2 февраля 1942 года. Утро. Неподалеку от полигона Кубинка, полевой лагерь ГОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Командир бригады генерал-майор Бережной.
Ну, вот мы и в полном сборе. Наш полевой лагерь, разбит для нас сапёрами неподалеку от полигона, и он на три недели станет нашим домом. Правда, только я знаю об этом, остальным пока ещё ничего неизвестно. Штабные, планирующие операцию, находятся в другом месте и присоединятся к бригаде лишь в момент погрузки в эшелоны. Поверьте, так надо. Эффект внезапности многократно усилит наш удар.
Пока же, даже если немецкое командование и обнаружит место нашей дислокации, оно должно быть уверено – бить мы будем здесь. Бесхитростно, по прямой – на Смоленск. Мы же будем стараться делать вид, что да, мы такие олухи. А потом ударим там, где нас совсем не ждут. Пока же, кроме командира бригады, то есть меня, бывающего в бригаде наездами – Фигаро там, Фигаро тут – самые главные люди, это зампотылу и командир рембата, он же зампотех бригады. За это время нужно провести ТО на всём, что ремонтировать не надо, и восстановить всё, что ремонтировать возможно. А что отремонтировать невозможно, то следует заменить.
Копаться в моторе при минус двадцать – то ещё удовольствие. Никаких боксов под рукой нет и не предвидится, даже в виде сооружений МТС. Поэтому наш зампотех капитан Искангалиев вынужден натягивать между деревьями полотнища беленого брезента, сооружая из них нечто вроде палаток таких размеров, что под ними можно спрятать танк, а то и два. Первая такая, на два танка, уже готова, и там сейчас находится "вся королевская рать": от нас – Деревянко с Искангалиевым, от конструкторов – Морозов, Шашмурин, Грабин, Чупахин и Трашутин. Выражения, которые доносятся из-под полога, весьма далеки от парламентских. Для сравнительного анализа в бокс загнаны Т-72 и один из многострадальных Т-34. Как я понимаю, сейчас их начали разбирать, чтобы добраться до ключевых узлов.
Заглядываю. Пока механики-водители и мастера из рембата снимают крышку МТО на Т-34, разговор идёт о компоновке танка. Морозов мотает на ус. Ему вспомнили и люк механика-водителя в лобовой броне, и шаровую пулемётную установку стрелка-радиста... Но, честно говоря, компоновка танка была придумана не им, а покойным Кошкиным.
Морозов сам лезет на место механика-водителя Т-72. Был я там, и даже во время оно, сдавал зачет по вождению этой грозной боевой машины. А что, при моей-то специализации это вполне могло пригодиться. Так вот, ещё в Армянске я полазил и по Т-34, и по КВ. После Т-72 место механика-водителя на тридцатьчетвёрке явно выглядит убого. Это если вы в зимнем комбезе всё же умудритесь на него протиснуться. Похоже, что Морозов сделал соответствующие выводы. Погодите, ещё придёт очередь и знаменитой командирской башенки...
Но до конца проникнуться картиной "обмена опытом" в полном объёме нам не дали. От КПП, заглушая вялое бормотание радио-тарелок, донесся отчаянный вопль старшего наряда:
– Товарищ Верховный Главнокомандующий...
В голове мечется мысль: «Неужели к нам приехал лично товарищ Сталин?»
Выскакиваю из танковой палатки на свежий воздух и быстрым шагом иду к КПП – бегать генерал-майору как-то несолидно. Вон, в ту же сторону торопится и старший майор Санаев. Дождь наград и повышений после благополучного завершения "Полыни" не обошёл и его.
Возле КПП знаменитый "Паккард", несколько эмок и полуторка. Точно, вождь решили посетить нас с официальным визитом. Берия вчера вечером, к примеру, заехал вообще без всякой помпы. На одной эмке, водитель, сам ЛПБ и два порученца. Ага, вон и сам ИВС, стоит возле машины. Все на КПП в состоянии лёгкого обалдения. Капитан ГБ Плотников, начальник внешней охраны лагеря, стоит вытянувшись в струнку. Ага, смотрю, тут и генерал Власик, и товарищ Берия – ну как же без них.
Подхожу, отдаю честь.
– Товарищ Верховный Главнокомандующий...
Сталин терпеливо выслушивает мой рапорт и кивает.
– Здравствуйте, товарищ Бережной. Вот заехал к вам, так сказать, по-соседски, а часовой не пускает. Пропуск, говорит, нужен особый...
Сталин оглянулся.
– Власик его уже арестовать хотел, но я запретил, боец правильно действует, по уставу...
- Пропуск?! – я достал из планшета чистый бланк и вписал – Иосиф Виссарионович Сталин, в графу "цель визита" написал – обмен опытом. Расписался и протянул бланк старшему майору Санаеву.
– Иса Георгиевич, завизируй!
Наш особист черканул свою закорючку и я протянул пропуск дежурному по КПП.
– Ну как, товарищ сержант, теперь всё в порядке?
- Так точно, товарищ генерал-майор! – дежурный наколол пропуск на штырь. – Всё в порядке!
Сталин повернулся к дернувшемуся было Власику.
– Оставайся со своими людьми здесь! Меня проводят товарищи Бережной и Берия.
Потом, оставив позади растерянного начальника своей охраны, взял меня под локоток.
– Ну, ВЯЧЕСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ, показывайте своё хозяйство...
И мы пошли по главной аллее лагеря, на всем протяжении укрытой растянутой между деревьями маскировочной сетью. Справа и слева входы в землянки, над которыми не вьётся ни дымка. В светлое время суток в целях маскировки печи топить запрещено, но сколько сейчас того светлого времени, шесть часов – с десяти утра до четырёх вечера.
А пока вокруг нас кипит обычная жизнь полевого лагеря. Вот мимо нас на стрельбище топает взвод. Обычный наш сборный взвод. Камуфляжи морпехов, ватники и шинели красноармейцев, чёрные бушлаты краснофлотцев. Идут герои, победители Манштейна, Гудериана, Гота и Клейста. Идут отчаянные головорезы, которые уже нагнали страху на вермахт в боях под Одессой и Севастополем. Судя по всему, взвод идёт на стрельбище. Все в разгрузках, при оружии. Бросаются в глаза немецкие пулемёты МГ с примкнутыми патронными коробками. Пулемётов много. Пулемёт – это друг, товарищ и брат пехотинца, хоть в обороне, хоть в наступлении. При виде Сталина, глаза бойцов округляются, взводный даёт команду, и бойцы, сделав зверские лица, переходят на строевой шаг. По утоптанному снегу глухо топают подошвы ботинок, валенок и кирзовых сапог. Тридцать глоток на одном дыхании выдают:
– Здрав... Жел.. Тов... Верх.. Главн...
Сталин в ответ улыбается своей "отеческой" улыбкой и прикладывает руку к козырьку своей знаменитой фуражки. Взвод проходит мимо, пожирая вождя глазами. Всё чётко, по уставу. Только это всё не наиграно: парни и в самом деле запомнят встречу с Верховным на всю жизнь.
Товарищ Сталин поворачивает голову в мою сторону.
– Скажите, товарищ Бережной, а почему у вас бойцы, так, м-м-м. неодинаково одеты? Мы всё понимаем, бои и все прочее, но внешне выглядит всё это как-то не очень...
Я кивнул.
– Товарищ Сталин, мы подавали заявку, но она где-то застряла. Поскольку вы распорядились не выдавать форму установленного для РККА образца, а велели изготовить спецпошивом реплики с наших зимних камуфляжей, то началась канитель. Комбинат спецпошива каждый день обещает показать образцы, но каждый раз "сегодня" переносится на "завтра".
Сталин бросил тяжёлый взгляд в сторону Берии.
– Лаврентий, разберись. Если это просто глупость, то сними виновных с должности и пошли на фронт. А если что другое, то накажи по всей строгости, вплоть до трибунала. И рассмотрите там вопрос о пошиве такой же формы для других спецчастей. Помнится, товарищ Василевский говорил, что форма очень удобная, тёплая, и не сковывает движений. Чтобы послезавтра в бригаде были образцы, а ещё через десять дней все бойцы и командиры должны быть одеты как положено...
Он снова посмотрел на меня.
– Товарищ Бережной, а что вы скажете о том, чтобы снова ввести в армии погоны? ТАМ у вас, мы, кажется пришли к аналогичному решению?
Я вздохнул.
– Товарищ Сталин, я думаю, что в полевой форме необходимо оставить всё как есть. Вы видели бойцов. Те жилеты с карманами, что были на них, называются разгрузки. Но если на бойце или командире надета разгрузка, то никто никаких погон не увидит, а вот петлицы – пожалуйста. Я бы высказался за то, чтобы, оставив петлицы, одновременно ввести и погоны, как знак преемственности с русской армией Румянцева, Суворова, Кутузова и Скобелева. Но и...
Сталин подхватил мою мысль.
– ...но и революционные традиции забывать не надо, так? Я вас правильно понял?
- Так точно, товарищ Сталин, – ответил я. – Любой разрыв традиций, это катастрофа в сознании людей. Чем меньше будет таких разрывов, тем меньше шансов у тех, кто захочет объяснить народу, что капитализм – хорошо, а социализм – плохо. И заморочив всем голову, украсть страну. Традиции – это фундамент общества, и любой, подкапывающий его, должен считаться преступником.
Сталин немного помолчал, видимо обдумывая мои слова, потом медленно сказал:
– Я полагаю, что эта тема нуждается в дальнейшем развитии и углублении. Мы займёмся этим вопросом позже, в более спокойной обстановке. А теперь, пожалуйста, покажите мне ваши знаменитые супертанки.
Я пригласил:
– Сюда, товарищ Сталин, – а сам подумал: «Человек он умнейший, трудоголик, плюс семинарское образование... Остроту момента чувствовал, как никто другой, и при этом никогда не был догматиком. Поговорить, конечно, надо в спокойной обстановке, а не как древнегреческие философы на прогулке. Тем было хорошо, у них были песок и пальмы, а у нас снег и ёлки, при минус двадцать вести философскую беседу как-то несподручно».
В танковом парке Сталина по-настоящему потрясли даже не Т-72, а САУ МСТА-С, огромные как дом. Нет, можно сказать, что 152-мм гаубица была уже и у танка КВ-2, но Боже, какой это был уродец! Короткий ствол, стрельба только прямой наводкой и только уменьшенным зарядом. А тут – длиннющий ствол с набалдашником дульного тормоза. Когда товарищ Сталин попросил полковника Искалиева показать, как высоко самоходка может его поднять, то ствол по зенитному уставился в небеса. 68 градусов – это вам не шутки. Ещё чуть круче, и снаряд прилетит вам обратно на голову.
Не надо говорить, что товарищ Сталин не разбирался в военном деле. Разбирался он достаточно для Верховного. Посмотрев сначала на меня, потом на полковника Искалиева, он заключил:
– При нынешнем уровне нашей промышленности мы, наверное, не сможем скопировать такое замечательное самоходное орудие.
И повернулся к Берии.
– Ведь так, Лаврентий?
Берия только кивнул. На невозмутимом лице полковника не промелькнуло и тени эмоции, Сталин же, прищурившись посмотрел на меня, ожидая, сдамся я или буду отстаивать свою идею.
Тогда я пожал плечами.
– В таком случае урежем требования к ТТХ. Возьмём за базу шасси танка КВ. Перекомпонуем его, как на "Мсте", двигатель спереди-справа, механик-водитель – спереди слева, боевое отделение – сзади. За основу артсистемы можно взять серийно выпускающуюся пушку-гаубицу МЛ-20. Угол поворота башни можно ограничить тридцатью или сорока пятью градусами в обе стороны. Если это сложно из-за слишком широкого погона башни, то, как вариант, можно предложить комбинацию неподвижной рубки и подвижного артиллерийского щита со скосами. Вот так примерно…
Я набросал эскиз на снегу.
– Тогда всё обойдется установкой готовой МЛ-20 на самоходное танковое шасси. Хотя, конечно, хотелось бы иметь самоходку с полноценной поворотной башней, а не паллиатив.
Я задумался. Сталин и Берия тоже пока молчали.
– Оборудование для расточки погона большого диаметра должно быть на судостроительных заводах, где до войны строили крейсера с башенным артиллерийским вооружением. Николаев пока для нас потерян, остаётся Ленинград. Крейсеров сейчас не строят, значит, оборудование простаивает. Заказать им даже не бронекорпуса, а крышу боевого отделения с расточенным погоном. Так можно ускорить и выпуск среднего танка с 85-мм орудием, и тяжёлых танков со 100-122 мм орудием. Это на то время, пока не появится дополнительные расточные станки большого диаметра для каждого танкового завода.
Я вздохнул: ну вот, вроде и всё.
А может зря я так разговорился? Как в ТОТ РАЗ, наделают рубочных САУ, пригодных лишь для стрельбы прямой наводкой, фактически противотанковых, и будут ходить счастливые, что есть самоходное орудие. Наклепали их ТОГДА и на базе КВ-1С и на базе ИС-1 более 3800 штук... Но эту задачу прекрасно могли решить и специализированные самоходные противотанковые пушки калибром в 100-122 мм... Делать их можно на шасси средних танков, и обойдутся они куда дешевле.
Наконец Сталин кивнул головой.
– Мы подумаем над вашим предложением, товарищ Бережной. Наверное, вы правы, таким мобильным частям и соединениям, как ваше, нужна именно полноценная самоходная артиллерия. Скажите, сколько орудий вам нужно на корпус?
Я решил: наглеть, так наглеть!
– Думаю, что для решения профильных задач в составе корпуса должна быть тяжёлая артиллерийская бригада пятидивизионного состава. Но, товарищ Сталин, когда я говорю дивизион, я имею в виду по привычным мне штатам: восемнадцать орудий, а не шесть. Итого 90 орудий калибра 152-мм и столько же более лёгких самоходных орудий калибра 122-мм для непосредственной поддержки пехоты и танков. Вон, товарищи, посмотрите туда. Это плавающие самоходные орудия поддержки десанта "Нона-С". Кроме того, когда у немцев появятся более совершенные танки с мощными пушками и более толстой бронёй, то для корпуса понадобится самоходный противотанковый артполк четырёхдивизионного состава. Противотанковые самоходки могут быть классической схемы, без башни и с передним расположением рубки. Делать их желательно с орудием калибра 85-100 мм, и уже на базе танка с поперечным расположением двигателя. Тогда рубку можно будет отнести ближе к центру корпуса и установить лобовой лист под острым углом...
Я говорил, зная, что и Берия, и Сталин обладают абсолютной памятью и ничего не забывают. Записи они сделают потом, уже вернувшись в свои кабинеты, когда придёт пора раздавать поручения исполнителям.
Берия вдруг спросил:
– А почему противотанковый артполк должен быть именно четерехдивизионного состава?
Я пояснил:
– Товарищ Берия, в корпусе четыре механизированных бригады. В случае ведения оборонительных действий можно будет либо закреплять один противотанковый дивизион за каждой бригадой, либо использовать весь полк на самом опасном направлении.
Разговаривая на артиллерийские темы, мы дошли до конца парка, где стояли БМП-3Ф.
– Те бронетранспортёры, что смогут поставить союзники или произвести наша промышленность, не будут иметь такого мощного вооружения, как те, что пришли с нами из XXI века. Крупнокалиберный пулемёт, максимум авиационная пушка – вот и всё их оружие. Значит, при встрече с вражескими танками их должны будут поддерживать противотанковые средства.
- А как же гранатомёты? – Берия поправил пенсне. – Мы уже начали над ними работу.
- Гранатомёты не панацея, – ответил я. – Дальность стрельбы танковой пушки до двух километров, а граната даже в наше время летела только на 800 метров. Причём только 150 из них прицельно. Гранатомёт хорош в городе или на пересечённой местности, где гранатомётчику легко укрыться. В чистом поле гранатомёт, как и ручная противотанковая граната, всего лишь средство противотанковой самообороны пехоты, оружие последнего шанса. А вот ПТО способно выбивать немецкие танки с замаскированных позиций на дистанции в 2-3 километра. Это совсем другая песня, так как на долю пехоты может ничего и не остаться...
Тем временем, мы дошли до конца ряда с гусеничной техникой из XXI века, обогнули крайнюю БМП, прошли мимо Т-34 и вышли туда, где стояли герои этих лет – Т-34 и КВ-1. Потрёпанные, но непобеждённые. Было тихо, между зачехлёнными танками посвистывал ветерок. Лишь слышно, как поскрипывает снег под ногами часового и где-то за танками о чём-то спорят. Голоса доносились как раз оттуда, где располагалась танкоремонтная палатка.
Товарищ Сталин прислушался к неразборчивым словам.
– Кажется, наши инженерные светила? Интересно тут у них. Лаврентий, пойдём посмотрим?
По узкому проходу между двумя КВ-1, мы пробрались к ангару. Я ещё подумал: «А ведь в товарище Сталине до сих пор сидит лихой джигит, который устраивал забастовки и ходил на эксы... Вон, как крадётся – мастерство не пропьёшь». Только снег предательски скрипел под ногами. Но ничего, наши глухари так токуют, что ничего и никого кроме себя не слышат. Так, Морозов, Чупахин и Трашутин о чём-то спорят с капитаном Искангалиевым и подполковником Деревянко. Наших так же изредка поддерживает Шашмурин.
Огибаем палатку и входим внутрь. Товарищу Сталину сегодня и так хватало бронетанковых впечатлений. Но тут картина маслом (или в масле?). Несчастная тридцатьчетвёрка выпотрошена уже почти полностью. На земле расстелен брезент, а на нём в лужах масла элементы ходовой, фрикционы, КПП, сцепление...
Немая сцена, прямо, как у Гоголя. Увидев Вождя, коллеги-инженеры просто оцепенели. И было отчего. Даже на мой дилетантский взгляд то, что этот танк доехал до места своим ходом, было чудом. Износ деталей такой, что ни о каком ремонте и речи быть не может. Ещё лучше меня это понял Берия. Он-то по образованию был инженером. На соседнем брезенте были разложены запчасти от КПП и сцепления Т-72. На мой взгляд, их никак нельзя было отличить от новых. Явно назревает грандиозная разборка. Товарищ Сталин был в курсе, что перед рейдом на танки установлены новые запчасти, прошедшие предварительную закалку. У меня получилось нечаянно показать вождю, что с надёжностью двигателей и трансмиссии у танков явно не всё в порядке. Почему в РККА по спискам танков много, но боеготовы из них единицы? Кстати, это же касалось и авиации.
От волнения у вождя прорезался сильный акцент:
– Товарищи Дэрэванко и Искангалиэв, я правильно понял?
- Так точно товарищ Сталин, – хором ответили оба.
- Харашо! – Сталин ещё раз посмотрел на разложенное на брезенте убожество. – Ваш командыр сказал, чьто ви перед рэйдом поставили новие запчасти, это так?
- Так точно товарищ Сталин, – кивнул Искангалиев. – Все комплекты шестерней были дополнительно закалены на ремонтно-спасательном корабле "Алтай".
- И паччему тогда они в таком состоянии, товарищ капитан?
- Металл некачественный, товарищ Сталин, мягкий, закалку берёт очень плохо, – пояснил Искангалиев. – Из такой стали нельзя делать элементы ходовой.
- Другого нет, – выдавил из себя Морозов.
- Малчите! – почти выкрикнул Верховный. – Ви вэдь знали, что наши танки дэлают из дэрьма, и молчали! Так малчите и дальше, сэйчас я нэ с вами говорю.
Он снова повернулся к Искангалиеву с Деревянко.
– А еслы бы ви их не закалыли, тогда что?
- Не дошли бы даже до Запорожья, товарищ Сталин, – ответил подполковник Деревянко.
- Отлычно, товарищ подполковник! В смыслэ, отлычно, что ви сделали всё, что могли, и выполнили задание командования.
Сталин перевёл дух.
– Товарыши из будущего, скажите мне, что надо дэлать в такой сытуации?
Капитан Искангалиев ответил:
– Товарищ Сталин, товарищу Шашмурину к весне 1943 года удалось решить проблему путём закалки деталей токами высокой частоты.
- Да я понял, – кивнул Сталин, – и ми сразу стали побеждать немцев, так?
Искангалиев кивнул, и Сталин продолжил:
– Спасыбо, товарищ капитан. Только ми нэ можем ждат целый год. Товарыщ Берия обеспечьтэ товарышу Шашмурину все условия для работы, эсли надо – обратитесь в Куйбышев, вопрос крайне важный. А ви, товарыш Морозов, отстраняетесь от проектирования нового среднего танка. Танк будэт дэлать коллектив товарыша Шашмурина...
Потом взгляд вождя снова упал на моего зампотеха.
– С дизэлэм то же самое, товарищ капитан?
Капитан пожал плечами.
– Ещё не открывали, товарищ Сталин, не успели. Но думаю, что да.
- Харашо, товарищ капитан, проведёте полную ревизию техники, составите рапорт. Все вот такие вот случаи должны быть изложены с указанием причин, – Сталин задумался. – Сколько времени вам для этого надо?
Мой зампотех пожал плечами.
– Наверное, неделя, товарищ Сталин. Мы только начали, пока трудно сказать.
- Понятно, – Сталин уже почти успокоился. – Как только закончите, рапорт сразу ко мне. Всё, Лаврэнтий, пошли, пусть товарищи работают.
В полном молчании мы дошли до КПП. Перед тем, как сесть в машину, Сталин пожал мне руку.
– Спасибо вам товарищ Бережной и вашим людям. За то, что вы не боитесь ни Гудериана с Манштейном, ни товарища Сталина. Особенно товарища Сталина. Мы скоро опять увидимся и поговорим.
2 февраля 1942 года, Полдень. Гибралтарский пролив. Сводная эскадра особого назначения. Адмирал Кузнецов Николай Герасимович
Адмирал Николай Кузнецов стоял на мостике лидера "Ташкент". Неласково встречала Атлантика русские корабли, штормовым ветром и проливным дождём. Так даже лучше. Ведь чем хуже видимость, тем легче нашим кораблям затеряться в океанских просторах.
