9 января 1942 года, 10:05. Перекоп, станция Армянск. Майор Сергей Александрович Рагуленко
Вся бригада выстроена на ровном вытоптанном поле перед зданием МТС, недалеко от станции Армянск. До войны тут стояли мирные советские тракторы и комбайны, а сейчас ровными рядами стоят наши БМП, самоходки и танки. Отдельно, в дальнем углу площадки находятся боевые вертолёты. Экипажи, расчёты и десант выстроены перед машинами. Отдельной коробкой – включённые в состав бригады батальон капитан-лейтенанта Бузинова и бывшая 8-я бригада морской пехоты, сведённая в четвёртый батальон. Несмотря на то, что люфтваффе находятся в глубоком нокауте, по периметру площадки бдят установки «Панцирь-С».
Зрелище прекрасное и грозное. Трибуну с высокими гостями поставили прямо под стеной чудом уцелевшего двухэтажного здания конторы. На стене, прямо за трибуной, растянут подарок моряков с "Кузнецова" – огромный плакат "Родина-мать зовёт". И прямо напротив, над рядами нашей морской пехоты, как ответ, такой же большой транспарант "Мы вернулись, мама!". В глазах пробивает невольная слеза. Сегодня самый лучший день, несмотря даже на то, что ветер с Перекопского залива несёт гнилую промозглую сырость. Сегодня нашей бригаде вручают боевое знамя. Нас отвели с Турецкого вала в ближний тыл ещё вчера вечером, когда по железной дороге из-под Севастополя начали прибывать высвободившиеся там части.
Вот на трибуну поднимаются почётные гости. Её, в смысле деревянную трибуну, ребята нашли тут же, в здании. Очевидно, МТСовское начальство устраивало митинги, на 1 мая, 7 ноября, а также по всяким прочим торжественным поводам. Так скажем же им спасибо за запасливость и предусмотрительность. От обилия "звёздных" лиц на трибуне, рябит в глазах... Малоизвестны широкой публике из присутствующих только полковник Бережной и контр-адмирал Ларионов. Остальные же имена звучат как гром литавр: генерал-лейтенант Василевский Александр Михайлович, генерал-лейтенант Рокоссовский Константин Константинович, нарком Военно-морского флота адмирал Кузнецов Николай Герасимович, нарком внутренних дел Берия Лаврентий Павлович, ну и тут же, скромно, чуть в сторонке, военком бригады бригадный комиссар Брежнев Леонид Ильич.
Ну, пересеклись мы с ним вчера. Как только штаб бригады перекочевал из Симферополя в Армянск, он, молодец, тут же пошёл по ротам знакомиться. Короче, товарищи, вот что я вам скажу: поздний Брежнев примерно так года после семьдесят пятого, это уже не Брежнев, а только его болезнь. А так, нормальный мужик, которого в нашей роте с его же лёгкой руки начали называть "Просто Леня". О том что он Ильич, он сейчас даже и не вспоминает. Наверное, возраст не тот.
Но вот заиграл "Интернационал", все встали по стойке смирно. Кстати, до утверждения в качестве гимна стихов Михалкова на музыку Александрова ещё целых два года. Хотя, может, ИВС, впечатлившись готовым вариантом, примет решение чуть раньше. А может и нет. Я хоть и солдафон-солдафоном, но тоже понимаю, что все расклады мы уже спутали капитально, а дальше будем путать ещё больше. Так что, может, после войны и не будет никаких "стран народной демократии", а просто в составе СССР добавятся новые союзные республики. Как-то Германская, Французская, Датская, Норвежская, не говоря уже обо всяких мелких восточно-европейских. А это, товарищи, почти что победа Мировой Революции! Половина мирового промпотенциала в составе СССР.
Вот тогда мы с ними и посоревнуемся, у кого жизнь слаще и постель мягче. Ну и, конечно, чтоб без Хруща. А то один дурак за год запросто разбазарит то, что сто умных сто лет собирали. Знаем, плавали-с...
"Интернационал" стих, но сразу после него заиграла музыка Александрова. Конечно, никакого оркестра у нас здесь нет: флотские замвоспиты скинулись из своего хозяйства и устроили нам праздник. На кораблях присягу приняли ещё вчера, сразу после завершения Ялтинской десантной операции. Вот знамённая группа выносит завернутое в брезентовый чехол знамя. Товарищ Василевский зачитывает постановление Совета Обороны о формировании нашей бригады. Кстати, в постановлении прописан особый статус бригады, для основного состава которой в особых случаях допускается ношение парадной формы при погонах. Так вроде в РККА парадной формы не было как таковой. Ещё одно нововведение.
Потом майор Санаев снимает чехол и торжественно вручает знамя полковнику Бережному. Мы стоим, мягко выражаясь, не в самом центре строя, поэтому и видно мне не очень хорошо. Ну-ка, ну-ка, кажется товарищ Бережной больше уже не полковник, на петлицах видны две большие звезды генерал-майора. Значит, не одного меня за Крымскую операцию повысили в звании.
Потом нам преподнесли сюрприз – к нам обратился сам товарищ Сталин. Я, как и все мы, понимаю, что это была запись, но всё равно – мороз по коже. Как его слушали! Тишина стояла такая, что стало слышно вялую перестрелку на линии фронта километрах в пяти от нас. Не знаю, чья это была идея, как товарищ Сталин вообще согласился, при его-то занятости, но это было сильно, пробрало до самых печёнок.
А потом к знамени по одному начали выходить бойцы и молодые командиры-офицеры из тех, что присягу принимали уже буржуазную, при РФ. История это была долгая, но всё равно, торжественность момента от этого никуда не делась. Рядом со мной стоит лейтенант Петя Борисов. Прошёл с нами весь наш славный боевой путь, от Евпатории и до сего момента. Надёжный боевой товарищ, в той истории на данный момент он был бы уже гарантировано мёртв. А тут стоит и, закусив губу, слушает речь товарища Сталина. Это для нас ИВС – "красный император" и "гениальный организатор". А для них, для местных, это или предмет обожания, великий вождь и полубог, или предмет такой же животной ненависти. Попался нам в последний день боёв в Бахчисарае один полицай. Русский, между прочим, не татарин какой-то. Ох, и наслушались мы от него, пока к стенке не поставили! Новодворская от зависти бы сдохла. Только вот тех, кто его обожает, явно большинство подавляющее, иначе войну бы мы и не выиграли.
Вызвали и меня. Нет, не присягу принимать, она у меня, к счастью, и так советская. Оказывается, кроме второй майорской шпалы, мне за дело под Саками положен орден Боевого Красного знамени. Ага, товарищ Василевский тогда нашу работу видел и впечатлился по самое "не могу". Кстати, не я один такой награждённый, мои бойцы и сержанты все поголовно получили медали "За отвагу", а лейтенанты, включая Борисова, как и я, были награждены "боевиком".
Спецуру ГРУ, кстати, за Манштейна и здание гестапо в Евпатории щедро облагодетельствовали орденами Красной Звезды и Ленина. Объявили, что генерал-майор Бережной и капитан Бесоев, как руководители этих двух операций представлены к званию Героев Советского Союза. Ну, а эту награду вручают только в Кремле. Или "дедушка" Калинин, или товарищ Сталин лично. И напоследок, когда всё уже закончилось, торжественное прохождение под "Прощанье славянки". Надо, надо приучать местных к лучшим образцам.
9 января 1942 года. 12:05 СЕ. Восточная Пруссия. Объект "Вольфшанце". Ставка фюрера на Восточном фронте.
Присутствуют:
Рейхсканцлер Адольф Гитлер,
Глава ОКВ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель,
Глава РСХА обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих,
Глава Абвера адмирал Вильгельм Канарис.
Фюрер был вне себя от ярости. Какие-то невнятные донесения о "трудностях", с которыми столкнулись немецкие войска в Крыму, вчера приобрели вполне реальные очертания. Гитлер пинком начищенного ботинка опрокинул стул, который попался ему на пути.
– "Трудности"! Какие, в задницу, трудности! Это полный разгром! И эти подонки в генеральских мундирах столько времени морочили ему голову! Ему, фюреру Великой Германии! Сегодня он выскажет всё, что о них думает!
Для объяснения в "Вольфшанце" из Берлина были вызваны глава ОКВ и руководители военной разведки и службы безопасности Рейха. У фюрера к ним было тоже немало вопросов. В назначенное время вышколенный адъютант впустил в кабинет всех приглашённых для показательного разноса.
Первым вошёл генерал-фельдмаршал Кейтель, который смертельно боялся фюрера, открыто холуйствовал перед ним, за что в своём окружении получил кличку "Лакейтель". Вслед за главой ОКВ вошёл седоватый человек в чёрном военно-морском мундире. Вильгельм Канарис, глава военной разведки. За привычку смотреть на собеседника искоса, слегка наклонив голову с расчесанными редкими волосами, он получил кличку "Кикер" – "Подсматривающий". Фюрер вспомнил, что ему уже не раз докладывали о том, что адмирал не только "подсматривает", но и заглядывает не туда, куда нужно. К тому же он имел подозрительные контакты с кругами, близкими к Британии. Хорошо, что у фюрера есть люди, которые, в свою очередь, приглядывают за адмиралом и его командой. Вот и тот, кто руководит этими людьми – молодой, крепкий и энергичный обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих. Правда, ходили слухи о не совсем арийском происхождении Гейдриха, но о ком только завистники не распускают слухи...
Выстроившись в ряд перед фюрером, как нашкодившие школьники перед грозным учителем, адмирал, фельдмаршал и обергруппенфюрер ждали, с кого из них Гитлер начнёт экзекуцию. Первым оказался глава ОКВ.
- Кейтель, что с 11-й армией! Где генерал Манштейн?! – задал фюрер генерал-фельдмаршалу самые неприятный для всех присутствующих вопрос.
- Мой фюрер, – Кейтель так разволновался, что выронил из своей глазницы монокль, – по последним данным нашей разведки, остатки войск 11-й армии после героического сопротивления почти полностью погибли. Количество вырвавшихся из Крыма солдат и офицеров вермахта ничтожно. Генерал Эрих фон Манштейн, по всей видимости, попал в плен...
- Что вы сказали, Кейтель?! – фюрер подскочил к генерал-фельдмаршалу и схватил его воротник мундира.
Испуганный Кейтель снова уронил монокль. Со стороны это, наверное, смотрелось даже смешно – невысокого роста фюрер трясет, как бульдог тапок, длинного и физически крепкого Кейтеля, который от ужаса закатил глаза и побледнел как покойник. Ещё немного, и генерал-фельдмаршал хлопнулся бы в обморок.
– Кейтель, как вы могли допустить, чтобы столько доблестных воинов Рейха оказались в ловушке?! Что вы сделали для их спасения?!
- Мой фюрер, ситуация в Крыму развивалась стремительно, и мы практически были лишены возможности сделать что-либо для спасения 11-й армии. Во-первых, этот десант, высаженный в Керчи и Феодосии... И этот преступный, если не сказать больше, приказ командующего 42-м армейским корпусом...
- Да, я уже знаю об этом. Граф Шпонек, приказавший отступить 46-й дивизии с Керченского полуострова и тем самым положивший начало неудачам, которые закончились катастрофой 11-й армии, арестован по моему приказу и вскоре предстанет перед судом... Кстати, Гейдрих, вы не проверили – действовал этот подлец Шпонек по собственной инициативе или за ним стояли лица, которые сознательно ведут дело к военному поражению вермахта?
- Мой фюрер, – неожиданно тонким, почти женским голосом, ответил глава РСХА, – мы работаем с бывшим командующим 42-м армейским корпусом. В свете некоторых странных событий, произошедших во время катастрофических для 11-й армии событий, у нас появились основания предполагать, что в немалой степени они были обязаны предательству некоторых высокопоставленных чинов вермахта.
Гитлер, услышав эти слова, подпрыгнул на месте, и, брызгая слюной, бросился к Кейтелю. Тот в испуге шарахнулся в сторону.
- Дерьмо! – заорал фюрер. – Вы недостойны командовать моими храбрыми солдатами! Вы, чей кругозор не шире отверстия в унитазе, сейчас докатились до предательства! Гейдрих, проведите тщательную проверку всех фактов, которые могли бы вызвать подозрение о сотрудничестве с противником командиров любого ранга, и через неделю доложите мне о результатах проверки.
- Яволь, мой фюрер, – ответил Гейдрих и, вытянувшись в струнку, щёлкнул каблуками своих начищенных сапог.
- Кейтель, так вы мне скажете – что же произошло в Крыму? И почему так удачно начавшаяся операция по полному очищению полуострова от противника закончилась так печально?
- Мой фюрер, все началось с высадки крупных сил противника в Евпатории. Точнее, с появления в Чёрном море, накануне этой высадки, русского военно-морского соединения, в составе которого был авианосец. Именно с этого момента события начали приобретать катастрофический для нас оборот.
- Канарис, откуда появилось это чёртово соединение и этот авианосец? Ведь насколько я помню, у русских нет кораблей такого класса... Более того, всего три страны в мире способны строить авианосцы, всего три! Это наши союзники-японцы и проклятые лаймиз с янки. Не будем подозревать нашего доброго союзника в том, что он помогает большевикам. Англичанам сейчас тоже не до подарков Кремлю... Адмирал, поднимите на ноги всю свою агентуру и выясните, нет ли в этом деле американского следа.
- Мой фюрер, – адмирал Канарис почтительно склонил голову перед Гитлером, – по нашим данным у русских на Чёрном море есть значительные военно-морские силы, но авианосца в их составе до самого последнего времени не было, это точно.
- Так что же, этот авианосец призрак, вроде "Летучего голландца"? Но пилоты Люфтваффе рассказывают о нём, как о материальной силе. Вот донесения тех, кому посчастливилось увидеть этот авианосец и успеть радировать. Насколько мне известно, унести от него ноги не удалось никому. Русские играючи уничтожают наши самые лучшие эскадры пикировщиков и торпедоносцев, имеющие большой опыт борьбы с британскими кораблями на Средиземном море. Ко мне поступили донесения о совершенно жутких вещах – о реактивных самолётах большевиков, летающих с огромной скоростью и уничтожающих управляемыми ракетами на больших расстояниях наших самых лучших асов. Целая авиагруппа 100-й бомбардировочной эскадры бесследно пропала над Черным морем, повстречавшись всего с двумя русскими истребителями. Канарис, откуда у русских такие самолёты? Что вам сообщают о них ваши разведчики?
- Мой фюрер, мои агенты не сообщали мне о существовании у противника подобных самолётов. Мы получили информацию о них лишь после того, как те появились в небе над Крымом. Кстати, вполне вероятно, что именно эти самолёты фактически уничтожили всю авиацию на южном фланге Восточного фронта.
- Как, и авиация наша потерпела полное поражение?! – воскликнул Гитлер, задыхаясь от ярости.
Не зная, на чем ещё можно сорвать злость, он схватил со стола папку с документами и швырнул в стоявших перед ним Кейтеля, Канариса и Гейдриха. Папка раскрылась, и документы, кружась в воздухе, разлетелись по всему кабинету.
- Вы, олухи, кретины, которые по недоразумению надели на себя мундиры нашей великой армии, – в ярости кричал фюрер. – Вы понимаете, что после катастрофы в Крыму весь наш фронт на юге России может начать разваливаться? После того, как в декабре 1941 года войска 1-й танковой группы были отброшены от Ростова, нам с большим трудом удалось остановить русских на реке Миус. А теперь, когда освободившиеся в Крыму русские войска выйдут в Таврию, ничто уже не спасет нашу группу армий "Юг" от полного разгрома. У нас нет резервов, которые бы остановили русский паровой каток. А с Крыма, этого непотопляемого авианосца, русские самолёты будут летать на бомбёжку нефтяных полей Плоешти.
Вы понимаете, чем грозят Рейху эти ваши "маленькие неприятности" в Крыму?! – и Гитлер, не выдержав, произнёс одно из длинных и замысловатых солдатских ругательств, которым научился в 1914 году под Ипром.
Наступая на разбросанные по роскошному ковру документам, фюрер прошёлся по кабинету. Потом, немного успокоившись, повернулся к стоявшим перед ним навытяжку Кейтелю, Канарису и Гейдриху.
- Канарис, немедленно, вы слышите – немедленно, узнайте всё о таинственном военно-морском соединении русских. Мне нужны данные об их новой военной технике, о реактивных самолётах и управляемых ракетах. Ищите, где хотите – в Америке, в Москве, в Крыму! Срок – неделя! И ни днём больше! Невыполнение этого задания будет считаться актом саботажа со всеми вытекающими из этого последствиями.
- Гейдрих, вам задание я уже дал. При его выполнении действуйте решительно, в случае открытого или тайного противодействия вашей работе, докладывайте немедленно лично мне.
- А вы, Кейтель, совместно с Гальдером немедленно начните формирование кампфгруппы для восстановления положения в Крыму. Прикиньте, откуда и сколько можно снять дивизий для укрепления южного фланга, чтобы отразить возможное наступление русских. Забирайте войска из Франции и Греции, перебрасывайте резервы из Германии.
Приступ бешенства прошёл, и фюрер немного успокоился.
– Сейчас, после победы над 11-й армией, большевики должны были понести большие потери и выдохнуться. Доблестные солдаты рейха перед своей гибелью должны были предельно ослабить врага. Я вам разрешаю бросить туда наш единственный бронетанковый резерв, 22-ю и 23-ю недавно сформированные танковые дивизии. Направьте туда генерала Гудериана. Хватит ему прохлаждаться в тылу, пусть искупит кровью своё позорное отступление под Москвой. Передайте ему, что Германия ждёт от него только победы! Лишь в этом случае он снова заслужит честь считаться "Первым танкистом Рейха!".
К 16 января ваши войска уже должны штурмовать Перекоп. И помните, каждый час, который мы упустили, большевики используют для укрепления своей обороны. В противном случае они вошли бы в Таврию ещё вчера.
Все свободны! И помните, что неисполнение моих требований будет приравниваться к измене Рейху!
9 января 1942 года. 15:25. Перекоп. ст. Армянск. КП ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Командир бригады генерал-майор Бережной.
Совещание в штабе бригады, который пока де-факто исполнял функции штаба фронта, начал генерал Василевский. Коротко поздравив всех награждённых и тех, кому были присвоены очередные звания, он перешёл к вопросам по существу.
- Итак, товарищи, освобождение Крыма завершено. На повестке дня стоит следующая фаза операции по разгрому группы армий Юг – план "Полынь". Для его выполнения в состав бригады из резерва передаётся ещё сорок танков: двадцать КВ-1 и двадцать Т-34, вчера выгруженных с транспорта в Севастополе и по железной дороге направленных на станцию Армянск. После этого доукомплектование ударного соединения техникой считаю законченным...
Я встал.
– Товарищ генерал-лейтенант, считаю необходимым заметить, что после включения в состав бригады немеханизированных подразделений мобильность бригады в целом упала до опасного уровня, не позволяющего выполнить поставленную задачу... – во загнул, аж самому интересно.
Берия пристально посмотрел на меня через свои стеклышки, а Рокоссовский только хмыкнул. Александр Михайлович Василевский, умница, вздохнув, спросил:
– Товарищ генерал-майор, я же вас за эти дни изучил как облупленного. Когда вы вот так задаёте вопрос, это значит, что и ответ у вас тоже готов. Давайте, выкладывайте. Только учтите: больше ничего Ставка вам добавить не сможет, у самих техники не хватает.
