями потомков. Особенно был потерян мой Григорий Андреевич. Ведь получается, что вся его комиссарская работа... как бы это сказать помягче. Тяжело выходит. А что ему краснофлотцам говорить? Они же ждут от него разъяснений.

И тут товарищ Берия показал себя с неожиданной стороны.

– Ви, товарищ Коновалов, нэ волнуйтесь, спокойно дэлайте своё дело. И нэ переживайте за товарищей потомков, они сражаются с фашизмом так яростно, потому что понимают, что потеряли с гибелью СССР. Ни мы, ни они нэ намерены допустить повторения той истории. Это наши люди, товарищ Коновалов, на сто пятьдесят процентов наши. В отличие от некоторых, которые только прикидываются нашими товарищами, а на самом деле в любой момент готовы ударить нам в спину.

А потом нам стало не до разговоров: отпущенное ультиматумом время истекло. Орудия "Парижской Коммуны", "Молотова", "Красного Крыма", "Ташкента" издали громовой рёв. Ликвидация Ялтинской группировки немецких войск началась. Первый залп своими "чемоданами" "Парижская Коммуна" сделала по отелю "Бристоль" в котором, по данным нашей разведки, располагался штаб 72-й пехотной дивизии. Её командир, сумевший вывести дивизию в относительном порядке от Балаклавы, собрал вокруг себя разношёрстные немецкие и румынские части, организовав бешеное сопротивление нашим войскам. По словам адмирала Кузнецова, именно там расположена радиостанция, которая уже второй час призывает на наши головы кары земные и небесные, то есть, самолёты Люфтваффе.

Только вот эта крылатая саранча, которая уже принесла столько бед нашей армии и флоту, сегодня не прилетит, потому что авиация потомков с авианосца имени нашего наркома – да-да, знаем мы и такую интересную подробность – сегодня ночью опять сделала им больно прямо на аэродромах. Ну, это прямо праздник какой-то! Ведь ни один наш корабль на этой войне не погиб в честном морском бою или от огня вражеской артиллерии. Все, исключительно все, потоплены фашистской авиацией. А вот сегодня на отчаянные вопли германских пехотных командиров просто некому прилетать.

Так вот, после первого же залпа "Парижской Коммуны" по "Бристолю" эта радиостанция навсегда заткнулась и перестала засорять эфир своими истошными воплями. Наши снаряды рвутся и на набережной, и в глубине прибрежной полосы, на южнобережной дороге. Крейсер потомков "Москва" поднял в воздух винтокрылый аппарат, именуемый вертолётом, который корректирует огонь нашей артиллерии. Оттуда, примерно с километровой высоты вся немецкая оборона как на ладони, а у немцев нет средств ни чтобы сбить его, ни чтобы прогнать. Хотя, честно говоря, жутко вот так стоять и вести огонь по вражеским позициям среди бела дня на виду у всех. Один раз, под Одессой, такая история для нашего "Ташкента" чуть было не закончилась очень плохо. Но у нас есть приказ, и мы его выполняем.

В трёх кабельтовых слева по борту от нас морские волны качают корабль, который потомки называют эсминцем. Он не ведёт огня. Как сказал Николай Герасимович, товарищ Сталин прямым приказом запретил потомкам расходовать свой боекомплект. Открытие огня допускается только по его прямому приказу или для самообороны. Сейчас, когда на траверзе Ялты собрался весь цвет Черноморского флота, четыре 130-мм ствола "Ушакова" и два "Москвы" совершенно ни на что не влияют. Это у них двоих, как у одного "Ташкента". Правда, наш нарком сумел развеять мои предубеждения одной фразой. Николай Герасимович каждую свободную минуту отдаёт изучению кораблей потомков и сейчас просто набит цифрами, как какой-нибудь бухгалтер. Оказывается, скорострельность на ствол у этих башенных установок АК-130 составляет сорок пять выстрелов в минуту. Особенности охлаждения стволов позволяют расстрелять все пятьсот снарядов на ствол одной очередью длиною одиннадцать минут. Хотел бы я, товарищи, когда-нибудь посмотреть на такое море огня. При таких характеристиках этим орудиям требуется целая прорва боеприпасов.