Средиземное море эскадра прошла без особых приключений. Четыре дня штормовой погоды. Циклон удачно накрыл центральное Средиземноморье, и на всём пути от Тира до Бизерты корабли трепал жестокий шторм. Низкая облачность при штормовом ветре – не самая удачная погода для полётов авиации, но системы ПВО на кораблях находились в полной готовности. В общем, пронесло. Хотя, это смотря кого пронесло. Боевых возможностей эскадры хватило бы, чтобы отбить ещё несколько таких налётов, как то памятное всем побоище у Стамбула. А может асы Рихтгофена потому и не прилетели, что молва о безвременной кончине целой бомбардировочной эскадры дошла до большинства пилотов люфтваффе и их командиров. Желанием совершать групповые самоубийства немецкие лётчики никогда не страдали. Кроме того, оправданием им служили плохая погода и то, что разведчики так и не смогли найти цель.
Уже за Мальтой, когда погода чуть улучшилась, двум летающим лодкам всё же удалось увидеть таинственную эскадру. Ничем хорошим для них это не кончилось. Сначала куда-то внезапно пропала связь, наглухо забитая помехами. Потом две зенитные ракеты поставили точку в карьере асов люфтваффе.
А эскадра уходила всё дальше и дальше на запад, с каждым часом удаляясь от немецких аэродромов в Италии и приближаясь к Гибралтару. На пути от Дарданелл к Гибралтару гидроакустические системы эскадры засекли двенадцать объектов, идентифицированных как подводные лодки. Четыре из них прошли на безопасном расстоянии от эскадры, а остальные были уничтожены глубинными бомбами с противолодочных вертолётов. Может быть, впервые с момента вступления в строй, "Североморск", "Сметливый" и "Ярослав Мудрый" занимались той работой, для которой они и были созданы. Также при помощи корабельных радаров из XXI века эскадре удалось благополучно разминуться на безопасном расстоянии как с британским конвоем из Мальты в Александрию, так и с итальянским конвоем из Неаполя в Триполи. Кто его знает, что на уме у этих англичан?
Перед самым началом похода адмиралу Кузнецову была передана толстая папка с копией доклада, анализировавшего политическую и военную обстановку по маршруту следования эскадры. Судя по пометкам, первым этот доклад просматривал сам Сталин. Потом при помощи машины из будущего, именуемой ксерокс, с доклада была снята копия, которая и оказалась у адмирала. Основное внимание доклад уделял возможным действиям Британской империи. После внезапной смерти Черчилля власти Британской империи находились в состоянии растерянности. Вновь раздались, пока ещё немногочисленные, голоса в пользу заключения сепаратного мира с Германией. Британия не имеет союзников, Британия имеет только свои интересы.
Но подобные разговоры заглушал вой немецких бомб, падающих на английские города. Кроме того, немаловажную роль играли неудачи Британии на Тихоокеанском театре военных действий и позиция американских союзников, для которых основной головной болью стала всё-таки не Европа, а Тихий океан. По большому счету, к началу 1942 года ситуация сложилась так, что ни у кого не было выбора. Германия и Япония сами создали себе врагов. Соответственно, у Британии, САСШ и СССР тоже был выбор только между объединением усилий и гибелью.
Вот и сейчас неизвестно, что на уме у британских адмиралтейских лордов, но эсминец типа "Трайбл" под флагом "Роял Нэви", встретивший эскадру на подходе к Гибралтару, сопроводил её в открытый океан, не делая никаких враждебных движений и следуя на безопасном расстоянии по правому борту от крейсера "Москва". Никаких переговоров, вы смотрите на нас – мы смотрим на вас. Несомненно, что на борту эсминца были офицеры разведывательной службы, которые в бинокли неотрывно разглядывали корабли непривычных очертаний. Потом британский эсминец, видимо убедившись, что эскадра следует строго на запад, поднял сигнал "Счастливого плавания", круто развернулся и, кренясь под тугим атлантическим ветром, на полной скорости направился в сторону Гибралтара. Примерно час спустя над эскадрой появился английский дальний разведчик "Сандерленд".
Обстановка была напряжённой. Неизвестно, что предпримут англичане и какие приказы германское командование отдало своему флоту, находящемуся сейчас в Бресте. Операция по прорыву "Принца Ойгена", "Шарнгорста" и "Гнейзенау" из Бреста в Норвегию уже готова, но не направит ли Гитлер свои линкоры против так досадивших ему кораблей под андреевским флагом? И что при этом будут делать англичане? Не зря же "Сандерленд" продолжает нарезать круги вокруг эскадры. Он явно кого-то наводит, но кого?
Мучаясь от неизвестности и дурных предчувствий, адмирал Кузнецов вышел на связь с "Москвой".
– Василий Васильевич, – обратился он к командиру крейсера, – что-то мне этот липкий англичанин не нравится. Ну, посмотрел на нас, и лети дальше по своим делам. А этот уже три четвёрти часа круги нарезает. Вот я и думаю, что у вас там радары показывают? Не обзавелись ли мы случайно какой-нибудь неприятной компанией?
- Чисто на радарах, товарищ адмирал, – спустя некоторое время ответил капитан 1-го ранга Остапенко. – Если кто и есть, то он дальше тридцати миль.
Кузнецов немного помолчал.
– Тогда, значит так, товарищ капитан 1-го ранга. Поднимите в воздух вертолёт ДРЛО, этот, как его Ка-31, пусть осмотрится с высоты. И поставьте англичанину помехи, нечего ему болтать со своим начальством. У меня предчувствия, что англичане что-то такое придумали, не совсем честное.
- Так точно, товарищ адмирал, будет сделано, – подчеркнуто старорежимно ответил капитан 1-го ранга Остапенко.
Минут через пятнадцать над "Москвой", подобный гигантскому майскому жуку, в небо начал карабкаться вертолёт. У британских пилотов в этот момент челюсти отвисли до самых педалей. Скотчем надо закреплять, господа, ценную вещь, чтоб не потерять. Одна печаль у радиста – эфир ноет, воет и гугукает, никак не даёт сообщить по команде о важном наблюдении.
Когда вертолёт поднялся на штатные три километра и выпустил антенну, "Москва" снова вышла на связь.
– Товарищ адмирал, – капитан 1-го ранга Остапенко кашлянул, – вы были совершенно правы: в ста милях к осту от нас, курсом на вест четыре крупных боевых корабля с сопровождением. Над британским соединением замечено истребительное прикрытие. Так что можем предполагать наличие минимум одного авианосца.
- Вас понял, товарищ капитан 1-го ранга, – отключив связь, адмирал Кузнецов задумался: «Странное поведение англичан должно иметь под собой какое-то основание. В армии и на флоте такое основание может называться только приказ. Приказ эскадре под командованием вице-адмирала может отдать только 1-й морской лорд или премьер. Что бы они не приказали вице-адмиралу Тови, советским морякам от этого ничего хорошего не светит, нужно отрываться и уходить. Через четыре часа наступит полная темнота, и "Сандерленд" с ослеплённым радаром станет подобным кроту. Тогда надо будет, отключив все огни, полностью задействовать системы РЭБ, увеличить эскадренный ход до максимальных шестнадцати узлов, и отвернуть на три румба к югу... Гарантия, что англичане, потеряв нас, пойдут на север, по маршруту, огибающему Англию... Мы, конечно, тоже пойдём на север, но по большему кругу, на пару тысяч миль. Семь вёрст – не крюк для бешеной коровы. Дальше, но зато безопаснее».
А ещё в восьмистах милях севернее – "Принц Ойген", "Шарнгорст", "Гнейзенау" и шесть полукрейсеров типа "Нарвик" под общей командой вице-адмирала Отто Цилиакса ложились на курс перехвата русской эскадры. Приказ фюрера гласил: "Русские корабли должны быть уничтожены любой ценой". В случае успеха, даже последующая гибель всего соединения Цилиакса не будет считаться чрезмерной ценой. Также, к югу от Бискайского залива, были стянуты все немецкие подлодки, которые смог направить туда Карл Дёниц. Операция Кригсмарине "Искупление" началась.
3 февраля 1942 года. Утро. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина. Генерал-майор Бережной Вячеслав Николаевич.
Сегодня вождь был сама любезность.
– Садитесь, товарищ Бережной, сейчас чайку попьём, а потом уже займёмся делами.
Явно Виссарионыч вчера хорошо кое-кому намял холку. Кто там сейчас занимается военной промышленностью? Вознесенский – Госплан, Ванников – военная промышленность, Мехлис – Госконтроль, Ворошилов – куратор от ЦК? Да и Лаврентий Палычу, наверняка, досталось на орехи. А то как же, семь нянек, а дитё-то хроменькое и придурошное. Люди на заводах стараются, работают по 16 часов в сутки, спят прямо у станков, а в результате чьего-то разгильдяйства их адский труд уходит впустую.
Но ИВС среагировал резко. Судить об этом можно по тому, что уже вчера вечером наш главный особист, дважды майор Советского Союза Иса Георгиевич Санаев принёс мне на подпись интересную бумажку. Циркуляр всем работникам особых отделов танковых, механизированных, автомобильных и авиационных частей с требованием провести анализ причин небоевых потерь и поломок техники и вооружения, а также наличие боевой техники по штату, отчёт о ней же, потерянной и повреждённой в ходе БД, а также потери и повреждения по небоевым причинам. Если за это дело взялся наркомат Лаврентия Павловича, то вся картина будет вскрыта довольно быстро. Эти люди долго возиться не любят. Ну и, конечно, оргвыводы, как же без них.
Я достал из сумки с ноутбуком несколько скреплённых степлером листков.
– Товарищ Сталин, вчера вы поручили капитану Искангалиеву провести сравнительный анализ износа дизеля В-2 и В-46-6. Вот, пожалуйста, – я протянул листки вождю. –Тут всё изложено.
Наскоро полистав рапорт, Сталин внимательно прочитал только последний лист с выводами и рекомендациями по повышению надёжности. Хмыкнул, и посмотрел на меня.
– Просто, коротко и понятно. Передайте товарищу Искангалиеву, что мы обязательно прислушаемся к его мнению.
Сталин хитро прищурился.
– Но почему он ни разу не упомянул ни Маркса с Энгельсом, ни товарища Ленина? – увидев недоумение на моём лице, он вздохнул. – Знали бы вы, товарищ Бережной, как наши местные кадры, желая показать свою политическую грамотность, всюду к месту и не к месту вставляют основоположников марксизма-ленинизма. Иногда упоминаний о товарищах Марксе, Энгельсе, Ленине и Сталине столько, что в них теряется смысл документа. Хотя без идеологии всё-таки никуда. А вы как считаете в своём XXI веке?
«Так, – подумалось мне. – Товарищ Сталин решил продолжить нашу беседу на идейно-философские темы». Вслух же сказал:
– Без идеологии, товарищ Сталин, никуда. Если отбросить мишуру, то идеология говорит нам, что есть добро, и что есть зло, и как человек должен поступать в каждом конкретном случае.
- Товарищ Бережной, – Сталин взял в руки трубку, – я читал, что у вас там вообще запретили идеологию. Это так?
Я улыбнулся.
– Отсутствие идеологии – тоже идеология. Идеология потребительства для большинства и обмана, грабежа, беспардонной наживы для избранного меньшинства. Причём, меньшинство обманывает и грабит это большинство. Я думаю, вам эта картина должна быть знакома по трудам тех же классиков.
- Первоначальное накопление капитала, – кивнул Сталин. – Действительно знакомо. Но скажите мне, почему наш народ так легко отказался от социализма и решил снова вернуться в капитализм? Ведь налицо явный регресс, причём, во всех отношениях.
- Товарищ Сталин, во-первых, у большей части народа никто ничего и не спрашивал. Как и в феврале семнадцатого, всё решила столица. Во-вторых, людей убедили, что вступая из развитого социализма в недоразвитый капитализм, они сохранят все социалистические завоевания. Кончилось же всё махровым социал-дарвинизмом. Но мне кажется, товарищ Сталин, начинать надо не с последствий, а с причин.
- И в чём же по вашему причины, товарищ Бережной? – прищурившись спросил Сталин. – Ведь идея социальной справедливости, лежащая в основе советского строя, это, как говорится, вещь на все времена.
- Первая причина, товарищ Сталин, заключается в том, что внутри бесклассового советского общества вырос новый класс, класс чиновников и партийных бонз. Которые выступали за социальную справедливость, а в свободное от борьбы за идеалы коммунизма время гребли под себя то, до чего могли дотянуться. Чем хуже работала советская экономика, тем большее влияние приобретали эти люди. Потом количество, в соответствии с теорией, перешло в качество, и мы получили на руки класс паразитов, которые стали позиционировать себя, как некую "элиту общества". Из обычных спекулянтов и казнокрадов выросла прослойка мелких и средних буржуа.
Но это, товарищ Сталин, было только началом. Мелкая буржуазия, если она взята в жёсткие государственные рамки – это даже полезное социальное явление. Ибо государство не может заниматься каждой парикмахерской и каждым газетным или табачным ларьком.
Хуже всего было то, что внутри комсомольских, партийных и советских органов зародилась буржуазия крупная. Поскольку известный вам персонаж "Х" в нашей истории вывел руководящие структуры из-под надзора органов госбезопасности, то болезнь эта развивалась быстро и распространялась со скоростью эпидемии. Лишь порой подковерная борьба кланов выплескивалась на поверхность ворохом уголовных дел, посадками и расстрелами.
Но это была не системная санация, а всего лишь замена одних паразитов другими. Аппетиты этих господ, почему-то именующих себя "товарищами", простирались на всю страну со всеми её богатствами. И когда во власть пришло новое поколение, не знавшее ни революции, ни войны, то количество перешло в качество, и там... Страна узнала слова "эффективный менеджер". Как сказал герой одного писателя, все неприступные крепости берутся именно изнутри, и высший шик, чтобы защитники этого даже и не заметили. Крепость по имени СССР уже пала, а мы ещё пару лет этого даже и не замечали. Вы можете себе представить, чтобы в мирное время в СССР была введена карточная система фактически на всё? Люди, находящиеся у власти, имеют тысячи возможностей эту власть дискредитировать.
Не будем далеко ходить. Анатомия процесса вам самому неплохо известна. Всё то же самое было проделано в феврале семнадцатого. Но тогда была мировая война, а эти люди умудрились загнать страну в штопор в мирное время.
С резким хрустом, больше похожим на пистолетный выстрел, сломался карандаш, который Иосиф Виссарионович во время разговора вертел в руках. Отбросив обломки в пепельницу, Сталин кивнул и сказал, скорее себе самому, чем мне:
– Я так и знал!
Потом посмотрел на меня.
– Скажите, товарищ Бережной, а где же были те люди, которые отвечали в партии за идеологию? Они-то должны были видеть, что творится что-то не то. Почему не били тревогу и не поднимали вопрос?
Я кивнул.
– Во времена Леонида нашего Ильича был такой человек, Михаил Андреевич Суслов, заведовавший идеологическим отделом ЦК. Его ещё называли серым кардиналом при генсеках. За время своей долгой трудовой деятельности он превратил живое учение в засушенную мумию, забальзамированную догматикой и схоластикой. Теория перестала отражать жизнь. С трибун в речах говорили одно, а делали совсем другое. Люди видели, что наступательный порыв советской системы иссяк и пар по большей части уходит в свисток. Нет ничего хуже для комиссара, если люди ему не верят. А не верят ему они тогда, когда человек говорит одно, а делает другое....
– Вы знаете, почему наши бойцы верят тому же самому Леониду Ильичу... Всё очень просто – он сам не раз участвовал в боях, и не было такого, чтобы в начале боя он уходил в тыл. Скорее наоборот. Один раз он забрал у раненого СВТэшку с примкнутым штыком и поднял роту в рукопашную. Правильно поднял, вовремя. Но тогда у нас примеры были как раз противоположные, когда люди говорят одно, а делают совершенно другое.
– Кроме этого страна пережила несколько сломов сознания... Сначала, в 1917 году от "самодержавия, православия и народности" – к "советской власти, атеизму, диктатуре пролетариата". Угнетённое меньшинство дорвалось до власти. Разрушали всё, что говорило о связи России советской с Россией имперской. Но люди, которые живут на территории одной шестой части суши, остались прежними, и на месте царской империи появилась империя советская. Потом война бросила на весы тяжёлый меч. Чтобы поднять дух народа, потребовалось прямо признать преемственность с прошлой историей России её славными победами. Разлом вроде бы зарос, но шрам остался.
– Остались и люди в партии, которым это врачевание было как серпом по одному месту. Кроме того, залечивая одни раны, создавали другие. Отмена петлиц и введение погон ослабила преемственность с силой, совершившей Великую Революцию и победившей в Гражданской войне. Именно в этом заключается смысл моего предложения о совмещении в рамках одной системы петлиц и погон. Не реванш белых, а окончательное примирение.
– То же самое и в примирении с Русской Православной церковью. Как общественный институт, РПЦ в начале века находилась в крайне запущенном состоянии. Бал правили фарисеи, часто священники сами не верили в то, что проповедуют и, хуже того, личным примером отвращали своих прихожан от евангельских идей христианской любви и братства. Да вы и сами об этом прекрасно знаете.
Сталин молча кивнул подтверждая мои слова.
– Кстати, структурно это очень похоже на КПСС образца восьмидесятых. То же срастание с государством, тот же догматизм в идеологии и двуличие тех, кто был призван нести коммунистическую идею в массы. Я уже вам говорил, что если советская власть делает шаг навстречу церкви, то и церковь должна сделать шаг навстречу советской власти. Но всё это мелочи. Главная катастрофа с советским строем произошла на ХХ съезде партии.
Слушая меня, Сталин что-то быстро писал карандашом на листе бумаги. После этих моих слов он поднял голову.
– Благодаря вам и вашим товарищам, мы в курсе этого заговора, составленного некоторыми нашими, якобы, товарищами. Есть мнение, что тогда под фундаментом СССР была взорвана самая настоящая бомба.
- Вот именно, – сказал я, – бомба. По стенам государства пошли трещины, и когда с политической сцены сошли люди, лично помнившие, как оно было на самом деле, то всё рухнуло.
Было видно, что мои слова и задели и заинтересовали вождя.
– Так вы считаете, что сохранение любых традиций – это благо?
Я пожал плечами.
– Есть ТРАДИЦИИ, и есть традиции, товарищ Сталин. Нельзя трогать грязными руками истины, на которых покоится самосознание народа. Чеканная формула графа Уварова "Самодержавие, Православие, Народность". В советский период эта формула преломилась в народном сознании таким образом, что место самодержавия занял сакральный культ личности товарищей Ленина, а потом и Сталина. Да, был культ, но и личности тоже были первой величины. Не Николай II и не "Мишка Меченый". Место православия заняла священная вера в наступление коммунизма – будущего общества высшей справедливости, аналога Царства Божьего. Я уже вам говорил, что идейно коммунистические идеи очень близки к раннему христианству. Воплотись Христос в России в ваше время – быть ему коммунистом. Дилемма атеизм – теизм, тут вообще лежит в стороне от идеи справедливости и означает лишь наличие или отсутствие веры. Причём не только в Бога и традиции, но и веры властям, веры в людей. Ну, а народность, она как была народностью, так ею и осталась. Александр III говорил: "Хочешь быть русским – будь им". Сейчас, наверное, это можно сказать по иному: "Хочешь быть советским..." поскольку понятие "советский" включает в себя понятие "русский" плюс что-то ещё. Советская нация невозможна без русского народа, составляющего её костяк.
Вот вам альфа и омега СССР, победившего в тяжелейшей войне, разгромившего самый жуткий, людоедский режим в мировой истории, и несущего всем народам планеты лучшее будущее...
Потом, как в плохом анекдоте – пришёл Хрущёв и все опошлил. Истины перестали быть истинами, вера – верой, и даже историю каждый генсек начал переписывать под себя. Всё вокруг начало расползаться жидкой грязью, и потому позднее случилось то, что случилось. Тому, как надо использовать чужие сакральные ценности в своих интересах, надо поучиться у православной церкви в ту эпоху, когда она находилась в процессе становления. Храмы строились на месте древних капищ, а языческие боги вдруг оказывались христианскими святыми. Положительная языческая сакральность была утилизирована почти полностью, а отрицательная по возможности уничтожена.
И нам тоже надо поступить как-то так. Не отрицать преемственность с Российской империей, а наоборот, особо подчёркивать её. При этом необходимо акцентировать те моменты, которые потребовали смену общественной формации. СССР на порядок мощнее своей царской предшественницы, а значит, является суперимперией. Наш народ в своём большинстве согласен терпеть некоторые бытовые неудобства, лишь бы жить в государстве, которым можно гордиться. Всё, товарищ Сталин, не знаю, что ещё можно сказать на эту тему.
- Хорошо, товарищ Бережной, мы вас прекрасно поняли, – Верховный Главнокомандующий посмотрел на часы. – Последний вопрос. Как вы считаете, что надо сделать, чтобы не повторилась так называемая "Холодная Война"?
- Товарищ Сталин, в ТОТ РАЗ СССР оказался в окружении американских военных баз. Южная Корея и Япония – на Востоке, Германия, Италия, Голландия, Бельгия, Дания, Норвегия, Англия – на Западе. С юга – Пакистан, Иран, Турция. Неразумная политика ваших преемников сделала враждебным коммунистический Китай. Это – с военной точки зрения.
В экономике американцы, протолкнув Бреттон-Вудское соглашение, получили под свой контроль четыре пятых всего мирового производства. Даже в самом лучшем 1975 году производство в СССР и странах соцлагеря составляло около 55 % от производства США и около 20% от мирового. Я человек военный, и могу сказать только одно: лучшее ПВО – это наши танки на их аэродромах. Чтобы избежать угрозы, мы должны включить окраины Евразии в состав СССР. Тем самым мы убьём двух зайцев – лишим американскую военщину плацдармов для разжигания войны и обеспечим экономический паритет между системами.
Сталин бросил на меня быстрый взгляд.
– Вы считаете, что это возможно с военной точки зрения?