- А я, товарищ генерал лейтенант, ничего у Ставки и не прошу, – усмехнулся я. – Позаимствуем технику у немцев. По всему Крыму немцами брошено большое количество полугусеничных артиллерийских тягачей и четырёхосных полноприводных разведывательных автомобилей. Это «некоторое количество» исчисляется сотнями единиц, поскольку каждое трофейное орудие комплектовалось своим тягачом. Для восстановления мобильности бригады считаю необходимым передать в состав бригады из числа трофеев от ста двадцати до ста пятидесяти единиц трофейных полугусечных тягачей, а для укомплектования разведроты – два-три десятка бронеавтомобилей, желательно восьмиколёсных Бюссинг-НАГ. Считаю, что если сделать это в течение двух-трёх дней, то этого окажется вполне достаточно, чтобы выполнить поставленную перед нами задачу. Кроме того, для повышения боеспособности вверенной мне бригады считаю необходимым провести переформирование её внутренней структуры, – товарищ Василевский вопросительно посмотрел в мою сторону, и я продолжил. – Предлагаю четыре механизированных роты морской пехоты развернуть в механизированные батальоны с одновременным расформированием прикомандированных частей. Вот примерная структура организации механизированного батальона.
Я передал товарищу Василевскому лист бумаги.
- Хм, – Александр Михайлович вгляделся в схему. – Оригинально.
Он придвинул листок Рокоссовскому.
– Посмотри, Константин Константинович, в батальоне сохраняется старый костяк из первых отделений каждого взвода, и в то же время в каждое новое сформированное отделение товарищ Бережной включает по два бойца из своих бывших немеханизированных рот. Четыре отделения во взводе... интересно.
- Именно столько людей, товарищ генерал-лейтенант, вы прикомандировали к бригаде. Не могу же я лишним сказать – идите вон, вы нам не нужны. Мы же всё-таки не буржуи какие!
- Хорошо, товарищ генерал-майор, действуйте, – Василевский, одобрительно кивнул. – Как я понимаю, включение двух ваших людей в каждое отделение преследует цель сохранения высокой степени управляемости в бою через использование ваших индивидуальных раций?
- Не только, товарищ Василевский, не только, – поправил я будущего Маршала Победы. – Кроме этого бойцы из нашего времени должны стать инструкторами по тактической, боевой, и физической подготовке. Если подходить к вопросу нормально, для полноценной учёбы и боевого слаживания нам надо было бы полтора-два месяца, но, увы, у нас их нет, и придётся учить людей прямо в бою. Ещё и поэтому во взводах четыре отделения. Когда закончится план "Полынь", боюсь что из-за потерь в живой силе и технике придётся свести четыре отделения в три, если не в два. Но как говорил товарищ Суворов, чем тяжелей в учении, тем легче в бою. Сегодня у людей праздник, а завтра… Завтра с подъёма начнём такие тренировки, что людям настоящий бой праздником покажется.
– Хорошо, товарищ Бережной, спасибо за детальные разъяснения, – Василевский обвёл взглядом собравшихся. – Товарищ Берия, я прошу вас оказать содействие по линии своего наркомата в организации сбора трофейной техники нужных марок и её отправки на станцию Армянск. Только у ваших людей может получиться уложиться в заданные сроки.
Берия кивнул, по его лицу было видно, что он очень польщен. Потом его взгляд остановился на мне.
– Товарищ Бережной, скажите, а зачем вам германские бронеавтомобили? Про полугусеничные транспортёры я всё понял, а с бронеавтомобилями непонятно. Там же экипаж всего четыре человека, чем таким особенным они усилят бригаду?
- Товарищ Берия, в моей команде СПН ГРУ больше сотни отборных головорезов, из которых треть в совершенстве владеет немецким языком. Я переодену их в форму противника и пущу на этих бронеавтомобилях впереди наступающей бригады. Пусть вносят беспорядок и уничтожают блок-посты. Должны же мы рассчитаться за художества немецких диверсантов в июне-июле прошлого года!
- Хорошо, товарищ Бережной, – Берия на секунду задумался. – Пока у нас тут затишье, думаю, стоит прислать к вам двух человек с целью обмена опытом. Вы про них наверняка слышали... Павел Судоплатов от моего наркомата и товарищ Старинов от ваших коллег из ГРУ. Примите их как родных и ничего от них не скрывайте.
И он засмеялся собственной шутке.
Дождавшись пока Берия отсмеется, товарищ Василевский продолжил наше совещание.
– С подготовкой прорыва бригады генерал-майора Бережного навстречу Юго-Западному фронту всё понятно. Теперь, товарищ Рокоссовский, доложите, что у вас делается на перешейках?
Генерал-лейтенант Рокоссовский раскрыл свой блокнот.
– Оборону на Чонгарском перешейке и на Арабатской стрелке держат части бывшего Кавказского фронта. Непосредственно на берегу Сиваша занимает позиции 236-я стрелковая дивизия, усиленная трофейной артиллерией. Спасибо товарищу Бережному за хорошую идею: артиллеристы быстро отучили немцев пробовать лезть к нам через Сиваш. 63-я горнострелковая дивизия находится в оперативном резерве в районе станции Джанкой, готовая двинуться оттуда в любом угрожаемом направлении. 157-ю стрелковую дивизию, как понёсшую большие потери в боях за Феодосию, решено разукомплектовать. Штаб вместе с документами и боевым знаменем будет отправлен на Большую землю для повторного формирования, а личный состав боевых подразделений восполнит потери в 236-й и 63-й дивизиях. Пусть лучше будет меньше, да лучше.
Части бывшей Приморской армии занимают позиции на Перекопе. 172-я и 25-я стрелковая дивизии занимают позиции на Турецком валу, а остатки 95-й стрелковой и 40-й кавалерийской дивизий вместе со сводным полком морской пехоты находятся во второй линии обороны. Как и на Чонгаре, оборона усилена большим количеством трофейной артиллерии и пулемётов, – Рокоссовский исподлобья бросил взгляд в мою сторону. – В некоторых подразделениях количество пулемётных стволов на отделение достигло трёх. Спасибо, товарищу Бережному, его люди передали стрелковым частям уже спланированную оборону с тщательно размеченными секторами стрельбы. Без поддержки танков и авиации немцы на этом рубеже попадают в позиционный тупик.
Картина на Перекопе уже примерно такая же, как и под Саками. Последние два дня немецкое командование било в нашу оборону растопыренными пальцами. Сегодня с утра весь день тишина. После подхода разгружающихся в Севастополе 39-й и 40-й танковых бригад, имеющих на вооружении по 25 танков Т-60, будет создана мобильная конно-механизированная группа, пригодная для активных действий в зоне ответственности Крымского фронта. Также ожидается прибытие из Новороссийска 226-го отдельного танкового батальона, имеющего на вооружении 16 танков КВ-1. Учитывая, что нам противостоит разрознённый и деморализованный неожиданными неудачами противник, считаю нашу оборону устойчивой. Но несмотря на это, считаю, что расслабляться преждевременно. Войскам поставлена задача по постоянному усилению обороны и – в связи с затишьем – по боевой учёбе. У меня всё.
- Хорошо, товарищи! – генерал-лейтенант Василевский встал. – Считаю нужным сообщить вам, что час назад я разговаривал с товарищем Сталиным. Завтра утром мы вместе с товарищем Берия вылетаем в Воронеж, в штаб Юго-Западного фронта. С учётом вновь открывшихся обстоятельств товарищ Сталин не уверен, что товарищ Тимошенко сможет на надлежащем уровне провести свою часть операции "Полынь".
Берия кивнул.
– Зато насчёт новосформированного Крымского фронта есть вся уверенность, что дела пойдут так, как надо. Всё, товарищи, все свободны.
10 января 1942 года. 8:25. Перекоп. ст. Армянск. Расположение ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Поэт, писатель, журналист Константин Симонов. Из "Крымской тетради"
Табличка, установленная у дороги метрах в ста от ворот МТС, гласила "Хозяйство Бережного. Секретный объект. Товарищ будь осторожен – часовой сначала метко стреляет, потом смотрит в кого!"
- Шутники! – проворчал капитан Олейников, остановивший свой танк КВ-1 у таблички. Я спрыгнул с брони на землю, разминая ноги. Где-то в стороне Турецкого вала внезапно загромыхала канонада. Нет, вру: орудия, в том числе и трофейные немецкие, били исключительно на нашей стороне. А в ответ, кажется, немцами не было сделано ни одного выстрела. Через несколько минут стрельба умолкла так же неожиданно, как и началась. Тем временем, в воротах приоткрылась калитка и из неё выглянул часовой в накинутой на плечи и голову плащ-палатке.
– Эй вы, товарищи танкисты, старший с документами ко мне, остальные на месте!
Пожав плечами, капитан двинулся к воротам, разъезжаясь сапогами в липкой грязи. Я двинулся вслед за ним и получил предупредительный окрик часового.
– Я что, невнятно сказал? Старший ко мне, остальные на месте!
- Что ты так орешь, Тарасов? – вслед за часовым из калитки показался разводящий в такой же плащ палатке. – Танкисты это, мы их с вечера ждём.
- Товарищ сержант, – возразил часовой, – пусть сначала докажут, что они не германский "Бранденбург", потом поговорим. Я про тех кино смотрел. Ну их нафиг, предохраняться надо.
- Щаз, вызову "товарища майора", пусть он и разбирается, – закончил диалог сержант и, взяв у подошедшего к нему капитана Олейникова документы, к моему глубочайшему удивлению никуда не пошёл, а поправил что-то у себя на шее и заговорил прямо в никуда:
– Товарищ майор, тут у нас танки... Какие? На Т-34 похожи мало, значит КВ. Рядовой Тарасов их пускать не хочет, подозревает "Бранденбург". Да, так точно, товарищ майор, жду вас. Конец связи.
Тогда я ещё не знал, в какую глубокую историю попадаю. Через несколько минут из калитки появился типичный сотрудник госбезопасности в фуражке с синим верхом. Наскоро просмотрев документы капитана и его предписание и, наверное, увидев там что-то, понятное только ему одному, он козырнул капитану.
– Майор госбезопасности Санаев, начальник особого отдела бригады. Добро пожаловать в страшную сказку, товарищ капитан. Ничему не удивляйтесь и ничего не пугайтесь – это приказ. Тарасов, открывай!
Не успел у меня пройти шок от столь странного напутствия, как двое бойцов распахнули давно некрашеные ржавые ворота. А там, за воротами...
Двор МТС был битком набит боевой техникой. Я был в Испании, на Халкин-Голе, на этой войне чуть ли не с первого дня, повидал всякое. Но вот такое... Первое, что бросилось в глаза – прямо на нас из другого конца двора смотрел танк – нет танчище! По сравнению с этим приземистым широколобым монстром, вооружённым пушкой огромных размеров и крупнокалиберным зенитным пулемётом, наши КВшки смотрелись худенькими субтильными подростками. Этот танк был воплощённым кошмаром германских панцерваффе.
Чуть поодаль, в ряд выстроилось ещё несколько таких же машин. Кроме них двор был буквально забит разнообразными "танкообразными". Тут были и машины с огромными, как гора, сдвинутыми назад башнями, вооружённые длинноствольными пушками чуть ли не шестидюймового калибра. Были и остроносые боевые машины, судя по всему плавающие, в маленьких конических башенках которых умещалось аж по две пушки, одна большого, и одна малого калибра.
Были и огромные грузовики с широкими колесами, рядом с которыми ЗиС-5 выглядел игрушечным автомобильчиком. А в конце двора, закутанные в брезент, стояли машины вообще неизвестного назначения. И ещё: всё буквально кипело жизнью, несмотря на раннее утро. Экипажи уже были рядом со своей техникой, копались в моторах, простукивали пальцы на гусеницах, в углу двора несколько бойцов перекрашивали два немецких полугусеничника в наши родные цвета.
Капитан Олейников сдвинул шлем на затылок.
– Ну дела! И куда нам тут, товарищ майор госбезопасности, приткнуться в эдаком Вавилоне?
Особист махнул рукой куда-то внутрь двора:
– А вон, идёт командир танкового батальона майор Деревянко вместе с зампотехом. Приготовьтесь, они сейчас вас вместе с вашими мехводами драть будут, с песком и без вазелина. Сначала они, потом комбриг.
Майор Деревянко, седоватый мужчина средних лет невысокого роста, широкоплечий, чуть косолапый, только махнул рукой, показав, куда капитан Олейников должен загнать свои танки.
Увидев, что майор госбезопасности освободился, я козырнул ему.
– Интендант 2-го ранга Симонов, – и протянул свои документы, в том числе редакционное предписание. – Редакция "Красной Звезды" дала мне задание сделать очерк о героической мехбригаде и её командире, полковнике Бережном.
- Симонов, Константин Михайлович? – как-то исподлобья посмотрел на меня особист, бегло просмотрев мои документы.
Я кивнул.
– Вот те номер! А ведь только вчера товарищ Бережной вспоминал о вас, говорил, что первого января вы были в Феодосии, а потом след потерялся. Он большой ваш поклонник, между прочим. Ставит вас выше Твардовского...
Я с недоумением сказал майору:
– Первого и второго я действительно был в Феодосии, третьего с редакционным заданием прибыл в Севастополь. Четвёртого вечером вышел на подводной лодке типа "М" к Констанце. Вернулись вчера, – я вздохнул, – а Севастополе всё вверх дном. Немецкой осады нет, 11-я армия разбита, пленные румыны улицы метут, как заправские дворники...
А в Северной бухте стоят на якорях корабли под андреевскими флагами и – представляете мой шок? – среди них авианосец! А тут в политотделе Севастопольского района я узнаю, что всё это наворотила мехбригада полковника Бережного.
Там же мне и передали вот эту бумагу с редакционным заданием и сказали, что сейчас бригада находится в районе Перекопа. На станции встретил капитана Олейникова, который грузил свои КВ на платформы. Я знал его ещё лейтенантом на Халкин-Голе, разговорились. Он мне и сказал, что их передают в мехбригаду ОСНАЗа и, как раз, в районе Перекопа. В его эшелоне доехал до Армянска, ну а там и выяснилось, что нам в одно и то же место. А что, что-то не так, товарищ майор госбезопасности? Может, вы всё-таки объясните, что происходит?
- Все так, товарищ Симонов, и объяснить тоже можно... Только вот попали вы в такое место, в котором автоматически становитесь секретоносителем высшей категории. Мы ещё выясним, кто дал вам это задание, и поверьте – разговор с этим человеком будет очень серьёзный. Вас же не пустили на те "царские" корабли в Севастополе?
Я кивнул, и майор госбезопасности невесело усмехнулся:
– Они и эта бригада на настоящий момент и есть самый ценный секрет СССР.
Он достал из планшета стандартный бланк.
– Так что, товарищ интендант 2-го ранга, расписочку о неразглашении, будьте любезны. Фамилию, имя, отчество, воинское звание, и расписаться вот здесь и вот здесь! Спасибо, теперь мы с товарищем Берия вам главнее любого самого главного редактора. И вот ещё что. Товарищ Бережной со вчерашнего дня генерал-майор. Родина, так сказать, высоко оценила заслуги в разгроме Манштейна. А вот и он кстати, лёгок на помине...
С крыльца конторы МТС спускалось несколько человек, кое-кого из них я уже видел на приёмах в Кремле. Во-первых, тут был уже упомянутый товарищ Берия, во-вторых, заместитель начальника генштаба генерал-лейтенант Василевский, в-третьих, недавно назначенный командующий Крымским фронтом генерал-лейтенант Рокоссовский, в-четвёртых, Нарком военно-морского флота и временно исполняющий обязанности командующего Черноморским флотом адмирал Кузнецов. Пятым был неизвестный мне генерал-майор с жёстким, волевым лицом, одетый в пятнистую камуфлированную куртку с новенькими орденами Красной Звезды и Ленина. Наверное, это и был Бережной.
Тут я понял, что обычной мехбригадой, пусть даже и из резерва Ставки, тут даже не пахнет. Со всей этой кучей никому не известной, и без сомнения, секретной техники, и напротив, всем известных генералов и адмиралов, тут пахнет тайной государственного масштаба. Тут, действительно, можно загреметь под трибунал за неосторожное слово, которое, действительно, не воробей:, вылетело – не поймаешь.
А тем временем Бережной и Рокоссовский, попрощавшись с Кузнецовым, Василевским и Берией, остались на крыльце. А эти трое пошли не к легковым машинам, стоящим у ворот, а совсем в другую сторону, где бойцы уже снимали брезент со странного аппарата с двумя винтами над кабиной, отдалённо напоминавшего автожир.
- Присаживайтесь, товарищ Симонов, – майор госбезопасности Санаев придвинул мне стул, а сам отошёл к окну. – Вы хороший поэт и писатель, в этом я совершенно согласен с товарищем генерал-майором...
- Товарищ майор госбезопасности, я журналист, поэт, но не писатель... – возразил я.
- Писатель, писатель, – мягко проговорил генерал-майор Бережной. – Пусть даже пока сами этого не знаете.
Я боялся заглянуть в его глаза, этот человек с повадками тигра меня пугал. Наверное, я должен был бы больше опасаться майора госбезопасности Санаева, но он был насквозь понятен, он был свой, как и военком бригады, бригадный комиссар Брежнев, что опёрся спиной о стену рядом с раскалённой буржуйкой.
Я задумался, пытаясь разобраться в своих ощущения. Вот он, генерал-майор Бережной... Чувствовалось в нём что-то такое, чужое. Трудно представить себе войну более страшную, чем Испания с её бомбёжками Мадрида и Герники, чем Халхин-Гол, чем финская война, чем эта война, уже названная Великой Отечественной с сотнями тысяч погибших советских людей. А за спиной товарища генерал-майора и его бригады была какая-то ещё более страшная война. Страшная не столько силой оружия, сколько бессмысленностью и беспощадностью. Я видел, как наши красноармейцы и краснофлотцы искренне ликовали в Севастополе при сообщении о победе под Ялтой и освобождении Крыма. Фактический автор этой победы был собран и напряжён, как сжатая пружина. Я задумался над "загадкой Бережного", когда воздух потряс внезапный выкрик такой силы, что звякнули стекла:
– Х-ха!!! – кричало не менее сотни мужских глоток.
- Подойдите, подойдите, товарищ Симонов, это очень интересно... – подозвал меня к окну майор госбезопасности Санаев.
Зрелище за окном, выходящим на противоположную от машинного двора сторону, было фантасмагорическим. Представьте себе – температура воздуха от силы плюс пять, дует ветер и моросит дождик. Несколько сотен молодых людей, голых по пояс, мускулистых, в сдвинутых на ухо чёрных беретах выполняют странные упражнения. На привычную армейскую гимнастику это было не похоже, скорее уж на какую-то разновидность восточного кулачного боя. Вместе с ними тренировались и более привычные мне краснофлотцы в нательных рубахах и бескозырках с зажатыми в зубах ленточками.
- Рукопашный бой, тренировка, – ответил генерал-майор на мой невысказанный вопрос. – Знаете, немцы всех тех, кто участвовал в рукопашных схватках с нашими моряками и выжил, награждали особым знаком...
Когда немцы встретятся с бойцами, прошедшими нашу подготовку, то награждать им будет некого, ибо не выживет никто. Не подумайте ничего дурного, наши красноармейцы и краснофлотцы – это отважные, упорные, героические бойцы. Честь им и слава в веках! Вот только им и их командирам очень не хватает боевого опыта. Но это дело наживное, и у нас есть возможность дать им его... – генерал-майор задумался. – Поймите, товарищ Симонов, двадцать шесть миллионов потерь – это астрономическая цифра.
И тут я не выдержал:
– Товарищ генерал-майор, какие двадцать шесть миллионов? В конце концов, кто вы и откуда?
- Товарищ майор, – Бережной повернулся к майору госбезопасности Санаеву, – объясните товарищу журналисту, кто мы и откуда. А также то, какова будет поставленная перед ним боевая задача.
– У нас так, Константин Михайлович, – снова повернулся он ко мне, – попал к нам – будешь сражаться в общем строю и не важно, кто ты, журналист, особист, или политработник... Все работают на Победу. Ведь так, Леонид Ильич?
Военком бригады мрачно кивнул. Круги под глазами и осунувшееся лицо показывали, что доставалось ему здесь немало. Но, в конце концов, кому сейчас легко?
- Товарищ Симонов, – майор ГБ Санаев сел напротив меня и провел ладонью по лицу, снимая усталость. – Вы присаживайтесь, так будет лучше. Можно сказать, безопаснее. То, что вы сейчас услышите, является, может быть, самой большой тайной СССР на ближайшие несколько лет. Потом это уже не будет играть какой-либо роли. Сумеем мы победить наших врагов или нет, важность этой информации будет уменьшаться с каждым часом. Но сейчас это самая большая тайна... Вы поняли меня?
