Дальнейшее Алена запомнила плохо. Баня и санобработка, в ходе которой у них отобрали всю одежду, выдав взамен комплекты трофейного шелкового немецкого белья и больничные халаты. Потом, несмотря на позднее время, полный медосмотр, анализы и койка в отдельном карантинном блоке. Как приятно было наконец лечь в чистую постель на белую простыню и укрыться теплым шерстяным одеялом! Немного настораживали запертые двери и решетки на окнах. Но все понимали, что этот карантин не только санитарный.
Утром, еще до завтрака, пришел врач в сопровождении двух бойцов и отделил от их группы два десятка человек с подозрением на инфекционные заболевания – в основном сыпной тиф. Оставшимся же сказали, что больных переводят в инфекционное отделение, расположенное в отдельном здании. После завтрака освобожденных из плена женщин начали по одной вызывать к особисту госпиталя. Через некоторое время настала очередь и Алены.
Девушку привели в небольшую казенного облика комнатку и усадили на табурет. В помещении было всего два человека – особист и его помощник. Особист – лейтенант ГБ, прихрамывая, прохаживался возле стола. Алена увидела, что его правая нога ниже колена была заключена в странную конструкцию из металлических колец и спиц. Помощник особиста в полувоенной форме незнакомого покроя обмотал вокруг ее головы резиновую ленту с отходящими от нее проводами. Потом расположился сбоку и чуть за спиной Алены у небольшого черного ящика, своей откинутой крышкой напоминающего патефон.
– Готово, товарищ лейтенант!
Непроизвольно охнув, лейтенант ГБ опустился на свое место и раскрыл папку.
– Исполняющий обязанности начальника особого отдела госпиталя лейтенант госбезопасности Спиридонов Алексей Петрович. Приступим. Старший военфельдшер Лапина Елена Николаевна, 1916 года рождения, из крестьян, член ВЛКСМ, не замужем?
– Да, – чуть слышно ответила Алена.
Лейтенант госбезопасности бросил быстрый взгляд за спину Алене на своего помощника, потом кивнул.
– Хорошо, расскажите мне об обстоятельствах, при которых вы попали в плен…
Алена стала рассказывать про то, как одним холодным ноябрьским утром их не успевший эвакуироваться медсанбат окружили немецкие мотоциклисты. Как были расстреляны все раненые и все, кого немцы посчитали евреями. Лейтенант ГБ внимательно смотрел ей в лицо и не перебивал, только изредка задавая наводящие вопросы. Послушно, как автомат, Алена рассказала и о двух месяцах своего лагерного заключения, о том, как из более чем трехсот человек в живых осталось меньше ста. Закончив свой рассказ, она так и осталась сидеть, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом.
За спиной что-то зажужжало, и помощник особиста подал своему начальнику листок бумаги. Потом Алена почувствовала, как ее голову освободили от резиновой ленты. Лейтенант ГБ подшил в папку поданный помощником листок и написал на нем свою резолюцию. Потом поднял голову, взгляд его стал заметно теплее.
– Товарищ Лапина, вы свободны. Желаю вам скорейшего выздоровления, врачи нам нужны, так же как и танкисты, артиллеристы, летчики, саперы и пехотинцы. В ближайшее время мы с вами еще встретимся.
На выходе, после минутной заминки, совершенно обалдевшей Алене выдали закатанный в прозрачный целлулоид прямоугольник белого картона с ее фотографией, номером, указанием фамилии, имени и отчества, группы крови и номера палаты. И объяснили ей, что эту карточку необходимо прикрепить на левый нагрудный карман халата. Еще минута, и она свободна, как птица. Правда, пока в пределах госпиталя и в рамках правил внутреннего распорядка.
Потянулись медосмотры, процедуры, уколы, таблетки. Молодой организм, подстегнутый инъекциями специальных препаратов и витаминов, довольно быстро брал свое. И вот на очередном медосмотре ее состояние признали удовлетворительным.
Почти тут же Алена получила предписание убыть к месту дальнейшей службы в медсанбат новой, только что сформированной механизированной бригады особого назначения. Вместе с ней туда направлялось еще несколько десятков выздоравливающих бойцов и командиров и таких же, как она, освобожденных из плена медработников. Перед выпиской Алену, как и всех прочих бывших военнопленных, полностью экипировали в зимнюю форму одежды.
Принимал их у госпиталя лично командир бригады полковник Бережной. Личность, надо сказать, среди всех участников Евпаторийского десанта вполне легендарная. Невысокий, худощавый, он напомнил Алене Акелу из рассказов Киплинга о Маугли. Не дряхлого старика Акелу, а полного сил вожака, который в очередной раз поведет свою стаю на Большую охоту. Алена подумала, что служить в осназе, пусть даже в медсанбате – это большая честь, которую она ничем еще не заслужила. И что или она оправдает оказанное ей доверие, или умрет. Третьего не дано.
Часть 4. Мы вернулись, мама!
9 января 1942 года, 10:05.
Перекоп. Станция Армянск
Майор Сергей Александрович Рагуленко
Вся бригада выстроена на ровном вытоптанном поле перед зданием МТС, недалеко от станции Армянск. До войны тут стояли мирные советские тракторы и комбайны. А сейчас ровными рядами выстроились наши БМП, самоходки и танки. Отдельно в дальнем углу площадки находятся боевые вертолеты. Экипажи, расчеты и десант выстроены перед машинами. Отдельной коробкой включенные в состав бригады батальон капитан-лейтенанта Бузинова и бывшая 8-я бригада морской пехоты, сведенная в четвертый батальон. Несмотря на то что люфтваффе находятся в глубоком нокауте, по периметру площадки бдят установки ПВО «Панцирь-С».