- Да, товарищ Сталин, я так считаю. – ответил я. – В нашей истории Красная Армия в основном проводила операции не на окружение и уничтожение, а на вытеснение противника с советской территории. В противоположность ей Вермахт с самого начала вёл войну на уничтожение, стремясь окружить советские войска и принудить их к капитуляции. Вы помните, что при такой тактике немецких войск осталось от нашей армии мирного времени примерно к середине октября? Это когда вы сказали советским генералам, что они просрали СССР. Помните?
- Помню, – угрюмо сказал Сталин, и посмотрел на меня. – Так вы предлагаете нам обернуть немецкую тактику против самих же немцев?
Я кивнул.
– Товарищ Сталин, мы не просто предлагаем. Операция "Полынь", как и освобождение Крыма, были целиком и полностью скомпонованы из немецкой доктрины мобильной войны. Это же касается планируемой "Молнии". Ни один немецкий солдат не должен вернуться в Европу иначе, чем отработав 10 лет на лесоповале. Тогда мы на фронте задолго до сорок пятого года увидим немецких стариков и подростков из фольксштурма. Да и война кончится гораздо быстрее. Надо только правильно соразмерять силы и ловить немцев на фланговых контрударах.
- Мы вас поняли, – Сталин встал и прошёлся по кабинету. – Вы считаете, что Гвардейский мехкорпус Осназа – это подходящий инструмент для подобных операций, но одного мехкорпуса мало... Нужно два, три или четыре, как у немцев.
Я тоже встал.
– На первом этапе предлагаю переформировать в рейдовый мехкорпус 1-ю гвардейскую танковую бригаду Катукова.
- Хорошо, товарищ Бережной, – Сталин пожал мне руку. – Мы обдумаем ваши слова. А теперь можете быть свободным. Идите, и оправдайте оказанное вам высокое доверие.
3 февраля 1942 года, Полдень. Атлантический океан, 100 миль на траверзе Лиссабона. Боевая рубка линкора флота Его Величества "Родней".
Атлантика сегодня явно была не в духе. Ещё с вечера погода начала портиться, а ночью разыгрался самый настоящий шторм. Огромный линкор мотало на волне как миноносец, на которых сэру Эндрю Брауну Каннингему довелось послужить в прошлом. Но хуже всего было то, что ночью воздушная разведка потеряла русскую эскадру. Её командир, мальчишка и сопляк по сравнению с сэром Эндрю, как-то умудрился обмануть всех и потеряться на просторах Атлантики.
Около полуночи в точке, где русские должны были повернуть на норд, экипаж дежурного дальнего разведчика "Сандерленд" обнаружил, что его радар не показывает ничего кроме сплошной засветки. Связь с базой и командованием тоже отсутствовала, вместо привычного воя помех в эфире стояла гробовая тишина. Радиокомпас перестал принимать сигналы приводных станций и стал бесполезен. И тогда командир экипажа кэптэн Мэтфорд принял самое правильное решение в своей жизни. Ориентируясь только по полугирокомпасу, он развернул самолёт строго на восток. Где-то там был берег и родная база.
Примерно через пятнадцать минут полёта связь восстановилась. Сэр Эндрю лично приказал кэптену Мэтфорду совершить ещё одну попытку найти русскую эскадру и в случае повторной неудачи возвращаться на базу, чтобы вылететь на поиски уже утром. Так и получилось, что стоило самолёту повернуть на запад, как снова пропала связь и сигналы радиомаяков, а радар не показывал абсолютно ничего.
Ночью плохая погода стала стихать. Но из-за дождя и низкой облачности визуально корабли можно было обнаружить, только наткнувшись на них в море, что называется, в упор. Все утро, "Сандерленд" и две "Каталины" галсами утюжили море у побережья Португалии и ближе к полудню нашли. Но не русских уходящих на север, а немцев, спускающихся к югу. Соединение вице-адмирала Циллиакса вылезло из своей брестской берлоги и направилось в море на поиски приключений. Сэр Эндрю был шокирован: его провели как простака на ярмарке. План британского Адмиралтейства, которое собиралось со стороны посмотреть на схватку немцев с русскими, а потом затащить повреждённые русские корабли "для ремонта" в один из портов Южной Англии, этот план полетел ко всем чертям. Вместо прекрасных замыслов предстоит сражение в открытом море, где тихоходным британским линкорам-тяжеловесам "Родней" и "Рамиллиес" в сопровождении тяжёлого крейсера "Девоншир", авианосца "Викториес" и дивизиона эсминцев типа "Трайбл" придётсявести бой с быстроходными германскими линкорами "Шарнгорст", "Гнейзенау" и тяжёлым крейсером "Принц Ойген".
Первый лорд Адмиралтейства сэр Дадли Паунд в подобном случае приказал бы командующему Средиземноморским флотом уклоняться от сражения, сказав на прощание "разве что немцы сами не навяжут вам бой...". Оговорка была существенной – у старика "Рамиллиеса" максимальная скорость была двадцать три узла, крейсерская – пятнадцать узлов, в то время как "Шарнгорст и "Гнейзенау" выжимали из своих машин тридцать один узел в "рывке" и двадцать пять в крейсерском режиме. Зато немцы сильно уступали британцам в орудиях главного калибра. Девять 16-дюймовок "Нельсона" и восемь 15-дюймовок "Рамиллиеса" против восемнадцати орудий в 28 см на двух немецких линкорах.
"Девоншир" и "Принц Ойген" с 8-дюймовой артиллерией и тридцатью двумя узлами скорости по этим параметрам стоили друг друга. Но надо учитывать, что "Девоншир" был вашингтонским крейсером с тонкой бронёй, из-за чего его водоизмещение удалось сократить на 25%. Водоизмещение-то сократили, но зато его броня пробивалась даже 128-мм универсальными орудиями "Нарвиков". Немцы плевали на все соглашения, потому что их не подписывали, и "Принц Ойген", наоборот, носил "шкуру" нормальной толщины и мог выдержать достаточное число попаданий орудий равных калибру своего ГК. Минусом для англичан была и картузная система заряжания орудий. Малейшее возгорание в пороховом погребе, и корабль взлетал на воздух. Авианосец в такой шторм из-за качки не мог выпустить в воздух авиагруппу и превращался в большую и чертовски уязвимую плавучую мишень. Именно так эти два разбойника – "Шарнгорст" и "Гнейзенау" – уже потопили в Норвежскую операцию британский авианосец "Глориес" и два эсминца сопровождения. В тот раз это прошло для них почти безнаказанно, если не считать торпеды, которую "Шарнгорст" получил от одного из обречённых эсминцев.
Сэр "Эй-Би-Си" – так в британском флоте называли Эндрю Брауна Каннингема, – впрочем, считал, что Дадли как всегда перестраховывался, и 16-дюймовки "Роднея" запросто уделали бы оба немецких линкора..
В эфире уже звучали соответствующие приказы на немецком языке и германская эскадра увеличила скорость до тридцати узлов, уходя в сторону Бреста... И ушли бы, если бы не этот проклятый авианосец.
С палубы "Викториеса" несмотря на качку поднялось полтора десятка старичков-торпедоносцев "Альбакор". Они вылетели на перехват немецких кораблей. Выйдя в голову эскадры Циллиакса они в условиях низкой облачности атаковали немецкие линкоры. Да так удачно, что двумя торпедами поразили "Шарнхорст" и одной – "Гнейзенау". Повреждения были для немецких линкоров далеко не фатальными, но неприятными. "Шарнхорст" захромал – одно из попаданий было в носовую часть линкора, и стал зарываться носом в воду. Пришлось сбавить ход. У "Гнейзенау", наоборот, одна торпеда, попавшая в корму, вывела из строя два винта. В общем, немецкая эскадра была вынуждена сбавить ход до 14 узлов. А это поставило их в весьма опасное положение – британцы начали догонять "хромые" линкоры Кригсмарине.
Однако немцы сумели таки нанести ответный удар. Командир подводной лодки U-125 корветтен-капитан Ульрих Фольтерс получил приказ из Лориана занять позицию в завесе у португальского побережья. Ему повезло: прямо на него выбежал британский авианосец, шедший по прямой против ветра, готовясь принять заходящие на посадку "Альбакоры". Корветтен-капитан не стал отказываться от такого подарка. Когда в перекрестье перископа вползала жирная туша самой завидной для подводника цели – авианосца, он, не задумываясь, дал залп почти в упор под острым курсовым углом из четырёх торпедных аппаратов. Три попадания и три взрыва. Авианосец повалился на правый борт. В ангаре загорелись самолёты, приготовленные для повторной атаки немецкой эскадры. После сери взрывов британский авианосец перевернулся. Корветтен-капитан Фольтерс радостно потирал руки. Он понимал, что Рыцарский крест ему теперь обеспечен.
А "Альбакоры"-победители, лишившись своего плавучего аэродрома, вынуждены были садиться на воду. В условиях сильного волнения они практически сразу шли ко дну. На волнах заколыхались оранжевые спасательные жилеты пилотов. Британские эсминцы сумели выловить далеко не всех.
Тем временем эскадра сэра "АБС" медленно, но уверенно догоняла немецкие корабли, уходившие в Брест. Адмирал Циллиакс принял решение драться до последнего, раз уж им не удастся оторваться от противника. Он понимал, что британцы сильнее. Но адмирал решил дорого продать свою жизнь и жизни доблестных моряков фюрера.
Две эскадры сошлись уже ближе к вечеру. Первыми огонь открыли немцы, сделавшие британской эскадре "Кроссинг Т". По тёмно-серым силуэтам немецких кораблей пробежал ряд вспышек – это линкоры Кригсмарине дали первый пристрелочный залп. Восемнадцать водяных столбов, подобно огромной изгороди встали перед "Роднеем" с недолетом порядка десяти кабельтовых.
Сэр Эндрю был шокирован: происходило нечто непонятное. Это выглядело так, словно болонка кинулась вдруг на бульдога. Адмирал Каннингем приказал линкорам лечь на параллельный немцам курс, а "Девонширу" и дивизиону эсминцев сопровождать линкоры, следуя вне досягаемости орудий германских тяжёлых кораблей. В свою очередь, Циллиакс приказал "нарвикам" отойти полным ходом вместе с "Принцем Ойгеном" и атаковать британские лёгкие силы.
Линкорам Его Величества было не до них, потому что второй залп немецких комендоров дал накрытие по "Роднею". Броня боевой рубки, рассчитанная на защиту от снаряда собственного 406-мм орудия главного калибра, от удара только загудела как колокол. Снаряд угодил в бронированную крышу под углом примерно сорок пять градусов, отрикошетил и разорвался в воздухе над "Роднеем". Ещё один снаряд ударил британский флагман в левую скулу, как раз за носовым траверзом, но не смог пробить брони. В ответ "Родней" дал залп по замыкающему ("Гнейзенау"), а "Рамилиес" по головному немецкому линкору ("Шарнгорсту"). Перелёты. За это время "Шарнгорст" и "Гнейзенау" успели дать по "Роднею" два залпа.
По факту более современные германские орудия были в два раз скорострельнее английских, и броня "Роднея" снова загудела подобно пустой бочке от германских попаданий. И не только броня. Один из одиннадцатидюймовых снарядов попал в небронированную носовую оконечность и разорвался внутри корпуса. В полуподводную пробоину хлынула вода. Спустя несколько минут появился чуть заметный, в пару градусов, дифферент на нос. Но в общем, хорошо бронированный британский линкор неплохо держал вражеский огонь. Сейчас он был похож на медведя, отмахивающегося от роя пчел. Сэр Эндрю недоумевал: на что рассчитывает этот безумец Циллиакс?
А безумец Циллиакс ни на что не рассчитывал. Он знал, что от берегов Метрополии на помощь сэру Канниггему уже спешил сэр Джон Тови с ударным кулаком из двух новейших линкоров "Кинг Джорж V" и "Дюк оф Уэллс". От этих не скроешься даже в тумане или в ночи, поскольку на них орудия наводятся при помощи радиолокатора. Кроме того, небо буквально кишело британскими самолётами-разведчиками. Всё это до боли напоминало картину девятимесячной давности, когда вот так же, как сейчас, британцы затравили германский линкор "Бисмарк". Вице-адмирал Циллиакс понимал, что для него и его подчинённых так же не было выбора, как и у команды "Бисмарка".
Ещё мгновение, и это подтвердилось. В очередном ответном залпе "Родней" вскрыл "Гнейзенау" борт напротив нефтяных танков. Над волнами потянулся угольно-траурный шлейф. Ещё одно, ответное, попадание с "Гнейзенау" в многострадальную носовую оконечность заставило "Родней" ощутимо клюнуть носом, а снаряд с "Шарнгорста" пробил бронепалубу над котельным отделением и разорвался на уровне дымовых коллекторов. Лаки-шот? Котельное отделение стало стремительно наполняться смесью дымовых газов и перегретого пара из разошедшихся от сотрясения паропроводов, превращаясь в грандиозную душегубку. Почти никто из несших там вахту не смог покинуть боевые посты.
Тем временем "нарвики" подошли на дистанцию открытия огня к британскому крейсеру и эсминцам, и вокруг них начали вставать высокие и тонкие водяные столбы. Крейсер "Девоншир" огрызался по нахалам из кормовых башен, но без особого успеха. Адмирал Каннингем отдал дивизиону эсминцев приказ атаковать германских "гончих". Лихо развернувшись крутыми правыми циркуляциями, британские эсминцы пошли наперерез наглым "гуннам". Моряки королевского флота на эсминцах и крейсере тоже не страдали от отсутствия мужества. Никто не хотел уступать.
Тем временем "Рамилиес" влепил "Шарнгорсту" пятнадцатидюймовый снаряд в башню "Бруно". Крупповская броня выдержала, но от сотрясения башню заклинило. Весь её расчёт был убит, ранен или контужен. По счастью для немцев, в стволах уже не было снарядов – за пятнадцать секунд до попадания башня дала залп. Спустя положенное время один из трёх снарядов вернул англичанам долг, попав "Роднею" в подводную часть борта, аккурат между бронепоясом и ПТЗ. В результате – подводная пробоина примерно метрового диаметра и растущий крен на левый борт. Все последующие корабли этого класса имели в этом уязвимом месте достаточно надёжную защиту. На линейных крейсерах типа "Монтана" она была выполнена как продолжение вверх противоторпедного пояса. На "Саут Дакотах", "Ямато" и "Айовах, это был продлённый вниз главный бронепояс. Британское адмиралтейство пока ещё не решило, по какому пути модернизации броневой защиты им пойти. Теперь, если "Родней" не утопнет, лорды будут думать быстрее.
Пару минут спустя британский шестнадцатидюймовый снаряд с "Роднея", попавший "Гнейзенау" под многострадальную башню "Антон", заставил немецкий крейсер вздрогнуть от клотика до киля. Снаряд весом в тонну на скорости, в два раза превышающей звуковую, пробил 95-мм бронепалубу и лопнул в подбашенном отделении. На этот раз взрыва погреба избежать не удалось. Сорванная с места башня взлетела к небесам в угольно чёрном султане взрыва. Немецкий линейный крейсер внезапно повалился на правый борт и спустя несколько минут затонул. Командир "Шарнгорста" капитан цур зее Курт Цезарь Хоффман, видя гибель боевого товарища, понимал, что его корабль остался один против двух британских линкоров, так что шансы на счастливое окончание дела стали не просто нулевыми, а даже со знаком минус.
Команда была простой: штурвал на левый борт, башне "Антон" огонь по "Роднею" с максимальной скорострельностью. А флагманский британский линкор с каждой минутой терял скорость и управляемость. Несмотря на полностью включённую вентиляцию, в котельном отделении творился настоящий ад. От резкой встряски работа механизмов котельной нарушилась, да и часть паропроводов была повреждена. И теперь давление пара в системе постоянно падало. К тому моменту, как "Шарнгорст" пошёл в свою самоубийственную атаку, скорость британского линкора упала с двадцати до восьми узлов.
А из собачьей схватки лёгких сил победителями вышли немцы. Большее водоизмещение и конструкционная надёжность обеспечили им повышенную живучесть. Кроме того, их было в полтора раза больше. У немцев после боя на ходу остались "Принц Ойген, "нарвики" Z-29, Z-25 и "Фридрих Инн". Английские эсминцы пошли на дно все. "Девоншир" не выдержал поединка с хорошо забронированным "Принцем Ойгеном" и очень быстро превратился в пылающую развалину.
Командир германского крейсера собрал вокруг себя свои уцелевшие эсминцы и на полной скорости направился в Брест по широкой дуге, огибая то место, где в последней схватке сцепились линкоры. Ни помочь, ни помешать им он ничем не сможет. Зато он сможет сообщить, что кригскамрады пали героями, нанеся тяжёлый ущерб британской эскадре.
"Шарнгорст" до "Роднея" не дошёл примерно полпути. Несколько тяжёлых снарядов разворотили ему бак, и он всё глубже и глубже садился на нос. К тому времени в его боевой рубке были только трупы, но это никого не смущало. Башня "Антон" продолжала стрелять частыми залпами и без команды, как без команды стояли на своих постах трюмные машинисты. Без команды аварийный дивизион стремился оттянуть гибель корабля, без команды корабельный врач оперировал раненых, которым всё равно суждено было погибнуть. Когда пятнадцатидюймовым снарядом разбило и носовую башню, дифферент на нос вырос настолько, что винты начали выходить из-под воды. Всё, конец! Линкор валится на левый борт и тонет, всем своим видом показывая, что гусь свинье не товарищ, а линкор, который в сущности своей был линейным крейсером, в бою настоящему линкору не противник.
Сэр Эндрю Браун Каннингем, адмирал флота его величества, тоже не пережил этого дня. В самом начале боя шальной осколок брони, отколовшейся от внутренней поверхности боевой рубки, ужалил сэра Эндрю в шею над ключицей, задев сонную артерию. Адмирал истёк кровью на глазах своих подчинённых.
Уже в ночи к покалеченным британским линкорам сбежались мальчики Карла Дёница, подобно стервятникам, собирающимся на запах падали. "Рамилиес" сопровождал ковыляющего на пяти узлах "Роднея", только-только наскоро устранившего повреждения в котельном отделении и запустившего свою силовую установку. В ночной темноте британские линкоры, оставшиеся без прикрытия, были расстреляны торпедами немецких субмарин спокойно, словно на полигоне.
А те, кто стал причиной этого побоища, спокойно удалялись на юго-запад, считая свою задачу выполненной в полном объёме.
3 февраля 1942 года. Вечер, Крым, Кача. Учебный центр отдельной механизированной бригады ОСНАЗ РГК. Гвардии майор Тамбовцев Александр Васильевич.
Завтра ровно месяц, как мы тут воюем. История миновала развилку и на всех парах понеслась по новому пути. Но за этот месяц военная судьба разнесла многих из нас в разные стороны. Собрав механизированную бригаду из армейцев, морпехов и местных бойцов, ушёл громить вермахт Вячеслав Николаевич Бережной, полковник российской и генерал-лейтенант Красной армии. Как докладывает радиоразведка, теперь его имя стало для немцев синонимом больших неприятностей.
Вчера Абвер таки выяснил, что бригаду Бережного перебросили на Западный фронт к Жукову. Теперь уже второй день со стороны бедных фрицев раздаётся такой вой, будто их с неофициальным визитом посетил сам сатана. Группа армий "Центр" требует подкреплений, боеприпасов, резервов и чёрт его знает чего ещё, будто там и так не скопилось больше половины всех сил вермахта на Восточном фронте. Всего-то месяц человек резвится во всю широту славянской души, а уже такая репутация. Не знаю, если бы ему дали развернуться ТАМ, то чем бы это всё могло кончиться?
Тогда же, двенадцатого января, вместе с Лаврентием Павловичем улетели в Москву мои коллеги, бойцы невидимого фронта из СВР. Их ждёт работа в центральном аппарате нашего наркомата, скорее всего, на американском направлении. Наша прекрасная Нина Викторовна теперь уже не полковник, а комиссар госбезопасности третьего ранга Антонова.
Мой ученик, подполковник СВР РФ Николай Викторович Ильин, теперь старший майор ГУГБ НКВД. Виктор Сергеевич Ларионов, контр-адмирал ВМФ РФ и вице-адмирал РККФ, назначен командующим Черноморским флотом вместо уже почти покойного Октябрьского. Почти покойным я его назвал потому, что в СССР в военное время с такими обвинениями долго не живут. И если при "почти покойном" наш Черноморский флот не доставлял неприятных минут немецкому командованию, то уже за месяц при участии товарища Ларионова он стал фактором, равносильным целому фронту. Почти шестьсот километров побережья от Херсона до болгарской границы стали для Адольфа Алоизыча одним незаживающим геморроем. Его верховное командование пытается натянуть одно общеизвестное резиновое изделие №2 на глобус, прикрывая и Черноморское побережье, и новообразованную линию фронта по Днепру...
А тут ещё вопли от маршала Клюге: "Ахтунг, Бережной". Если же вспомнить тот фортель, который "братушки" выкинули в нашей истории, то я знаю, где лежит хитрый лаз в гитлеровский курятник.
Почему я об этом вспомнил? Как раз вчера у нас был первый выпуск. Хотя по сокращённому курсу обучения ввиду срочности задания и немалого боевого опыта курсантов.
Готовили мы отдельный механизированный полк морской пехоты. Собранный из лучших представителей частей, участвовавших в Керченской операции и зарезервированных для несостоявшегося Судакского десанта, он представлял собой небольшое мобильное, но очень мощное конно-механизированное соединение. Механизированную основу полка составляли 64 танка БТ-7М, того самого с дизелем В-2, как у Т-34. На севастопольском морзаводе эти танки были превращены местными умельцами в некие эрзац БМП. А может, и не эрзац, поскольку в наше время внутри БМП в боевых условиях ездят только самоубийцы.
Короче, так. С каждой стороны танка на надгусеничные полки приварили по шесть решетчатых сидений, разделённых поручнями. Спереди с каждой стороны добавили по фиксатору для перевозки одного трофейного пулемёта МГ-34 в походном положении. Во время длительных маршей боец может зафиксировать себя между поручнями привязным ремнем. Все дальнейшее зависит от погоды, скорости движения и того обмундирования, в которое одеты бойцы. И от самих бойцов, конечно.