Я кивнул.
– Ну и отлично! Слушайте.
И генерал-майор Бережной, тогда ещё полковник, и вся его бригада со столь поразившей вас техникой, и корабли под андреевским флагом, что вы видели в Севастополе, – всё это пришло к нам из мест настолько далеких, что вам, наверное, трудно будет поверить. Чтобы прийти нам на помощь, все эти люди преодолели не пространство, а время... Товарищ Симонов, ещё совсем недавно нас и их разделял семьдесят один год, тому вперёд разумеется...
Я сидел как громом поражённый, не зная что сказать...
– Молчите, – продолжал майор ГБ, – да ладно. Теперь самое тяжёлое, про андреевские флаги...
Он замолчал, видимо собираясь с мыслями.
– В 1991 году той реальности СССР прекратил своё существование. Нет, не надо вскакивать, мы не проиграли войну. Можно сказать что мы проиграли, проиграли нашим нынешним союзникам послевоенный мир... Было там всё: и неравенство экономических условий, и предательство верхушки, захотевшей стать новыми капиталистами.
Генерал-майор Бережной мрачно кивнул.
– Но не это важно. Вся информация предоставлена нынешнему руководству СССР, и оно в своё время примет к предателям надлежащие меры.
Ваша же задача, товарищ Симонов, заключается в том, что нам нужна книга... Ваша книга об этой бригаде. Не делайте, пожалуйста, такое лицо, вы это можете. Сразу после нашего разговора вам дадут роман "Живые и мёртвые", написанный неким Константином Симоновым по его записям о командировке на фронт в июле сорок первого. Могилёв. Вспомнили? Ну, вот и хорошо. Конечно, там не должно быть никаких намёков на пришельцев из будущего. Цель у этой книги, честно скажу, двоякая. Во-первых, надо поднять дух наших бойцов, показав, что немцев можно бить, причём, со страшной силой. Во-вторых, нам надо сбить со следа наших врагов, и нынешних и завтрашних, чтобы они не знали, где искать причину своих поражений. Надеюсь, что Константин Симонов, советский человек и настоящий коммунист, оправдает доверие партии и народа?
От такого предложения, да и от самого факта, что я разговариваю с человеком, который жил в мире, отстоящем от нас на семьдесят один год, у меня закружилась голова. А эти молодые парни за окном, разгромившие 11-ю армию? Они не просто ещё сами не родились, скорее всего, не родились ещё и их родители. Вот он, генерал-майор, смотрит на меня чуть прищурившись, своим испытующим взглядом. И от этого взгляда у меня по коже бегут мурашки... Он верит, что я справлюсь, и значит, я должен справиться. Решившись, киваю головой:
– Я согласен, товарищи! Скажите, что я конкретно должен делать?
- Отлично! – широко улыбнувшись, генерал-майор хлопнул в ладоши. – Я в вас верил!
На мгновение сквозь маску уставшего военного проглянул другой человек, весёлый и жизнерадостный, любящий дружескую компанию и красивых женщин. Но его лицо тут же снова стало серьёзным.
– Следующие две-три недели вы проведёте в нашей бригаде. Скучно не будет – обещаю, – он подмигнул майору госбезопасности, и тот утвердительно кивнул.
Они что, чёрт возьми, готовятся к следующему наступлению? А почему бы и нет? Об этом говорит и пополнение техникой, и тренировки личного состава. Прямо такое, конечно, никто не скажет, но имеющий глаза, как говорится, да увидит. А генерал-майор продолжал.
– Что же касается десанта Евпатории и боёв в Крыму, то мы познакомим вас с вашими коллегами из XXI века, корреспондентами "Красной Звезды". У них есть все необходимые материалы по тем боям. Сейчас они как раз монтируют фильм.
Генерал-майор посмотрел на военкома бригады.
– Леонид Ильич, вы сообщили Ирочке, чтобы бросала всё в Симферополе и срочно вылетала к нам обратным рейсом?
Бригадный комиссар кивнул.
– Ну вот и хорошо, познакомитесь с нашей звездой журналистики, а также вашей большой поклонницей. С ней вместе и придумаете, чем в легенде заменить наше иновременное происхождение. Она у нас большая выдумщица.
На этом и закончилась моя первая беседа с генерал-майором Бережным, человеком из будущего. На следующий день, во время очередной тренировки я увидел их всех троих: Бережного, Брежнева и Санаева с обнажёнными торсами, под моросящим дождём, вместе с бойцами отрабатывающими приёмы рукопашного боя. Но это уже была немного другая история.
10 января 1942 года, 12:45, Севастополь, Южная бухта. КП ЧФ. Адмирал Кузнецов Николай Герасимович
На оперативном совещании присутствуют:
Командир ЛК "Парижская Коммуна" капитан 1-го ранга Кравченко Фёдор Иванович
Командир КР "Молотов" капитан 1-го ранга Зиновьев Юрий Константинович
Командир КР "Красный Крым" капитан 2-го ранга Зубков Александр Илларионович
Командир лидера "Ташкент" капитан 2-го ранга Ерошенко Василий Николаевич
Командир лидера "Харьков" капитан 2-го ранга Мельников Пантелеймон Александрович
Командир РК "Москва" капитан 1-го ранга Остапенко Василий Васильевич
Командир ЭМ "Адмирал Ушаков" капитан 1-го ранга Иванов Михаил Владимирович
Командир БПК "Североморск" капитан 1-го ранга Перов Алексей Викторович
Командир СКР "Ярослав Мудрый" капитан 2-го ранга Юлин Виктор Петрович
Командир СКР "Сметливый" капитан 2-го ранга Гостев Алексей Викторович
Оперативное совещание я собрал на командном пункте Черноморского флота. Делать это на корабле, который носил моё же собственное имя, я считал неприемлемым по двум причинам. Во-первых, это грубое нарушение высшего уровня секретности: любой человек, попавший на борт кораблей из будущего, сразу поймёт, что что-то тут не так. И, во-вторых, это элементарно неудобно – товарищи могут подумать что я зазнался.
Я уже просил товарища Сталина переименовать авианесущий крейсер, дав ему более подходящее имя, но получил вежливый отказ.
– Товарищ Кузнецов, в будущем вам было оказано высокое доверие, вашим именем был назван лучший корабль флота. Мы можем переименовать его только в том случае, если вы сильно проштрафитесь... Подумайте над этим!
Ну кто сказал, что у товарища Сталина нет чувства юмора, а? Нет, он будет ждать пока я проштрафлюсь?! Не дождетесь, товарищ Сталин!
Тем более, что уже были вопросы от товарищей черноморцев: а какой это адмирал Кузнецов и кем он мне доводится. Приходилось отшучиваться, что никем, даже не однофамильцем.
Вот и пришлось собирать совещание на командном пункте флота в Южной бухте. Тем более, что сам ТАКР "Адмирал Кузнецов" останется на якорной стоянке, подлётное время его истребителей к Констанце, если что, составит всего пятнадцать минут. А с аэродрома Саки, так и того меньше. Тем более, что туда перевёли вторую пару лёгких, по их понятиям, истребителей МиГ-29.
Пара этих "лёгких" истребителей играючи смахнула с неба три девятки Хе-111, и всё окрестное люфтваффе слышало по радио вопли избиваемых. А вчера случился курьёз – я про себя улыбнулся: тот самый майор Скоробогатов со своими ведомыми взлетели на перехват двух троек Ю-88 и одной тройки Хе-111, как-то уцелевших в мясорубке предыдущих дней. Их германское командование послало на бомбёжку наших позиций на Перекопе.
Увидев атакующее МиГи, немцы заорали в эфире "Ахтунг! Хищники!" и стали покидать на парашютах абсолютно исправные самолёты. У них теперь, оказывается, такой приказ: в бой не вступать, а спасаться по возможности. Жаль, что это случилось не над нашей территорией.
Товарищи командиры собрались. Тех, что с погонами, и тех что с нашивками на рукавах, точно поровну. Поглядывают друг на друга с настороженностью и недоверием. Не вина последних, что в небе господствовала немецкая авиация, а ими командовал человек, который явно не соответствовал своей должности. Вот, к примеру, даже два новейших британских линкора месяц назад не смогли устоять перед массированной атакой японских торпедоносцев и топмачтовиков. И первые тоже не виноваты, что неким, неведомым нам силам, пришлось бросить их в этот прорыв, чтобы заткнуть зияющую дыру, которая образовалась не по их вине. Начнём!
- Итак, товарищи, командованием, – я кивнул в сторону портрета товарища Сталина, намекая, кем лично отдан этот приказ, – перед нами поставлена задача: уничтожить торговый порт и военно-морскую базу Констанцы. Силы, в данный момент способной помешать нам в этом деле, не существует. Противодействовать нам могут два устаревших румынских эсминца и несколько торпедных катеров. Германские береговые батареи, обороняющие порт, имеют калибры 105 мм – 127 мм. Первая фаза операции начнётся ещё до рассвета с их подавления.
Я посмотрел в сторону выходцев из 2012 года.
– Товарищ Сталин разрешил нам истратить для этой цели до тысячи осколочно-фугасных снарядов калибра 130-мм из вашего боекомплекта. Больше ни один корабль не должен стрелять по тем целям, которые выделены для "Москвы" и "Адмирала Ушакова", поскольку это собьёт с толку автоматику корректировки огня. Ведь так, Василий Васильевич? – обратился я к командиру "Москвы" капитану 1-го ранга Остапенко.
- Так точно, товарищ адмирал, – ответил он мне. – Чужой разрыв, это всё равно, что под руку толкнуть. И получится, "Хотели как лучше, а получилось как всегда".
- Слышали?! – я обвёл собравшихся взглядом. – С наступлением рассвета на внутренний рейд входят "Парижская коммуна" и "Молотов", где устраивают румынам в порту хорошенький кордебалет. Но сперва, во избежание международных инцидентов, попросим удалиться восвояси суда нейтральных государств. Для непонятливых перевожу – болгарские и турецкие. Товарищ Сталин очень просил, чтобы нейтралы не пострадали в этой экзекуции, но в то же время смогли сполна насладиться огненным цирком. После разгрома Констанцы мы, медленно и торжественно, совершаем круг почёта по границам территориальных вод Болгарии и Турции. Это крайне необходимо товарищу Громыко, который в ближайшее время направится в эти страны с визитом особой важности.
Командиры из будущего заулыбались.
– Андрей Андреевич, мистер "Нет", – пробормотал товарищ Остапенко. – Мне уже почти жалко президента Инёню, чего бы там от него не хотел товарищ Сталин.
- Нечего его жалеть, товарищ капитан 1-го ранга, – проворчал я. – Он нас не жалеет, а мы его с чего?
И вернулся к главной теме.
– Идем тремя колоннами. В центре: "Москва", "Парижская Коммуна", "Молотов", "Красный Крым". В правой: "Адмирал Ушаков", "Ташкент", "Ярослав Мудрый". В левой: "Североморск", "Харьков", "Сметливый". Флагман – крейсер "Москва". Итак, сверим часы, сейчас, – я бросил взгляд на запястье левой руки, – 13:07. Выход из базы в 21:00, формирование походного ордера в 21:45. Всё, товарищи, все свободны!
10 января 1942 года, 15:40. Авиабаза авиагруппы особого назначении РГК Саки. Старший лейтенант Покрышкин Александр Иванович
- Саш, товарищ старший лейтенант, есть новости, – капитан Гуссейн Магомедов отвлёк меня от изучения моей новой машины. Как временную ступень между МИГ-3 и МИГ-29 полковник Хмелёв дал мне "летающую парту" с авианосца Су-25УТГ.
– Сегодня ты пойдёшь со мной на спарке в одиночный вылет на Констанцу. Ты уж извини, что из истребителя делаем то ли бомбардировщика, то ли штурмовика.
Я отложил книжку с описанием машины.
– Товарищ капитан, так ведь я тоже всё понимаю. Господство в воздухе для истребителя – это такая штука: он к ней стремится, но как только достигает, так сразу остаётся без работы. Ты мне лучше скажи, что бомбить-то будем?
- О, джигит, то речь не мальчика, а мужа! – воскликнул Гуссейн. – Слюшай, бомбить будем батарею береговой обороны "Тирпиц" возле Констанцы, которая серьёзно беспокоит флотских товарищей. Такого ты ещё не видел. Решено применить против неё управляемые бомбы КАБ-500 ОД. Там три орудия и радарно-дальномерный пост, и мы их одним залпом... Работа будет ночью, так что давай сейчас слетаем на твоей птичке. Посмотрю, чему ты успел научиться. Потом ранний ужин – и спать до часу ночи.
- Куда пойдём? – спросил я, когда мы, уже в полётных комбинезонах, подошли к стоянке.
- Давай до Херсона, потом на Мелитополь и домой... – Гуссейн показал мне на мою машину. – Ну, разве не красавица?
Сначала, я не понял о чём он, больше меня занимало то, что основная часть полёта будет проходить над территорией противника. Потом присмотрелся к машине и остолбенел. Это больше не была голая "летающая парта": под крыльями были задействованы шесть точек подвески из восьми. Два пятисоткилограммовых подвесных топливных бака и четыре двухствольных пушечных контейнера калибром 23 мм. Я прикрыл глаза, пытаясь сообразить, какую же огневую мощь имеет теперь этот самолётик. При беглом подсчёте, с учётом скорострельности получилось, что он один имеет секундный залп целого истребительного авиаполка.
Взлетели нормально. Машина чуть потяжелела, конечно, но тяга на двух движках всё равно сумасшедшая. Развернулись над Евпаторией и легли на курс к Херсону. Скорость на маршруте 750 км/ч, высота полтора километра. Облачность переменная, средней паршивости, но при желании можно спрятаться в облака и подглядывать оттуда через радар. На полпути к Херсону над Черным морем...
В наушниках предупреждающе запищало, а на радарном экране переднего обзора начали быстро появляться зелёные точки. Километрах в ста двадцати от нас на одной с нами высоте на встречном курсе обнаружена большая группа самолётов. Две девятки, восемнадцать машин.
- Товарищ капитан, немцы... Атакуем?! – взмолился я.
Капитан Магомедов покрутил головой, потом вдруг сказал:
– Нэмцы-шменцы! Так, товарищ старший лейтенант, набери ещё метров пятьсот и возьми чуть левее. Сейчас будем учиться пользоваться электровеником.
И чуть погодя добавил:
– Ну, немчики, как вас много, и какие вы маленькие... И никто вас сюда не звал. Товарищ старший лейтенант, помни, что в твоих руках очень тяжёлая кувалда и ты атакуешь не отдельный вражеский бомбардировщик, а всю девятку. Так, не забывая об упреждении, целься в правого ведомого головной тройки, да так, чтобы он состворился с правым ведомым левой тройки. Так, ещё немного...
В кольцах прицела росли странные, никогда не виданные мною четырёхмоторные силуэты.
– Ох! Сань! Мать их за ногу! Это же Кондоры!
- Что за "Кондоры", – не понял я.
- Германские дальние бомбардировщики... – откликнулся Гуссейн. – Ты не отвлекайся, не отвлекайся, эти господа как раз по нашу душу... Огонь! Огонь же, огонь!
Я, наконец, вдавил гашетку на пару секунд, и Су-25 затрясся от отдачи аж восьми пушек. Густой веер трасс разлетелся перед носом моего самолёта, на мгновение закрывая обзор. Действительно зря я так тянул. Тот бомбардировщик, в который я целился, буквально смело с неба. Он взорвался, рассыпался, разлетелся на куски. Факелом вспыхнул и тот немец, который проецировался следующим. Но ни линия справа, ни линия слева оказались совершенно не задеты. А, нет… Левый ведомый левой тройки, густо дымя двумя правыми моторами, быстро пошёл вниз.
- Так, набирай, высоту, разворачивайся, попробуем взять вторую девятку справа-сверху-сзади.
Похоже, товарища капитана охватил азарт.
– Только Саш, во имя Аллаха, больше так не тяни. У тебя в тот раз конус рассеивания просто не успел раскрыться.
- Конус-шмонус, – процедил я сквозь зубы, заходя во вторую атаку. – Понял я, сейчас попробуем чуть-чуть по другому.
На этот раз я заставил себя открыть огонь с вдвое большей дистанции, чем привык. Ну и ну! Всего две секунды я вёл огонь, а строй вражеских самолётов буквально осыпало сотнями трасс. Мощь снаряда этой пушки была такова, что одно-два попадания валили тяжёлый бомбардировщик с неба. Я потряс головой приходя в себя, и оглянулся.
Скольких же я достал? На месте девятки осталось только три самолёта. И те, заложив вираж, разворачивались на обратный курс, а из бомболюков в ни в чём не повинное море горохом сыпались бомбы. Точно то же делали шесть "Кондоров" недобитой мною головной девятки. Я впервые за всю войну наблюдал "Дранг нах куда глаза глядят" в исполнении немецких асов.
Гуссейн хихикнул и переключил канал на радио. В уши ворвались немецкие каркающие вопли:
– Alarm, Alarm, Alarm – Super Raubvogel im flug!
- Ты, теперь пернатый суперхищник, великий и могучий, – сдерживая смешки сказал мне капитан. – Они бы и с парашютами попрыгали, как те придурки вчера, только вот море внизу, мягко выражаясь, не для купания, январь не август.
Я представил себе, как выглядела моя машина со стороны в момент открытия огня и содрогнулся. Извержение вулкана и то, наверно, ведёт себя деликатнее. Заложив вираж, я начал выходить в хвост, удирающим фрицам. Заметив начало моей атаки, они начали шарахаться из стороны в сторону, пытаясь сбить мне прицел. Только вот тяжёлый четырёхмоторный бомбардировщик – это не лёгкий мессершмитт, поэтому вместо энергичных манёвров у них получалось какое-то вялое переваливание с крыла на крыло. Правда, пилоту одного из "Кондоров" удалось добиться большего, чем его приятелям. Слишком энергично орудуя штурвалом, он на мгновение поставил свою тяжёлую машину ребром на крыло, потом она опустила нос, перевернулась кверху брюхом и безо всякой помощи с моей стороны отправилась в последнее пике к поверхности моря. Машины такого класса из пикирования не выходят никогда.
В своей третьей атаке я выбрал машину ведущего группы, если я правильно понял их метания. Сбить несколько штук одним ударом – такой возможности у меня больше не было, ибо немцы беспорядочно рассредоточились, как по высоте, так и в плоскости. Было такое ощущение, что теперь у них каждый сам за себя. Короткая очередь, и пушки, лязгнув, замолчали, в две предыдущие атаки я умудрился расстрелять почти весь боекомплект. Но и того коротенького остатка снарядов, что ещё оставался в лентах, хватило моей жертве с гарантией. Сначала во все стороны полетели обломки, потом фюзеляж переломился сразу за крылом, и дальше то, что осталось от самолёта падало, разваливаясь по дороге на более мелкие куски.
- Саня, домой! – совершенно спокойно сказал мне капитан Магомедов. – Сейчас придёт майор Скоробогатов со своим ведомым и подберут всё, что ты не доел. Упускать этих тварей никто не собирается. А вообще поздравляю с твоим первым реактивным боевым крещением. Теперь-то ты понял, что значит бой, хотя бы на таких скоростях?
Я кивнул, скорее самому себе.
– Понял, товарищ капитан!
И мысленно поблагодарил этого горячего импульсивного бойца, который наверняка сам хотел пострелять по немцам, но ни разу не попытался взять управление на себя или самостоятельно открыть огонь. Наверное, если бы нам угрожала настоящая опасность, он бы так и сделал. Но без этого он дал мне возможность осваивать эту машину самостоятельно. Спасибо тебе, товарищ капитан!