Но сейчас мы справляемся и без прямой помощи кораблей под андреевским флагом – чемоданы с "Парижской коммуны" творят чудеса. Крейсер "Молотов" тоже не отстаёт. На пляжах, где всё серо от немецкой пехоты, происходит настоящая бойня. Ещё в первые минуты обстрела наши морские охотники с авангардными группами десанта на борту осиным роем устремились к берегу, чем заставили немецкую пехоту выйти из укрытий и занять свои места в траншеях и пулемётных гнездах, устроенных прямо на пляже. А вот фиг вам! Москитный флот десанта высаживать не стал, на полном ходу совершил циркуляцию и вернулся под защиту больших кораблей. Зато те несколько уцелевших немецких батарей, что открыли огонь по охотникам и мотоботам, в свою очередь попали под огненный каток с "Молотова" и "Парижской коммуны". Ну, а что стало на открытых пляжах с немецкой пехотой – это и говорить страшно.

Совершив в море широкую циркуляцию, москитный флот вернулся к берегу через пятнадцать минут. Только теперь его настоящей целью были не пляжи в курортной зоне, а мол-волнолом в центре города, рядом с той самой гостиницей "Бристоль", и прибрежное село Отрадное. Несколько десятков маленьких суденышек сбросили десант прямо на бетонные набережные, и там, на берегу, завязался бой. Кроме управления огнём своего лидера, я успеваю оглядывать всю панораму сражения. Завершающего сражения Крымской наступательной операции. Рядом со мной ровно тем же самым занимаются товарищ Кузнецов, и товарищ Берия, находясь на положении наполовину командующих, наполовину зрителей. Огромная машина запущена на полный ход, и менять хоть что-нибудь уже поздно.

Сейчас наступает самый главный момент операции. Большие десантные корабли из будущего, загруженные свежими пехотными батальонами, полным ходом идут к захваченным причалам. Два – в центр Ялты и два – к Отрадному. Нет, на это стоит посмотреть: корабли не швартуются к причальной стенке, а упираются в неё носовой частью под углом примерно в сорок пять градусов. Наша позиция восточнее траверза «Бристоля», и нам хорошо видно как в носовой части двух кораблей распахиваются огромные десантные ворота и из трюмов на берег выхлёстывает живая ревущая и матерящаяся волна. Впереди этой волны, будто пена, немногочисленные камуфляжные куртки пехотинцев из будущего. Я поднял к глазам бинокль: наших пехотинцев как подменили, сегодня это прямо какие-то берсерки. Немцы, впечатлённые по самое не хочу, поднимают руки, и их тут же на месте закалывают штыками. Очевидно, здесь и сейчас пленных не берут.

В полуразрушенной гостинице "Бристоль" на мгновение вспыхивают ожесточённые схватки, корабельная артиллерия вмешаться не может, перемешались свои и чужие. Но туда уже нырнули штурмовые группы в пятнистом камуфляже, и вот уже красный флаг на крыше говорит, что гостиница наша. Всё, десант на берегу, и доставившие его корабли отходят задним ходом в море. Всего за пятнадцать минут высажено более трёх тысяч штыков. И плацдарм постоянно расширяется.

В воздухе подобно рою разъярённых ос появляются винтокрылые штурмовики из будущего, и корабли переносят огонь на фланги: за Ливадию и в сторону Гурзуфа, отсекая от десанта немецкие резервы.

Эти самые вертолёты – они буквально повсюду, и повсюду по-хозяйски суют свой любопытный нос, тяжёлыми эрэсами истребляя последние очаги сопротивления. Город, кажется, наш. И тут, через некоторое время, товарищ Берия меня ещё раз удивил. Достал из кармана маленькую рацию, ткнул пальцем в кнопку:

– "Кузнецов", связь с товарищем Сталиным, пожалуйста. Товарищ Сталин, доброе утро, это Лаврентий Берия. Докладываю. Ялтинская десантная операция завершилась успешно, город наш. Из-под Фароса и от Гурзуфа сообщают, – товарищ Кузнецов молча кивнул, – что там фронт тоже прорван. Немцы частью бегут в горы, а частью бросают оружие и сдаются. Главный калибр "Парижской коммуны" и "Молотова" отработал на "отлично". Операция по освобождению Крыма переходит в фазу ликвидации мелких банд немецких окруженцев и татарских националистов. Да, товарищ Сталин, спасибо, но я тут ни при чем, это товарищу Кузнецов и Ларионов. Да, все прошло выше всяческих похвал. Да, передаю товарищу Кузнецову.