Ведь оттюнинговать танки и вооружить людей нужным количеством автоматического стрелкового оружия – этого явно мало. Нужно ещё и обучить их правильному взаимодействию в бою, отработать все задачи в ходе десантирования, на марше, в атаке и обороне. Учить их не бояться ни бога, ни чёрта не надо, эти люди и так забыли, что такое страх. Надо научить их снова и снова побеждать и возвращаться живыми после выполнения задания. Пусть в доме врага плачут над похоронками их матери, пусть их жены седеют раньше времени, а дети забывают, кто такой был папа. Пусть. Мы их сюда не звали. Хороших парней мы выучили. Молодых, гордых, злых. И хоть я сам не обучал ни тактике, ни десантированию с танков на ходу, ни рукомашеству-дрыгоножеству, ни быстрой стрельбе в сложных положениях. Не бегал я с бойцами и многокилометровые марафоны по пересечённой местности в полном боевом снаряжении. Слишком стар я для этого.
Я обеспечивал учебный процесс, цельный и неразрывный, когда жизнь в учебном центре не затихала ни на минуту ни днём, ни ночью. График занятий в подразделениях сдвигался по скользящей схеме на три часа каждые сутки. Это из-того, что при восьмичасовом сне и двух часах на приём пищи, занимались бойца по семнадцать часов кряду, на износ. Гоняли не только пехоту, гоняли и танкистов, превращая танк и дюжину пехотинцев в боевую слаженную единицу. Эти бойцы не допустят, чтобы под гусеницу ИХ танка бросили гранату или бутылку с бензином на его моторную решетку. Их глаза вовремя обнаружат притаившуюся в кустах "колотушку" или зенитку, и прижмут её расчёт к земле пулемётным огнём. Танк же не только быстро доставит бойцов к месту боя, но и поддержит их огнём своего орудия, уничтожая группы противника и огневые точки.
Вот этому и много чему ещё, что нужно во время операций во вражеском тылу, наших курсантов учили сержанты-контрактники морской пехоты и спецназовцы ГРУ из XXI века. Хорошо учили, на совесть, применяя принцип: "повторение – мать учения". За общее злобство, требовательность и тяжесть тренировок, инструктора получили почтительно-неприязненное прозвище "унтера" и "шкуры". Некоторые из курсантов возрастом постарше утверждали даже, что царские унтера по сравнению с "этими" были самыми настоящими белыми и пушистыми толстовцами-вегетарианцами.
Ничего, после первого же настоящего боя, когда тело само начнёт помогать им выжить, и не только выжить, но ещё и победить, они придут и поклонятся этим самым "унтерам" в ножки. За науку и за суворовское "тяжело в учении – легко в бою". Они выживут, потому что новый командующий не бросит их неизвестно куда и неизвестно зачем. Они выживут, потому что в каждой операции на них будет работать разведка, артиллерия и авиация, объединённые общим командованиям. Выживут – и снова придут сюда, потому что от Севастополя до Качи совсем близко. Кто-то из них сам станет "шкурой" и будет учить новичков нелёгкому боевому мастерству. Я надеюсь, что мы научили наших воинов самому главному – тому куражу, который позволяет навязать противнику свою волю, заставить его делать не то, что надо ему, а то, что надо нам. Это и есть самое настоящие умение побеждать.
Сейчас мы все, и офицеры и сержанты, то есть постоянный состав, сидим в столовой и отмечаем это знаменательное событие – первый выпуск. Негромко играет музыка, бесшумно скользят между столиками официантки. Поскольку курсанты тренировались в том адском режиме, о котором я вам уже рассказал, никаких дежурств на кухне, нарядов на чистку картошки и прочих прелестей службы в Советской армии они не знали. Все это тихо и незаметно делал обслуживающий и технический состав. В основном, женщины и бойцы старших возрастов, непригодные к строевой службе.
И в курсантов всё это время вбивалось только одно: у тебя не должно возникать никакого чувства преимущества перед этими людьми! Будь им благодарен за то, что они делают для тебя. У этих, большей частью пожилых мужчин и женщин тоже есть бессонные ночи, и тяжело трудятся они для того, чтобы ты мог хорошо воевать.
Может быть, нам и удастся таким образом выучить и сформировать новую элиту Красной Армии? По крайней мере, мы на это надеемся. С завтрашнего дня у нас начинается новый набор, прибудут новые курсанты. На этот раз срок обучения два с половиной месяца, но и курсантов будет много, очень много. Теперь мы работаем в интересах бригады Бережного, а если точнее – в целях её развёртывания в корпус.
Прибудет почти пять тысяч человек, причём танкистов, артиллеристов и прочих технарей будут учить где-то в другом месте. Придётся вводить принцип "горячей койки". Кроме того, сегодня меня сильно "обрадовал" адмирал Ларионов. Оказывается, завтра утром в Севастополь прибудет пароход, на борту которого почти тысяча бывших белых эмигрантов. Приказано принять и обеспечить...
Во-первых, условия для работы особистов. Во-вторых, жесточайший режим тренировок. В-третьих, сохранение "Главной Тайны". Её положено хранить и от курсантов из красноармейцев и краснофлотцев. Но те – обычно люди дисциплинированные. Скажешь им, что это тайна ОВ, и они тут же исчезают, будто их и не было. А белые эмигранты, думаю, не такие. Намаемся мы ещё с ними.
4 февраля 1942 года. Утро. Севастополь, Северная Бухта, пароход "Гаронна". Бывший штабс-капитан ВСЮР Пётр Петрович Одинцов
Вот мы и в России. Северная Бухта, памятник затопленным кораблям. Крики чаек, мечущихся над волнами, военные корабли на якорях. Даже издали видно, как сильно город пострадал от немецкой осады. Много разрушенных и сгоревших домов, повсюду видны следы бомбёжек и обстрела.
Но давайте обо всем по порядку. На рассвете, едва только на горизонте показался берег, все пассажиры нашего парохода высыпали на палубу. В Стамбуле эта старая лохань в третий раз сменила флаг, на этот раз на американский, и теперь стала "Чарльстоном". Прямо перед нами из зимнего утреннего тумана вырастал берег Красной России, загадочный и ужасный. Меня опять взяли сомнения, правильно ли я поступил, взяв с собой в это вояж сына. Но уже было поздно сожалеть о том, что свершилось. Мы были почти на месте.
На границе минных полей наш пароход застопорил ход и лёг в дрейф. Ждать пришлось недолго. Из полосы тумана навстречу нам выскочил небольшой катер под советским военно-морским флагом. Сейчас я каждый раз старательно заменяю привычные слова "большевистский" и "красный" на "советский", и учу тому же моего мальчика. Как-то не хочется, чтобы каждый встречный по моему разговору понимал, что я "беляк"...
Двое советских военнопленных сумевших бежать из рабочего лагеря в Северной Франции на юг и потом прибившиеся к нашему исходу, рассказали всем желающим много интересного про советские порядки. От них же мы более подробно узнали про порядки немецкие, особенно в лагерях для военнопленных. И поняли, что немцы стали куда хуже, чем в ту войну, хотя и тогда они не могли похвастаться человеколюбием. Выбросив какие-то сигналы, катер пошёл впереди нашего парохода, показывая дорогу через минные поля. Мы медленно плелись следом за ним, приближаясь к Севастополю. Перед глазами будто запустили в обратном направлении киноплёнку двадцатилетней давности. Вот по правому борту осталась за кормой бухта Стрелецкая, где у причалов во множестве стоят такие же катера, как и наш провожатый. А вот главная база Черноморского флота: на якорях корабли, много кораблей.
Приглядевшись, мы ахнули от удивления. Ближе всех к выходу в море на бочке стоял авианосец под андреевским флангом, огромный, как плавучий ипподром. Чуть дальше, прямо за ним на якорях стоял линкор, построенный ещё в те времена.
– "Севастополь"! – вздохнул один из нашей компании, бывший морской офицер.
Справа от нас у причала один за другим, носом в сторону моря стояли два крейсера. Один под боль..., простите, советским флагом назывался "Молотов", а над другим развевался андреевский стяг, и название кораблю было "Адмирал Ушаков". Правда, от столь пасторального соседства красных и белых, простите, веяло такой нарочитостью, что невольно закрадывались подозрения.
Кроме того, название корабля под андреевским флагом было написано по правилам новой орфографии. И кроме всего прочего, что это за восемь наклонных труб у него между рубкой и носовой башней? Я хотя и не моряк, но мне показалось странным, что и все "новые" корабли под андреевским флагом, и те, что стоят в Северной бухте Севастополя, и те, что мы встретили в Средиземном море, – все они несут эти странные "украшения". Причём ни на одном корабле красн…, простите, Черноморской эскадры, такого "украшения" нет. Загадка, над которой ломают головы не только такие сухопутные крысы как я, но и кадровые военные моряки.
Буксир ткнул нас под скулу, разворачивая поперек фарватера. Вон кусок причала, оцепленный солдатами, рядом рядами стоят крытые грузовики и даже автобусы. Нас явно ждут, слышен лай собак... Куда мы попали, господи!? Неужели слова "мы предупредим кого надо", означали вот это?
Команда вывалила кранцы, ещё минута, и на берег брошены швартовы. Брошен якорь и пароход замер, возможно, на своей последней стоянке. Мы все совершенно пали духом: неужели наше стремление положить живот на алтарь отечества оказалось глупым, смешным и совершенно не нужным поступком? Зачем так с нами?!
К нашему удивлению, к нам наверх по трапу быстро поднялся очень подвижный, несмотря на солидный возраст, красный офицер. Седоватая бородка, прищуренные умные глаза. Кого-то он мне напоминает, никак не могу вспомнить. Сопровождавший его советский пограничный чин, как-то уж слишком привычно поздоровавшись с капитаном Трикуписом, ушёл вместе с тем в рубку. Неужели старый лис и до войны ходил в СССР, обделывая свои тёмные делишки? Неудивительно, что здесь его знает каждая пограничная собака.
Пожилой господин некоторое время оглядывал нашу компанию, покачиваясь с носка на каблук. Потом это занятие ему, похоже, надоело, и он заговорил.
– Доброе утро господа соотечественники! И добро пожаловать в СССР. Я, гвардии майор Тамбовцев Александр Васильевич, начальник учебного центра Особого назначения Резерва Главного командования. На ближайшие три месяца я для вас и царь, и бог, и воинский начальник. А также и проводник по так называемому "большевистскому аду".
- Учебного центра?! – присвистнул кто-то в толпе. – А что это такое?
Майор Тамбовцев усмехнулся.
– А вы думали, господа, вам с ходу вручат винтовку и бросят в бой? Говоря словами одного известного персонажа, «не дождетесь!».
Он обвёл нас прищуренным взглядом.
– Нет, господа бывшие офицеры, вас будут учить современному военному делу самым настоящим образом. По-суворовски, до седьмого пота и кровавых слез. Вы будете падать на койку совершенно без сил, чтобы через пару часов снова вскочить с неё по команде сержанта, потому что поступила новая вводная. Вы проклянёте всё, но дороги обратно не будет, и вам останется только умереть или победить. Зато те из вас, кто всё-таки закончит обучение и попадут на фронт, поймут, что у них есть вполне реальный шанс дожить до конца войны.
Взглянув на наши приунывшие лица, майор добавил:
– Да, господа, я забыл сказать. Те, что заранее убоятся трудностей, могут остаться на борту и вместе с кораблем вернуться в Турцию, Алжир, Францию, хоть к чёрту на кулички. Настоящие же мужчины после трёх месяцев изнурительнейшей учёбы составят гренадёрскую бригаду особого назначения...
Тут майор Тамбовцев наугад ткнул пальцем куда-то в толпу.
– Или, вы надеялись, что вас поставят охранять склад с портянками?
В ответ на эту немудреную шутку многие засмеялись.
Через плотную людскую массу к трапу протолкался наш "дядька", полковник Игнатенко.
– Господин майор, позвольте представиться: Генерального Штаба полковник Игнатенко Виктор Петрович, до вашего появления исполнял обязанности старшего офицера среди собратьев по несчастью. Слагаю, так сказать, свои полномочия...
Майор неожиданно горячо пожал руку нашему "дядьке".
– Виктор Петрович, уважаемый, вас мне сам Бог послал. Позвольте с этой самой минуты назначить вас временно исполняющим обязанности командира учебного батальона.
Полковник Игнатенко протестующе вскинул руки:
– Господин майор, может не надо, я ведь надеялся...
Майор Тамбовцев наставительно заметил:
– Во-первых, господин полковник, у нас здесь не принято обсуждать приказы...
Дождавшись, когда Виктор Петрович покраснеет, словно юнкер, получивший замечание от ротного фельдфебеля, наш новый "царь, бог и воинский начальник" добавил:
– А умереть за Россию подобно рядовому, с винтовкой в руках, – это, конечно, почётно, но не для вас. В вашем-то возрасте и с вашим опытом можно гораздо больше принести пользу Отечеству. И не смейте отказываться. Орудийным прицелом тоже гвозди заколачивать можно, но умным такого человека никто не назовёт. Если ваши люди, которые добровольно пошли на эту войну, сами выбрали вас своим командиром, то и мы тоже пока не будем с ними спорить. Разберёмся сперва в ваших делах, а потом посмотрим. К тому же кроме вашего, у меня будет ещё пять таких же учебных батальонов. Как видите, забот полон рот, так что не осложняйте мне работу своим отказом.
Генерального штаба полковник Игнатенко гордо вскинул подбородок.
– Благодарю за доверие, господин майор, разрешите приступить к исполнению обязанностей?
- Приступайте, Виктор Петрович, – кивнул господин Тамбовцев, – и позвольте поставить перед вами первую задачу
Полковник Игнатенко кивнул и майор продолжил:
– Во-первых, отделите убывающих в расположение части от остающихся на борту, если конечно таковые найдутся. Во-вторых, обеспечьте погрузку людей вон в те крытые грузовики. Оцепления не бойтесь, только во внешнем кольце стоят бойцы НКВД, с внутренней стороны находятся ваши будущие инструктора по боевой подготовке. В-третьих, по нашим сведениям, на вашем корабле находится группа французских лётчиков и авиамехаников во главе с капитаном Антуаном де Сент Экзюпери. Я сам по-французски ни в зуб ногой, вы уж объясните им, что их ждут вон те четыре автобуса с краю. Их сразу отвезут на аэродром в Саках, откуда они вылетят в Липецк, в такой же учебный центр, только для лётчиков, где пройдут подготовку к войне на Восточном фронте. Всё, господин полковник, выполняйте...
Майор Тамбовцев подтянулся, и уже строгим командным голосом обратился к нам.
– Господа, сейчас нет времени на долгие беседы. Уже в части в течение некоторого времени я поговорю с каждым из вас лично. Кроме того, с вами будут беседовать офицеры из особого отдела. Сразу предупреждаю, что их не интересует ваше прошлое, как и то, что вы делали во время Гражданской Войны. Всё это предано забвению. Им поручено выявить тех, кто из вас в эмиграции сотрудничал с любыми, кроме советской, разведками и службами безопасности. Такая у них работа, они тоже не собираются впускать в страну иностранных шпионов. Никогда не лгите им, они нюхом чуют ложь. Всегда говорите только правду. И если за вами нет вины перед СССР, то вам нечего бояться.
На этом импровизированный митинг был закончен, и мы, пропустив вперёд французов, начали спускаться по трапу.
4 февраля 1942 года. Вечер. Восточная Пруссия. Объект "Вольфшанце". Ставка фюрера на Восточном фронте.
Присутствуют:
Рейхсканцлер Адольф Гитлер,
Глава РСХА обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих,
Гейдрих стремительно вошёл в кабинет фюрера Третьего Рейха и, прищёлкнув каблуками, протянул Гитлеру тонкую кожаную папку с бумагами.
– Мой фюрер, как это ни печально, но из информации, полученной нами из Москвы через Лондон, следует, что группу Клейста уже не спасти. Увы. Наш источник в британской разведывательной службе сообщил, что по их данным, бои идут уже в центре города. Весь вопрос в том, сдастся ли Клейст большевикам в плен или падёт, сражаясь с оружием в руках.
Гитлер быстро раскрыл папку и перелистал бумаги.
– Как такое могло случиться, Рейнхард?! Они что там, на Восточном фронте, все разом поглупели?! Манштейн, Гудериан, Гот, а теперь и Клейст! Поражение под Москвой меркнет в сравнении с катастрофой на юге.
Тут его мысль скакнула в сторону:
– Рейнхард, у тебя есть сведения о том, что происходит под Ржевом и Демянском? У тебя везде свои люди, а мне очень важно знать, что там происходит в действительности. От генералов я не могу добиться ничего, кроме детского лепета!
Гейдрих немного помолчал, драматизируя обстановку.
– Там тяжёлые бои, мой фюрер, но положение лучше, чем на юге. Наше доблестное люфтваффе даже пытается снабжать окружённые группировки продовольствием и боеприпасами. Но мы понесли большие потери, и в целом всё напоминает Верден. Затяжные позиционные бои. Наши части вне колец окружения, чрезвычайно измотанные предыдущими событиями, пытаются прорвать фронт, чтобы вызволить своих товарищей. А большевики отбивают все их атаки, зарывшись по уши в землю. Русская тяжёлая артиллерия успешно ведёт контрбатарейную борьбу и не даёт покоя нашим полевым частям. Очень плохо со снабжением, дорог мало и все они в очень плохом состоянии. Леса вокруг Смоленска кишат диверсантами и партизанами. Охранные части сбиваются с ног – каждый день нападения на обозы и автоколонны. Партизаны пускают под откос эшелоны с боевой техникой.
Вторая и четвёртая танковые армии обескровлены, укомплектованность танковых и моторизованных дивизий техникой составляет 30% – 50% от нормы. А та техника, что имеется в наличии, не боеготова. В основном исчерпан моторесурс двигателей.
Мой фюрер, раньше середины марта восстановить боеспособность танковых частей не удастся. Проблемы со снабжением ещё больше замедляют темпы восстановления техники и пополнение личным составом.
Гитлер резким движением бросил папку на стол.
– Пусть Кейтель перебросит туда резервы и восстановит положение! У нас есть войска во Франции, Италии, Греции и Югославии...
- Мой фюрер, – пожал плечами Гейдрих, – в России "генерал Мороз" убьёт эти части раньше, чем они доберутся до фронта. У нас не хватает теплой одежды даже для действующих там частей. Морозы в России сейчас доходят до минус тридцати. Госпиталя переполнены обмороженными.
– Да, мой фюрер, чуть не забыл, – Гейдрих хитро улыбнулся. – Моей службе, кажется, удалось обнаружить потерянного людьми Канариса нашего злого гения, генерала Бережного. Сведения проверяются, но по имеющейся у нас информации, в настоящий момент его бригада находится во втором эшелоне войск Западного фронта.
Гитлер оживился:
– Рейнхард вы думаете, что следующий удар большевики нанесут в направлении Смоленска?
- Вполне возможно, – не стал спорить с фюрером Гейдрих, – но мои специалисты выдвинули другую версию. Бригада обнаружена в окрестностях Главного автобронетанкового полигона Красной Армии. Поэтому мои люди выдвинули версию о том, что именно там проводятся войсковые испытания, как новой экспериментальной техники, так и серийно выпускающейся...
- Одно другому не мешает... – воскликнул Гитлер. – Скажите, Рейнхард, как вы думаете, раз уж положение этой зловредной бригады установлено, сможем ли мы нанести по ней такой удар бомбардировщиками, чтобы после него она уже не оправилась?
Гейдрих пожал плечами:
– Мой фюрер, попробовать, конечно, можно, только наша разведка обнаружила в окрестностях полигона несколько полевых лагерей с танками. Мы предполагаем, что лишь один из них настоящий, а остальные – пустышки, в которых установлены фанерные макеты боевой техники, а пехоту изображают статисты из ополченцев. НКВД в прифронтовой зоне свирепствует, абвер теряет агентов, да и моя служба понесла потери. Надо ехать и разбираться на месте.
- Рейнхард, – Гитлер отвернулся к окну, – не смею вас удерживать, только будьте осторожны. Это дикая Россия, а не культурная Франция или Чехия. Вас там могут убить.
- Мой фюрер, – сказал Гейдрих, – я возьму с собой лучших специалистов, как для обеспечения собственной безопасности, так и для разгадки тайны "генерала Бережного". Все тайное когда-нибудь становится явным!
- Езжайте, Рейнхард, в добрый путь, – Гитлер обернулся. – В этом сумасшедшем мире я могу надеяться только на вас. Остальные меня всё время обманывают и пытаются свалить на меня свою вину. Оказывается, это я виноват, что они не подготовились к русской зиме...
- Мой фюрер, всё то время, которое прошло между завершением французской кампании и началом русской, разведка Сталина интересовалась только двумя вещами: наличием на складах вермахта тёплых вещей и зимней смазки для оружия и техники... Если бы наши генералы заранее подготовились к зимней кампании, то фактор внезапности был бы утерян, и начало войны могло быть совсем другим. Сталину и в голову не приходило, что план "Барбаросса" будет рассчитан только на шесть недель.
- Откуда вам это известно, Рейнхард? – встрепенулся Гитлер.
- Всё очень просто, мой фюрер, – кивнул Гейдрих. – За первые месяцы войны наша армия взяла в плен большое количество большевистских старших командиров и генералов. Кроме того, по долгу службы я постоянно должен был знать, что именно интересует противника. У меня накопилось достаточное количество материала, чтобы подтвердить сказанное ранее.
- Хорошо, – кивнул Гитлер. – Только вот что получается: не подготовились – плохо, и подготовились – тоже плохо. Запомните, Рейнхард, искусство правителя – это выбирать меньшее из двух зол. Большим злом была бы позиционная война на линии Сталина.
- Да, мой фюрер, – прищёлкнул каблуками Гейдрих. – Я запомню это.
Гитлер пожал Гейдриху руку.
– Всё, Рейнхард, идите. Надеюсь, что вы и ваши люди сумеете покончить с этим Бережным. Только не пытайтесь там состязаться с новыми самолётами большевиков. Геринг недавно жаловался мне, что теперь они всё чаще и чаще встречаются, причём, как раз в полосе группы армий "Центр". Наши люфтваффе совершенно не могут с ними ничего поделать.