11 января 1942 года, 2:45. Авиабаза авиагруппы особого назначении РГК Саки. Старший лейтенант Покрышкин Александр Иванович
Наш КУБ к полёту готов. Заправлен, пушка заряжена, бомбы подвешены. Лететь тут до Констанцы минут пятнадцать. Остальные наши товарищи будут обрабатывать румынский аэродром к северу от Констанцы. Я иногда с грустью вспоминаю о своих ведомых, которые вчера улетели в наш полк. Ну не подошли они для реактивной авиации, не хватает им для этого скорости реакции. Но сперва пленные немецкие авиамеханики, что остались нашим потомкам "в наследство" от разгромленной вдребезги авиагруппы "лаптёжников", осмотрели те МиГ-3 на которых мы и прилетели сюда.
- Господин офицер, – на ломаном русском языке заявил мне пожилой немец, вытирая руки ветошью, – на этом лететь нельзя! Найн! Верная смерть. Ни один, как это, пилот люфтваффе, даже самый храбрый, не сядет в кабину такой самолёт. Мотор надо менять, чинить бесполезно. Крыло надо менять, даже хвост надо менять, одна дырка, заплатка на заплатка. Вам лучше сдаваться, Германия победить невозможно.
- Дурак ты, Ганс, – беззлобно усмехнулся Гуссейн. – Вот потому мы русские вас и победим, что не знаем, что это невозможно. Ведь так, Саш?
А я смотрел на этого немца, и в моей душе копилась ненависть. Как он мог так говорить, особенно после той подлости, которую они сделали двадцать второго июня. Вероломно, не предупреждая, начать войну. Какой они после этого цивилизованный народ? Просто племя людоедов. Когда мы за один только день потеряли тысячу двести боевых самолётов! И весь тот ужас отступления до Ленинграда, Москвы и Дона, это плата за нашу доверчивость. Все это неправильно, война должна была начаться не так.
Я прикрыл глаза и начал вспоминать отрывок из книги, которую мне как-то показал майор Скоробогатов. Автор из будущего – Василий Звягинцев. Этот эпизод из иного варианта начала войны так запал мне в душу, разбередил её раны, что я заучил его наизусть... Все могло быть совсем не так...
А немец покачал в воздухе тонким кривым пальцем.
– Ви, господин Магомедов не русский, не надо меня обманывать, ви с Кавказа...
Мой учитель посмотрел на него с внезапной злостью и сказал:
– Для вас, господин Фридрих Майстер, мы все русские! Юберменьши хреновы!
И такая меня взяла гордость за наших людей и наш народ!
Но ладно, что ни говори, а руки у немцев всё-таки золотые, удалось им из трёх моторов к нашим МиГам собрать два вполне пригодных. Так мне этот Фриц и сказал, улыбаясь, от уха до уха:
– Летать можно ещё месяц, может два. Потом только в музей, как чудо. Табличка, ремонт делал Фриц Майстер. Жалко, нельзя на ваш истребитель поставить мотор Юмо, от Штука. Не подходит крепление. У нас есть два таких в масло, прямо с завода.
Вот чудило: мотор от "лаптёжника" на моём Миге – это я даже не знаю, что. Майор Скоробогатов сказал такое хитрое иностранное слово "химера", типа орёл с головой крокодила. В общем, ребята улетели домой, как раз после моего возвращения из "учебного" полёта. Специально ждали, чтоб попрощаться. Поручкались, обнялись на прощанье. Наказал привет ребятам передать, а больше других Вальке Фигичеву. Да и командиру нашему майору Иванову, благодарность за сватовство. Что бы там дальше не было, но скучать не придётся. Улетели. Помахал я им рукой и пошёл в столовую, на обед.
Только сел за стол, а тут шум-гам-тарарам... Вернулась тройка майора Скоробогатова. Сначала я не понял, из-за чего такой крик: ну вернулись и вернулись. Причём пришли все, без потерь и даже без дырок, чего так кричать?
Оказывается, мы с Гуссейном недоглядели. Там за двумя девятками бомбёров, шла группа транспортников, тоже "Кондоров" с десантом. Откуда это известно? Майор Скоробогатов рассказал. Как только я засёк первую группу, с "Москвы" на высоту в пять км подняли "марсианина". Ну, так наши севастопольцы вертолёт с дальнобойным радаром называют. А ему оттуда всё до самого Киева, как на ладони. Он-то и навёл перехватчиков сначала на вторую группу. Такие же две девятки "Кондоров", только с планерами на прицепах. И после атаки из них не бомбы посыпались, а парашютисты. В море с ледком. У-х-х!
Сначала сбили все транспортники, потом пошли и прикончили недобитых мной бомбёров. И сейчас командование, включая даже самое Верховное, которому, конечно уже всё доложили, бьёт, по меткому выражению майора Скоробогатова, "ножкой" в ожидании хоть одного пленного. Все жаждут знать, "что это было, и на что оно рассчитывало!" Понятно, что это был десант. Но куда? Две девятки транспортных "кондоров" – это, максимум, батальон. С планерами – полтора или два. Батальон или два тут будут съедены как пирожки, быстро и без остатка. И к чему такая роскошь, как "кондор"? У немцев что, обычные транспортные юнкерсы кончились?
Майор Скоробогатов сидит напротив меня и, стремительно уничтожая гречку с мясом, говорит:
– Сейчас туда и лидер "Ташкент" вышел, из Севастополя МБР-2 вылетели, а с нашей эскадры аварийно-спасательные вертолёты. Ищут. Нужен хоть один фриц, чтоб мог говорить. Расскажет, что это была за заморочка, потом нехай дохнет!
А Гуссейн все не успокаивается:
– Са-аня, верти дырку! "Боевик" – это по минимуму. С почином тебя!
Короче суд да дело, а у нас с Гуссейном, если вы не забыли, ночью боевое задание. Вот только спать не хочется ничуть. Но приказ есть приказ, и товарищ капитан посылает меня к местному врачу. Тот дал мне таблетку и предупредил:
– Водкой не запивать. А то знаю я вас!
- Что, могу не проснуться? – спросил я его.
- Проснуться-то проснёшься, но неизвестно когда. Может, в следующем столетии, – ответил тот и улыбнулся. – Шутка!
Шутники хреновы… Пришёл я в казарму, таблетку водичкой из титана запил, лёг и не заметил, как провалился в сон. Что мне точно снилось, не помню, какой-то кошмар, типа, что летаю я абсолютно голый безо всякого самолёта и стреляю по мессерам из пулемётов, которые у меня вместо рук. Сбиваю их, сбиваю, а они все не кончаются. Жуть!
И вот меня будят. Пора! Время – полтретьего. Наскоро умылся, зубы почистил – во рту после той таблетки, как кошки ночевали, – и побежал надевать лётный костюм.
И вот я в кабине Мига-29КУБ. Успокаивающе светятся шкалы приборов. Задание подтверждено, и Гуссейн поднимает машину в воздух. К цели пойдём на высоте, над облаками. КАБы – управляемые авиабомбы, можно применять с высот до пяти километров. Мы пойдём к цели на трёх с половиной. Оказывается, эта бомба после сброса с самолёта ещё около девяти километров способна пролететь сама, используя для наведения внешнее управление и встроенную телекамеру. До Констанцы нашей машине минут двенадцать лета. Я, в данном случае, только пассажир, или, если угодно, запасной игрок.
Выходим на рубеж атаки, загорается экран системы наведения бомб. Цель в зоне видимости. Гуссейн передаёт мне управление и просит держать машину прямо. Рубеж сброса приближается с каждой секундой. Все, время! Машина четыре раза вздрагивает, освобождаясь от бомб, которые продолжают лететь во тьме в сторону цели. Товарищ капитан принимает управление и закладывает правый разворот. Тикают секунды, отметки бомб на экране сближаются с целями. Ослепительная вспышка рассекает ночь, за ней ещё одна и ещё, и ещё... Ложимся на обратный курс в Саки.
Гуссейн выходит на связь по СПУ.
– "Москва" сообщила: цели уничтожены, этого "Тирпица" больше нет. Вот и всё. Давай Сань, бери управление и по приборам домой, на Саки.
11 января 1942 года, 03:55. Чёрное море, 35 миль на траверзе Констанцы. ГКП РК "Москва". Адмирал Кузнецов Николай Герасимович
За остеклением рубки густая непроглядная ночь. Объединённая эскадра идёт вперёд, невзирая на шквалистый ветер и пятибалльную волну. Чёрное море опять решило побуянить. Обычно я не решился бы на такую авантюру, как ночной поход в плохую погоду к вражескому берегу. Но! На "Москве" одних радаров больше десяти штук. Общего, обнаружения, навигационные, ПВО, радиоэлектронной борьбы, систем наведения ГК... систем наведения ствольной артиллерии, систем наведения МЗА... Под водой стоит мощнейший гидроакустический комплекс, от которого не укроется ни одна подлодка. Он также помогает команде обнаруживать мины заграждения и подводные банки и скалы. Любой командир БЧ-1 с корабля из нашего времени на месте капитана 2-го ранга Афанасьева давно бы превратился в нервное задёрганное существо. А тут работает инерциальная система навигации, радары видят всё, что делается над водой, а ГАК – всё, что под водой. Так воевать можно.
- Товарищ адмирал, – повернулся ко мне вахтенный командир, – докладывает "Витязь": цель номер один уничтожена. Корректируемые объёмно-детонирующие бомбы поразили как сами орудия, так и радарно-дальномерный пост. Есть подтверждение от наших систем РЭБ, радар цели прекратил свою работу.
Я посмотрел на стоящих рядом контр-адмирала Ларионова и капитана 1-го ранга Остапенко.
– Ну, что же, товарищи, к операции "Бора" приступить! Передать на все корабли – увеличить ход до двадцати пяти узлов и действовать по плану. Виктор Сергеевич, – обратился я к адмиралу Ларионову, – что там у нас с минными полями?
Адмирал указал на прикреплённую магнитиками к стене рубки карту, куда нанесены все данные, полученные в результате разведки района.
– Подводная лодка "Алроса" находилась на позиции в виду Констанцы в течении пяти дней. В результате гидроакустического сканирования моря удалось получить более-менее достоверную карту минных полей. Правда, после шторма часть мин может быть сорвана с якоря и свободно болтаться на поверхности, но операторам скорострельных установок АК-630 отдан приказ расстреливать все плавающие предметы соответствующих размеров.
- Хорошо, – я надавил на глаза, снимая усталость. – Когда будем на рубеже открытия огня?
Капитан 2-го ранга Афанасьев сверился со своими расчётами.
– Если сохранится заданная скорость движения, примерно через час пятнадцать, товарищ адмирал. Плюс-минус две минуты. До рассвета как раз успеем потопить румынские эсминцы и подавить береговую оборону.
- Вы уверены, что эти эсминцы там? – повернулся я к нему.
- Так точно товарищ адмирал, – ответил мне капитан 2-го ранга Афанасьев. – "Витязь" подтверждает, что эсминцы находятся на внешнем рейде.
- Ну, значит, сегодня мы оставим Антонеску без флота, – рассмеялся контр-адмирал Ларионов.
Потом пожевал губу, и добавил:
– передайте на "Сметливый" и "Мудрый", чтобы не возились. Пусть засадят в них по одному "Урану". Этого добра на "Колхиде" ещё достаточно. Заодно и проверим их действие по реальной цели.
11 января 1942 года, 04:07. Чёрное море, 34 мили на траверзе Констанцы. ГКП РК "Москва". Адмирал Кузнецов Николай Герасимович
- Товарищ адмирал, – доложил вахтенный, – "Юпитер" начинает операцию "Аллегро". Просит поднять в воздух вертолёт для ретрансляции, к пуску в первом эшелоне готово двенадцать ракет. Первая ракета с беспилотником, остальные боевые. Второй удар уже по зрячему.
Я помнил, что операция "Аллегро" – это удар дальнобойными эресами по нефтяным промыслам в Плоешти. Честно говоря, я очень слабо представлял себе возможности этого оружия. Тогда слабо представлял. Ну что смогут сделать двенадцать или даже двадцать четыре эрэса с кучей мелких нефтяных вышек, которыми буквально усеяны все холмы под Плоешти? Вот только действительность превзошла все мои ожидания.
Выслушав вахтенного, я только кивнул, ну а командир "Москвы" капитан 1-го ранга Остапенко добавил:
– Конечно, поднимайте немедленно. Подайте картинки с позиции и с беспилотника сюда к нам.
11 января 1942 года, 04:15. Где-то западнее Евпатории. Позиции ракетной батареи комплекса "Искандер-М".
В командно штабной машине три офицера склонились над дисплеем компьютера. Все шесть машин батареи были готовы к пуску, осталось только отдать команду. Координаты целей получены и введены в систему наведения. Командир батареи полковник Шалимов отдал команду. Пошел обратный отсчёт. Потом раздался оглушительный грохот, и первая ракета поднялась в небо на столбе огня. За ней ещё, ещё и ещё... Пока в небо не ушёл весь залп батареи, все двенадцать ракет. До Евпатории грохот не долетал, зато зарево, да и сами стартующие ракеты видели многие. По пути к цели примерно на минуту ракеты оказались в околоземном космическом пространстве. Потом неумолимая гравитация тянула их вниз, к окрестностям той точки на поверхности Земли, которую люди называют Плоешти. А к разряженным установкам подъехали ТЗМы... Предстояла новая работа.
11 января 1942 года, 04:15. Чёрное море, 33 мили на траверзе Констанцы. ГКП РК "Москва". Адмирал Кузнецов Николай Герасимович
Абсолютно чёрный экран озарился каким-то неземным светом. Оставляя за собой дымный след, тяжёлая ракета поднималась в небо на огромном шаре огня. Вот она нырнула в облака, и их высветило изнутри постепенно гаснущим багровым светом. Не успел он погаснуть, как на старт пошла следующая ракета и всё повторилось сначала.
- Лишь только восемь минут летит ракета в ночи, – процитировал-пропел капитан 1-го ранга Остапенко. – Все приплыли румыны, теперь кричи, не кричи...
- Что это, Василий Васильевич? – не понял я.
- Слова из одной песни, – пояснил контр-адмирал Ларионов, – довольно широко известной во времена нашей молодости. Румынам действительно осталось только кричать, ибо, как говорил Чингизхан, «Пущенную стрелу не остановишь». Хотя восемь минут – это для ракет средней дальности, а тут у нас малая дальность, ей и трёх минут хватит...
И действительно, через некоторое время ожили ещё несколько экранов. Небольшой радиоуправляемый самолётик, которого доставила к Плоешти первая ракета, освободился от связывающей его оболочки, раскрыл крылья и кругами начал набирать высоту.
Секунд двадцать ничего не происходило, потом по группе нефтяных вышек, стоящих на холме, прокатилась волна мелких разрывов... Мгновение спустя, в небо взметнулось ревущее пламя. Секунд через тридцать это повторилось на другой возвышенности, вниз по склонам потекли ручейки огня, поджигая вышки, которые не были затронуты ракетными ударами. Через пять минут самолётик нарезал круги уже над самым натуральным морем – морем огня.
Стало светло как днём, камера ночного видения отключилась из-за перегрузки. Некоторое время спустя в небо взметнулись огромные огненные столбы. Это в пригороде Плоешти ракеты поразили нефтехранилища и перегонные колонны нефтяного завода. Пламя разливалось также по железнодорожной станции, охватывая цистерны с бензином и сырой нефтью. Зарево пожарища должно быть видно за сотню километров. Не знаю, показалось мне или нет, но через стёкла рубки справа по курсу у горизонта высветилась грязно-розовая полоса. Неслабо же там полыхает. Ничего, примерно через час мы подойдём к Констанце, и там тоже будет праздник.
11 января 1942 года, 05:42. Внутренний рейд Констанцы, якорная стоянка. Танкер "Шипка" (Болгария). Старший помощник Николай Кайгородов.
Сквозь сон мне послышалось глухое бухание орудий. Перевернувшись на другой бок, я постарался уснуть дальше, но мне не дали этого сделать.
– Господин старший помощник, господин старший помощник, проснитесь! – матрос Мирко тряс меня за плечо. – Там ваши пришли, русские...
- Какие к черту русские?! – не понял я спросонья.
Выстрелы орудий усилились и стали отчётливее.
- Господин старший помощник, русский флот бомбардирует Констанцу, – чуть не плакал Мирко. – Господин капитан зовёт вас в радиорубку, там на международной волне что-то передают, похоже по-английски, по-турецки и по-русски...
И тут я окончательно проснулся. Зарево, пробивающееся через иллюминаторы, не оставляло сомнений – горел нефтеперегонный завод.
Наскоро одевшись, выскакиваю на палубу. От открывшегося зрелища защемило сердце. По берегу бил линкор типа "Севастополь", были отчётливо видны яркие вспышки полных бортовых залпов. В районе железнодорожного вокзала вздымались исполинские разрывы. Похоже, красные всё же научились делать приличные фугасные снаряды для двенадцатидюймовок. Не то, что в наше время с восемью фунтами пироксилина, – считай, что болванки. Снаряды рвались и там, где у румын были береговые батареи, только туда явно били калибры помельче. Бросив взгляд на северо-запад, я присвистнул. Там подсвечивая снизу облака, полыхало яростное зарево, охватывающее два-три румба по горизонту. Похоже, судный день был не только у Констанцы. Это явно горели нефтяные поля Плоешти с Бухарестом в придачу. Значит, отметился не только большевистский флот, но и авиация. Румыны, наверное, уже не рады, что ввязались в эту войну.
В рубке трясущийся от нервного тика капитан Благоев передал мне наушники. Пропустив конец турецкого текста, я дождался передачи на русском языке:
– Всем судам нейтральных стран. Говорит народный комиссар военно-морского флота СССР. Просьба покинуть гавань Констанцы и выйти на внешний рейд. После краткого досмотра на предмет наличия военной контрабанды и подданных государств, находящихся в состоянии войны с СССР, вам будет обеспечено безопасное возвращение в порт приписки. После восьми часов ноль минут по московскому времени, порт Констанца и оставшиеся в нём суда будут полностью уничтожены. Повторяю, всем судам нейтральных стран выйти на внешний рейд и лечь в дрейф для приёма досмотровой партии...
Дальше радио заговорило по английски: «To all neutral ships...».
Я снял наушники с головы и повернулся к Благоеву.
– Господин капитан, официально заявляю, что нам предложено покинуть гавань и лечь в дрейф на внешнем рейде для проведения досмотра. Отказ от этих действий равносилен уничтожению. И кроме того, никакой нефти мы тут не дождёмся, а дождёмся только того, что нас поджарят как кебаб. Так что запускаем машину, поднимаем якорь и резво уносим отсюда ноги. Вот смотрите... Турки уже всё поняли.
Я показал на стоящий по соседству танкер под турецким флагом. Там зажгли полное освещение, показывая себя и свой государственный флаг. Кроме того, суета матросов на палубе не оставляла никаких сомнений в том, что танкер готовится к экстренному выходу в море. С берега по туркам открыла огонь артиллерийская батарея, скорее всего одна из немецких 75-мм – они начали недавно прибывать на побережье из Франции и Германии для усиления противодесантной обороны после катастрофы 11-й армии под Севастополем. Похоже, Гитлер снял свой шикарный китель, чтобы прикрыть голый зад. Но получилось у него плохо.
В ответ на беспорядочные немецкие выстрелы с берега в море засверкали яркие вспышки. Было такое впечатление, что короткими очередями били несколько пулемётов, причём не менее чем пятидюймового калибра. И как точно! На позиции немецких артиллеристов, проявивших столь ненужную и неумную храбрость, обрушилась лавина снарядов. После того огненного катка на позициях наверняка не осталось ничего живого. Было видно, как на турецком танкере матросы подпрыгивают как обезьяны и грозят кулаками в сторону берега. Хотя больше никто по ним и не стрелял. Если там ещё и оставалась неподавленная полевая артиллерия, то румынские и немецкие командиры поняли столь тонкий намёк и больше никак себя не проявляли.
- Господин капитан, шевелитесь быстрее, у нас остался только час... – напомнил я застывшему в ступоре капитану.
