К тому же совершенно точно, что корабли, идущие сейчас на Север под Андреевским флагом, на русских верфях не строились и Черноморские проливы не пересекали. За это, сэр, наша служба может ручаться. Из какого «извне» они пришли – это уже другой вопрос. Можно сказать только одно: по сведениям, имеющимся у нашей службы, пришельцы искренне считают себя русскими. И более того, местные русские их за таковых признают.
– Полковник, пришельцы извне – это понятно, – я пожал плечами, – теперь следующая задача вашей службы узнать – откуда именно. Но скажите, почему именно «старшие братья»?
– Сэр, представьте себе, что вы мальчик, которого постоянно обижает банда малолетней шпаны с соседней улицы. Бьют, отнимают карманные деньги, по-всякому унижают. Каждый из них не сильнее вас. Но их много, а вы один, и поэтому они делают, что хотят. И вот, отслужив в армии, предположим в морской пехоте, в отчий дом возвращается ваш старший брат. Уличная шпана ведет себя нечестно, нападая толпой на одного, и ваш старший брат начинает выравнивать шансы. «Деритесь честно», – говорит он, ломая ноги главарю банды, который все время ходит с кастетом. «Мой кастет, – говорит он, – в два раза тяжелее вашего».
Хороший старший брат не будет драться вместо младшего, он просто приведет ситуацию к такому состоянию, что младший сам сможет справиться с проблемой.
Но не стоит его злить, потому что тогда может появиться и дробовик, и автомат Томпсона. С таким старшим братом и его семьей лучше жить на разных улицах, сэр, и раскланиваться при встрече. Теперь вы поняли, сэр, почему именно мы назвали их «старшими братьями»?
– Понял, Джеймс. – Я задумался. – И вы считаете, что небольшая группка людей, пусть даже очень умных и хорошо вооруженных, в состоянии изменить всю ситуацию на Восточном фронте?
– Сэр, исходя из сил, примененных в Евпаторийском десанте и возможной численности команд кораблей, их немного – три, возможно две тысячи человек. Боеприпасы у них когда-нибудь закончатся, а техника придет в негодность. Все это действительно так, но… – полковник наклонился к моему уху и продолжал вполголоса: – Но черт его знает этих русских – нам их никогда не понять. Вот Томпсон иногда простой американский парень, а иногда я не знаю просто, что с ним делать…
Нам известно, что при высадке в Евпатории численность их наземного отряда едва превышала шестьсот человек. Сейчас в той самой бригаде больше трех тысяч. Мой генерал считает, что сейчас людей, которых можно было бы назвать «старшими братьями», значительно больше, чем было в самом начале. Возможно, что не каждый русский способен стать «старшим братом», но они не испытывают проблем с обучением неофитов. Успех их последних действий на юге подтверждает эту мысль.
Последовательный рост масштаба операций требует такого же увеличения числа вовлеченных людей, и при этом каждый раз они достигают успеха. Немцы – противники серьезные, и случайностью это быть не может. Мы думаем, что к сегодняшнему моменту кроме нескольких десятков тысяч рядовых бойцов и командиров в число новообращенных «старших братьев» входят такие люди, как генералы Василевский и Рокоссовский, глава НКВД Берия, адмирал Кузнецов и многие другие, которые уже инициированы, но пока себя никак не проявили.
Кстати, о Кузнецове. Совершенно непохожий на современных русских иезуитский тактический ход, в результате которого его эскадра осталась в стороне, а в смертельной схватке сцепились подглядывающие за ним «кузены» и охотящиеся на него джерри. Ничего личного, только бизнес. Я бы поставил мистеру Кузнецову «А» с плюсом за хитрость и сообразительность.
Как происходит сам процесс посвящения, нам пока неизвестно, просто в один прекрасный момент на горизонте возникает новый «старший брат». А тех, кто не способен на такое превращение, отстраняют от командования и их арестовывает НКВД, которым руководит уже упомянутый Лаврентий Берия. – Неожиданно он посмотрел на меня испытующим взглядом. – И кстати, сэр, лично встречаясь с дядей Джо, вы случайно не заметили ничего странного?
Уппс! Мне неожиданно стало плохо, и я прислонился к обгорелому борту немецкого танка. В голове что-то щелкнуло, и те мелочи, которые раньше проскакивали мимо сознания, вдруг встали на места. Нет, несомненно, это был все тот же Сталин, но во-первых, он бросил курить. Сумел бросить. Такому заядлому курильщику, как он, легче бросить дышать.
Потом эти странные приборы у него на столе. Нечто, напоминающее телефонный аппарат-переросток, и плоский черный ящичек, крышку которого дядя Джо закрыл при моем появлении. И самое главное было не в кабинете, самое главное – в другом. Все эти стратегические и политические шаги последнего месяца: изменение стиля войны, отставка, а иногда и арест многих видных фигур, в основном придерживающихся крайне радикальных политических взглядов, и одновременно примирение с белоэмиграцией.
Полковник придержал меня за руку, и я выпрямился.