- Мой фюрер, командование люфтваффе, наконец, раскинуло своими заплывшими жиром мозгами и приказало рассредоточить самолёты по небольшим аэродромам. Теперь аэродромы на 3-6 бомбардировщиков и 4-8 истребителей не подвергаются ударам с воздуха – слишком мелкая добыча это для русских "хищных птиц". Это хорошо. Зато плохо, что теперь у люфтваффе не хватает аэродромных служб, средств связи и охранных частей. У меня есть вполне достоверные сведения, что на такие небольшие аэродромы стали активно нападать партизаны. Что же касается лично меня, то я просто храбрый человек, а не самоубийца, и не полезу в драку, если этого можно избежать...
- Рейнхард! – воскликнул Гитлер. – Я запрещаю вам садиться за штурвал самолёта на Восточном фронте. Нарушить мой запрет вы можете только в том случае, если на земле будет опаснее, чем в небе. Ваша главная миссия – генерал Бережной, а не состязания с русскими асами. Когда вы вылетаете?
Гейдрих склонил голову.
– Мой фюрер, ваш приказ будет выполнен. Я немедленно лечу в Берлин и в течении завтрашнего дня соберу необходимых людей. Уже завтра вечером мы вылетим в Варшаву с таким расчётом, чтобы взлетев оттуда утром шестого, к вечеру добраться до Смоленска.
- Ступайте, Рейнхард, – сказал Гитлер, дружески похлопывая по плечу начальника РСХА и тем самым давая ему понять, что аудиенция окончена. – И как всегда, возвращайтесь только победителем. Если вам что-то надо – берите это. Всё, что угодно. Скажете, что я приказал. Ради победы ничего не жалко. Я с нетерпением буду ждать ваших сообщений.
Четким шагом обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих вышел из кабинета. Мысли его были уже далеко. Ему предстоит собрать команду, какой ещё не было в истории немецкой разведки. Фюрер прав, в любой момент на Восточном фронте может разразиться гроза. В тот раз генералу Бережному хватило всего восьми дней, чтобы после операции в Крыму подготовиться к рейду по тылам Клейста. Это значит, что сейчас Сталин в любой момент сможет бросить его против фон Клюге. Неделя, максимум две, и на Восточном фронте случится очередной кошмар, на этот раз с группой армий "Центр". Надо спешить. Необходимо разгадать направление главного удара противника и точные его силы. Лишь тогда появится шанс свести потери к минимуму.
Даже самому себе Рейнхард Гейдрих боялся признаться в том, что чувствовал интуицией профессионального разведчика – русских не удалось повергнуть наземь с одного удара, и теперь война фактически проиграна. Русские умеют вести затяжные войны. Вся их история от татаро-монголов и до наших дней – это одна сплошная затяжная война. Весь вопрос в том, насколько Рейху удастся оттянуть неизбежный конец. Но о таком было страшно даже думать, а уж высказать такие мысли вслух – боже упаси. Не поможет ни мундир СД, ни симпатии фюрера. Партайгеноссе – это такие хищники, что сожрут и не поморщатся.
4 февраля 1942 года. Поздний вечер, полевой лагерь ГОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Командир бригады генерал-майор Бережной.
Генерал-майор танковых войск Катуков вошёл в барак, служивший нашей бригаде столовой, и остановился, не понимая – куда он попал? Помещение было забито возбуждёнными весёлыми бойцами и командирами, одетыми в полевую форму РККА, в чёрные тужурки моряков и в незнакомое Катукову пятнистое обмундирование при погонах... Играла негромкая музыка – то ли хороший радиоприёмник, то ли патефон.
Такое зрелище, да ещё в феврале 1942 года, кого угодно бы удивило. Но что поделаешь, праздник у нас сегодня – ровно месяц нашему боевому пути. Тут были не только выходцы из XXI века, но и те, кто принял вместе с нами первый бой в Евпатории и под Саками. Для присутствующих здесь капитана 3-го ранга Бузинова, майора Топчиева, капитана Борисова и многих, многих бойцов и командиров 4 января навсегда станет вторым днём рождения. В нашей истории все участники Евпаторийского десанта погибли. Те же, кто выжил в бою и раненым попал в плен, были расстреляны немцами на месте. Правда, не стоит забывать, что сперва наши вырезали в Евпатории немецкий госпиталь...
Но не будем сегодня об этом. В новой истории, которая вот уже ровно месяц развивается своим, немного фантастическим путём, Верховный приказал создать Отдельную тяжёлую механизированную бригаду из всех частей, участвовавших в Евпаторийском десанте. Так что, это и их праздник. А товарищ Катуков должен был приехать к нам в расположение завтра утром. Их 1-ю гвардейскую танковую бригаду вывели с фронта примерно одновременно с нами – 25 января. Выяснилось, что и расквартированы они по соседству, в десяти километрах от нас. Планирование "Молнии" продвигается своим чередом, и сегодня утром я имел с товарищем Сталиным короткий телефонный разговор на эту тему. В его ходе получил разрешение на подключение 1-й гвардейской танковой бригады к процессу подготовки. А то придёт час, и выяснится, что бригаду Катукова готовили не к тому, а к совсем другому. Если уж я отвечаю за "Молнию", то позвольте, товарищ Сталин, и товарища Катукова ввести в курс дела. Вождь позволили, и даже провели с коллегой профилактическую беседу по телефону. Представьте, что вы всего лишь командир танковой бригады, хоть и гвардейской, пусть и очень успешной, а потому гвардейской, а тут вам звонит сам "товарищ Иванов"? Некоторых от такого и кондрашка может хватить.
Правда, приказ был всего лишь приехать в нашу бригаду "для обмена опытом"... Я, со своей стороны, написал записку с приглашением и приложил к ней пропуск. Я-то думал, что товарищ Катуков посетит нас завтра с утра, но, видно, Виссарионыч так раздраконил в нём любопытство, что он примчался на ночь глядя. Надо выручать человека, а то ещё убежит.
Подхожу и представляюсь ему:
– Генерал-майор Бережной Вячеслав Николаевич, командир Отдельной тяжёлой механизированной бригады особого назначения из Резерва Главного командования...
- Генерал-майор танковых войск Катуков Михаил Ефимович, командир 1-й гвардейской танковой бригады, – в свою очередь представляется мне гость.
– Вячеслав Николаевич, – Катуков крепко пожал мою руку, – не могли бы вы мне объяснить, что тут происходит?
- Михаил Ефимович, а что тут объяснять? – я взял генерала под руку. – Сегодня ровно месяц с начала нашего боевого пути. Так что происходит стихийный народный праздник. Неужто "товарищ Иванов" вам даже не намекнул,кто с вами будет обмениваться опытом?
Катуков пожал плечами.
– Нет, Вячеслав Николаевич, "товарищ Иванов" сказал, что мне всё объяснят на месте...
- "Товарищ Иванов" – мудрый человек, – ответил я, увлекая собеседника к своему столу. – Такие сведения не для радио и не для телефона. Только при личном контакте, и никак иначе. А насчёт объяснений...
Вот, товарищ генерал-майор танковых войск, позвольте представить вам нашего начальника особого отдела, комиссара госбезопасности 3-го ранга Ису Георгиевича Санаева. Герой боёв под Павлоградом, вместе с арьергардным батальоном НКВД удерживал железнодорожный мост через реку Самара, пока наши ударные части не вскрыли немецкий фронт в районе Барвенкова, благодаря чему конно-механизированный корпус маршала Будённого сумел в три дня преодолеть путь от Северского Донца до Павлограда. Вот наш дивкомиссар, Брежнев Леонид Ильич, в боях под Краматорском личным примером воодушевлял бойцов, поднимая их в рукопашную. Там он заработал вот этот шрам от скулы до уха и свою первую Звезду Героя Советского Союза. Так что, Михаил Ефимович, не сомневайтесь, господ тут нет, одни товарищи...
В этот момент Санаев незаметно для Катукова подозвал меня к себе.
– Вячеслав Николаевич, – шепнул он мне на ухо, – вариант два.
"Вариант два" означал, что товарищу Катукову я могу озвучить всю информацию о нашем происхождении, кроме той, которая касается краха СССР и сомнительного, с точки зрения материализма, способа нашего переноса в прошлое. Зачем лишний раз смущать малых сих.
Мы попали в прошлое в результате случайного сбоя при ударе молнии в аппаратуру противорадарной маскировки. Все!
К примеру, "вариант один" приказывал раскрыть всю информацию полностью. А "вариант три" объяснял нашу технику штучной сборкой в секретных лабораторий НКВД. Так что...
- Таможня, Михаил Ефимович, а точнее, особый отдел, дал добро, – я повернулся к Катукову. – Так что садимся за стол, раз уж вы приехали в такой час, и начинаем беседу. Серьёзную беседу.
Народ на лавке немного уплотнился, и мы с Михаилом Ефимовичем втиснулись аккурат... Ага, между Брежневым и Санаевым. Первым делом я набулькал Катукову медицинскую норму в "писят" грамм. Слишком человек напряжён. Со стопки он не опьянеет, а вот зажатость уйдёт, говорить будет легче.
- Значитца так, – сказал я, протягивая стопку генералу, – давайте выпьем за знакомство, и перейдем на "ты".
– Люди, мы, товарищ Катуков, не здешние. Ты помолчи и на погоны не косись. В смысле, не из другой страны, а из другого времени, из 2012 года. Хочешь – верь, а хочешь – нет. А погоны в нашем прошлом товарищ Сталин через год от этого момента ввёл, так что про отсутствие "господ" я не соврал. Тут, наверное, все по другому уже будет, но это сейчас к делу не относится... Сразу говорю, в войне мы победили... 2 мая 1945 года наши войска взяли штурмом Берлин, а уже 9 мая фашистская Германия капитулировала. Кстати, 1-я гвардейская танковая армия, которой командовал генерал-полковник Катуков захватила берлинский аэродром Темпельхов и Ангальтский вокзал. Но, как говорится, победы бывают и пирровы. Если мы победили в Великой Отечественной войне, то американцы выиграли Вторую Мировую. Образовавшийся после войны соцлагерь примерно вдвое уступал по промышленной и военной мощи американцам и их сателлитам. Новой войны не случилось, потому что уже было изобретено оружие ужасной разрушительной силы. Одна бомба могла стереть с лица земли целый город или даже небольшую страну. Единичная мощность таких зарядов исчислялась сначала десятками тысяч, а потом и миллионами тонн тротила. Ущерб от подобной войны был для буржуев неприемлем. Больше тебе ничего сказать не могу, но ситуация у нас дома зашла в тупик. У нас качественные преимущества советского строя, а у них контроль за ресурсами трёх четвёртей планеты.
- Погоди, погоди, – остановил меня Катуков. – Ты говорил про две трети?
- Две трети – это только промышленная мощь, – ответил я ему. – Вот, к примеру, Африка контролируется европейскими колониалистами, промышленной мощи не имеет, а ресурсов там хоть отбавляй. То же самое и другие недоразвитые территории. Промышленная мощь капитализма в наше время, это, грубо говоря, – США, Япония и Европа западнее реки Эльба. Соцлагерь – это СССР, восточная Европа, Китай, Северная Корея и Вьетнам. Из них серьёзная промышленность есть в СССР и нашей половине Германии. Всё.
- И что дальше? – заинтересовался Катуков, налив себе ещё "писят" грамм.
- А дальше… "Товарищ Иванов", когда узнал обо всём этом безобразии, поставил задачу, чтобы СССР не только победил Гитлера, но и выиграл Вторую Мировую войну как таковую. И то, что мы уже проделали за этот месяц, – уже часть выполнения поставленной нам задачи. В нашей истории Крым не был освобожден в январе сорок второго года, а все десанты погибли. В нашей истории танковая группа Клейста не была окружена, а Барвенково-Лозовская операция не решила ни одной стратегической задачи. оказалось напрасной тратой резервов. И сборную панцеркампфгруппу Гудериана никто не разгромил во встречном бою.
– Вон, Михаил Ефимович, видишь того молодого командира кавказской внешности? Это гвардии капитан Бесоев, начальник разведки нашей бригады. Это он со своими бойцами перед самым началом боя под Чаплинкой взял за мягкое место генерала Гудериана вместе с его штабом. И ведь, что характерно, заставил смотреть, как танкисты гвардии подполковника Деревянко перемалывают его группировку в мелкую муку...
– Или вон, обрати внимание, гвардии майор Рагуленко. Его механизированный батальон ночью ворвался в Барвенково, где располагался штаб 17-й армии вермахта. Они там так побуянили, что тело генерала Гота не обнаружено до сих пор... Про окружение Клейста я молчу. Ради этого вся операция и затевалась... Это пока только начало... А теперь о том, почему ты здесь. Следующую операцию такого типа сейчас разрабатывают мои штабисты и особая группа офицеров Генштаба.
Катуков посмотрел мне в глаза.
– Моя бригада в ней тоже задействована?
- Да, Михаил Ефимович, – так же твердо ответил я ему. – И более того, мы с тобой должны будем... Как тебе это сказать... В общем, согласованность наших действий должна быть такая, чтобы всё было как по нотам. Поэтому и опытом мы должны обменяться, и бригаду твою придётся доукомплектовать под поставленную задачу.
– Но давай так – о делах мы с тобой поговорим завтра с утра, ибо сейчас в парк всё равно идти бессмысленно. Что тут у нас и как, лучше растолковывать на наглядных примерах. Ехать обратно тебе тоже не с руки – слишком поздно. Водителя твоего сейчас накормим, переночует он у комендачей. Для тебя тоже место в "гостинице" выделим. Там, между прочим, интересные для тебя люди живут: Грабин, Астров, Шашмурин, Чупахин, Трашутин...
Катуков помотал головой.
– Впервые слышу эти фамилии, товарищ Бережной, ну-ка просвети?
Я вздохнул.
– Грабин – это вон тот дядя, с квадратным и сердитым лицом римского легионера. Он конструктор танковых, и не только танковых пушек. По крайней мере, на Т-34 и КВ стоят его изделия. Астров – это конструктор самоходки СУ-76 и лёгкого танка Т-60. Он тоже где-то здесь, но я его сейчас не вижу. Шашмурин – это конструктор средних и тяжёлых танков... У вас его пока ещё не знают, но он сделает так, что КВ забегают, как лёгкие "бэтэшки". Чупахин с Трашутиным – конструкторы дизеля В-2... – я задумался, – Если интересно, поговори с ними, лишним не будет. А то до товарищей ведь крайне редко доходят "вести с полей", отчего они, бывает, чудят не по детски.
- Хорошо, завтра так завтра, – тряхнул головой Катуков. – Очень хочется взглянуть на танки, которые прошли через Гудериана как раскалённый нож через масло. Я с этим гадом в своё время столько намучился…
– А сейчас, Вячеслав Николаевич, скажи мне, что это за прекрасная незнакомка со знаками различия военврача 2-го ранга, которая смотрит на нас таким строгим взглядом?
Я улыбнулся.
– А это, Михаил Ефимыч, моя "половинка", жена Алёна. Ты не подумай, не ППЖ, а самая законная. Вон, Леонид Ильич нас лично расписывал, по всем правилам. Да, чего хочет женщина, того хочет Бог. Одну минуту...
Я подозвал к себе подполковника Деревянко.
– Николай Владимирович, перед тобой генерал-майор танковых войск Михаил Ефимович Катуков, тот самый, настоящий. Ты же у нас главный танкист. Расскажи ему во всех подробностях, как ты под Чаплинкой отрихтовал "шустрого Гейнца". Обменяйся опытом встречного танкового сражения и глубокого рейда.
Потом покажи товарищу генерал-майору, где проживают конструктора. Морозов съехал, так что койка его свободна. Пусть дежурный с интендантом выдадут бельё и прочее, всё как положено. А я пойду, побеседую с начальником нашей медицинской службы, может, скажет чего интересного?
4 февраля 1942 года. 23.00. Москва. Посольство США в СССР.Помощник и личный представитель президента США Гарри Ллойд Гопкинс.
Вот и снова я в столице Советской России. Только моё нынешнее путешествие в Москву совсем не похоже на то, которое я совершил летом 1941 года. Большую часть суточного перелёта над Арктикой я тогда пробыл в хвостовом отсеке летающей лодки "Каталина", в кресле пулемётчика. Слава Богу, что меня не заставили вести наблюдение за воздухом и стрелять из пулемёта. Продрог, помню, качественно и был еле жив, когда наша летающая лодка приводнилась в Архангельске.
В этот раз мой маршрут был более комфортным, но и более долгим. Четырёхмоторный бомбардировщик В-24 "Либерейтор" с несколькими промежуточными посадками доставил меня в Москву через Аляску, Камчатку и всю Сибирь. Я даже не упомню все те города, в которых мы совершали посадку. Маршрут через Лондон в связи с последними изменениями в британской политике был сочтён неуместным. Это дело только между нами и Советами.
Зимой русская столица выглядела так же величественно-прекрасно, как и летом. Я отметил лишь то, что по сравнению с прошлым годом москвичи стали выглядеть не такими озабоченными, как летом 1941 года. По всей видимости, это было связано с поражением немцев под Москвой и на юге России. Кстати, как мне сказали перед вылетом, активность немецкой авиации над Британией тоже упала. Вероятно, сказались большие потери люфтваффе на Восточном фронте. Встречавший меня на аэродроме в Москве 2-й помощник посла Льюэллин Томпсон шепнул на ухо, что по его данным, немецкое военно-морское командование весьма встревожено прорывом из Чёрного моря в Средиземное, а оттуда – в Атлантический океан эскадры русских кораблей. Самое удивительное в том, что часть этих кораблей шла под военно-морскими флагами СССР, а часть... под флагами царской России. Объяснения такому феномену пока не найдены.
Из американского посольства, расположенного в двух шагах от Кремля, в Китай-городе, я отправил в советский МИД просьбу о встрече со Сталиным. Помимо всего прочего, в этой просьбе говорилось, что я привез с собой послание мистеру Сталину от президента Рузвельта, которое должен вручить адресату лично. Ответ из советского МИДа пришёл в тот же день через несколько часов. Сталин назначил мне аудиенцию на следующее утро.
5 февраля 1942 года. 08.05. Москва. Кремль. Кабинет Верховного Главнокомандующего вооружёнными силами СССР Иосифа Сталина. Помощник и личный представитель президента США Гарри Ллойд Гопкинс.
Советский вождь поздоровался со мной и пожал мне руку коротко, твердо и любезно. На правах старого знакомого он поинтересовался моим здоровьем и приветливо улыбнулся, узнав, что боли в прооперированном желудке меня уже не так сильно беспокоят.
Я передал Сталину личное послание президента Рузвельта с приложенным к нему русским переводом. Советский вождь, извинившись, отошёл в сторону, и внимательно прочитал письмо. Потом вопросительно посмотрел на меня и произнёс своим низковатым твердым голосом,
- Итак, мистер Гопкинс, я готов дать вам все возможные разъяснения по поводу обстановки, сложившейся на советско-германском фронте. Что вас интересует в первую очередь?
- Мистер Сталин, – начал я, – нас очень удивили и обрадовали известия о славных победах ваших войск над войсками противника в Крыму и на юге России. По нашим данным, во многом такому благоприятному для вас развитию событий способствовало появление новых советских кораблей, обладающих мощным оружием, и авианосца. Кстати, ни в одном из военно-морских справочников я не встречал упоминания о том, что в СССР идёт строительство авианосца...
- Мистер Гопкинс, – сказал Сталин, при этом хитро прищурившись, – сие означает в первую очередь лишь то, что мы умеем хранить военные и государственные тайны. Не более того. А корабли, о которых вы говорите, построены в России. Кстати, вас, наверное, интересует то, что на некоторых кораблях поднят дореволюционный флаг российского флота...
Я, внимательно слушавший Сталина, кивнул, когда мне перевёли последнюю его фразу...
- Так вот, – продолжил Сталин, – в этом нет никакого секрета. Просто мы решили вернуть славные традиции старой русской армии и флота. Скажу больше, в самое ближайшее время выйдут Указы Президиума Верховного Совета СССР о введении в вооружённых силах погон в качестве знаков различий, командиры снова станут офицерами, а те военнослужащие, кто был награжден во время 1-й мировой войны царскими наградами, получит право на их ношение наряду с советскими наградами.
Я стоял потрясённый, не веря своим ушам. Значит ли всё сказанное Сталиным, что СССР возвращается к тому, с чем так легко рассталась во времена Революции?
А советский вождь, улыбнувшись, посмотрел на меня, не спеша подошёл к столу, повертел в руках свою знаменитую трубку и со вздохом положил её обратно. Ещё одна странность, неужели дядюшка Джо бросил курить? Не может быть!
- Мистер Гопкинс, – продолжил он, – я хочу сообщить вам, что прорвавшаяся в Атлантику советская эскадра направляется на Север, где она будет защищать караваны с грузами для СССР, идущими в Мурманск и Архангельск. Я думаю, что американские моряки там смогут ближе познакомиться с кораблями нашей эскадры.
- Мистер Сталин, – спросил я, – а эти корабли не приняли участие в недавно состоявшемся морском бою между английской и германской эскадрами, в ходе которого обе стороны понесли ужасающие потери?
- Нет, – коротко ответил советский вождь. – В этом сражении советские корабли участие не принимали. Как я уже сказал, у них была совсем другая задача.
При этом он опять с улыбкой посмотрел на меня, и я так и не понял, действительно ли было всё так, как он сказал, или он мне чего-то недоговаривает.
- Мистер Сталин, – я задал ему новый вопрос, – мы были недавно опечалены неожиданной и странной смертью нашего коллеги по антигитлеровской коалиции Уинстона Черчилля. Не повлияет ли его кончина на взаимоотношения между союзниками в борьбе с нацистами?
- Мы тоже очень скорбим о кончине сэра Уинстона Черчилля, – сказал Сталин. – При всех сложностях его характера он был последовательным противником Гитлера. И я сомневаюсь, что мистер Эттли, который сменил мистера Черчилля у руля руководства Британской империи, сумеет так же решительно и твердо держать этот руль в своих руках, как покойный.