В конце концов, именно он нёс ответственность за корабль и его команду. После моего толчка, господин Благоев, наконец-то начал раздавать команды, и на нашем танкере поднялась отчаянная суета. Но как старший помощник, должен с гордостью сказать, что хоть готовиться к выходу мы начали минут на пятнадцать позже турок, на внешний рейд вышли первыми. Сказалась лучшая выучка нашей команды, в чём вижу и свою неоспоримую заслугу, и лёгкий в запуске дизельный главный двигатель, работающий прямо на сырой нефти из танков.
Мы вышли на внешний рейд и легли в дрейф. Занимающийся на востоке рассвет высвечивал грозные силуэты боевых кораблей. Похоже, здесь был весь Черноморский флот красных.
«Постой!», – сказал я сам себе и поднял к глазам бинокль. Русские корабли были, что называется, "каждой твари по паре". Эсминцы типа "Фидониси", хорошо знакомые мне по прошлой жизни офицера российского императорского флота, линкор "Севастополь", тоже как привет из прошлого, теперь именуемый "Парижская коммуна". Один новый крейсер предвоенной постройки, то ли "Молотов", то ли "Ворошилов". Два новых полукрейсера – лидера разных проектов, один итальянского, другой оригинально-большевистский.
А среди них корабли, которые не лезут ни в какие рамки. Абсолютно не похожие ни на что известное. Во всяком случае, их силуэты я не видел ни в одном справочнике. Господи, что это за наклонные трубы у того большого крейсера? И зачем им столько антенн на мачтах? И у того, корабля, который идёт прямо к нам, тоже какие-то ящики, установленные между надстройкой и носовой башней. И выглядит всё это так, будто это и есть их главный, калибр. И если глаза меня не обманывают.. Я в шоке опустил бинокль. То, что я сначала принял за красный флаг – хотя флаг большевистских ВМФ совершенно другой, – оказалось алым боевым андреевским стягом! У меня аж резануло по сердцу – как град Китеж, восставший из вод, к нам шёл корабль под флагом Русского императорского флота, не существовавшего уже почти четвёрть века. Господи, откуда?!
Я ещё раз поднял бинокль и пробежался взглядом по кораблям. Все "незнакомцы" были под андреевскими флагами. А на самом крупном из них – вот ведь сюрреализм! – развевался брейд-вымпел красного наркомвоенмора товарища Кузнецова. Вот тут-то я, господа, чуть на палубу и не сел. Это как понимать прикажете, спрашиваю я вас?!
А крейсер, что пошёл нас досматривать, уже совсем рядом. Из порта, кроме нас, считай, никто и не вышел... А нет: вон тянется ещё один... с белой тряпкой вместо флага. Это итальянцы на "Августе" решили сдаться большевикам – не захотели, значит, гореть в порту. А "Августа" ведь под погрузкой была, не пустая.
Перевожу взгляд на русский корабль и читаю безо всякого бинокля название "Адмирал Ушаков". Добротное имперское название, а не какой-нибудь там жидо-большевистский "комиссар Блюмкин". Вы ничего не подумайте, я Россию люблю. И воевать с ней хоть с красной, хоть с белой ни за что не стану. И в Гражданской тоже того, не участвовал. Ещё в восемнадцатом перебрался сначала в Румынию, а потом и в Болгарию. Но ведь обидно же, господа! Была великая страна, раз – и нет её. Или всё-таки есть?!
А с "Ушакова" спустили катер, который и идёт к нам. Вот сейчас мы и выясним, кто там: наши или всё же "товарищи". А русско-большевистская эскадра, как и обещали, начала крушить порт. Только куски бетона и камня полетели от причалов и портовых складов. С новой силой взметнулось вверх пламя над нефтяным портом. Странно, что нет в небе ни румынской, ни немецкой авиации. Но это им, наверное, теперь всё равно, ведь и такого порта, как Констанца, тоже больше нет.
С катера к нам на борт поднялась весьма странная компания. Первым по трапу взбежал молодой лейтенант, и не с этими там нашивками на рукавах или кубарями в петлицах, а с самыми настоящими погонами на плечах.
Правда, погоны были стилизованные, матерчатый хлястик на пятнистой куртке с двумя маленькими звёздочками, но это были погоны. Вводили в ступор морская тельняшка в распахнутом вороте кителя и красная звёздочка на щёгольском чёрном берёте. Даже специально не придумаешь такую смесь морского и сухопутного, белого и красного.
Вслед за офицером на борт поднялись трое нижних чинов весьма мрачного вида, вооружённые компактными автоматическими карабинами с магазинами большой емкости. А вслед за ними на палубу полезли самые настоящие пограничники НКВД. В зелёных фуражках с красными звёздочками, ватниках и с автоматами ППШ. Тоже четверо: лейтенант и три бойца. Хоть, господа, совесть в отношении советской власти у меня чиста, а сердечко-то ёкнуло. А ну как расстреляют сейчас без суда и следствия раба божьего Николая Кайгородова, лейтенанта растерзанного революцией Российского Императорского флота, подданного несуществующей Российской Империи? Ведь я ни болгарского, ни сербского, ни какого иного подданства так и не взял, вместо документов у меня "Паспорт иностранца".
Козырнув, лейтенант НКВД обратился к капитану Дмитру Благоеву.
– Лейтенант пограничной службы Николаев. Господин капитан, попрошу предъявить судовую роль, документы на груз и на судно.
Очевидно, такие процедуры раньше были ему привычны. Я сам не ходил ни в Одессу, ни в Новороссийск, ни в Батум, но торговля у СССР через Черноморские порты была довольно оживлённой.
- Товарищ лейтенант, – с лёгкой ехидцей заметил земноводный офицер, – вы забыли спросить о наличии подданных враждебных держав, лиц без гражданства и участников незаконных вооружённых формирований. Мы же с вами договаривались. Тут война идёт, а это непорядок.
Лицо офицера озарила мечтательная улыбка:
– Вдруг в гальюне по шею в дерьме сидит какая-нибудь важная птица Третьего Рейха?
К моему удивлению всесильный НКВДшник не затопал ногами, не закричал на наглеца, а наоборот, покраснел и смутился.
Рановато им ещё по шею в дерьме сидеть, вы тут товарищ лейтенант ещё меньше недели орудуете... Вот через полгодика-годик замучаемся их перед судом от дерьма отмывать.
- Отмывать их от дерьма будем не мы, а адвокаты, – назидательно заметил офицер. – А наша с вами задача, товарищ лейтенант, просто их поймать.
Я абсолютно ничего не понял в этом диалоге, как будто и не на русском языке говорили эти двое. Зато для себя кое-что понял наш капитан, господин Благоев. В мозгах у него все перемешалось.
– Господа-товарищи, господа товарищи, вот этот человек, – указал он на меня, – мой старший помощник, он есть подданный бывшей Российской империи, который не взял никакое другое подданство. Он есть ваш государственный преступник, хватайте его. Больше никаких других чужих подданных на борт мой судно нет.
Вот ведь паскуда, а казался таким приличным человеком. Зато матросы, среди которых не побоюсь сказать, я был любим и уважаем, застыли как громом поражённые. Зачем ему это было надо, непонятно. Ведь из-за отсутствия подданства я даже не мог занять его место.
- Не надо никого хватать! – с некоторой ленцой сказал офицер в погонах дернувшимся бойцам НКВД. – Один момент, товарищи. Если сей господин не брал иностранного подданства, то он наш человек. Что мы сейчас и проверим.
– Николай Никифорыч, – обратился офицер к командиру НКВД, – ты погляди, чтобы капитан ничего с собой не сделал. В море там не сиганул или лобик о палубу не разбил случайно. А то ведь напорется фейсом о чей-то кулак и будет бо-бо.
Потом офицер чуть вразвалочку двинулся в мою сторону. Я раскрыл ладони, показывая, что в них ничего нет.
– Отлично! – кивнул тот. – Предъявите документы, господин...
- Кайгородов, – сказал я вытаскивая из-за отворота кителя свой паспорт иностранца, – Николай Кайгородов.
- О, как интересно, – произнёс офицер, с лёгким кивком принимая у меня документы. – Я тоже Николай, и он Николай – кивнул он на НКВДшника. – Тут кругом одни Николаи.
Потом он жёстко посмотрел мне в глаза:
– Офицер? Пехота, кавалерия, артиллерия, флот?
- Бывший офицер, – вздохнул я. – Флотский, разумеется.
Лейтенант чуть исподлобья посмотрел на меня.
– Бывших офицеров не бывает, господин Кайгородов, – казал он с усмешкой. – Так говорил мой батя, которого я очень уважаю, поскольку он потом и кровью дослужился до бог знает каких высоких чинов. Бывают офицеры на действительной службе, в запасе и мёртвые... Бывших не бывает.
Он бегло просмотрел бумаги.
– На Родину вернуться не думали?
- На расстрел? – гордо задрал я голову. Теперь признаюсь – жест был весьма глуповат-с.
- Нужны вы кому, чтоб вас расстреливать, – загадочно ответил лейтенант. – После двадцать пятого года, надеюсь, в борьбе против Советской власти не участвовали?
- Я, господин лейтенант, собственно в борьбе против Советской власти никак не участвовал. Выехал за пределы Российской империи в марте восемнадцатого и нимало о сём не жалею. Стрелять в таких же русских как я… Нет уж, увольте. Вот германцы или турки, так это совсем другое...
- Слышь Коля, – повернулся офицер к НКВДшнику, который в это время проверял документы у других членов команды. – Чел белый и пушистый, а всё туда же – на расстрел. Запугал вами людей Геббельс, ой запугал.
- Я этого Геббельса, крысёныша, когда поймаю, тоже до смерти запугаю. – отозвался тот.
- Не выйдет, – вздохнул офицер. – Он уже сам так запуган, что живым в руки не дастся. Шестерым малолетним дочерям цианистый калий введёт, жену из автомата порешит, а сам застрелится. Вот тебе и крысёныш.
– Ну ладно, – он взял меня под локоток и отвёл в сторону. – Вы мне, Николай Александрович, вот что скажите. Что мне дальше с вами делать? Ведь этот ваш капитан, как пить дать, доложит в гестапо о нашем с вами разговоре. И всё, пропал господин Кайгородов бесследно.
- В Болгарии нет гестапо, – возразил я.
- Есть, есть, – с лёгкой иронией ответил мне лейтенант, – только действуют они негласно. Если уж в нейтральной Швейцарии настоящее осиное гнездо, то в Болгарии сам бог велел быть им понаглее. Эх, а ладно!
– Коля, – окликнул он своего партнёра из НКВД, – подойди сюда на секунду.
И после того, как красный пограничник подошёл к нам. вполголоса сказал ему:
– Слушай, ты до ихнего капитана докопаться сможешь? Наверно не забыл ещё, как это делается?
- Что, завербовал? – ухмыльнулся тот. – Поздравляю. И кстати, а зачем до него докапываться? Есть у меня подозрение, что он ведёт шпионаж против СССР в военное время. Вот и задержим его по этому подозрению. Подозрения – это такое дело, что разбираться с ним можно будет до ишачьей пасхи.
- Отлично! – кивнул лейтенант. – Я так и знал, что ты настоящий друг.
И обратился ко мне:
– Не думай, это не вербовка в обычном смысле слова. Просто нам нужен человек, который в определённых кругах наших соотечественников за рубежом смог бы без прикрас и недомолвок рассказать всё, что тут видел и слышал. И слушайте советское радио. Как только объявят о единстве нашей истории, о разрешении носить дореволюционные награды и о восстановлении гражданства СССР для тех подданных Российской Империи, что подобно вам, не принимали иностранного гражданства либо подданства... Тогда мы вас ждём в ваших рядах. Вот эти бумаги, – из-за отворота кителя лейтенант достал толстый пакет. – я попрошу вас передать в румынское консульство в Варне. Здесь списки тех солдат и офицеров, что попали в плен. Сбор тел убитых пока продолжается, так что с этим ничего определённого. Но пусть будут уверены: кто не в плену, тот давно мёртв. К примеру, от отдельного кавалерийского полка после удара батареи ТОСов остался только пепел...
- Хорошо, – я взял у него бумаги. – Скажите мне, господин лейтенант, только честно. Почему вы воюете за большевиков?
Лицо молодого офицера стало страшным, я думал что он меня сейчас убьет прямо тут на месте.
– Мы, господин Кайгородов, воюем не за большевиков. Мы воюем с ордой людоедов, которая пришла на нашу землю с единственной целью убить всех мужчин, а женщин и детей сделать рабами. Это наша земля и наш народ, кто бы в данный момент не сидел сейчас в Кремле. И не смотрите, что они цивилизованны и культурно одеты. Это всё те же людоеды, смотреть на которых можно только через прорезь прицела, а прикасаться только штыком. И за то безобразие, что они задумали, мы ворвёмся в их чистенькую и культурную Европу и натянем им глаз на задницу. А после этого заставим моргать вот так, – он рукой показал мне как будет моргать этот глаз. – И после этого, смею надеяться, наступит мир во всём мире! Если ты русский, не дебил, не ребенок, не старик и не калека, то твоё место с нами! В наших рядах! Честь имею!
Я стоял как громом поражённый, и в голове моей ворочались мысли. В последнее время ходили упорные слухи, что в Крыму на стороне Красной армии воюет прекрасно вооружённый и обученный легион из "бывших" и их детей. А оно, оказывается, правда. Это стоит того, чтобы рассказать об этом всем нашим. Вернуться на Родину не из милости нынешнего правителя, а как воины-освободители.
А лейтенант, немного успокоившись, шепнул мне на ухо:
– Если вы, Николай Александрович, и ваши друзья до чего-то додумаетесь, то зайдите в советское консульство в Варне и скажите, что у вас есть сообщение по теме "Пилигрим". Там вам сообщат, что делать дальше. Желаю принять вам правильное решение. И удачи!
Лейтенант пожал мне руку и присоединился к группе своих, которые спускались по трапу в катер. Капитана Благоева, как они и обещали, красные забрали с собой. Ну что ж, теперь до самого порта мне исполнять его обязанности.
11 января 1942 года, 16:25. Чёрное море, 15 миль на траверзе Босфора. ГКП РК "Москва". Адмирал Кузнецов Николай Герасимович
В береговой линии, которая проплывает по нашему правому борту, будто кто-то проделал дыру. Это Босфор – заветная мечта всех правителей России, начиная от князя Владимира Красно Солнышко и до Николая Последнего. Да!
Но сегодня мы мирно проходим мимо, никого не трогая. Сейчас наша задача – людей посмотреть и себя показать. Последнее особо. Ибо вопль ярости немецкого командования, который оно издало после того разгрома что мы учинили в Констанце и Мангалии, может сравнится только с рёвом иерихонской трубы. А если вспомнить полыхающие нефтяные поля Плоешти...
Что там конкретно творится, достоверно неизвестно никому. Низкая облачность мешается с жирным чёрным дымом нефтяных пожаров. Инфракрасная камера на самолёте-разведчике показывает на месте нефтяных полей сплошной пожар, который бушует уже несколько часов, и не собирается утихать. На месте железнодорожной станции и нефтеперегонных заводов – тлеющее пепелище. Скрыть эту катастрофу немцы не в силах, и по сему поводу на радио уже успел отметиться Геббельс. Товарищи, которые прослушивают эфир, доложили, что теперь все мы считаемся дикими варварами и личными врагами фюрера. Ну, и чёрт с ним! Как говорил бессмертный Василий Иванович – наплевать и забыть.
Товарищу Сталину уже доложено о предварительных результатах операции. Окончательные же будут ясны тогда, когда станет понятно, с какой скоростью немцы с румынами смогут восстановить все то, что мы сегодня им порушили. Тушить десятки и сотни горящих нефтяных скважин – это ещё та задача, которая может и не иметь решения при нынешнем уровне технологий. На сердце покой и глубокое удовлетворение от хорошо сделанной работы.
Но торжествовать ещё рано, мы будем это делать, когда вернёмся в Севастопольскую базу. А пока, после всех безобразий, мы демонстрируем наш двойной российско-советский флаг. У офицеров турецкой военной разведки, которые наблюдают за нами в бинокль со скал Босфора, наверняка от удивления отвисают челюсти. Ну и пусть. Вот они мы, смотрите на нас, и запоминайте.
Но вот я и накаркал! Как молния, по эскадре пролетает команда: "Воздушная тревога!". На радарах ПВО видна большая масса самолётов, приближающихся к нам вдоль побережья со стороны Болгарии. Противно квакают ревуны, разгоняя команду по боевым постам. Немцы идут на высоте пяти-шести километров, то есть где-то по верхней кромке облаков. Пока непонятно, кто это – пикирующие Ю-88, или горизонтальные Хе-111. Отметки на радаре от них почти одинаковые. Но фактом является то, что нас посетила почти полная бомбардировочная эскадра, насчитывающая в своём составе более шестидесяти боевых машин. Будут здесь минут через двадцать, так что эскадра без особой суеты перестраивается в оборонительный порядок. В средней колонне корабли из нашего времени: "Парижская коммуна", "Молотов", "Красный Крым", "Ташкент", "Харьков". Со стороны берега их прикрывает группа из большого противолодочного корабля "Североморск" и двух сторожевиков: "Ярослава Мудрого" и "Сметливого". Со стороны моря эскадру прикрывает "Москва" и эсминец "Адмирал Ушаков". Хотя какой он к черту эсминец. 956-я серия по нашим временам – это крейсера, причём далеко не лёгкие. Мало ли что он не бронирован... А вот настоящие эсминцы из нашего времени, наоборот, рассыпались по поверхности моря, и на полной скорости нарезают круги вокруг эскадры. Попасть в них бомбой невозможно даже для пикировщика, рулевые там тоже зевать не будут. Их основная задача, собрать нам с воды, нападавшие туда в ходе боя "одуванчики". Если таковые, конечно, будут.
Всё! Отпущенные нам минуты спокойствия оттикали безвозвратно, эскадра совершила циркуляцию и вопреки очевидной логике, устремилась навстречу немцам. Так эффективнее будет действовать зенитная артиллерия, пояснил мне контр-адмирал Ларионов. Он знал, что надо делать, а я нет. Поэтому адмирал Кузнецов безропотно уступил право командовать, хотя и младшему по званию и должности, но более опытному командиру.
Мне в этом стыдно признаться, но в душе мандраж и беспокойство. Лишь немного утешает и успокаивает ледяная выдержка капитана 1-го ранга Остапенко и контр-адмирала Ларионова. Да и остальные командиры на крейсере "Москва" суровы и сосредоточены, как шахматисты на турнире.
И вот полная бомбардировочная эскадра врага пересекли некий Рубикон, невидимую границу, за которой жизни для них уже не было. Идущий прямо за нами "Адмирал Ушаков" оглушил нас грохотом стартующих зенитных ракет. Две установки, выбрасывающие каждые три секунды по ракете. Задача – выбить ведущих "девяток" и заменить немецкий орднунг хаосом. Оставляющие за собой дымные хвосты девять ракет скрылось в облаках.
Тем временем немцы тоже пошли вниз, стремясь пробить облачность и визуально обнаружить наши корабли на поверхности моря. Судя по всему, на берегу у них был авианаводчик. Турки это поработали или немцы сами держали на Босфоре службу наведения, об этом пока ничего неизвестно. Только вот эффект получился крайне любопытный. Никто не видел, как ракеты поразили свои цели, но из облаков вниз посыпались горящие обломки, а с экранов радаров исчезла чёртова дюжина целей. Несколько ракет за счёт большого количества готовых осколков поразили не одну, а несколько целей. Сказать честно, было очень приятно видеть пылающий остов бомбардировщика, беспорядочно кувыркающийся и падающий в море. От иных не осталось и того, просто рой мелких обломков, покрывающих воду мелкой рябью. Судя по тому, что в одном месте с радара исчезла целая тройка, имело место прямое попадание ракеты в бомбардировщик с детонацией боекомплекта. А ведь эти немцы так и не вышли на рубеж атаки. Сколько наших товарищей погибло при бомбёжках, и вот теперь разбойники Геринга наконец-то нарвались на достойный ответ. Да, в небе под облаками появились первые жирные хвосты соединяющие небо и воду, и первые купола парашютов. Как сказал Виктор Сергеевич: "Процесс пошёл".