– Спасибо за откровенность, Джеймс, – сказал я, осматриваясь по сторонам, – и хоть полная ясность еще не наступила, но все стало намного понятней. По возвращении в Москву я немедленно доложу ваши соображения президенту. Теперь задачей вашей службы будет выяснить, откуда именно пришли к нам столь богатые талантами гости. Я думаю, что мир, в котором строят танки с двенадцатисантиметровыми пушками и самолеты, против которых бессильно все люфтваффе, это не самое приятное для жизни место. И кстати, что означает «жить с этими парнями на разных улицах»?
Полковник кивнул.
– В разных полушариях, сэр. Я… – он всмотрелся куда-то мне за спину, в нагромождение обломков немецкой техники, сброшенной русскими на обочину шоссе, когда они освобождали проезд. – Сэр, что-то мой Томпсон мчится сюда, как будто за ним гонится дюжина апачей с томагавками. Наверное, что-то случилось.
Я обернулся. Помощник полковника бежал по дороге, спотыкаясь с непривычки в этой русской обуви, именуемой валенки. Если бы не они, то наши ноги давно бы превратились в кусок льда. Но бегать в этих валенках по утоптанному снегу – это все равно, что скакать на бешеной корове. Вот он повернул, огибая подбитый танк, и чуть не упал с непривычки, смешно взмахивая руками. Еще пара минут, и весь растрепанный, покрасневший и запыхавшийся первый лейтенант предстал перед нами.
– Эндрю, – строго сказал ему полковник Рэндолл, – сначала приведите себя в порядок, вы позорите нас перед союзниками. Потом четко и ясно доложите, ради чего вы устроили весь этот забег?
– Сэр, – сказал Томпсон, – победа! Только что московское радио сообщило, что генерал Клейст капитулировал вместе со всем своим штабом. Сопротивление немецкой группировки сломлено, идет массовая сдача в плен. В честь этого завтра вечером в Москве будет артиллерийский салют в двенадцать залпов…
Мы с полковником Рендоллом переглянулись. Лавина, сорвавшаяся с горы, набирала ход. Я на минуту задумался.
– Эндрю, пойдите, соберите всю нашу журналистскую публику, только никого не забудьте, нам в Вашингтоне за них головы оторвут. А нашему доброму ангелу, мистеру Иванченко, скажите, что мы желаем посмотреть места недавних боев в городе Сталино. В конце концов, нам было обещано показать все, что мы пожелаем увидеть. Ступайте.
Лейтенант убежал, а я посмотрел на полковника:
– Знаете, что, Джеймс, у меня вдруг возникло желание своими глазами взглянуть как на победителей, так и на живых побежденных. Если повезет, то нашим писакам могут разрешить даже взять интервью у немецких пленных и у советских солдат. Дядюшка Джо снабдил нас бумагой, способной проломить любые стены. Президент должен получить от нас с вами самую свежую и точную информацию. Возможно, что от этого зависит сама судьба Америки.
– Да, сэр, – кивнул полковник, – я тоже так думаю.
6 февраля 1942 года, около полудня.
Аэродром люфтваффе недалеко от Минска
– Герр обергруппенфюрер, – толстый майор люфтваффе стоял перед Гейдрихом навытяжку, – мы не можем выпустить ваш самолет. Командира вашего истребительного прикрытия гауптмана Шмидта увезли в госпиталь. Наш врач считает, что у него аппендицит. Приступ начался прямо в воздухе, он едва дотянул до аэродрома.
Рейнхард Гейдрих с тоской оглядел заснеженное поле, на котором сиротливо стояли две «тетушки Ю» с его людьми и восьмерка истребителей Ме-109F из состава авиакорпуса «Германия». По приказу фюрера они должны были сопроводить трехмоторные транспортные самолеты до Смоленска и вернуться.
«Проклятая страна, – подумал Гейдрих, – все не как в Европе. В Варшаве сейчас плюс пять тепла, зеленеет трава, и паненки ходят в легких демисезонных пальто. А тут – минус двадцать, ветер, снег, глушь. Говорят, что в лесах даже завелись какие-то партизаны. Надо было срочно собрать лучших специалистов и самых опасных головорезов, чтобы долететь до этой дыры, и застрять из-за не вовремя заболевшего животом пилота гауптмана. Черт бы побрал этого формалиста! Но, видимо, его предупредили о моем визите и хорошенько накрутили хвост, так что он теперь боится, как выпустить меня, так и не выпустить. Теперь придется ждать сутки, пока из Варшавы пришлют замену…»
– Нет, так не дело не пойдет! – приняв решение, Гейдрих резко повернулся к коменданту аэродрома. – Значит, так, герр майор, самолет гауптмана Шмидта поведу я лично. Я боевой летчик, прошел всю польскую кампанию. Несите сюда свой журнал полетов, я лично напишу в нем, что беру ответственность на себя, находясь в здравом уме и трезвой памяти. И помогите надеть парашют, черт вас возьми.
Час спустя «тетушки Ю» и сопровождающие их истребители оторвались от заснеженного поля и взяли курс на восток. В кабине одного из истребителей Ме109 вместо штатного пилота сидел обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих. Вслед им в эфир полетели радиограммы, предупреждающие командование люфтваффе и группы армий «Центр» о визите особо важного гостя.
6 февраля 1942 года, 14:04.
Штаб ГОТМБ-1 осназа РГК
Командир бригады генерал-майор Бережной