Я сделал в уме заметку: Сталин, чуть ли не в открытую выразил сомнение в способности мистера Эттли сохранить верность обязательствам, данным союзникам Британии. Между прочим, такие сомнения были и у меня. Слишком уж он, как бы это сказать помягче, "договороспособный". Надо будет учитывать этот фактор во время дальнейших переговоров с советским вождём.
- Видите ли, мистер Гопкинс, – продолжил Сталин, – если говорить честно, то именно СССР в настоящее время несёт основную тяжесть борьбы с гитлеровцами и их сателлитами. При этом мы ценим ту помощь, которую нам оказывают союзники. Именно для того, чтобы эта помощь поступала к нам своевременно и без потерь, мы и отправили на Север новейшие корабли Черноморского флота. Но нам бы хотелось, чтобы эта помощь была, если так можно выразиться, более целевой. Ведь часто к нам поступают образцы боевой техники, которые просто невозможно использовать на советско-германском театре боевых действий.
Взять, к примеру, английские лёгкие танки "Тетрарх". Нам предложили партию этих машин. Но мы отказались от них – машина абсолютно не приспособлена к нашим дорогам, со слабой бронёй и 40-миллиметровой пушкой. А истребители "Харрикейн"? Они уже изрядно устарели, но те же англичане продолжают их присылать к нам.
- А к американской технике, присылаемой в СССР в качестве военной помощи, у вас есть претензии? – спросил я.
- Мы получили от вас её слишком мало, – ответил Сталин, заглянув в один из листков, лежащих на столе. – Примерно треть от того, что было нам обещано. Нам хотелось бы, что ленд-лиз был, так сказать, "управляемый". То есть, чтобы нам присылали утверждённую нами номенклатуру грузов в согласованном количестве. И ещё, помимо поставок военной техники, горючего и продовольствия, мы бы хотели покупать у вас заводы по производству автомобилей и другой техники "под ключ". Мы согласны оплачивать их строительство золотом. Думаю, что американских предпринимателей заинтересует наше предложение?
- Мистер Сталин, – ответил я, – ваше предложение, несомненно, очень привлекательное для наших бизнесменов, но вы не забывайте о том, что США ведёт напряжённую борьбу с японской агрессией на Тихом океане. А эта борьба требует огромных сил и средств. Наши заводы работают в три смены, чтобы обеспечить армию и флот США всем необходимым.
- Мистер Гопкинс, мы знаем о трудной для вас ситуации на Тихом океане. И мы готовы оказать вам всестороннюю помощь. Естественно, когда мы справимся с германской агрессией. Как глава СССР, хочу сообщить президенту Рузвельту о том, что через несколько месяцев после окончания боевых действий в Европе мы начнём войну с империалистической Японией. У СССР накопилось к ней немало счетов. Мы не желаем, чтобы и дальше на наших восточных границах был очаг агрессии.
Я чуть было не подпрыгнул от удивления. Лидер советской страны, которая в настоящий момент находится в весьма трудном, я бы даже сказал, смертельно опасном положении, делает такие заявления! Да, похоже, Сталин имеет в запасе какие-то сильные козыри, которые он ещё не выложил на стол. Надо срочно сообщить о нашем разговоре Френки, а самому попробовать поискать дополнительную информацию о том, что же произошло в СССР со времени моего первого визита в эту страну.
Видимо заметив сомнение в моих глазах, дядюшка Джо добавил:
– В ближайшее время мы организуем вам и вашей делегации экскурсию по местам боевой славы Красной Армии – в Подмосковье и на юг. Там вы сами убедитесь, какой сокрушительной силы удары научились наносить врагу наши войска. Потом мы с вами снова встретимся и поговорим.
Сердечно распрощавшись со Сталиным, я вышел из его кабинета и поспешил к своей машине. Быстрее в посольство – надо срочно передать Президенту то, что я услышал сегодня в Кремле от советского лидера.
5 февраля 1942 года. Утро, полевой лагерь ГОТМБ-1 ОСНАЗ РГК.Командир бригады генерал-майор Бережной
Генерал-майора Катукова я нашёл в землянке, гордо именуемой "Наше КБ". Нашел в теплой компании с подполковником Николаем Владимировичем Деревянко, капитаном Маратом Азизовичем Искангалиевым, Николаем Фёдоровичем Шашмуриным и Иваном Яковлевичем Трашутиным. На столе перед ними стоял ноутбук, а рядом – кипа чертежей. Сбоку стола, никому не мешая, совершенно забытый остывал большой закопчённый чайник литров на пять. Люди были заняты увлекательнейшим делом – они творили концепт нового танка, А заодно – и саму историю.
- Здравия желаю, товарищи, – я повесил на гвоздь уже поднадоевшую мне папаху. – Как я понимаю, экскурсию по парку для нашего дорогого гостя успели провести и без меня?
- Здравия желаем, товарищ генерал-майор! – одновременно вскочили Деревянко с Искангалиевым. – мы...
- Вы сделали всё правильно, – я по очереди пожал руки всем присутствующим. – В конце концов, вы вдвоем разбираетесь в танках значительно лучше меня.
Я повернулся к Шашмурину.
– Николай Фёдорович, новый танк – новым танком, а вот как у нас дела с установкой по закалке деталей трансмиссии по методу ТВЧ?
- Готовимся, товарищ генерал-майор, – кивнул Шамшурин. – После звонка товарища Берии на нашем заводе все забегали как наскипидаренные. Мы тут посоветовались на самом высоком уровне и решили, что первую экспериментальную установку будем собирать прямо здесь, на базе полевого лагеря вашей бригады. Иначе мы можем не успеть с подготовкой к следующему вашему походу. Электрики уже тянут сюда временную ЛЭП.
- Ну, раз так, значит, всё в порядке, – я сел за стол рядом с Катуковым. – Ну что, Михаил Ефимыч, посмотрели вы нашу технику и, наверное, поняли, почему мы без танковых засад обошлись, а просто и без затей врезали Гудериану в лоб.
- Понял, – повёл плечами Катуков.
– Вот товарищ подполковник сказал, – он кивнул в сторону Деревянко, – что PzKpfw IV с острия немецкого клина они вымели минут за пять.
- Так и есть, даже быстрее, – кивнул головой наш главный танкист. – Причём, с такой дистанции, что немецкие танкисты нас только матом могли крыть.
- Товарищи, – посмотрел на нас Катуков, – я, похоже, чего-то не понимаю. Зачем нам абсолютно новый танк, если вот товарищ Деревянко говорит, что у нас всё хорошо?
- Это не у нас всё хорошо, товарищ генерал-майор танковых войск, – спокойно сказал Николай Владимирович. – Это у немцев пока всё плохо. Они-то, бедолаги, думали разгромить СССР одним ударом и пройти парадным маршем по Красной площади. Дальше у них была по плану война с Англией и США, в которой мощные танковые войска без надобности. Там нужен флот и авиация. Вот Гитлер и приказал своим конструкторам свернуть все работы по танкам, мол, всё – хватит.
А в ноябре-декабре 1941 года стало ясно, что факир был пьян и фокус не удался, что война будет затяжной. Вот уже пару месяцев немецкие танковые конструктора спущены с цепи и лихорадочно ищут свой ответ на наши Т-34 и КВ. А тут ещё мы в Чаплинке показали им свою новинку – Т-72, и теперь они озадачены ещё и этим вопросом. Я могу вам рассказать, как в нашем прошлом, в июле 1943 года 5-я гвардейская танковая армия пошла в самоубийственную атаку на окопавшийся в курских степях танковый корпус СС. Т-34, который мы сейчас имеем, своей 76-мм пушкой брал немецкие тяжёлые танки Т-VI "Тигр" в борт с 300 метров, а немецкая 88-мм пушка, установленная на "Тигре" поражала Т-34 в лобовую проекцию с 1200 метров. Потери были страшные, армия потеряла что-то около двух третей от списочного состава людей и боевой техники. Правда, и немцы не продвинулись вперёд ни на шаг. Но это была уже совсем другая история. Если мы не хотим повторения подобных атак, то нам надо к этому заранее подготовиться. Товарищ Сталин в курсе проблемы. Поэтому он и дал задание нашим конструкторам, чтобы немецкие генералы лихорадочно искали ответы на наш вызов.
- Все это правильно, Михаил Ефимович, – завершил я дискуссию. – Теперь давайте пойдём и посмотрим, какой вопрос мы будем задавать примерно через полгода немецким танковым генералам.
Шашмурин покосился на меня, и вздохнул.
– Товарищ Деревенко говорит, что таким вопросом может стать разработанный в вашем прошлом в самом конце войны танк Т-44. Масса 32 тонны, торсионная подвеска, монолитный лобовой лист, поперечное расположение двигателя, литая башня и пушка от 85 до 122 мм.
- Да, всё правильно, – подтвердил я. – Именно так эта машина и называлась. Теперь напомню ещё несколько условий, поставленных товарищем Сталиным. Во-первых, переход с Т-34 на Т-44 не должен привести к уменьшению валового выпуска танков, поэтому машинокомплекты Т-44 должны быть максимально совместимы со своим предшественником.
Во-вторых, с Т-44 должны быть совместимы самоходное орудие ПТО калибром 100-мм, самоходная гаубица калибром 122-мм и самоходные автоматические установки ПВО 4х23-мм или 2х37-мм.
- Вячеслав Николаевич, – сказал мне Шашмурин, – над самоходными артсистемами мы уже думали. И поскольку все они должны иметь заднее расположение боевого отделения, то у меня есть предложение – спроектировать универсальное шасси, на которое при необходимости можно будет монтировать специализированные башни. Главное, чтобы у них совпадал диаметр погона.
Подполковник Деревянко почесал в затылке.
– Добавьте в этот список многоцелевой легкобронированный тягач для прицепных артсистем крупного калибра. Если не ошибаюсь, то ваше шасси в безбашенном варианте запросто потянет даже такую бандуру, как Б-4.
Шашмурин кивнул, а я подвел итог:
– Ну вот и хорошо. Михаил Ефимович, – посмотрел я на Катукова, – если у вас нет возражений против предложенных нашими специалистами идей, пойдёмте порешаем проблемы не столь вселенского масштаба. Не будем мешать товарищам, они создадут эскизный проект и без нас. Пойдёмте ко мне, обсудим вопрос доукомплектования и переформирования вашей бригады.
Катуков встал.
– Вы правы, Вячеслав Николаевич, наша бригада понесла в боях под Москвой большие потери, а значит, перед предстоящей серьёзной операцией переформирования и доукомплектования не избежать. Только вот...
Понимая, что сейчас Катуков спросит о будущей "Молнии", я увлек его к выходу.
– Михал Ефимыч, – прошипел я ему в ухо, – о том, что, где, когда и как – знают только Верховный Главнокомандующий, я, мой начштаба и группа специально отобранных генерал-лейтенантом Василевским офицеров Генштаба. Всё! Чем меньше знаешь, тем крепче спишь и дольше живешь. Могу сказать одно, операция будет крайне серьёзной. Куда серьёзнее, чем наша прогулка по югам. Так что пойдём в мою землянку и под настоящий кофе подумаем о том, как бы нам, используя ту технику, что серийно выпускается в СССР, если не уровнять, так хотя бы сделать сопоставимым наш бронетанковый потенциал и потенциал противника...
После нескольких часов споров и размышлений мы пришли к следующей структуре для 1-й гвардейской танковой бригады: батальон тяжёлых танков, состоящий из 10 КВ-2 и 20 КВ-1. Два батальона средних танков, каждый по 30 Т-34. Рота разведывательных лёгких танков – 10 БТ-7 и разведрота. Мотоциклистов зимой не надо, а вот летом лишними они не будут. Мотострелковый батальон на трофейных полугусеничных тягачах – тридцать штук в исправном состоянии в подмосковных завалах трофейной фрицевской техники найти можно. Самоходный артдивизион на астровских СУ-76. Их уже выпускают, и с нашим первоочередным снабжением мы вполне можем их получить. Разумеется, рембат и автобат для своевременного восстановления техники и снабжения бригады всем необходимым.
Пока всё, составим заявку и сегодня вечером я отвезу её Верховному. Планы боевой подготовки Михал Ефимыч обсудит с подполковником Деревянко. Времени в обрез, пусть об этом знаем только мы с товарищем Сталиным, но до начала операции осталось всего три недели. И если в нашей бригаде процесс сдвинулся с мёртвой точки, то у катуковцев, считай, что и конь не валялся.
6 февраля 1942 года. Утро. Таврия, окрестности пос. Чаплинка. Помощник и личный представитель президента США Гарри Ллойд Гопкинс.
Вождь большевиков сдержал своё слово. Не прошло и суток с того разговора, а наша делегация уже бродит по полю битвы под Чаплинкой. Общее впечатление ужасное. В смысле, ужасное для немцев. Всюду трупы, трупы, трупы... Убитые одеты в серые шинели солдат вермахта, чёрные комбинезоны панцерваффе.
Ледяной ветер и низкая позёмка, я зябну даже в тёплом русском полушубке и меховой шапке. Эту одежду выдали всем членам делегации перед поездкой на фронт. В том тонком модном пальто и шляпе, в которых я прилетел из Вашингтона, я бы давно околел на таком ветру. А каково было немцам? Сопровождающий нас русский полковник Иванченко заявил, что у Красной Армии пока ещё не дошли руки до расчистки этого поля от трупов немецких солдат и обломков техники.
Видно, что полковник горд оказанной ему честью сопровождать нашу делегацию и, кроме того, сам удивлён представшей перед нами картиной. Стоя на этом поле, я вижу, что дядюшка Джо совсем не блефовал – русские способны самостоятельно разгромить немцев, не за год, так за два точно. Наши же дела на Тихом океане совсем плохи, и все ресурсы идут туда. С каждым днём обстановка всё хуже и хуже, проклятые джапы готовятся к высадке в Новой Гвинее, бои идут в джунглях Бирмы, пала Манила, и положение нашей армии на Филиппинах безнадёжно, японские войска подступили к Сингапуру. Прекрасно обученная и фанатичная армия японского императора стоит уже на пороге Индии и Австралии. Мы, англосаксы, сами создали себе этого монстра, который, вкусив крови, обрушился на своих создателей. Вероломное нападение на русский флот в Порт-Артуре 9 февраля 1904 года стало прологом к "Дню Позора" 7 декабря 1941 года. Наши правители были слепы, как кроты, ведь сколько волка не корми, он однажды вспомнит, что он хищник, и вцепится своими клыками в твоё горло. Что мне докладывать Френки, когда мы вернёмся в Москву?
Я пнул гусеницу сгоревшего немецкого танка. Когда-то он был обычным PzKpfw IVD, с короткой, как гаванская сигара, пушкой. А сейчас он всего лишь обгорелый кусок металлолома. Русский крупнокалиберный снаряд пробил лобовой лист и, пройдя через боевое отделение, выбросил исковерканный мотор через корму на закопчённый снег. Что бы мне сказали души тех пяти немцев, которых этот снаряд в мгновение ока отправил в лучший мир? Я горько усмехнулся. Что они могут сказать, кроме самого простого: «Гарри, не связывайся с этими парнями. Да, они кажутся добродушными увальнями, любящими баню, водку и грудастых баб. Но на самом деле это не так, Гарри, на самом деле, это люди-оборотни, по зову военной трубы превращающиеся в беспощадных берсерков. Не связывайся с ними, Гарри!»
Деликатное покашливание отвлекло меня от общения с душами мёртвых немцев. Я обернулся. Это был полковник Рендолл возглавляющий военную часть нашей делегации.
– Сэр, мы можем говорить?
- Да, полковник, – кивнул я, – вы что-нибудь выяснили?
- Так точно, сэр! – ответил полковник. – Русские довольно разговорчивы, а первый лейтенант Томпсон, мать которого родом из России, прекрасно говорит по-русски. Кроме того, сэр, мы с ним облазили все это чёртово поле буквально на четвереньках.
- Слушаю вас, Рендолл? – сказал я. – Это поле просто подавляет своей монументальностью.
Полковник почесал гладко выбритый подбородок.
– Сэр, со всей ответственностью могу заявить, дело тут не чисто.
- Что вы имеете в виду, полковник? – насторожился я.
- Вот смотрите, сэр, – мой собеседник кивнул на подбитый немецкий танк, возле которого мы стояли. – Этого парня приголубили из двенадцатисантиметровой танковой пушки.
- Полковник, а почему вы считаете, что пушка была танковой? – усомнился я. – У русских есть прекрасная пушка-гаубица примерно такого же калибра.
- Да, сэр, это так, но, – полковник Рэндолл кивнул в сторону русского села, – мы с Томпсоном облазили там всё, и не нашли следов гаубичной батареи указанного калибра, выдвинутой на прямую наводку. Зато прямо по оси дороги мы нашли место, с которого вёлся огонь... Сэр, это или полноценный танк, или, по крайней мере, казематная самоходная пушка. Русские собрали гильзы, но подтаявший и окаменевший снег сохранил отпечатки.
- Вы уверены?
- Так точно сэр, уверен, – кивнул полковник. – Более того, Томпсон считает, что соплеменники его матери нарочно не стали затирать все следы, они хотят чтобы мы знали... сами. Помните, во вчерашнем фильме...
- В каком именно, полковник? – переспросил я.
Дело в том вчера в посольстве мы смотрели два фильма, фактически на одну и ту же тему. Один был специально для нас доставлен из Кремля и назывался "Разгром сводной танковой группы Гудериана", а другой был привезен на самолёте из Анкары, его снимали сотрудники нашего посольства в Турции во время прохождения по Босфору русской эскадры.
- В первом, сэр, который о разгроме Гудериана. Там на мгновение мелькнула группа слишком уж необычных танков, – полковник пожевал губами. – Буквально несколько кадров, и очень издалека. Такие низкие, широкие машины со сплющенными башнями и длинноствольными пушками. А дальше оператор снимал только, как один за другим вспыхивают немецкие танки. Сэр, я думаю, что это всё-таки дело рук "Старших братьев".
- Что за "старшие братья", Джеймс?! – встрепенулся я. – Никогда не слышал о них!
Рэндолл вздохнул.
– Это все мой начальник, сэр, генерал Билл Донован, это его гипотеза.
- Какая гипотеза, полковник, можно поподробнее? – неожиданно у меня закололо в боку. – Я тут в потёмках должен разгадывать русские ребусы, а армия скрывает от меня и президента какие-то сведения?
- Никак нет, сэр, ничего мы не скрываем, – полковник изобразил на лице маску оскорблённой невинности. – Просто мы немного лучше разбираемся в военных делах, чем гражданские. Удивителен не только этот показательный погром, который русские устроили джерри, удивительны все события, случившиеся в этих краях после 4-го января. Волосы дыбом встают, когда начинаешь понимать масштабы событий. Одно уничтожение всего люфтваффе на южном фронте за одну-единственную ночь представляет из себя величайшую тайну и величайшее чудо. Знаете, что русские отвечают на этот вопрос? Что, мол, действовала авиагруппа особого назначения резерва ставки Верховного командования.
Потом Гудериану не повезло на этом поле лоб в лоб встретиться с тяжёлой механизированной бригадой, того же особого назначения из резерва той же Ставки. Через Босфор в Средиземное море, потом в Атлантику вышла эскадра того же особого назначения... Сэр, это всё внешнее, но русские со своим плановым хозяйством тяготеют к порядку и классификации. Что может быть общего между флотской эскадрой, авиационной частью и механизированным соединением, маркированными буквами ОСНАЗ РГК?
-Не знаю, полковник, – пожал плечами я, – просветите.
- Общим может быть назначение и, – полковник поднял вверх палец, – ...происхождение.
- Хорошо, – кивнул я. – И, кстати, вы до сих пор ничего не сказали про этих ваших "братьев".
- Сэр, – как-то странно посмотрел на меня полковник, – "старшие братья" – это и есть ответ на вопрос с происхождением. Как считает мой начальник, люди, сотворившие все эти военные чудеса, не принадлежат нашему миру, они пришли извне. До 4-го января этого года такие люди, как контр-адмирал Ларионов или генерал-майор Бережной, просто не существовали. Но факт, что сейчас они есть, а мистер Ларионов даже назначен командующим Черноморским флотом вместо несчастного Октябрьского. К тому же совершенно точно, что корабли, идущие сейчас на Север под андреевским флагом, на русских верфях не строились и Черноморские проливы не пересекали. За это сэр, наша служба может ручаться. Из какого "извне" они пришли – это уже другой вопрос. Можно сказать только одно: по сведениям, имеющимся у нашей службы, пришельцы искренне считают себя русскими. И более того, местные русские их за таковых признают.
- Полковник, пришельцы извне, это хорошо, – я пожал плечами. – Теперь следующая задача вашей службы узнать, откуда именно. Но скажите, почему именно "старшие братья"?
– Сэр, представьте себе, что вы мальчик, которого постоянно обижает банда малолетней шпаны с соседней улицы. Бьют, отнимают карманные деньги, по всякому унижают. Каждый из них не сильнее вас. Но их много, а вы один, и поэтому они делают, что хотят. И вот, отслужив в армии, предположим, в морской пехоте, в отчий дом возвращается ваш старший брат. Уличная шпана ведёт себя нечестно, нападая толпой на одного, и ваш старший брат начинает выравнивать шансы.
«Деритесь честно, – говорит он, ломая ноги главарю банды, который, все время ходит с кастетом. – Мой кастет, – говорит он, – в два раза тяжелее вашего».
Хороший старший брат не будет драться вместо младшего, он просто приведёт ситуацию к такому состоянию, что младший сам сможет справиться с проблемой. Но не стоит его злить, потому что тогда может появиться и дробовик, и автомат Томпсона. С таким старшим братом и его семьёй лучше жить на разных улицах, сэр, и раскланиваться при встрече. Теперь вы поняли, сэр, почему именно мы назвали их "Старшими Братьями"?
- Понял, Джеймс, – я задумался. – И вы считаете, что небольшая группка людей, пусть даже очень умных и хорошо вооружённых, в состоянии изменить всю ситуацию на Восточном фронте?