Не успели отгрохотать взрывы в облаках, как навстречу приближающимся разбойникам отправилась новая партия ракет. На этот раз отработали комплексом ближнего боя "Кинжал" "Ярослав Мудрый" и "Североморск". Я ознакомился с характеристиками зенитных систем рубежа XX и XXI веков. По сравнению с ними наши 37-мм и 45-мм полуавтоматы – это просто детская рогатка. Но одно дело читать технические документы, и совсем другое, видеть своими глазами, как стартующий рой ракет, подобно обычным эрэсам ныряет в облака, а в ответ оттуда падает мусор в виде обломков самолётов и немецкие лётчики-парашютисты. Ох, не зря контр-адмирал Ларионов попросил меня, как можно шире рассредоточить эсминцы. Работы у них по сбору с воды неудачливых немецких асов было хоть отбавляй. Не успевали они подобрать одного, как на смену ему с неба спускалось трое новых.
Вот, наконец, уполовиненная бомбардировочная группировка пробила облака, и увидела наши корабли. А мы увидели их. Как и предполагалось, это были пикировщики Ю-88, сбившиеся в беспорядочное стадо. Высота тысяча двести метров, удаление полтора километра. До точки входа в пикирование им осталось всего пятнадцать-двадцать секунд, потом их удар остановить будет невозможно. Так думали, наверное, и немецкие асы. Так думал и я. Пришла очередь последнего средства нашей самообороны – зенитной артиллерии. На "Молотове" и "Красном Крыме" и "Парижской коммуне" часто-часто захлопали зенитные полуавтоматы. Среди немецких бомбардировщиков начали распускаться первые клубки зенитных разрывов. Правда, никакого влияния на полёт немцев это не оказало, они по-прежнему приближались к нам плотным роем.
И тут я краем глаза увидел, как стремительно взметнула стволы вверх башня главного калибра "Москвы". Частый грохот залпов, ураган огня. Позади нас в таком же темпе из обеих башен лупит "Ушаков". На той стороне кильватера из 100-мм автоматических пушек стараются "Североморск" и "Ярослав Мудрый". За несколько секунд до своей атаки, немецкие пикировщики будто нарвались на стену. Как сказал мне товарищ Ларионов, для этой показательной порки в виду турецкого берега применяются только снаряды с радиовзрывателями, которые дают просто замечательный процент поражений. Вырвавшиеся из этого ада юнкерсы перевалились через крыло, и отправились в пике.
Но это был ещё не конец. Им навстречу ударили шестиствольные зенитные автоматы. Вы можете представить себе автоматическое наведение по радару и минимальную очередь в двести снарядов? И это при технической скорострельности в четыре-пять тысяч выстрелов в минуту. Тут, как в том анекдоте про кота, который рассказал мне кап-раз Остапенко: "До балкона доехали только уши".
Те два десятка пикировщиков, что всё-таки пошли в атаку, операторы зенитных установок перебили с ярко выраженным садизмом. Отыгрались за всех погибших под немецкими бомбами, в том числе, беженцев и раненых. Парашютов в этот раз не было совсем, ибо двести снарядов, из которых в цель попадёт минимум двадцать, разбирают "юнкерс" на мелкие запчасти. Не забудьте – тридцать семь граммов взрывчатки и надёжный взрыватель в каждом снаряде рассчитаны на аппараты с совсем другими характеристиками.
Все, тишина! Лишь дымятся стволы и звенит напряжение в нервах. Радар ПВО девственно чист, на поверхность моря опускаются последние парашюты. Хороший спектакль мы устроили немецко-турецким зрителям. Немцы призадумаются, а турки, надеюсь, станут вести себя поскромнее.
И тут сообщение с "Североморска": сто кабельтовых впереди, обнаружена подводная лодка. Выходит на позицию атаки на встречных курсах. Акустический портрет не совпадает ни с одним типом советских подлодок. Предположительно это немецкая "семерка". Командир "Североморска" капитан 1-го ранга Перов просит разрешения уничтожить неизвестную лодку. Ну, если это немцы или итальянцы, то хорошо, пустим их на дно с полным правом. А вдруг это турки?
Хотя, если лодка заняла позицию для атаки, то она сама подписала себе приговор. Других подлодок "Североморск" поблизости не обнаружил, а это значит, что их и нет.
Даю добро. Минуту спустя с площадки на корме "Североморска" в небо поднимается вертолёт и направляется туда, где была обнаружена подлодка. При его приближении она пытается уйти на глубину и затаиться, но уже поздно. С вертолёта вниз летит противолодочная самонаводящаяся авиационная торпеда. Ещё несколько минут увлекательнейших подводных кульбитов и пируэтов – и "смертельный номер" кончается предсказуемым финалом. Гремит подводный взрыв, и воздушный пузырь выталкивает наверх жирное соляровое пятно и кучу мелкого плавучего мусора. Туда стрелой мчатся эсминцы в надежде на какой-нибудь сувенир, способный прояснить национальную принадлежность лодки. Номер "Фелькише беобахтер", примерно десятидневной давности, служит доказательством того, что была утоплена всё-таки "немка".
Если турки пропустили одну лодку, то могут пропустить и ещё, так что с этим надо будет что-то делать. Теперь джинн выпущен из бутылки, и придётся срочно усилить противолодочную оборону флота, особенно баз. Надо будет поговорить с товарищем Ларионовым, может, посоветует нам что-нибудь по этой теме.
12 января 1942 года, 08:20. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Верховный с удовольствием обозрел лежащий на столе ворох бумаг. Были там и расшифровки фотоснимков, и донесения разведки, и выдержки из иностранной прессы. Несомненно одно – вчера Советский Союз нанес своему врагу если не нокаутирующий, то крайне болезненный удар ниже пояса. А потом, в виду Босфора, ещё и усугубил это дело хлёсткой пощёчиной. Это надо же – целая бомбардировочная эскадра, только что переброшенная из Франции, сгорела без остатка, наткнувшись на объединённую эскадру советских и русских кораблей. По крайней мере, это так должно было выглядеть с берега. Замечательная и наглядная демонстрация советской мощи для турецких властей. Сталин вернулся к столу, на котором лежали доставленные вчера вечером из Крыма фотографии разгромленной Констанцы. Уничтожена вся береговая инфраструктура, железнодорожная станция и губернаторский особняк. Это предложил товарищ Ларионов. Пусть, говорит, власть предержащие в Румынии и других странах знают, что они несут полную ответственность за свои действия собственным имуществом, да и самой жизнью.
- Есть мнение, – сказал товарищ Сталин сам себе, – что товарища Ларионова надо наградить. Не меньше, чем Звездой Героя Советского Союза. Вот, например, рапорт товарища Кузнецова, – "...умело и хладнокровно руководил действиями соединения при отражении воздушного нападения. Командный и рядовой состав грамотен, хорошо обучен и имеет высокий боевой дух..."
Сталин закурил трубку и прошёлся по кабинету из конца в конец, размышляя. Матросам-краснофлотцам – медали "За отвагу", а командирам – "Боевое Знамя" или "Красную звезду".
Молодцы, все молодцы. И наши, и внуки-правнуки. А может поставить товарища Ларионова командующим Черноморским флотом? Справится? Должен справиться! Дадим ему начальника штаба из наших, ЧВСа хорошего... И Кузнецов не загордится, будет знать, что на нём свет клином не сошёлся. Да и нарком военно-морского флота из Москвы должен руководить своим хозяйством, а не из Севастополя.
- Так, – Сталин взял со стола ещё одну бумагу.
Рапорт об отражении днём 10-го января попытки налёта германской авиации на Крым. Первая волна – бомбардировщики, вторая – транспортники с парашютистами и планерами на буксире. До Крыма не долетел не один... На поиски выживших были направлены два эсминца, гидросамолёты МБР-2 и спасательный вертолёт с авианосца "Адмирал Кузнецов". Ему-то и удалось вытащить из воды двух живых пилотов с транспортников и одного парашютиста. Так, протоколы допросов, самое главное: ... два батальона СС, единственная задача которых – взять в плен и допросить участников десанта 5-го января. А у товарищей из будущего там госпиталь развернут. Хороший госпиталь, говорят, чуть ли не руки-ноги обратно пришивают и мёртвых в того света вытаскивают. Надо позвонить товарищу Бурденко, пусть направит сотрудников для обмена опытом.
А с Евпаторией непорядок, необходимо усилить охрану. Немцы уже что пронюхали… Сталин вздохнул, выколачивая в пепельницу потухшую трубку. Да и это не мудрено. Слона не спрятать под ковёр.
Он усмехнулся: по любимой поговорке Уинстона Черчилля, там и бульдоги-то едва-едва помещаются... Значит, операция "Туман" начата вполне своевременно...
Теперь Верховный главнокомандующий взял со стола тонкую папку, которую сегодня рано утром доставили из НКИДа.
Так, поздравление того самого Уинстона Черчилля с освобождением Крыма и успешным ударом по Плоешти и Констанце. Мелочь, а приятно.
Что он там ещё пишет? Желает дальнейших успехов в совместной борьбе. Посмотрим, голубчик, что ты запоешь после "Полыни"? – Шуму-то будет!
Так, корабли под андреевским флагом успели заметить в Болгарии и Турции. Не могли не заметить. Для того и была придумана эта морская прогулка после шумного погрома. Турция пока делает непроницаемое лицо и отмалчивается, а вот Болгария кипит как чайник на плите. Братушки мы им или нет, в конце концов?
Вот рапорт нашего посла в Софии. Царь Борис пытается завязать с нами неофициальные контакты, естественно, втайне от своих берлинских кураторов. А вот это уже интересно. В тот раз, в 1944 году, Болгария пала перед СССР после первого же касания, как перезрелый плод. В этот раз может получиться ещё лучше. Тем более, что мы ещё всяким Черчиллям-Рузвельтам никаких обещаний по устройству Европы не давали. А если и дальше так пойдёт, то и не дадим, потому что...
Сталин усмехнулся, вспомнив слова контр-адмирала Ларионова: «Мы девушку будем ужинать, нам её и танцевать».
Мысль вождя перескочила на послевоенное устройство Европы. Победить надо так, чтобы иметь возможность диктовать всем этим, так называемым "союзникам", свои условия. А посему вернёмся к делам сегодняшним.
Перебирая бумаги, товарищ Сталин с удовольствием прочёл перевод стенограммы вчерашней речи Геббельса по берлинскому радио. Удар действительно был болезненным. В речи главного брехуна Рейха из всех щелей пёр уязвлённый эгоцентризм. К стенограмме прилагалась записка Начальника ГлавПУР товарища Мехлиса с вопросом, как на эту речь реагировать.
Товарищ Сталин снял трубку телефона.
- Алло, ГлавПУР, товарища Мехлиса. Товарищ Мехлис? Добрый день! Нет, не утро, а именно день, у нас вся страна от Тихого океана и до самого фронта давно и напряжённо трудится. Получил вашу записку с переводом речи Геббельса. Ваш вопрос считаю дурацким. А вот никак не надо реагировать, товарищ Мехлис! Переругиваться с визжащим шакалом – это только унижать своё достоинство. Мы должны объяснять нашим бойцам и всему миру, что всякое счастье для фашистов кончилось. Мы будем их бить, они будут орать, и имеют на это полное право. Чем сильнее мы их будем бить, тем громче и злее будут их вопли.
Верховный подумал и добавил:
– Объясните всем, что весь наш советский народ – это личный враг Гитлера. Надеюсь, вы все поняли? Ну и хорошо! Желаю вам всяческих успехов, до свиданья!
Положив трубку на рычаг, товарищ Сталин продолжил разбирать накопившиеся за время недолгого отдыха документы. Ага, папочка с утренней сводкой из РазведУпра. Что там пишет товарищ Панфилов?
Немцы интенсивно перебрасывают к Перекопу войска, снимая их отовсюду, в том числе и из-под Ленинграда, и из-под Москвы. Разведгруппы на Украине докладывают, что госграницу пересекли эшелоны с танками новосформированных 22-й и 23-й танковых дивизий. Агент "Миша" сообщает, что конечным пунктом всех эшелонов является станция Каховка. Информация подтверждена самолётами-разведчиками Черноморского Флота. Такое впечатление, что реванш в Крыму стал кое-для кого идеей фикс. Известно, чьей.
Верховный опять взялся за телефон.
– РазведУпр, генерал-майора Панфилова. Товарищ генерал-майор, мы прочли вашу докладную записку о концентрации немецких сил на южном участке фронта. Очень хорошо. Но там не хватает одной маленькой детали. Почему ваши люди не сумели установить дату начала наступления? – Что значит предположительно? – А вот точную дату, товарищ генерал-майор, не назовёт сейчас и сам Гитлер. Поскольку сам её не знает.
Помните, сколько мы мучились, пытаясь понять, какая из дат нападения на СССР является верной? По появившимся у меня сведениям из сверхнадёжного источника, они все были верными. Просто немцы, понимая, что не успевают подготовиться к определённой дате, элементарно переносили сроки. – Вы меня поняли? Давайте ваши предположительные даты. – Что, предположительно с пятнадцатого по восемнадцатое? Ну, товарищ Панфилов, это уже лучше.
Да, и передайте все материалы по этому делу товарищу Василевскому и абоненту "Пилигрим". И держите в курсе по всем изменениям на этом направлении не только меня, но и их. До свиданья, товарищ генерал-майор.
И тут Иосиф Виссарионович, не смог удержаться от шутки:
– С наступающим праздником вас, со Старым Новым Годом.
И повесил трубку.
Впереди было ещё много напряжённой работы. Тяжёлым камнем лежало на душе вождя дело "Клоуна". Каждый день Иосиф Виссарионович уделял этой теме два-три часа, стараясь выстроить для себя чёткую непротиворечивую картину. И чем больше он разбирал материалы по будущей истории потомков, тем больнее было сознавать, насколько он был слеп, терпя возле себя Никитку, этого клоуна-недоумка. Вот и сейчас он думал, вчитываясь в списки его "соратников":
«Все, что я строил тридцать лет, разбазарили, распылили, изломали и уничтожили... Гитлер столько не наломал сколько вы! Бояре! Как после Ивана Грозного, устроили Смуту, разорили страну, деля власть. После Гитлера страну восстановить можно, а после таких дураков, увы, нет. Как бы с ними так поступить, чтобы и по заслугам вышло, и смущения в народе не вызвать в военное время?»
Сталин ещё раз перелистал свои заметки по этому вопросу, означавшему разницу между жизнью и смертью для первого в мире советского государства.
«Хм, – подумал он, – многие из этих товарищей крайне нескромны в материальном отношении. Надо будет дать указание Лаврентию, пусть привлекает их по самым уголовным мотивам. Да и товарищ Мехлис что-то мышей не ловит: интересно, куда смотрит его Госконтроль? Интересно было бы выяснить, чьи там внуки с высоты птичьего полёта на страну гадили. Тимошенки они как, родственники, или просто однофамильцы?
Всю эту шушеру давно пора было разогнать, да только вот руки не доходили, – товарищ Сталин укоризненно покачал головой, пососав погасшую трубку, – Или, создать всё-таки эту, как его, ОБХСС или, точнее, выделить соответствующую службу из НКВД в отдельный наркомат. Дело важное, особенно в военное время. Всякого разгильдяйства у нас и так хватает. Пишут вон, что продукты и лекарства, поступившие по ленд-лизу, оказывались на чёрном рынке. Такую частную инициативу необходимо пресекать беспощадно. Самое главное, правильно подобрать наркома. Например, товарищ Мехлис категорически не подходит в связи с пятым пунктом большинства будущих клиентов этого ведомства, – товарищ Сталин записал себе этот вопрос на память и подчеркнул два раза.
- Кстати, а где сейчас Никитка? На Юго-Западном фронте у Тимошенко? То есть, уже у Василевского... Надо бы его оттуда отозвать, чтобы опять дров не наломал. Только вот куда? Нет сейчас в стране неважных участков. Если такого назначить председателем колхоза, у него скоро люди безо всякой войны с голоду передохнут. Так что наркомом водного транспорта – упаси боже. Но с фронта его надо отзывать... А куда – это неважно. Пока в резерв Ставки, для поправки здоровья, ну а потом с Лаврентием решим, каким будет диагноз...»
Сталин снял трубку телефона ВЧ.
– Юго-Западный фронт, Василевского. – Добрый день, товарищ генерал-лейтенант, ну как, приняли дела у Тимошенко? – Как обстановка на фронте? – Бардак говорите? Набрались вы товарищ Василевский нехороших словечек у товарища Бережного. – Знаю, знаю, у него по этому поводу и похлеще слова есть, сам иногда удивляюсь, какие прилипчивые.
– Товарищ Василевский, должен напомнить, что у каждого бардака есть фамилия, имя и отчество, потому что просто так, на ровном месте бардак не проявляется, особенно в армии. Ну, товарищ генерал-лейтенант, слушаю вас? – Что, Хрущёв, тот самый который Никита Сергеевич? – Сталин сделал паузу, разыгрывая раздумья. – А передайте-ка вы ему, что с сегодняшнего дня он временно переводится в резерв Ставки и должен немедленно прибыть в Москву. Да, в целях поправки здоровья и укрепления расшатанных после обороны Киева нервов. Так ему и передайте.
- Теперь, товарищ Василевский, о делах военных... По данным нашей разведки, и той которая в Крыму, и той которая в Москве, немецкое командование собирает против Крымского фронта сводную группировку. По-немецки, кажется, это называется кампфгруппой. Её основу составляют две свежих, только сформированных танковых дивизии полного состава и сборная солянка со всего Восточного фронта: оттуда рота, отсюда батальон. Думаю, что немцы до сих пор свято верят в несокрушимую мощь своего танкового кулака. Вот мы и посмотрим, чьи кулаки тяжелее.
Начало наступления на Перекоп возможно с пятнадцатого до восемнадцатого числа. Я приказал товарищу Жукову временно приостановить наступление, переходя к обороне на выгодных рубежах. Пусть немцы думают, что мы выдохлись, пусть перебрасывают войска на юг. Чем страшнее для них будут идти дела у вас, тем больше сил они снимут с якобы спокойных участков... Короче, вы поняли, что одной из задач "Полыни" является до предела ослабить группы армий Центр и Север за счёт переброски части их сил на юг. Насчет Любанской операции тоже не беспокойтесь, пока решено её не проводить, поберечь людей и боеприпасы. Ударим тогда, когда немцы до предела ослабят эти направления. Как заместитель начальника Генштаба, что вы скажете о таком плане? От этой должности вас, между прочим, ещё никто не освобождал.
- Что, всё зависит от того, сколько сил они оттуда снимут? А вот это, товарищ Василевский зависит уже от вас с товарищами Рокоссовским и Бережным. Чем лучше вы сделаете своё дело, тем короче будет для Гитлера его "тришкин кафтан". И скажите спасибо товарищам Кузнецову и Ларионову. Теперь Черноморский флот у нас не бесплатное приложение к Красной армии, а грозный боевой инструмент, тяжёлая гиря в стратегическом балансе. Вы представляете, сколько дивизий понадобится немцам, чтобы надёжно прикрыть побережье Чёрного моря от Перекопа до болгарской границы? А если учесть прорусские и просоветские настроения в Болгарии, то, наверное, даже турецкой. Все, товарищ Василевский, генерал-майор Панфилов будет непрерывно информировать вас о развёртывании вражеской группировки. Надеюсь, что вы оправдаете оказанное вам высокое доверие. До свиданья, товарищ Василевский.
Положив трубку, товарищ Сталин встал и подошёл к окну. За окном опять шёл снег. К концу идёт седьмой месяц войны, Советский Союз уже понёс огромные потери. И понесет ещё большие, если он, Сталин, не сумеет правильно воспользоваться подарком неведомых сил. На сколько удастся сократить войну? На год, на два – вряд ли больше. Фашистская Германия ещё сильна, и ей нужно нанести ещё не одно поражение, чтобы она рухнула. Чтобы сократить войну, нужно не гнать немца с нашей земли, это просто вредительский лозунг. Надо окружать и уничтожать их, как под Ялтой. Тогда эти полки и дивизии не будут восстанавливать и отправлять снова и снова против нас. Нужно учиться этому мастерству у самих немцев.