Что там говорил Верховный нашему наркому, я уж и не слушал. В голову ударило одно: победа! Первая победа нашего флота в этой войне! Ещё несколько часов, и части, наступающие на сухопутном фронте, соединятся с десантом, после чего все побережье Крыма будет под нашим контролем. Слёзы появились у меня на глазах. Сколько наших товарищей так и не дожило до этого момента…

8 января 1942 года. Полдень. Евпатория. Госпиталь особого назначения (санаторий имени В.И. Ленина). Военврач 3-го ранга Алёна Лапина

С того самого памятного утра, когда в лагерь военнопленных под Бахчисараем ворвался армейский осназ, прошло уже два дня. Алёну и её подруг подхватил и понёс бурный поток событий, в котором её главная задача была "не трепыхаться".

Сначала за ними в лагерь из Симферополя пришёл конвой из четырёх трофейных штабных автобусов и двух больших четырёхосных бронеавтомобилей, вооружённых пулемётами большого калибра. Бойцы, прибывшие на бронеавтомобилях, хоть и не смотрелись так угрожающе, как освободивший лагерь осназовцы, но, так же как и те, были вооружены с ног до головы. Быстрая погрузка без паники и суеты, и вот колонна быстро движется по дороге в сторону столицы Крыма.

У моста через реку Альма из придорожных кустов колонну обстреляли. То ли это были немецкие или румынские окруженцы, то ли татарские бандиты. Но первые же ответные очереди крупнокалиберных пулемётов, прямо с колес вырубающие засаду вместе с кустами, заставил нападавших изменить свои планы и отойти. А автомобильный конвой, не сбавляя скорости, покатил дальше.

В Симферополе машины не остановились. Попетляв по окраинным улочкам, они свернули на дорогу, ведущую в Евпаторию. На Крым спускалась темнота. Убаюканная мерным урчанием автомобильных моторов и покачиванием автобуса, Алёна не заметила, как задремала. Проснулась она от удивлённого оханья соседок. Вдоль подсвеченной тусклым светом фар дороги рядами тянулись обгорелые коробки немецких бронетранспортёров и обугленные трупы людей и лошадей. Воздух пах дымом, жженым железом и горелой человеческой плотью.

- Моторизованный полк СС это, – в ответ на удивлённые возгласы пояснил сидящий рядом с водителем морской старшина, оглаживая висящий на груди ППД. – Как зажигательными эрэсами дали, так весь полк как корова языком слизнула.

А автобусы шли мимо сброшенных на обочину железных коробок, мимо трупов захватчиков, нашедших здесь свою жуткую смерть. Потом по обеим сторонам дороги потянулось чуть всхолмленное поле, усеянное почти незаметными в полутьме бугорками цвета фельдграу.

После того, как позади осталась изломанная линия траншей, спать Алёне расхотелось совершенно. Короткая остановка на КПП при въезде в большое село, потом ещё один небольшой городок, кажущийся покинутым из-за отсутствия света в окнах даже в этот, ещё непоздний час. За городком дорога свернула к морю... Алёна догадалась, что их привезли в Евпаторию... Проехав вдоль набережной и свернув налево, колонна оказалась напротив больших ворот.

Дальнейшее Алёна запомнила плохо... Баня и санобработка, в ходе которой у них отобрали всю одежду, выдав взамен комплекты трофейного шелкового немецкого белья и больничные халаты. Потом, несмотря на позднее время, полный медосмотр, анализы и койка в отдельном карантинном блоке. Как приятно было наконец лечь в чистую постель на белую простыню и укрыться тёплым шерстяным одеялом. Немного настораживали запертые двери и решетки на окнах, но все понимали, что этот карантин не только санитарный.

Утром, ещё до завтрака, пришёл врач в сопровождении двух бойцов и отделил от их группы два десятка человек с подозрением на инфекционные заболевания, в основном сыпной тиф. Оставшимся же сказали, что больных переводят в инфекционное отделение госпиталя, расположенное в отдельном здании. После завтрака освобождённых из плена женщин начали по одной вызывать к особисту госпиталя. Через некоторое время настала и очередь Алёны.