- Сэр, исходя из сил, применённых в Евпаторийском десанте, и возможной численности команд кораблей, их немного – три, возможно, две тысячи человек. Боеприпасы у них когда-нибудь закончатся, а техника придёт в негодность. Всё это действительно так, но… – полковник наклонился к моему уху и продолжал вполголоса. – Но чёрт его знает, этих русских, нам их никогда не понять. Вот Томпсон иногда простой американский парень, а иногда я не знаю просто, что с ним делать...
Нам известно, что при высадке в Евпатории численность их наземного отряда едва превышала шестьсот человек. Сейчас в той самой бригаде больше трёх тысяч. Мой генерал считает, что сейчас людей, которых можно было бы назвать "старшими братьями", значительно больше, чем было в самом начале. Возможно, что не каждый русский способен стать "старшим братом", но они не испытывают проблем с обучением неофитов. Успех их последних действий на юге подтверждает эту мысль.
Последовательный рост масштаба операций требует такого же увеличения числа вовлечённых людей, и при этом каждый раз они достигают успеха. Немцы – противники серьёзные, и случайностью это быть не может. Мы думаем, что к сегодняшнему моменту кроме нескольких десятков тысяч рядовых бойцов и командиров в число новообращённых "старших братьев" входят такие люди, как генералы Василевский и Рокоссовский, глава НКВД Берия, адмирал Кузнецов и многие другие, которые уже инициированы, но пока себя никак не проявили.
Кстати, о Кузнецове. Совершенно непохожий на современных русских иезуитский тактический ход, в результате которого его эскадра осталась в стороне, а в смертельной схватке сцепились подглядывающие за ним кузены и охотящиеся на него джерри. Ничего личного, только бизнес. Я бы поставил мистеру Кузнецову "А" с плюсом за хитрость и сообразительность.
Как происходит сам процесс посвящения, нам пока неизвестно. Просто в один прекрасный момент на горизонте возникает новый "старший брат". А тех, кто не способны на такое превращение, отстраняют от командования, и их арестовывает НКВД, которым руководит уже упомянутый Лаврентий Берия, – неожиданно он посмотрел на меня испытующим взглядом. – И кстати, сэр, лично встречаясь с дядей Джо, вы случайно не заметили ничего странного?
– Уппс! – мне неожиданно стало плохо, и я прислонился к обгорелому борту немецкого танка. В голове что-то щёлкнуло, и те мелочи, которые раньше проскакивали мимо сознания, вдруг встали на свои места. Нет, несомненно, это был всё тот же Сталин, но, во-первых, он бросил курить. Сумел бросить. Такому заядлому курильщику как он, легче бросить дышать.
Потом эти странные приборы у него на столе. Нечто напоминающее телефонный аппарат-переросток и плоский чёрный ящичек, крышку которого дядя Джо закрыл при моём появлении. И самое главное было не в кабинете, самое главное в другом. Все эти стратегические и политические шаги последнего месяца: изменение стиля войны, отставка, а иногда и арест многих видных фигур, в основном придерживающихся крайне радикальных политических взглядов, и одновременно примирение с белоэмиграцией.
Полковник придержал меня за руку, и я выпрямился.
– Спасибо за откровенность, Джеймс, – сказал я, осматриваясь по сторонам. – И хоть полная ясность ещё не наступила, но всё стало намного понятней. По возвращению в Москву я немедленно доложу ваши соображения Президенту. Теперь задачей вашей службы будет выяснить, откуда именно пришли к нам столь богатые талантами гости. Я думаю, что мир, в котором строят танки с двенадцатисантиметровыми пушками и самолёты, против которых бессильно все люфтваффе, это не самое приятное для жизни место. И кстати, что означает: "жить с этими парнями на разных улицах"?
Полковник кивнул.
– В разных полушариях сэр, я...
Он всмотрелся куда-то мне за спину, в нагромождение обломков немецкой техники, сброшенной русскими на обочину шоссе, когда они освобождали проезд.
– Сэр, что-то мой Томпсон мчится сюда, как будто за ним гонится дюжина апачей с томагавками. Наверно, что-то случилось?
Я обернулся. Помощник полковника бежал по дороге, спотыкаясь с непривычки в этой русской обуви, именуемой "валенки". Если бы не они, наши ноги давно бы превратились в кусок льда. Но бегать в этих валенках по утоптанному снегу, это всё равно, что скакать на бешеной корове. Вот он повернул, огибая подбитый танк, и чуть не упал с непривычки, смешно взмахивая руками. Ещё пара минут, и весь растрёпанный, покрасневший и запыхавшийся первый лейтенант предстал перед нами.
- Эндрю, – строго сказал ему полковник Рэндолл, – сначала приведите себя в порядок, вы позорите нас перед союзниками. Потом чётко и ясно доложите, ради чего вы устроили весь этот забег?
- Сэр, – сказал Томпсон, – Победа! Только что московское радио сообщило, что генерал Клейст капитулировал вместе со всем своим штабом. Сопротивление немецкой группировки сломлено, массовая сдача в плен. В честь этого завтра вечером в Москве будет артиллерийский салют в двенадцать залпов...
Мы с полковником Рендоллом переглянулись. Лавина, сорвавшаяся с горы, набирала ход. Я на минуту задумался.
– Эндрю, пойдите, соберите всю нашу журналистскую публику, только никого не забудьте, нам в Вашингтоне за них головы оторвут. А нашему доброму ангелу, мистеру Иванченко скажите, что мы желаем посмотреть места недавних боёв в городе Сталино. В конце концов, нам было обещано показать всё, что мы пожелаем увидеть. Ступайте.
Лейтенант убежал, а я посмотрел на полковника.
– Знаете что, Джеймс, у меня вдруг возникло желание своими глазами взглянуть как на победителей, так и на живых побеждённых. Если повезёт, то нашим писакам могут разрешить даже взять интервью у немецких пленных и у советских солдат. Дядюшка Джо снабдил нас бумагой, способной проломить любые стены. Президент должен получить от нас с вами самую свежую и точную информацию. Возможно, что от этого зависит сама судьба Америки.
- Да, сэр, – кивнул полковник, – я тоже так думаю.
6 февраля 1942 года. Около полудня. Аэродром люфтваффе недалеко от Минска.
– Герр обергруппенфюрер, – толстый майор люфтваффе стоял перед Гейдрихом навытяжку. – Мы не можем выпустить ваш самолёт. Командира вашего истребительного прикрытия гауптмана Шмидта увезли в госпиталь. Наш врач считает, что у него аппендицит. Приступ начался прямо в воздухе, он едва дотянул до аэродрома.
Рейнхард Гейдрих с тоской оглядел заснеженное поле, на котором сиротливо стояли две "тётушки Ю" с его людьми и восьмёрка истребителей Ме-109F из состава авиакорпуса "Германия". По приказу фюрера они должны были сопроводить трёхмоторные транспортные самолёты до Смоленска и вернуться обратно.
– Проклятая страна! – подумал Гейдрих, – Всё не как в Европе. В Варшаве сейчас плюс пять тепла, зеленеет трава и паненки ходят в лёгких демисезонных пальто. А тут – минус двадцать, ветер, снег, глушь. Говорят, что в лесах даже завелись какие-то партизаны. Надо было срочно собрать лучших специалистов и самых опасных головорезов, чтобы долететь до этой дыры и застрять из-за не вовремя заболевшего животом пилота-гауптмана. Чёрт бы побрал этого формалиста! Но, видимо, его предупредили о моём визите и хорошенько накрутили хвост, так что он теперь боится, как выпустить меня, так и не выпустить... Теперь придётся ждать сутки, пока из Варшавы пришлют замену...
– Нет, так не дело не пойдёт! – приняв решение, Гейдрих резко повернулся к коменданту аэродрома. – Значит так, герр майор, самолёт гауптмана Шмидта поведу я лично. Я боевой лётчик, прошёл всю польскую компанию. Несите сюда свой журнал полётов, я лично напишу в нём, что беру ответственность на себя, находясь в здравом уме и трезвой памяти. И помогите надеть парашют, чёрт вас возьми.
Час спустя, "Тётушки Ю" вместе с истребителями сопровождения оторвались от заснеженного поля и взяли курс на восток. В кабине одного из мессершмиттов 109 вместо штатного пилота сидел обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих. Вслед им в эфир полетели радиограммы, предупреждающие командование люфтваффе и группы армий "Центр" о визите особо важного гостя.
6 февраля 1942 года. 14:04. Штаб ГОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Командир бригады генерал-майор Бережной
День начался как обычно: утром – полевой лагерь, в полдень – штаб, вечером – опять полевой лагерь. Жизнь бьёт ключом и, к счастью, не по голове. Слава всем богам и основоположникам марксизма-ленинизма – сегодня не надо ехать в Кремль.
Зато вчера вечером нас с конструктором Шашмуриным и генерал-майором Катуковым вызывали к Верховному. Именно в такой комбинации. Вчера утром, после разговора с Катуковым, и ещё одного – с Николаем Фёдоровичем Шашмуриным, – я отправил с нарочным пакет в Кремль. В этом пакете была срочная заявка (надо было ещё вчера!) на технику для пополнения 1-й гвардейской танковой бригады и эскизные проекты будущего танка Т-44, самоходной платформы на его основе под гаубицу-пушку 122-мм, противотанковую пушку 100-мм, самоходные зенитные установки 2х37-мм и 4х23-мм. "Хитом сезона" был проект тяжёлого БМП на той же базе, способного перевозить десять человек десанта и вооружённого автоматической авиационной пушкой НС-45, которая была признана слишком мощной для авиации. Ну да, для авиации – это монстр. "Яшка" после очереди из этой пушки начинает буквально пятиться, а тряска при стрельбе такая, что только первые два снаряды летят в цель, а все остальные – на кого бог пошлёт.
Но вот на 17-тонной БМП эта зверюга будет вполне к месту, особенно если ей будут ассистировать два пулемёта калибра 7,62. Но все это надо ещё утвердить. На таких эскизах должна появиться надпись знаменитым красным карандашом "И-Ст", и лишь после того бумага превращается в проекты...
Первое, что спросил вождь, выложив на стол нашу с Катуковым заявку, было:
– А почему так мало просите, товарищи? Мы можем дать вам значительно больше.
– Больше и не надо, товарищ Сталин, – ответил я. – Наша промышленность пока не выпускает необходимые нам самоходные системы на гусеничном ходу. А разбавить парк колёсной или прицепной техникой местного производства, значит серьёзно снизить мобильность, необходимую рейдовым соединениям.
– Я вас понял, – Сталин положил руку на пачку листов с эскизами Шашмурина. – Вы имеете в виду именно эту технику. Согласен, впечатляет.
Он посмотрел на конструктора.
– Скажите, а почему среди предложенных вариантов отсутствует самоходная гаубица калибром 152-мм?
Николай Фёдорович встал.
– Товарищ Сталин, 152-мм гаубицу планируется делать на базе тяжёлого танка ИС, который ещё подлежит разработке, то есть, фактически с нуля. Предложенная сейчас техника на 70-80% совместима по узлам и агрегатом с уже выпускающимся танком Т-34, что ускорит как проектирование, так и запуск в производство, и освоение в войсках.
Сталин прошёлся по кабинету.
– 70-80% вы говорите? Да вы садитесь, товарищ Шашмурин, и не надо волноваться. Нам известны те сложности, которые создавало вашей работе ваше бывшее начальство. Не успеет закончиться ваша командировка к товарищу Бережному, как мы уже решим этот вопрос.
– Так точно, товарищ Сталин, – ответил Шашмурин. – Т-34 хороший танк, просто он немного неудачно скомпонован. Например, на нём нет возможности установить башню с длинноствольной пушкой калибром больше ста миллиметров, так как в этом случае смещение вперёд центра тяжести станет просто неприличным. Подвеска Кристи тоже исчерпала свои резервы. Как мы уже знаем, в будущем все танки будут проектироваться с торсионной подвеской, которая при той же массе танка значительно надёжнее и не отбирает так много места у боевого отделения.
– Хорошо, – Сталин начал задумчиво перебирать эскизы, и его рука уже потянулась к красному карандашу. – За какое время вы сможете завершить проектирование, постройку опытного образца и испытание новой техники? Ну и запуск в серию...
– Если будут свободные производственные мощности, то месяц-полтора на сборку и обкатку шасси, и в варианте танка и в варианте самоходной платформы. Потом ещё месяц на сборку и испытание предсерийных машин.
– Хорошо, – кивнул вождь. – Когда закончите свои работы по подготовке к рейду техники в бригадах товарищей Бережного и Катукова, то поедете на Сталинградский тракторный, чтобы там заниматься темой Т-44 и самоходных систем.
Я встал.
– Товарищ Сталин, у меня предложение...
– Слушаю вас, товарищ Бережной, – кивнул вождь.
Я прокашлялся.
– Товарищ Сталин, быть может, лучше направить группу товарища Шашмурина не на Сталинградский тракторный, который и без того загружен работой во восполнению потерь нашей армии в танках. Судостроительному заводу в Молотовске после начала войны был отменен заказ на строительство линкоров типа "Советский Союз", и сейчас они строят малые суда. В то же время оборудование, способное обрабатывать броневые листы, на нём простаивает. Я уже как-то говорил, что судостроительные заводы могут взять на себя часть нагрузки по обеспечению нашей армии танками, в особенности такими, диаметр погона башен которых превышает имеющийся у Т-34-76.
– Интересный вариант, – задумчиво произнёс вождь. – Мы никогда не рассматривали судостроительные заводы, пусть даже и простаивающие, как площадки для производства танков…
Он сделал пометку на листе бумаги.
– Мы пошлем запрос, и если для того нет никаких технических препятствий, то воспользуемся ценным советом товарища Бережного. Теперь дальше, к заботам сегодняшнего дня.
Сталин внимательно посмотрел на меня.
– До того момента, когда бригады товарищей Бережного и Катукова будет находиться в полной боевой готовности, у нас осталось около двух недель. Товарищ Шашмурин, ваша установка по закалке деталей токами высокой частоты готова?
Николай Фёдорович кивнул.
– Так точно, товарищ Сталин. По совету товарищей из будущего, походный вариант установки смонтирован на шасси двух грузовиков ЗИС-5, что обеспечит её работу в полевых условиях. Сегодня днём мы, можно сказать, провели пуско-наладочные испытания. А завтра приступим к работам по подготовке техники бригады товарища Бережного. Дальнейшие корректировки будут вноситься по ходу работ.
Сталин кивнул, и мы ещё немного обсудили перспективы развития бронетанковой техники, тактику глубоких рейдов и прочие нюансы предстоящих событий.
Атмосфера была приподнятой. Совинформбюро уже разнесло по стране весть о капитуляции группировки Клейста. Мы все, и выходцы из XXI века, и люди века XX, сделали это! Фактически это была Сталинградская операция, проведенная на год раньше и с несравнимо меньшими потерями. Мы с Верховным понимали, что теперь нам предстоит последняя стратегическая операция в зимней кампании этого года, после чего и мы, и немцы будем вынуждены взять тайм-аут на время распутицы до мая-июня. Остальные присутствующие, пусть и не владели всей информацией в полном объёме, но чувствовали то же самое.
Наверное именно поэтому в самом конце разговора товарищ Сталин попросил Николая Фёдоровича сосредоточить свою работу не на танке Т-44, а на самоходных платформах. Лишние полгода на Т-34 для нашей армии некритично, тем более что у немцев "Тигры", "Пантеры" и прочий "зверинец" в массовом количестве появится только весной-летом 1943 года, и время у нас пока ещё есть.
А вот в БМП, в самоходных зенитных и артиллерийских установках наша армия нуждается уже сейчас. Тогда же товарищ Сталин, видимо приняв окончательное решение, разрешил отвезти Михаила Ефимовича в штаб бригады и ознакомить его с планом операции. Хотя, какой он Михаил Ефимович… Это я его так называю про себя, зная, что родился он примерно за полвека до меня. Вслух он просто Миша, а я для него скорее, наоборот, Вячеслав Николаевич. И это не только из-за того, что по прожитым годам я на пятнадцать лет его старше, но из-за моей славы "пленителя Манштейна". Гудериана я, слава Богу, аккуратно уступил подполковнику Деревянко и капитану Бесоеву. Пропавший неизвестно куда Гот – это дело рук "хулигана-героя" подполковника Рагуленко. Сам немецкого генерала потерял, пусть сам и ищет. Надо ведь смотреть под гусеницы – кого ты там давишь.
Короче, приехали мы на штабную дачу, а там покой и благорастворение воздухóв. Сосны до неба, птички чирикают, штабные кунги под усыпанной снегом масксетью стоят. Тишина, будто и войны уже нет. Только за домом кто-то дрова хакает – завтра суббота, а значит, и баня будет, как положено. Прошлая суббота пришлась на тридцать первое января, штаб только выгрузился с эшелона и прибыл в расположение. Но комендант дачи был уже наготове, сверху его тоже предупредили, что товарищи прибудут с фронта... Знаем мы, кто у нас такой заботливый – вождь и учитель, а остальные и не почешутся. Так что, пока есть возможность, то надо пользоваться на всю катушку. Но не успели мы с товарищем Катуковым войти в дом и поздороваться, как прибегает начальник нашей службы радиоперехвата. ТАМ он проходил по моей епархии, а ЗДЕСЬ я включил этих ребят в штат бригады и никому не отдал. Облезут. Немцы на свою "Энигму" надеются и не понимают, что с нашими компьютерами эта "Энигма" всё равно, что открытый текст. А на капитана смотреть страшно – лицо красное, сам весь в мыле. Ну, я и пошутил. Посмотрел на Катукова и говорю:
– Миша, глянь, неужто к нам в гости сам Гитлер едет?..
– Не Г-гитлер, – заикаясь, проговорил капитан, – но тоже на "Г" – Г-гейдрих.
Катукову сия фамилия ни о чём не говорила, но вот я взволновался до невозможности и сделал охотничью стойку. Гейдрих, да ещё в сопровождении свиты, для перевозки которой требуется две "Тётушки Ю" – хоть убейте меня, но дело пахнет большой пакостью. Этот человек не повезёт берлинских шансонеток на случку в штаб группы армий "Центр". Это либо инспекция в связи с событиями на юге, либо какая-то пакость персонально в наш адрес.
Слава Богу, ВЧ-связь на этой даче есть. Так что первым делом – звонок в Кремль. Такие гости в дом, а Хозяин и не в курсе. Опять же, к счастью, не пришлось объяснять Хозяину, кто такой Гейдрих. Он его и сам прекрасно знал. По всем остальным вопросам наши мнения тоже совпали на 150%. Неизвестно, чего тут этот Гейдрих забыл, но ничего хорошего для нас его визит не обещал. Мочить эти гниду надо, однозначно.
Согласился вождь и с тем, что единственная часть наших ВВС, которая с гарантией достанет Гейдриха, – это особая авиагруппа, временно перебазировавшаяся на аэродром ЛИИ ВВС в Кратово. Получив санкцию "товарища Иванова", я немедленно звоню туда. Гвардии полковник Хмелёв сообщил мне, что авиагруппа в разгоне. Все Су-33 ушли бомбить авиабазу Банак в Норвегии. Скоро туда, совершив "суперкруиз" по Атлантике, прибудет эскадра адмирала Кузнецова. В таких условиях лучшее ПВО – это бомбовый ковёр, раскатанный над их аэродромом. Все четыре МиГ-29К вернулись в Саки и действуют с этого аэродрома в интересах Черноморского флота и Крымского фронта генерал-лейтенанта Рокоссовского. На аэродроме в Кратово остался – сирота-сиротой – лишь учебно-боевой Су-25УТГ и два "курсанта": капитан Александр Иванович Покрышкин и – я чуть не упал со стула – подполковник Василий Иосифович Сталин. Я сунул трубку начальнику службы, радиоперехвата, и, сказав: «Объясняй!», отошёл в сторону.
Бадан, бадан, бадан – как говорил один мой приятель. Вот и "советский принц" на горизонте нарисовался, да ещё и в одной компании с лучшим советским асом все времён и народов. Александр Иванович, несмотря на имидж "апаша" и некоторую хулиганистость, мужчина серьёзный. В аморалках и пьянках до упаду в нашей истории замечен не был. А Василий, конечно, узнал по своим каналам о существовании авиачасти невиданной престижности и не мытьем так катаньем перевёлся туда. Кроме того, он ведь у нас романтик: выше, дальше, сильнее, быстрее... Может, в этом мире Василий Сталин не останется в памяти людей, как бледная тень великого отца и оболганный Хрущёвым неудачник, а совершит что-то достойное своей фамилии. Да и Никишка, который его тогда сжил со света, уже покоится в могиле, а вождь, прочитав, что Василий не предал его памяти, предпочтя смерть, тоже, может быть, и переменит своё отношение к сыну. Тогда его перевод к Хмелёву в особую авиагруппу – это особая форма психотерапии.
Когда все необходимые данные радиоразведки были переданы в Кратово, и нам оставалось только ждать, я, приказав слушать эфир с утроенным вниманием, взял под руку Катукова и направился в столовую. Уже наступило время обеда, так что нам неплохо было бы перекусить. Я понимал, что если "Акела промахнётся", то исправлять недоделки придётся моим ребятам из группы капитана Бесоева и разбросанным по смоленским лесам как раз для таких случаев разведывательно-диверсионным группам десантников. Эти парни быстро учились, на глазах превращаясь в ночной кошмар вермахта.
6 февраля 1942 года. 14:33. Аэродром ЛИИ ВВС в Кратово. Гвардии капитан Александр Иванович Покрышкин.
Итак, завтра ровно месяц, как я сражаюсь в одном строю с потомками. Или, точнее, не так: я учусь сражаться как они, чтобы в любой момент заменить раненого или заболевшего пилота. Но даже моя учебная лошадка Су-25УТГ по своим техническим характеристикам на две головы превосходит всё, что имеется у нас, у немцев и американцев. Да, это штурмовик, ну и что?