Ведь, что такое ночные удары авиагруппы "Адмирала Кузнецова" по немецким аэродромам? Это, строго говоря, повторение приёма люфтваффе, который помог им завоевать господство в воздухе 22 июня минувшего года. И только внезапность нападения заменена техническим превосходством. Господство в воздухе – это ключ к победе в этой войне.
Товарищ Сталин подошёл к своему столу. Недаром тут лежит график выпуска самолётов, по которому директора авиазаводов отчитываются ежедневно. Да, самолёты… Вчера пришлось особо настоять, чтобы товарищ Петляков не торопился, и выехал в Москву поездом. Тот вопрос, который его так волновал – возвращение с фронта авиационных специалистов, – был решён положительно заранее. Но осталось ещё одно дело...
Пока остальные авиаконструкторы будут совершенствовать поршневые машины, товарищ Петляков совместно с Архипом Люлькой займутся созданием первого советского реактивного двухмоторного истребителя, построенного по интегральной схеме. Да, пора... Чтоб любую летающую "суперкрепость" он мог разнести вдребезги. А товарищи практики из будущего помогут ему избежать самых элементарных ошибок, которые были сделаны в их истории.
Скопировать их самолёты вряд ли удастся, а вот срезать угол, сэкономив лет пятнадцать-двадцать, наверное, получится. Да, Королёва тоже надо освободить из его шарашки. Тогда товарищ Сталин считал, что космические полёты – это просто забава. Но теперь, после разговоров с товарищами Бережным и Ларионовым, стало очевидно, что это не так.
Там спутники используют везде, от прогноза погоды и связи до военной разведки и пропаганды. Космос делает земной шар маленьким, а ту страну, которая им владеет Великой. Это пострашнее господства в воздухе, потому что на пролетающий над головой спутник не заявишь протест, и не собьёшь его из зенитки.
Серьёзно мы займёмся этим вопросом после войны, но вот готовиться к полётам в космос надо начинать уже сейчас. Ну и, конечно, Курчатов... Правда, это чуть попозже, когда из Севастополя в Москву доставят людей с подлодки "Северодвинск". Они тоже помогут нашим ученым избежать множества ошибок.
Или просто поломать американцам их Манхеттен? Так то или другое? Надо ещё хорошенько подумать, что делать в первую очередь, а что потом. Ведь времени прошло всего ничего, меньше недели, а мир уже изменился безвозвратно, хоть он этого ещё и не знает.
12 января 1942 года, 09:30. Анкара. Кабинет президента Турецкой Республики. Президент Турции Исмета Инёню и начальник военной разведки генерал Азим Гюндус.
Президент Турции был обеспокоен тем, что сегодня утром начальник военной разведки испросил у него экстренной аудиенции. Исмета Инёню давно уже мучили кошмары. Днями и ночами он вспоминал тот проклятый день – 8 июня 1941 года, когда Турция подписала с Германией договор о дружбе, взаимной помощи и ненападении. Тем самым, он выбрал, на чьей стороне быть его стране в мировой войне, которая уже второй год полыхала в Европе и Северной Африке.
Президент дал отмашку, и в Турции развернулась кампания по пропаганде идей пантюркизма, призывающая к созданию "Великого Турана". В случае разгрома СССР должна быть создана новая Османская империя, куда вошли бы тюркские народы, живущие на Кавказе, в Крыму, Средней Азии, Поволжье, в том числе в Башкирии и Татарии. Апологеты "Великого Турана" даже облизывались на некоторые регионы Сибири. В газетах публиковались географические карты нового государственного образования – "Великой Турции". И вот теперь...
А теперь наступило время не спеша подумать: а в ту ли арбу сели турки? Похоже на то, что быстроходная и надёжная германская карета, в которую они взгромоздились, крепко увязла в России.
Инёню вспомнил, как по приглашению Гитлера осенью 1941 года на Восточном фронте побывала военная делегация Анкары во главе с начальником военной академии генералом Али Фаудом Эрденом. После его возвращения в Турцию печать стала восторженно рассказывать о небывалых успехах вермахта, полагая, что Москва падёт в скором времени, и надо как можно быстрее присоединиться к победителям.
Но Москва устояла, "непобедимый вермахт" оказался очень даже "победимым". В заснеженных северных лесах сейчас разгорелась страшная мясорубка, в которой как кизяк в очаге сгорали целые полки и дивизии вермахта. Теперь чёрные мысли все чаще посещали ум 56-летнего Президента.
Ещё больше его огорчали новости, приходившие в последние дни из Крыма. У турецкой разведки была хорошо налаженная агентурная сеть, в основном из числа крымских татар. Правда, теперь они так же сотрудничают и с ведомством адмирала Канариса, но это турецких кураторов не очень-то расстраивало – союзники, как-никак. Так вот, татарские агенты сообщили о появлении в Крыму свежих, прекрасно вооружённых и обученных сил русских, которые, несмотря на свою относительную малочисленность, играючи разгромили 11-ю армию вермахта, деблокировали Севастополь. Остатки немецких и румынских войск на полуострове были окружены в районе Ялты и впоследствии либо уничтожены, либо пленены.
А сейчас, похоже, начальник турецкой разведки принёс новые сведения и, судя по тому, как спешно он собирался их доложить, они были далеко не радостными.
- Добрый день, господин Президент, – сказал генерал Гюндус, входя в кабинет главы государства.
- День-то добрый, но, судя по вам, генерал, известия, которые вы мне принесли, вряд ли можно назвать добрыми, – ответил Инёню.
- Да, господин Президент, – поклонился генерал. – Я пришёл вам сообщить подробности появления главных сил Черноморского флота русских у входа в Босфор.
- Надеюсь, они не попытались прорваться в Проливы, чтобы вырваться из Чёрного моря и присоединиться к Средиземноморскому флоту англичан? – жёлчно заметил Инёню. – Я знаю, что в Болгарии у немцев есть крупные силы авиации, которые не упустили бы возможности уничтожить этих наглецов. Надеюсь, что асы Геринга показали кораблям русских, рискнувшим появится у Босфора, кто хозяин Чёрного моря?
- Господин Президент... – начал было свой доклад генерал Гюндус, но потом замолчал, и достал из кожаного портфеля, который был у него в руках, пачку фотографий.
- Вот, посмотрите, это фотографии сражения русского флота с немецкими самолётами. Их сделали офицеры военной разведки, несущие службу у входа в Босфор. Все произошло среди бела дня, так что фотографии весьма красноречивые.
Инёню взял фотографии и начал их внимательно рассматривать. Удивлению его не было предела. Снятые с помощью телеобъектива фото были не очень-то резкими, но всё же силуэты русских кораблей были хорошо видны. Встречались среди них и знакомые. Инёню, как глава государства, время от времени листал военно-морской справочник, чтобы знать о силах своего соседа и врага. Вот русский линкор ещё царской постройки, вот русские крейсера, один из них старый, второй – построенный по итальянскому проекту. Вот эсминцы, тоже ещё тех годов... А это ещё что?!
Инёню с удивлением рассматривал фотографию большого крейсера со скошенным вперёд носом, с мачтами, больше похожими на пирамиды, и с какими-то большими трубами вдоль борта.
- Обратите внимание на флаг, – заметил генерал Гюндус. – Российской империи не существует уже более четвёрти века, и вдруг у наших берегов появляются не числящиеся ни в одном справочнике корабли под андреевским флагом.
У президента Инёню от странного предчувствия прихватило сердце. На следующих фотографиях с этого странного русского крейсера срывались в небо огненные стрелы. Потом были фото ещё нескольких абсолютно неизвестных кораблей, которые, как и крейсер, извергали в небо огонь и стреляли из своих задранных в небо орудий главного калибра. Ни один известный президенту военный корабль и в принципе не мог позволить себе ничего подобного. Турецкий линкор "Султан Явуз Селим", в девичестве немецкий "Гебен", казался рядом с этими кораблями ржавой лоханкой. На следующих фотографиях небо над морем было, словно полосами зебры, расчерчено чёрными полосами.
- Это следы дыма, который оставили падающие и горящие немецкие бомбардировщики, – пояснил стоявший рядом генерал Гюндус. – Так бывает, когда сбивают сразу много самолётов...
- И сколько немецких самолётов уничтожили русские? – изумлённо спросил Президент.
- По нашим данным на перехват русской эскадры вылетела полная бомбардировочная эскадра, только что перебазированная из Голландии, восемьдесят один бомбардировщик Ю-88, – ответил генерал. – Как проходил бой, точно сказать невозможно, так как была низкая облачность, и количество сбитых самолётов, участвовавших в налёте, визуально установить не удалось. Но на свой аэродром не вернулся ни один из них... Господин президент, это было что-то вроде Синопа в воздухе.
- Этого не может быть! – воскликнул потрясённый Инёню и опустился на стул, продолжая сжимать в руках стопку фотографий.
- Однако, это правда, господин Президент, – ответил начальник турецкой военной разведки. – Более того, эти русские ухитрились утопить немецкую подводную лодку, которая имела глупость попытаться атаковать их эскадру.
- А какие потери понесли русские? – спросил Президент, – Не может же такого быть, чтобы их корабли не понесли никаких повреждений!
- К большому сожалению, господин Президент, всё произошло так быстро, что немцы не успели сбросить ни одной бомбы, выпустить ни одной торпеды, Ни один из русских кораблей не получил и царапины. Они выловили немногих уцелевших лётчиков со сбитых немецких самолётов, после чего отправились своей дорогой по направлению к Севастополю.
- Кроме того, господин Президент, – добавил начальник разведки, будто добивая своего начальника, – эта самая эскадра незадолго до этого посетила "с дружеским визитом" Румынию, после чего Констанца и Мангалия, перестала существовать как порты. В Констанце в это время был один наш танкер. Русские вежливо выпроводили его оттуда, прежде чем начать погром. Они превратили порт Констанцы в груду дымящихся развалин.
– И ещё вот что. Прошлой ночью неизвестным способом были уничтожены нефтяные поля Плоешти. Было спокойно, ничто не предвещало трагедии, и вдруг всё начало взрываться. Сейчас там пылает пожар до неба. Также были уничтожены железнодорожная станция, нефтеперегонные заводы и терминал на Дунае. Мой человек в румынской разведке сообщил, что как минимум два месяца никто не получит из Румынии ни нефти, ни бензина. Немцы остались без бензина. Это катастрофа, господин президент, и не только для них. Турция получала нефть и горюче-смазочные материалы тоже из Румынии. Самый ближайший альтернативный поставщик – Иран. Но он находится под властью англичан и русских. И, кроме того, оттуда ничего невозможно вывезти из-за отсутствия дорог по суше и войны на море.
Президент Инёню тупо уставился на стоящего перед ним генерала. Он был близок к обмороку. Мысли в его голове крутились, словно белка в колесе.
– Генерал, а нет ли тут какой-нибудь ошибки? – с надеждой спросил он Гюндуса. – Может, ваши люди ошибаются?
- Господин Президент, – ровным голосом произнёс генерал. – Мои люди готовы отвечать за свои слова. Аналитики из Генерального штаба считают, что Германия как никогда близка к поражению. Тем более, с учётом новых факторов.
Гюндуз кивнул головой на лежащие на столе фотографии.
– Господин Президент, необходимо сделать всё, чтобы успеть выпрыгнуть из арбы, с огромной скоростью несущейся к пропасти. Иначе мы рискуем оказаться вместе с Гитлером в числе побеждённых. Дальше медлить опасно! Мои люди считают, что избиение немецкой авиации у Босфора было специально спланировано русскими, чтобы наглядно показать нашей армии, что с ней сделают ветераны Крыма.
- Хорошо, генерал, можете идти, – сказал Президент Турецкой республики тусклым безжизненным голосом. – Кисмет – судьба, мы должны сделать всё, чтобы сохранить свою свободу и свои границы. Я дам соответствующие распоряжения министру иностранных дел.
Когда генерал вышел, тихонько прикрыв за собой дверь, Инёню подумал: «Действительно, дальше медлить нельзя. Похоже, что мечты о "Великом Туране" так и останутся просто мечтами».
12 января 1942 года. 22:35. Перекоп, ст. Армянск. Расположение ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Командир бригады генерал-майор Бережной.
Самый странный русский праздник – "Старый Новый Год". Не понять иностранцам загадочную русскую душу. Сейчас, в последние дни затишья, мы отпразднуем его по полной. На новый 2013-й год мы не успели, на новый 1942-й, опоздали. Ну, что ж, оторвёмся сейчас. Только что закончился импровизированный праздничный киносеанс. С эскадры нам одолжили проекционный аппарат, а уж фильм мы подобрали сами. Давали мы не "Карнавальную ночь" и не "С лёгким паром". Не то время для тлетворно разлагающих Рязановских комедий. У товарища Тамбовцева на ноутбуке нашелся "Горячий снег". Пусть и не празднично, зато Юрий Бондарев, писатель-фронтовик, оказался в самую масть и командирам и бойцам.
Но праздник – праздником, а сухой закон – сухим законом. Нафиг, ибо нефиг. Вижу я, с какой тоской "Дорогой Леонид Ильич" смотрит на графины с отечественным компотом из сухофруктов и трофейным лимонадом, разведённым из таблеток. Оказывается всякие там ЮПИ-ГУПИ и напитки ЗУКО были придуманы задолго до лихих девяностых. А мы как-никак гробанули штаб 11-й армии, так что живём и празднуем.
Хозяйки нашего праздника – наша Ирочка Андреева и военврач второго ранга Алёна Лапина. Крупная светловолосая молодая девушка, так похожая на одну поп-диву начала 90-х, что всё время хочется назвать её Апиной. Но это пройдёт, ибо характер у Алёны совсем другой, скромный, даже застенчивый. Она только-только начинает отходить от пребывания в немецком лагере под Бахчисараем. Да, весь наш бригадный медсанбат укомплектован бывшими военнопленными. Во-первых, они нас уже видели в деле, особенно этого башибузука майора Рагуленко. Бабы к нему так и льнут, к чёрту очкастому. Но ничего, я на него не обижаюсь, он и воюет также горячо и изобретательно, как и охмуряет женский пол. Правда с врачихами он не связывается, промышляет по сестрам и санитаркам. И сумел же обосновать: «А вот как нарвусь на свою Боннер, женюсь, и всё – пропал Слон, как Сахаров. А ведь неплохой был мужик. А стерва сгубила».
Вот они, его пассии, хлопочут у стола, мечут на него всё наше богатство. Тут и те деликатесы, что остались у нас с XXI века. Тут и трофеи нашего рейда по немецким тылам и татарским аулам. Да, да, ещё в самом начале я отдал приказ: если в татарском доме нашёлся зиндан для рабов, то дом сжигать, а хозяев – в расход. Ох, и погуляли наши ребята! Теперь кое-где и трава расти не будет… Но поделом, время военное, долго разбираться некогда. Ну и, конечно, мы уже успели получить и свой первый паёк от щедрот местных интендантов, и подарки местных жителей, русских и украинцев.
Да, особая история музыка к празднику. Майор Санаев и капитан Тамбовцев несколько часов просидели над фонотекой, прослушивая песни нашего времени и позднего СССР. Сами-то мы можем слушать и смотреть всё, что хотим, но вот местных товарищей смущать совсем не стоит.
Поэтому музыка играет или сугубо военно-патриотическая, вроде "Батяни-комбата", или просто "про лубовь". Среди местных дам неожиданный успех имела та самая Апина, о которой я упоминал раньше, со своим "Лёхой". Девоньки пригорюнились, призадумались и даже пустили слезу. Правильно, ибо жизненно. У мужчин имел успех Кобзон, с хором Советской Армии отгрохотавший басом "Хотят ли русские войны?"
В самый разгар праздника нас посетил Константин Константинович Рокоссовский. Красавец мужчина, храбрец, генерал-лейтенант, побывавший в подвалах НКВД и посидевший в "Крестах", но так никого и не сдавший, а потому полностью реабилитированный. Сейчас на его груди ещё нет той рыбьей чешуи орденов, но всё это дело наживное. С нами он заработает не меньше, а даже больше. А вот товарищу Жукову на пьедестале придётся потесниться. Ибо есть вопросы.
Вообще, товарищ Рокоссовский был приглашён на наш праздник официально, но задержался в своём новосформированном штабе фронта на станции Армянск. И правильно, мы ему помогли, чем могли, а уж дальше он сам. Тем более, что наша бригада в прямом подчинении у Ставки, то есть лично у товарища Сталина, а значит, в любой момент может поменять место дислокации.
Генерал-лейтенанта тревожит концентрация немецких сил в районе Каховки. Поэтому он делает всё, чтобы укрепить оборону по Перешейкам. В этом он видел двойной плюс. Во-первых, надёжная оборона – это крепкая тыловая позиция, и уходя к Лозовой, мы будем спокойны за Крым. И второе – немцы просто уверены, что никакого наступления в Таврии не будет. А будет что? Правильно, после подвига наших моряков у Констанцы и на траверзе Босфора, в ОКХ должны быть уверены, что будет десант в любую уязвимую точку Черноморского побережья. Правда, неизвестно, какая шлея попадёт под хвост лично Гитлеру, но надеюсь, что та же самая. Уж слишком аппетитно разложена приманка, чтобы ефрейтор спокойно прошёл мимо.
Взял я Константина Константиновича так аккуратно под локоток и отвёл в сторонку.
– Вы, товарищ генерал лейтенант, в деле нашей бригады не видели, и что мы с немцем можем сделать, не знаете. Вон, видите, стоят капитаны 3-го ранга Бузинов и Литовчук? Они вместе с нами в Евпаторийском деле были, всё видели, как мы воевать можем. Вы поспрошайте, если что, как выглядит зажаренный целиком моторизованный полк СС.
– А сейчас, Константин Константинович, не извольте беспокоиться, и давайте веселиться. Пока на фронте затишье, на столе вкусная всячина, и вам и нам улыбаются прекрасные женщины.
Рокоссовский подозрительно прищурился:
– Что-то вы, товарищ генерал-майор, по старорежимному заговорили? Или у вас там так принято?
- Никак нет, Константин Константинович, просто товарищ Сталин придумал нам легенду и попросил ей соответствовать, хотя бы временно. Вот на старости лет и приходится вживаться в роль старорежимного офицера, что служит России, а не царям... Хотя не такая уж и роль. Насчет семнадцатого года ничего сказать не могу, но в любом другом роковом году, не глядя, выступил бы на защиту Отечества. И плевать, кто в России правит и кто на неё войной пошёл, хоть Дмитрий Донской и Мамай. На нас напали людоеды! Это вам так, в порядке информации.
В ответ на эти слова Рокоссовский ничего не сказал, только крепко пожал мне руку. А дальше… Дальше были песни и танцы до упаду, причём при полном отсутствии алкоголя. Когда собираются действительно хорошие люди, им совсем не нужно пить для поднятия настроения. И именно тут я ощутил, что все эти мужчины и женщины, которые в нашей истории на данный момент в своём большинстве были уже мертвы, стали для меня своими. И горячие губы Алёны, прижавшей меня к стене в тёмном коридоре, это знаете, пьянит сильнее любого вина. Я, считавший себя стариком, прошедшим огонь, воду, медные трубы и сам ад, вдруг снова почувствовал себя юным лейтенантом, и ответил ей на поцелуй с пылом давно минувших двадцати пяти лет.
- Знаете, девушка, – сказал я, отдышавшись, – если ваши намерения серьёзны, то должен сказать, что никаких ППЖ у меня в бригаде не будет. Если есть у вас такое намерение, то идём к Леониду нашему Ильичу и расписываемся, как положено. И пусть только смерть разлучит нас.
В ответ она снова повисла у меня на шее. Вот и пойми после этого женщин.