Зрелище прекрасное и грозное. Трибуну с высокими гостями поставили прямо под стеной чудом уцелевшего двухэтажного здания конторы. На стене прямо за трибуной растянут подарок моряков с «Кузнецова»: огромный плакат «Родина-мать зовет». И прямо напротив, над рядами нашей морской пехоты, как ответ, такой же большой транспарант – «Мы вернулись, мама!»
Пробивает невольная слеза. Сегодня самый лучший день, несмотря даже на то что ветер с Сиваша несет гнилую промозглую сырость. Сегодня нашей бригаде вручают боевое знамя. Нас отвели с Турецкого вала в ближний тыл еще прошлым вечером, когда по железной дороге из-под Севастополя начали прибывать высвободившиеся там части.
Вот на трибуну поднимаются почетные гости. Ее, в смысле деревянную трибуну, ребята нашли тут же, в здании. Очевидно, эмтээсовское начальство устраивало митинги на 1 мая, 7 ноября, а также по всяким прочим торжественным поводам. Так скажем же им спасибо за запасливость и предусмотрительность.
От обилия «звездных» лиц на трибуне рябит в глазах. Малоизвестны широкой публике из присутствующих только полковник Бережной и контр-адмирал Ларионов. Остальные же имена звучат как гром литавр: генерал-лейтенант Василевский, генерал-лейтенант Рокоссовский, нарком Военно-морского флота адмирал Кузнецов, нарком внутренних дел Берия. Ну, и тут же, скромно, чуть в сторонке, военком бригады, бригадный комиссар Брежнев.
Ну, пересеклись мы с ним вчера. Как только штаб бригады перекочевал из Симферополя в Армянск, он, молодец, тут же пошел по ротам знакомиться. Короче, вот что я вам скажу, поздний Брежнев примерно так года после семьдесят пятого – это уже не Брежнев, а только его болезнь. А так нормальный мужик, которого в нашей роте с его же легкой руки начали называть «просто Леня». О том, что он Ильич, он сейчас даже и не вспоминает. Наверное, возраст не тот.
Но вот заиграл «Интернационал», все встали по стойке смирно. Кстати, до утверждения в качестве гимна стихов Михалкова на музыку Александрова еще целых два года. Хотя, может, ИВС и, впечатлившись готовым вариантом, примет решение чуть раньше. А может, и нет. Я хоть и солдафон солдафоном, но тоже понимаю, что все расклады мы уже спутали капитально. А дальше будем путать их еще больше. Так что может, после войны и не будет никаких «стран народной демократии», а просто в составе СССР добавятся новые союзные республики: Германская, Французская, Датская, Норвежская, не говоря уже о всяких мелких восточно-европейских.
А это почти что победа мировой революции, половина мирового промпотенциала в составе СССР.
Вот тогда мы с ними и посоревнуемся, у кого жизнь слаще и постель мягче. Ну, и конечно, чтоб без Хруща, а то один дурак за год запросто разбазарит то, что сто умных сто лет собирали. Знаем, плавали-с…
«Интернационал» стих, но сразу после него заиграла музыка Александрова. Конечно, никакого оркестра у нас здесь нет, флотские замвоспиты скинулись из своего хозяйства и устроили нам праздник. На кораблях присягу приняли еще вчера, сразу же после завершения Ялтинской десантной операции.
Вот знаменная группа выносит завернутое в брезентовый чехол знамя. Товарищ Василевский зачитывает постановление ГКО о формировании нашей бригады. Кстати, в постановлении прописан особый статус бригады, для основного состава которой в особых случаях допускается ношение парадной формы при погонах. Так вроде в РККА парадной формы не было как класса! Еще одно нововведение.
Потом майор Санаев снимает чехол и торжественно вручает знамя полковнику Бережному. Мы стоим, мягко выражаясь, не в самом центре строя, поэтому и видно мне не очень хорошо. Ну-ка, ну-ка, кажется, товарищ Бережной больше уже не полковник – на петлицах видны две большие звезды генерал-майора. Значит, не одного меня за Крымскую операцию повысили в звании.
Потом нам преподнесли сюрприз – к нам обратился сам Сталин. Я, как и все, понимаю, что это была запись, но все равно – мороз по коже. Как его слушали, тишина была такая, что стало слышно вялую перестрелку на линии фронта километрах в пяти от нас. Не знаю, чья это была идея, как Сталин вообще согласился, при его-то занятости, но это было сильно, пробрало до самых печенок.
А потом к знамени по одному начали выходить бойцы и молодые командиры-офицеры из тех, что присягу принимали уже буржуазную, при РФ. История это была долгая. Но все равно торжественность момента от этого никуда не делась. Рядом со мной стоит лейтенант Петя Борисов. Прошел с нами весь наш славный боевой путь от Евпатории и до сего момента. Надежный боевой товарищ. В той истории он был бы уже гарантированно мертв. А тут стоит и, закусив губу, слушает речь Сталина. Это для нас ИВС – «красный император» и «гениальный организатор». А для них, для местных, это или предмет обожания, великий вождь и полубог, или предмет такой же животной ненависти. Попался нам в последний день боев в Бахчисарае один полицай. Русский, между прочим, не татарин какой-то. Ох, и наслушались мы от него, пока к стенке не поставили. Только вот тех, кто ИВС обожает, явно большинство, иначе войну бы мы и не выиграли.