Скорость – восемьсот пятьдесят на прямой. Так меня ни один форсированный "мессер" не поймает! Кроме того, говорят, что её "дубовые" штурмовые движки наилучшим образом подходят для копирования в наших условиях. Остаётся только молиться, чтобы товарищ Архип Люлька бросил маяться дурью и приступил к копированию уже проверенных образцов. Я понимаю, что это не так интересно, как создавать своё, но нам, лётчикам, такие движки нужны побыстрее и в большом количестве. Потому что, как только появится двигатель, товарищи Петляков, Яковлев, Микоян-Гуревич, Лавочкин, Туполев, Ильюшин, Сухой наперегонки начнут делать под этот двигатель самолёты. А тогда у нас авиаторов наступит, как говорят потомки, "щастье". Я почему это говорю – все вышеозначенные товарищи сейчас в Кратово днюют и ночуют. Обмен опытом идёт со страшной силой. Вы им, товарищ Люлька, только двигатель дайте, а уж дальше они сами.
А сейчас мы с напарником пока загораем на аэродроме. Он ещё зеленее меня, с нами всего три дня ... Остальные ребята сегодня вылетели в Норвегию, как они говорят, "на пальцах объяснять немцу политику партии".
Никак не могу привыкнуть к тому, что для них и 1000 верст не крюк. Объекты у них то в Норвегии, то в Румынии, то в Восточной Пруссии.
Напарник у меня, кстати, тоже не простой... Но обо всем по порядку...
Прилетели мы в Кратово 31-го, нет, стоп. Это ребята на 33-х Сушках прибыли тридцать первого января – у них дальности хватало не только до Москвы, но и до Мурманска. А я со своей каракатицей добрался до Кратово с промежуточной просадкой в Воронеже только утром первого февраля. В Воронеже, на аэродроме авиазавода меня хотели упоить вусмерть. У них перед тем немцы большой налёт хотели сделать. Но случился облом-с у гансов. Сначала выяснилось, что через окрестности города по "зеленой улице" плотно, один за другим, идут железнодорожные эшелоны с частями мехбригады генерала Бережного. Зенитчики на "Панцирях" всыпали немцам для острастки. Потом, пока юнкерсы метались испуганными воронами, уже отсюда, из Кратово, прилетела пара наших – Скоробогатов-Галкин на 29-х Мигах – и ещё раз врезали немцам, приведя их в полное расстройство. А под конец со всех окрестных аэродромов в небо полезли наши истребители и довершили разгром. Местные по поводу чудесного избавления пребывали в состоянии поросячьего восторга. Бомбить-то немцы должны были в первую очередь авиазавод. Как особисты не свирепствуют, но слона под ковёр не спрячешь – самолёты нашей особой авиагруппы узнают сразу. Да и не похожи они ни на что иное. И топливо у нас особое, при каждой бочке по чекисту приставлено.
К моему прилету водки было заготовлено столько, что мне показалось, будто в ней меня хотели просто утопить. Но не вышло у них споить гвардейца. Отмазался, сказав, что самолёт учебный, а я всего лишь стажёр. О моих делах летом-осенью сорок первого года местная публика, к счастью, ничего не знала. Так что выпил я тогда положняковые наркомовские 100 грамм, – и на боковую. И всё-таки жаль, что меня там не было. Ну что стоило вылететь на два дня раньше, как раз бы в свалке поучаствовал.
А как прилетели в Кратово, так на второй день полковник Хмелёв подводит ко мне невысокого такого, чернявого подполковника.
– Знакомься, – говорит, – твой новый напарник, подполковник Железняк Василий Иванович.
Это потом я узнал, что Василий то он Василий, но не Железняк, и даже не Иванович, ведь всё равно шила в мешке не утаишь. Ребята потом сказали, что его отца зовут Иосифом, а дальше вы и сами догадаетесь.
Василий нормальным парнем оказался. С закидонами, правда – так у кого их нет? Подрался тут из-за официантки в столовой. Нет, не с нашими, тут ещё бомбёры на Пе-8 сидят. На губе сутки отмотал. Мог бы и больше, но драка была так, одни смехи, больше на петушиный бой похожа.
А вчера машину его соперника за сердце Танечки сбили над Брянском. Говорят, что из горящего бомбардировщика никто не выпрыгнул. Танечка плачет, Василий чернее тучи. Не стоит, Вася, нам, лётчикам, из-за официанток собачиться. Сегодня ты жив, а завтра или "пал смертью храбрых", или пропал "без вести".
Короче. Сидим, загораем, причём в буквальном смысле. Солнце яркое, небо голубое, ёлки зелёные, снег белый, аж глазам больно. Зона прифронтовая, время военное, так что Сушка наша в капонире под масксетью стоит в полной готовности – заправленная, с подвешенными и заряженными пушками.
И тут крик дежурного по аэродрому:
– Покрышкина и Железняка – в штаб, к полковнику Хмелёву!
– Твою мать... – думаю я, быстро-быстро переставляя ноги. – И чего случилось то?!
А случилось у нас с Василием нежданное-негаданное боевое задание. Минут через сорок на аэродроме под Смоленском должны приземлиться две немецкие "коровы", то есть, транспортные самолёты Ю-52/3м, и их истребительный эскорт. Задание Родины – уничтожить оба транспортника любой ценой. Истребители нам неинтересны. Короче – времени в обрез.
Конечно, по самому банальному советскому обычаю нам забыли сказать – кого мы с Василием должны уничтожить. А может, это забыли сказать даже нашему командиру. Не знаю.
Техник махнул рукой, и Сушка, свистя турбинами, легко выкатилась из капонира, и раскачиваясь на ходу направилась в сторону старта... Уже привычным движением дав турбинам полный газ, я поднял свою "пташку" в небо. Наскоро посовещавшись перед вылетом, к цели мы решили идти огородами, то есть на бреющем полёте над лесными массивами.
А что, не смотрите что у Василия фамилия громкая, но он тоже боевой лётчик, как и мы грешные. Пороли его просто в детстве мало, отцу некогда было, а мать... Ну, да ладно, не будем о грустном...
Я пилотировал машину, а Вася сегодня был за штурмана. Этот район, в отличие от меня, он знал хорошо. На место мы вышли аккуратно, ещё издалека заметив цели на радаре. Подойдя поближе, разглядели два транспортника в сопровождении восьмерки "мессеров". Хорошая штука – радар на истребителе, интересно, когда он у нас появится?
Пройдя чуть дальше на запад, я повернул свою машину, заходя на немецкий строй слева-сзади. Транспортники шли правым пеленгом, так что можно будет попытаться свалить сразу обоих. Оружие с предохранителя. "Мессеры" нас ещё не видят, идут по сторонам от транспортников, как приклеенные. Орднунг!
Сбивать их я решил всё-таки с одного захода – состворились они удачно, да и четыре пушки по 23-мм – это не шутка! Ловлю заднего в прицел. "Мессы" из эскорта нас нагло игнорируют. Ясно, что пилоты на них не местные, – те давно уже знают, что на Восточном Фронте головой нужно крутить во все стороны. А уж силуэт самолёта без винтов вызывает панику, сравнимую только с переполохом при неофициальном визите лисы в курятник. Воспользовавшись беспечностью противника, огонь я открыл, когда до концевого "юнкерса" было метров триста. Дал очередь секунд на пять-семь и слегка поддернул ручку на себя, чтобы не врезаться в немца, точнее в его обломки. Ближайший ко мне "юнкерс" вспыхнул, как бенгальский огонь, и развалился в воздухе, кажется, прямо перед фонарем кабины моей машины. Я успел заметить, как головной транспортник, которому достались мои промахи по замыкающему, кувыркнулся через полуоторванное левое крыло и, оставляя за собой чёрный след, камнем пошёл вниз. Оглянувшись, Вася заорал:
– Есть!
И точно: сзади вверх поднимался жирный столб чёрного дыма. Кажется, мы слегка зацепили и один "мессер". Но это случайно, просто бедолага тоже оказался в створе пушечного огня. Оставляя белый след, немецкая машина пошла на снижение. Хочется его добить, но есть приказ "не отвлекаться на истребители", и мы его выполним. Тем более, что кроме подранка "мессеров" ещё семь штук, а мы в одиночестве.
Пушечные же контейнеры должны быть пусты уже на 2/3 – слишком длинную очередь я дал, стремясь достигнуть результата с гарантией.
Догнать же нас по дороге домой они не смогут. У нас 850 км/час, у них – 650... Разница в две сотники километров делает погоню не только бесполезной, но и глупой.
Вернувшись на аэродром, мы узнали, кого именно атаковали... Но, как доложила радиоразведка, Гейдрих остался жив. В "юнкерсах" сгорела только его свита. Сам он был в том самом подбитом "мессере", на котором осколки нашего снаряда повредили радиатор. Ему удалось дотянуть до аэродрома и посадить "месс" на брюхо. Отделался, сволочь, лёгким испугом и шишкой на лбу. Но всё равно полковник сказал, чтобы мы крутили дырки на кителях, задание мы выполнили чётко и немецкую спецгруппу завалили. А без неё Гейдрих нам и вполовину не страшен.
6 февраля 1942 года. 15:45, Смоленск. 3 км к западу от аэродрома "Северный". Обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих.
Оставляя за собой жирные огненные трассы, русские снаряды пронеслись мимо истребителя обергруппенфюрера. Один беглый взгляд назад через правое плечо, и сразу же в низу живота шевельнулся ледяной ком. От последней "Тётушки Ю" остался лишь жирный клубок чёрного дыма. Изрыгающее огонь, похожее на крылатую акулу русское летающее чудовище буквально разорвало транспортник на куски огнём четырёх своих скорострельных пушек, подвешенных под крыльями. Ещё одно мгновение, и у головного "Юнкерса" взрывом оторвало часть левого крыла, отчего он повалился набок. Гейдрих догадывался о том, что сейчас может произойти.
На мгновение у обергруппенфюрера мелькнула мысль, что русский хищник охотился на него. И именно его обгорелый труп должен был сейчас валяться на закопчённом русском снегу. Как раз в этот момент один из последних снарядов выпущенных русским самолётом-убийцей попал в его самолёт. Возможно, что это произошло случайно. Конус рассеивания оставался конусом рассеивания, но теорию вероятности тоже никто не отменял. Гейдрих почувствовал сильный удар, мотор его Ме-109G-2 начал работать с перебоями. Почти сразу после этого русская "акула" проскочила мимо него и ушла в сторону фронта с небольшим набором высоты, оставляя за собой шлейф копоти. «Никаких повреждений, – с разочарованием подумал Гейдрих, – это просто форсаж».
Первым делом обергруппенфюрер попытался оценить степень повреждения своей машины. На лёгкие движения ручкой и педалями истребитель реагирует – это хорошо, значит, тяги не перебиты. Спереди никаких повреждений он не заметил. Рейнхард Гейдрих оглянулся назад. И точно – за его самолётом тянулся быстро исчезающий в воздухе белый след. «Поврежден радиатор, – подумал он, – и теперь вода из системы охлаждения вытекает из него в атмосферу».
– Герр обергруппенфюрер, – раздался в наушниках голос его временного ведомого, обер-лейтенанта Питера Майстера, – вы подбиты, за вами тянется белый след.
– Знаю, – прорычал Гейдрих, поворачивая нос быстро теряющей скорость машины в сторону аэродрома. – Если не долечу, буду садиться на вынужденную, на брюхо. Прикройте меня на всякий случай.
Несмотря на минимальные обороты мотора, стрелка указателя температуры масла давно заползла в красный сектор. Тут одно из двух – или двигатель заклинит, или он загорится. Высота – менее пятидесяти метров, прыгать невозможно, парашют просто не успеет раскрыться. Группенфюрер посмотрел вниз. Лес под крылом кончился, внизу тянулось ровное заснеженное поле, покрытое растущими тут и там низенькими хлипкими деревцами и пучками прошлогодней осоки.
«Шайзе, это же болото», – подумал Гейдрих. А где-то впереди уже виднелась взлётно-посадочная полоса аэродрома.
– Что за мерзость, – скрипнул зубами Гейдрих, – утонуть в болоте меньше, чем за километр до цели...
Когда в кабину начал проникать запах палёной изоляции и жжёного металла, обергруппенфюрер резким движением перекрыл кран подачи топлива, после чего тут же обесточил самолёт. Мотор заглох, наступила тишина, нарушаемая только свистом ветра. Будто налившийся свинцом, истребитель клюнул носом. Резким движением ручки управления Гейдрих парировал и эту угрозу, выпустил шасси. Ме-109 со своим тонким узким крылом планирует чуть лучше топора. Но как раз чуть-чуть и оставалось для того, чтобы болото под крылом кончилось и после узкой полоски минного поля и ограждения из колючей проволоки внизу оказалась укатанная посадочная полоса аэродрома.
Посадка была шумной. Поднимая тучи снежной пыли, истребитель с остановившимся винтом плюхнулся на аэродром, потом, накренившись на левый борт, заскользил к финишу.
Весь мокрый от пота, Гейдрих откинулся в пилотском кресле. Кажется, все закончилось, и он остался в живых. Если бы у гауптмана Шмидта не заболел живот... Да, от каких только случайностей зависит жизнь и смерть человека...
Отстегнув ремни, обергруппенфюрер рывком откинул направо-вверх остекление фонаря кабины и на ватных ногах выбрался наружу. Его истребитель застрял примерно на середине полосы, и теперь сюда неслась целая кавалькада автомобилей. Аэродромное начальство уже было в курсе, кто именно так изящно упал к ним прямо на голову. Наверняка все подробности сегодняшнего происшествия уже были доложены в штаб группы армий "Центр" генерал-фельдмаршалу Гюнтеру фон Клюге по прозвищу "Умный Ганс". Так что теперь надо было прекратить мандражировать и начать изображать из себя мужественного солдата СС, которому всё нипочем.
6 февраля 1942 года. 18:05. Смоленск. Штаб группы армий "Центр". Обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих и генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге
В кабинете командующего группы армий "Центр" попахивало озоном. Прибором, наэлектризовавшим воздух, был телефон, соединявший штаб группы армий "Центр" с бункером фюрера.
Снимая трубку, Гейдрих немного волновался. Как-никак, а он нарушил запрет Гитлера садиться в кабину боевого самолёта. Сейчас, когда верные клевреты уже всё доложили наверх, причём каждый в соответствии со своими интересами и наклонностями, фюрер сам будет решать – насколько поверить и кому.
Гейдрих прокашлялся:
– Мой фюрер, меня спасло только то, что в Минске из-за внезапного приступа аппендицита у командира нашего истребительного эскорта я был вынужден занять его место, пересесть из пассажирского кресла транспортного самолёта в кабину боевого истребителя. Каюсь, я нарушил ваш запрет. Но именно из-за этого я остался в живых. Русская "акула" подловила нас при заходе на посадку в Смоленске. У моих людей не было ни одного шанса, против них были четыре скорострельных пушек и огромная скорость. На нас напал настоящий ас. Всего одной атакой этот русский развалил обе "Тётушки Ю" на части, после чего беспрепятственно ушёл. Истребители его не интересовали, иначе бы я сейчас с вами не разговаривал.
– Всё ерунда, Рейнхард, – растрогался Гитлер. – Главное, что ты жив. В конце концов, в кабине истребителя для тебя оказалось безопаснее. Так ты говоришь, предатели... Я так и знал! Последние события были просто невозможны без предательства. Ничего, возвращайся, мы вместе найдём изменников и с новой силой навалимся на большевиков.
Подобный вариант Гейдриха не устраивал.
– Мой фюрер, разрешите мне продолжить мою миссию. То, что мои люди погибли – это тяжкий для меня удар. Но это фронт, и думаю, что тут найдётся достаточно храбрых и опытных солдат и офицеров вермахта и СС.
– Ну что ж, Рейнхард, разрешаю, – согласился Гитлер. – А сейчас дай трубку нашей "умной лошади". Я скажу ему пару ласковых.
Гейдрих передал трубку побледневшему фон Клюге, а сам, сложив руки на груди, застыл подобно статуе.
– Генерал-фельдмаршал, – Гитлер начал разговор тихо, но тон всё время повышался вскоре сорвался на крик, – вы найдёте и дадите обергруппенфюреру Рейнхарду Гейдриху всё, что ему необходимо для выполнения миссии. В первую очередь, это в ваших личных интересах. Или вы хотите, чтобы с группой армий "Центр" произошло то же, что и на юге?
– Никак нет, мой фюрер, не желаю, – отчеканил фон Клюге.
Но Гитлера уже несло.
– Нет, наверное, вы мечтаете выйти навстречу большевикам с поднятыми руками, как сделал этот гнусный предатель фон Клейст? А может, вам по душе судьба Гудериана, которого русские взяли за шиворот прямо на его НП? Или вы тайный гомосексуалист и, подобно Манштейну, хотите быть сфотографированным без порток в компании здоровенных большевистских полевых жандармов? У одного только генерала Гота хватило мужества пасть в неравном бою, как и подобает истинному арийцу. Из-за досадных промахов, а может быть и прямого предательства этих господ, с завтрашнего дня Германия погружается в трёхдневный траур. За месяц боёв мы потеряли свыше полумиллиона солдат и офицеров. Вы понимаете, фон Клюге, что Германия не в силах будет перенести ещё одно такое поражение?
– Так точно, мой фюрер, понимаю, – фон Клюге прищёлкнул каблуками. А в голове у него была только одна мысль: «Неужели допрыгался?»
– Ну, а если понимаете, то тогда проявите, чёрт возьми, настоящее усердие. Обергруппенфюрер Гейдрих имеет право взять у вас всё, что ему потребуется. Вплоть до танковой дивизии полного состава. Я знаю, что таковой у вас сейчас нет, но по его требованию вы ему её обязаны сделать к указанному им сроку. Ясно?! – выкрикнул Гитлер. – А сейчас дайте трубку обергруппенфюреру.
– Так точно, мой фюрер, – выкрикнул фон Клюге, и протянул Гейдриху трубку, будто это была граната с выдернутой чекой. – Вас, герр обергруппенфюрер!
Гейдрих небрежно взял у фельдмаршала телефонную трубку, и поднес её к уху.
– Да, мой фюрер?
– Рейнхард, мой мальчик, с предателями в Берлине, решившими устранить тебя руками большевиков, я разберусь сам. Твоя забота – выяснить подробно и во всех деталях, что именно затевают большевики, и по возможности устранить угрозу. Фон Клюге можешь посвятить в самых общих чертах. Если же этот "умник" покажется тебе подозрительным и склонным к предательству, то разрешаю тебе пристрелить его, не задумываясь и без соблюдения формальностей. Всё, обенгруппенфюрер, за дело.
Гейдрих положил трубку, и с иронией посмотрел на фон Клюге.
– Да не тряситесь вы так, генерал-фельдмаршал! Фюрер понимает, что лично вы к этому делу совершенно не причастны. Теперь о сути моей миссии. Здесь на вашем участке фронта... Нет, давайте по порядку. Примерно месяц назад на южном участке фронта большевики бросили в бой довольно странную элитную часть. Не буду утомлять вас описаниями их евпаторийских, симферопольских, ялтинских и прочих похождений. Но могу сказать точно, что их командующий – это наш злой гений.
Крах группы армий "Юг" спланирован и большей частью осуществлён именно этим человеком. Примерно десять дней назад его Отдельная тяжёлая механизированная бригада особого назначения исчезла с южного участка фронта. Большевики предприняли беспрецедентные меры маскировки и дезинформации, чтобы скрыть новый пункт дислокации этой бригады. Люди Канариса, по-моему, до сих пор ищут их то ли в Омске, то ли в Ташкенте. Я же, поставив себя на место Сталина, после долгих размышлений с самого начала считал, что такой части нечего делать в глубоком тылу. Три дня назад мои люди обнаружили эту элитную большевистскую часть прямо у вас под носом – во вторых эшелонах Жукова, в Кубинке. Так что, мой дорогой генерал-фельдмаршал, скорее всего вы и есть их следующая жертва. Вы только не волнуйтесь – по самым пессимистическим прогнозам у вас ещё есть месяц-полтора для подготовки к отражению наступления русских.
Эта часть только что вышла из тяжелейшего сражения и нуждается в пополнении живой силой и техникой. Но, – при этих словах Гейдрих поднял палец вверх, – никогда нельзя надеяться лишь на предварительные расчёты. Мне нужны люди, которые смогут заменить мою команду, погибшую от рук большевистских убийц. В первую очередь мне понадобятся фронтовые разведчики, потом – опытные следователи и эксперты-криминалисты СД и гестапо... Вы уже слышали, что я имею право потребовать от вас всё, что мне будет необходимо для работы.
Генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге встрепенулся.
– Герр обергруппенфюрер, я думаю, что вы совершенно правы. Давайте сделаем так: сегодня вечером мы соберём вам всех необходимых специалистов. А завтра утром выедем в штаб 4-й полевой армии, расположенный в прифронтовом Юхнове. Я немедленно дам распоряжение собрать там лучших фронтовых разведчиков. Как правило, эти люди воюют здесь с октября месяца прошлого года и прекрасно изучили местность. А пока не откажите мне в любезности, отужинайте вместе со мной. Как мне сообщили, последний раз вы ели ещё утром, в Варшаве.
«Умный, – подумал Гейдрих про себя, – уже примазывается». Хотя, как ни странно, в пустом животе началось урчание только после его напоминания. Так, стоп! Сейчас он сказал что-то ещё, что резануло по ушам, но что же? Проклятый голод! А! Вот! Вспомнил! Он повернулся к своему собеседнику.
– Генерал-фельдмаршал, вы сказали "поедем". Значит ли это...?
– Значит, герр обергруппенфюрер, – сказал фон Клюге, – в связи с тем, что вы мне сейчас сообщили, я вместе с вами поеду сначала в 4-ю армию к Хейнрици, потом во 2-ю танковую армию к Шмидту, потом в 3-ю танковую армию к Рейнгарту. Пожалуй, воздержусь только от посещения 9-й армии Моделя – в последнее время это, знаете ли, стало не совсем безопасно...
– Ваше служебное рвение весьма похвально, – Гейдрих посмотрел на часы. – Берлинское время 17:25, а это значит, что в этой варварской России уже почти полвосьмого вечера. Давайте ваш ужин, а потом приступим к делам.
– Идемте, – фон Клюге подхватил шинель и фуражку. – Офицерский ресторан в соседнем здании, там я и представлю вас всем необходимым людям. СД и гестапо мне не подчиняются, но вы, как я думаю, действительно сможете найти для их руководства все необходимые слова...