Девушку привели в небольшую казённого облика комнатку и усадили на табурет. В комнате было всего два человека – особист и его помощник. Особист – лейтенант ГБ, прихрамывая, прохаживался возле стола. Алёна увидела, что его правая нога ниже колена была заключена в странную конструкцию из металлических колец и спиц. Помощник особиста в полувоенной форме незнакомого покроя обмотал вокруг её головы резиновую ленту с отходящими от неё проводами. Потом расположился сбоку и чуть за спиной Алёны у небольшого чёрного ящика, своей откинутой крышкой напоминающего патефон.

– Готово, товарищ лейтенант госбезопасности!

Непроизвольно охнув, лейтенант ГБ опустился на своё место и раскрыл папку.

– Исполняющий обязанности начальника особого отдела госпиталя лейтенант госбезопасности Спиридонов Алексей Петрович. Приступим. Военврач 3-го ранга Лапина Елена Николаевна, 1916 года рождения, из крестьян, член ВЛКСМ, не замужем?

- Да, – чуть слышно ответила Алёна.

Лейтенант госбезопасности бросил быстрый взгляд за спину Алёне на своего помощника, потом кивнул.

– Хорошо, расскажите мне об обстоятельствах, при которых вы попали в плен...

Алёна стала рассказывать про то, как одним холодным ноябрьским утром их не успевший эвакуироваться медсанбат окружили немецкие мотоциклисты... Как были расстреляны все раненые, а с ними вмести и все те, кого немцы посчитали евреями. Лейтенант ГБ внимательно смотрел ей в лицо и не перебивал, только изредка задавая наводящие вопросы. Послушно, как автомат, Алёна рассказала и о двух месяцах своего лагерного заключения, о том, как из трёхсот с лишним человек в живых осталось меньше ста. Закончив свой рассказ, она так и осталась сидеть, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом.

За спиной что-то зажужжало, и помощник особиста подал своему начальнику листок бумаги. Потом Алёна почувствовала, как её голову освободили от резиновой ленты. Лейтенант ГБ подшил в папку поданный помощником листок и написал на нём свою резолюцию. Потом поднял голову, взгляд его был заметно теплее.

– Товарищ Лапина, вы свободны. Желаю вам скорейшего выздоровления! Вврачи нам нужны так же, как и танкисты, артиллеристы, лётчики, сапёры и пехотинцы. В ближайшее время мы с вами ещё встретимся.

На выходе после минутной заминки, совершенно обалдевшей Алёне выдали закатанный в прозрачный целлулоид прямоугольник белого картона с её фотографией, номером, указанием фамилии, имени и отчества, группы крови и номера палаты. И объяснили, что эту карточку необходимо прикрепить на левый нагрудный карман халата. Ещё минута, и она свободна как птица. Правда, в пределах госпиталя и в рамках правил внутреннего распорядка.

Потянулись медосмотры, процедуры, уколы, таблетки... Молодой организм, подстёгнутый инъекциями специальных препаратов и витаминов, довольно быстро брал своё. И вот сегодня, на очередном осмотре её состояние признали удовлетворительным. Почти тут же Алёна получила предписание убыть к месту дальнейшей службы в медсанбат новой, только что сформированной механизированной бригады особого назначения. Вместе с ней туда направлялось ещё несколько десятков выздоравливающих бойцов и командиров и таких же, как она, освобождённых из плена медработников. Перед выпиской Алёну, как и всех прочих бывших военнопленных, полностью экипировали в зимнюю форму одежды.

Принимал их у госпиталя лично командир бригады, полковник Бережной. Личность, надо сказать, среди всех участников евпаторийского десанта вполне легендарная. Невысокий, худощавый, с повадками хищного зверя, он напомнил Алёне Акелу из рассказов Киплинга о Маугли. Не дряхлого старика Акелу, а полного сил вожака, который в очередной раз поведёт свою стаю на Большую Охоту. Алёна подумала, что служить в осназе, пусть даже в медсанбате, – это большая честь, которую она ничем ещё не заслужила. И ещё: или она оправдает оказанное ей доверие, или умрет. Третьего не дано.

Часть 4. Мы вернулись, мама!