12 января 1942 года. Вечер. Окрестности Симферополя. Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
По приказу генерал-майора Бережного мне пришлось отправиться из штаба своей бригады в Симферополь. Было необходимо повидаться с нашими телевизионщиками, которые после освобождения города временно обосновались там и по поручению товарища Сталина монтировали телефильм, рассказывающий о зверствах немцев, румын и их татарских прихвостней на территории Крыма. Вещь должна получиться убойной. Озвучивался фильм на двух языках: русском и аглицком, для воздействия на аудиторию наших союзников. Товарищ Сталин довольно быстро понял смысл термина "информационная война" и дал зелёный свет подобным мероприятиям. Как я понимаю, над этим вопросом теперь работаем не только мы, но и вся пропагандистская машина Советского Союза.
Поехал я туда на трофейном "оппель-капитане", который любезно дал мне напрокат капитан Борисов. Другой свободной техники в бригаде просто не было. В степных районах Крыма обстановка относительно спокойная, но на всякий случай я прихватил с собой броник и немецкий "МГ" с солидным запасом патронов. Это помимо штатного вооружения и сопровождения в лице сержанта морской пехоты Кукушкина, который должен был в Симферополе принять под своё командование группу морских пехотинцев, выписавшихся из госпиталей, и препроводить их в бригаду.
Поездка, в общем-то, прошла без приключений. Только уже в сумерках, на подъезде к Симферополю у "оппеля" спустило колесо. Пока водитель менял его, совсем стемнело, и я не рискнул соваться в город. Во-первых, в темноте можно было запросто съехать с дороги и наскочить на шальную мину, а во-вторых, я не знал пароля и не имел ночного пропуска. К тому же, местные орлы из бывших партизан могли сдуру шарахнуть по нашей машине со всех стволов – ведь мы ехали на немецком "оппеле".
Поэтому я велел водителю свернуть во двор заброшенного дома, чтобы переночевать там, а утром, как положено всем белым людям, въехать в Симферополь.
Мы с сержантом Кукушкиным обошли дом и подворье, убедились, что в нём нет ни одной живой души. На кухне разожгли огонь в плите, поставили на неё большую кастрюлю и стали варить гречневую кашу из сухпая. Вот тогда-то я и познакомился с Николай Николаевичем.
Когда каша уже почти сварилась и хозяйственный водитель, ефрейтор Костюк, бросил в неё мелко порезанное сало, я услышал за окном подозрительный шорох. Кивнув сержанту, я вместе с ним на цыпочках вышел из дома и в темноте увидел у окна чью-то маленькую фигуру.
- А ну, стоять! – грозно крикнул сержант Кукушкин и для пущего эффекта передернул затвор своего "калаша".
- Ой, дяденька, не стреляй! – отозвался из темноты испуганный детский голос. – Это я, Николай...
Потом, подумав немного, добавил:
– Николаевич.
Николай Николаевич оказался пацаном лет двенадцати, худым и грязным. Он был одет в рваный и замасленный ватник, стоптанные ботинки и грязный поношенный треух. Узнав, что перед ним свои, советские, он очень обрадовался. Как оказалось, дом, в котором мы остановились переночевать, принадлежал до войны и оккупации его родителям. А теперь Николай Николаевич остался единственным его жильцом.
Мальцу наложили каши, налили сладкого чая. Костюк, порывшись в своём бездонном "сидоре", извлек из него завернутый в тряпицу кусок трофейного немецкого шоколада. Насытившись, Николай Николаевич рассказал нам печальную историю своей семьи.
- Немцы вошли в Симферополь 1 ноября 1941 года, – начал свой рассказ Николай Николаевич. – На другой день они расклеили везде бумаги, где говорилось, что жители города и окрестностей должны сдать в комендатуру всё продовольствие, имеющееся в семье. Кто не сдаст и спрячет еду – тому расстрел.
Второй приказ был о том, чтобы все немедленно зарегистрировали в городской управе всю живность: кур, петухов, уток, гусей, овец, коз, свиней, коров и телят. А также лошадей, у кого они были. Без разрешения управы пользоваться своею живностью тоже было запрещено под угрозой расстрела. Через несколько дней немцы с татарскими полицаями пошли с обысками по домам. У моего друга Петьки мать спрятала козу – у Петьки была маленькая сестренка. Но козу нашли – донес сосед-татарин, и мать забрали. Потом пришёл тот татарин, Хасан его звать, и сказал, что мать Петькину немцы "оформили" – расстреляли, значит, а козу он заберёт, потому что немцы отдали её ему, как их верному помощнику. А Петькина маленькая сестрёнка всё время плакала, звала маму, и есть хотела. А потом она умерла, – тут Николай Николаевич не выдержал, и всхлипнул.
- А потом немцы собрали всех евреев, вывели их за город и расстреляли, – продолжил свой страшный рассказ парнишка. – Они вообще каждый день кого-нибудь расстреливали. А румыны ходили по домам и отбирали у людей вещи, которые им казались ценными. Они тащили всё, что попадалось под руку. Даже один раз упёрли старое мамкино полотенце, а со стола на кухне – четыре картофелины и головку лука.
Правда, с румынами можно было и подраться. Вон, тетка Наталья, взяла ухват и прогнала из дому трёх румын. Те пошли, пожаловались двум немецким фельджандармам, а те только рассмеялись и похлопали румын по плечу.
А потом немцы начали лютовать. Их самый главный, генерал... Зас... Зап... Зал... – Николай Николаевич почесал давно нестриженую грязную голову, пытаясь вспомнить фамилию немецкого генерала...
– Может, Зальмут? – подсказал я ему.
– Во-во, Зальмут, – вспомнил пацан. – Так этот гад издал приказ о том, что за каждого убитого немца или румына будут расстреливать заложников. За убитого солдата – 10 человек, за раненого – 1 человека.
Вот моего отца и взяли в заложники. Он и в армии-то не служил, у него болезнь была, астмой называется. Его и ещё несколько человек из нашего посёлка немцы забрали и отправили в концлагерь. Тут недалеко он был.
Мать собрала узелок с продуктами и сказала, что пойдёт к лагерю, попробует передать отцу поесть. Заложников в лагере не кормили. Немцы велели, чтобы местные носили в лагерь еду. Назад мать не вернулась. Соседка потом рассказала, что маму убили два татарина-полицая. Одному из них понравились её серёжки, и он велел маме их снять. А она отказалась – это был подарок отца. Тогда татарин её застрелил, а серёжки снял уже у мёртвой.
Тут Николай Николаевич снова заплакал. Слёзы потекли по его лицу, оставляя светлые дорожки на грязных щеках.
Мы сидели на кухне, и сердца у нас сжимались от жалости к этому пацану, который в свои двенадцать лет повидал столько горя, сколько не видал иной взрослый. Потом Николай Николаевич немного успокоился, вытер слёзы и снова начал рассказывать.
- А отца расстреляли где-то в конце ноября. Вместе с ним немцы убили ещё девять человек. А все из-за одного фельдфебеля, который погнался за курицей и за огородами подорвался на мине. Немцы сказали, что в его смерти виноваты местные жители, которые, якобы, знали, где заминировано, но не предупредили фельдфебеля об опасности. Взяли из концлагеря десять человек, и расстреляли неподалеку от того места, где подорвался немец. И ещё три дня запрещали их хоронить. Мы потом с Петькой взяли тележку, отвезли отца на кладбище, и там похоронили.
Глаза Николая Николаевича снова наполнились слезами.
- И что ж, у тебя теперь никого-никого не осталось? – спросил у мальчишки ефрейтор Костюк.
- Никого, – ответил Николай Николаевич. – Дядька, брат матери, живёт в Ростове, только жив ли он?
- Хочешь, я отправлю тебя к своим, на Кубань? – предложил сироте Костюк. – Там у нас хорошо.
- Нет, дядя, спасибо тебе большое, – ответил Николай Николаевич, – только пока немцам не отомщу за своих родителей, я в тыл не поеду.
– Дяденьки, возьмите меня с собой! – жалобно попросил пацан. – Я, честное слово, больше не буду плакать. Я многое умею делать, буду вам помогать немцев бить.
Я почесал затылок. Надо было куда-нибудь пристроить парня. Только вот куда? Немного подумав, я решил передать его телевизионщикам. Они, хотя и сопровождают наши части, но в огонь не лезут. И пацан будет под присмотром. Опять же, научат его делу полезному, которое Николай Николаевичу в жизни наверняка пригодится.
Решившись, я сказал мальцу. – Хорошо, поедешь с нами, только, чур, слушаться нас беспрекословно, иначе отправим тебя к твоему дяде в Ростов. Договорились?
- Договорились! – обрадовался Николай Николаевич. – Я буду вас слушаться.
А потом, немного подумав, спросил:
– А пистолет мне дадут?
14 января 1942 года. Восточная Пруссия. Объект "Вольфшанце". Ставка фюрера на Восточном фронте.
Присутствуют: рейхсканцлер Адольф Гитлер, рейхсмаршал Герман Геринг, командующий Кригсмарине адмирал Эрих Редер, командующий подводными силами адмирал Карл Дёниц, глава ОКВ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, глава РСХА обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих, глава Абвера адмирал Вильгельм Канарис, министр вооружений Фриц Тодт, министр пропаганды Йозеф Геббельс.
Адольф Гитлер сидел один в зале для совещаний за большим круглым столом. Он был мрачнее тучи. За дверью ждали приглашения войти Геринг, Редер, Дёниц, Кейтель, Гейдрих, Канарис, Геббельс и Тодт. Они знали, что сегодняшнее совещание может стоить некоторым из них карьеры. А может быть и не только карьеры – Гитлер под горячую руку бывал жесток и беспощаден. Поэтому они не торопились входить в зал, ожидая, когда их пригласит туда адъютант фюрера. Но Гитлер не спешил. Он думал.
Проклятые русские в очередной раз испортили ему настроение. Удар, нанесённый по нефтяным полям Плоешти, мог грозить большими бедами Рейху. Ведь нефть – это кровь войны. Это горючее для моторов самолётов, танков, автомобилей, кораблей. И нехватка горючего могла вызвать анемию вермахта и люфтваффе. Со всеми катастрофическими последствиями.
Фюрер лихорадочно думал, как и где найти новые источники горючего. Надо было срочно искать выход из создавшегося положения.
Гитлер ещё раз посмотрел на часы и нажал кнопку. Появившемуся в дверях адъютанту он кивнул головой, после чего в зал по одному стали заходить приглашённые на совещание.
Первым вошёл рейхсмаршал Герман Геринг. "Толстый Герман", весельчак и жизнелюб, сегодня был не похож сам на себя. Он ожидал публичного разноса и старался лишний раз не рассердить фюрера. Такими же поникшими и скучными были два адмирала – Редер и Канарис. Дёниц, напротив, сохранял невозмутимое спокойствие. Так же подчеркнуто бодро и деловито выглядели Гейдрих, Кейтель и Тодт. Геббельс как преданный пес, заглядывал в глаза фюреру, готовый в любой момент разбиться в лепёшку, но выполнить приказ вождя Рейха.
Хмуро глядя на своих подчинённых, Гитлер кивком головы предложил им занять места за круглым столом. Сам садиться не стал. Он начал свою речь стоя, словно выступая на митинге.
- Итак, господа, я хочу выслушать ваши объяснения по поводу создавшегося нетерпимого положения. Господин рейхсмаршал, как получилось, что большевики сумели безнаказанно разгромить всю авиацию на южном фланге Восточного фронта, разбомбить Плоешти и нефтяные терминалы в Констанце, лишив нас так нужного сейчас на фронте горючего?
Геринг, с обречённой решимостью глядя на фюрера, начал свою речь, больше похожую на последнее слово осуждённого.
– Мой фюрер, я понимаю – вина моя во всём случившемся огромна. Я готов понести любое наказание. Но хочу сказать, что преданные делу национал-социализма лётчики люфтваффе сделали всё, что смогли. И не их вина, что противник применил новейшую технику, которая превосходит нашу в скорости, огневой мощи и манёвренности. Сотни пилотов истребительной и бомбардировочной авиации погибли в схватке с большевистскими летающими монстрами. Они не дрогнули и не свернули с боевого курса.
- Геринг, но вы-то живы! И вы не имеете право ссылаться на героическую гибель крылатых героев Рейха, оправдывая свою бездеятельность и нерасторопность. Что вы сделали для того, чтобы наконец разделаться с таинственной эскадрой русских и обуздать их авиацию?
- Мой фюрер, мы пытались массированным бомбовым ударом разгромить или, на худой конец, ослабить эту эскадру. У входа в Босфор разыгралось настоящее сражение, в котором наши бомбардировщики понесли большие потери. Им удалось потопить и повредить несколько кораблей большевистской эскадры.
- Геринг, вы лжёте! – выкрикнул Гитлер, и "душка Геринг" сжался как от удара, – У меня несколько другие сведения!
Гитлер выразительно посмотрел на Гейдриха.
– По информации, полученной из достоверных источников, были уничтожены все бомбардировщики, вылетевшие на перехват русской эскадры к Босфору. А все корабли этой чертовой эскадры, не получив ни малейших повреждений, преспокойно вернулись в Севастополь.
– Вот так, Геринг! Я хочу спросить у вас – зачем вы меня обманываете?! Вижу, что охота за шедеврами живописи для вашего замка в Каринхалле, для вас важнее, чем руководство люфтваффе. Может, тогда лучше вам, Герман, отдать свой маршальский жезл более достойному, а самому удалится на покой?
Геринг покраснел, как помидор, и машинально спрятал свой жезл, усыпанный бриллиантами, за спину. Когда к нему вернулся дар речи, он хриплым голосом заявил Гитлеру:
– Мой фюрер, я готов отправится рядовым в окопы на Восточный фронт, чтобы кровью смыть свою вину перед Рейхом! Дайте только команду!
Гитлер вяло махнул рукой, и стал выцеливать среди присутствующих новую жертву. Следующую порцию своего гнева он обрушил на Редера.
– Ну, а вы, господин адмирал, что скажите в своё оправдание? Почему ваши корабли так ничего и не сумели сделать этой русской эскадре?
Редер одернул китель, и, стараясь сохранить на лице достоинство, ответил:
– Мой фюрер, на Чёрном море у нас нет флота. Всё, что мы можем противопоставить там русским – это несколько катеров, которые не в состоянии бороться даже с вражескими тральщиками, не говоря уж о более крупных кораблях. Через Босфор по устной договорённости с турками из Средиземного моря прошла одна подводная лодка Кригсмарине. Но она была почти сразу же уничтожена, как сообщили турецкие наблюдатели, торпедой, сброшенной с геликоптера. Эти летательные аппараты базируются на некоторых кораблях вражеской эскадры.
Гитлер прекратил бегать по залу, и остановился рядом с начальником Абвера, адмиралом Канарисом. Елейным голоском фюрер спросил у адмирала:
– Ну, а каковы ваши успехи, господин адмирал? Если мне память не изменяет, несколько дней назад вы обещали мне разузнать всё о таинственном русском соединении и о технике, которой оно вооружено. Что вам удалось узнать?
- Мой фюрер, – Канарис усилием воли старался сохранить спокойствие, – моим сотрудникам удалось узнать кое-что об эскадре и о спецбригаде Ставки, которая причинила так много неприятностей нашей 11-й армии в Крыму. Удалось выяснить, что эскадра, в составе которой есть авианосец необычной конструкции, состоит из десятка кораблей, которые несут на своих стеньгах андреевские флаги Российской империи...
- Что вы сказали, Канарис?! – воскликнул изумлённый Гитлер. – Вашим агентам можно доверять? Может, им со страху померещились эти флаги?
- Нет, мой фюрер, не померещились. Это подтверждают, как минимум, дюжина незнакомых друг с другом агентов, которые работают в Крыму, Румынии, Болгарии и Турции. Все они слово в слово повторяют одно и то же. Причём корабли под флагом Российской империи преспокойно ходят в одном строю с кораблями большевистского Черноморского флота.
- Бред какой-то, – фюрер был обескуражен. – Я отказываюсь что-либо понимать...
- Мой фюрер, скажу больше, – продолжал Канарис. – Офицеры – да-да, именно офицеры. Именно так себя именуют командиры на этих странных кораблях. Так вот, они носят погоны...
Фюрер обвёл невидящим взглядом зал, потом снова уставился на Канариса, продолжавшего бесстрастным голосом свой доклад.
– Мой фюрер, такие же удивительные части обнаружены в составе русских войск в Крыму. Они тоже носят погоны, по своему поведению резко отличаются от обычных частей Красной армии и вооружены необычной военной техникой. По нашим данным, это соединение сейчас сосредоточено в районе станции Армянск. К сожалению, нам не удалось узнать никаких подробностей об их численности и вооружении. Известно только то, что это соединение морского десанта, которое приписано к четырём большим десантным кораблям под андреевскими флагами, которые базируются в настоящее время на Севастополь.
- Достаточно, Канарис, – устало произнёс Гитлер. – Авианосец, морской десант из царских офицеров... Господа, вы узнаёте знакомый портрет? Сдаётся мне, что это проделки американских плутократов, которые вооружили этот русский легион и вдобавок подкупили Турцию, чтобы она тайком пропустила эти корабли в Чёрное море.
Он махнул рукой.
– Оставьте мне все данные об этих частях и эскадре. Я должен подумать об этом новом факторе в войне. Возможно, появление его изменит дальнейшее течение боевых действий на Восточном фронте.
- Тодт, сейчас, после разгрома нефтепромыслов в Плоешти, особенно остро перед нами встанет вопрос о снабжении войск горючим. Расскажите, насколько сильно скажется нехватка горючего на боеспособности наших войск.
Рейхсминистр вооружения Фриц Тодт, достав из папки листок с колонками цифр, с видом профессора, читающего лекцию студентам, начал свой доклад.
- К началу Восточной компании Германия имела запас 8 миллионов тонн горюче-смазочных материалов. Это без учета трофейного горючего, захваченного в Греции и Югославии. Какое-то количество бензина и дизельного топлива было обнаружено нами на складах Красной Армии после 22 июня 1941 года.
Но кампания в России затянулась, и уже к осени 1941 года стала сказываться нехватка горючего. Причин для этого было много, одна из них – бездорожье. Бензовозы застревали в русской грязи, и порой горючее приходилось доставлять в передовые части даже на танках. В настоящее время на фронт поступает лишь одна шестая необходимого для нормального ведения боевых действий горючего.
Чем грозит нам потеря нефти из Румынии? Во-первых, мы лишились значительного количества натурального горючего, которое будет трудно заменить синтетическим, произведенным из угля. Нефть добывается в самой Германии – в районе Ханигсена и Ольхейма. Там её начали добывать ещё в XIX веке. Но добыча незначительна – всего 200 тысяч тонн в год. Какое-то количество нефти добывается в Австрии, Венгрии и Закарпатье. Но это – капля в море по сравнению с потерянными нефтяными источниками в Румынии.
Конечно, частично мы восполним нехватку горючего синтетическим бензином, который изготовляем из угля. Нам повезло в том, что по инициативе рейхсфюрера ещё до войны мы начали строить заводы по производству синтетического горючего. В 1941 году мы изготовили 4 миллиона тонн ГСМ. Люфтваффе, например, обеспечивает синтетическим горючим 84% своих потребностей в нём.
Как мы сможем компенсировать потерю румынских источников нефти?
Во-первых, необходимо резко ускорить строительство новых заводов по производству синтетического горючего. Во-вторых, надо начать экономию ГСМ. На автомобили надо будет установить газогенераторы. Больше использовать гужевой транспорт. Словом, по максимуму сократить потребление горючего в тылу для того, чтобы в нём не нуждалась боевая техника на фронте.
Гитлер внимательно выслушал министра. Ему стало понятно, что время стремительных рывков бронетанковых и моторизированных соединений вермахта кончилось. Надо было думать теперь не о том, как выиграть войну, а о том, как её не проиграть.
Махнув рукой, он отпустил всех участников совещания, а сам, сев за стол, начал внимательно читать те документы, которые оставил ему адмирал Канарис.