Вот он, рубеж атаки. Бомбы отделяются от самолетов, позади них раскрываются маленькие парашюты, и на станцию горной лавиной обрушивается страшный грохот. Но это не сама смерть, это всего лишь ее герольд, возвещающий пришествие костлявой дамы в саване и с косой. А смерть бесшумно накрывает станцию ковром из длинных продолговатых предметов.
Немецкие зенитчики еще трясут контужеными головами, но все уже кончено. Взрыв единого поля из синхронно сработавших двадцати четырех ОДАБов был такой силы, что эту вспышку в полнеба видели даже советские бойцы на Миус-фронте. Следом громыхнули эшелоны с боеприпасами, предназначенные для 1-й танковой армии. Загоревшиеся эшелоны с горючим превратили станцию в настоящий ад.
Полковник Хмелев, обернувшись, посмотрел на полыхающее зарево, расплывающееся на том месте, где только что была железнодорожная станция, и которое стало братской могилой для сотен немецких солдат.
– Ну что, с-суки, мы вам покажем, что такое настоящая война!
Им еще надо было вернуться на авианосец, заправить и осмотреть машины, подвесить бомбы и совершить еще один вылет, а за ним еще и еще…
А на аэродромах Херсона и Николаева началось светопреставление. Если по-честному, то в январе 1942 года единственным врагом немецких солдат в этих краях был только Генерал Мороз. Советские самолеты давно уже туда не залетали, а партизанское движение еще только начало развертываться, и всех прелестей горящей под ногами земли немецкие солдаты еще не успели узнать.
А этот русский мороз щипал уши, хватал пальцами за нос и холодными, б-р-р-р, руками лез под тонкую шинель из эрзац-сукна. Фельдфебеля на него нет, чтоб он пропал. Так что немецкие солдаты, поеживаясь, ходили вокруг выстроенных рядами самолетов с черными крестами на крыльях и паучьими свастиками на хвостовых оперениях. Расчеты зенитных пушек дежурили на своих постах. Хотя налетов советской авиации не было уже давненько, но орднунг есть орднунг!
Хваленый немецкий порядок однако не помог, когда над аэродромами люфтваффе совершенно бесшумно появились по три стреловидные краснозвездные тени. Потом на летное поле с неба свалился страшный грохот! А из-под крыльев нежданных ночных визитеров посыпались бомбы, разлетаясь по пути веером сотен маленьких боевых элементов. Секунду спустя стоянки самолетов, позиции зенитных батарей, склады боеприпасов и ГСМ утонули в тысячах взрывов. На каждый аэродром было сброшено по двенадцать тысяч шестисоткилограммовых боевых блоков осколочно-фугасного действия. То, что осталось на стоянках от самолетов, выглядело так, будто боевые машины тщательно пропустили через шредер, а местами и не по одному разу. Крики раненых заглушались гулом пожара и грохотом рвущихся боеприпасов.
В соседних частях завыли сирены воздушной тревоги, наводчики зенитных орудий внимательно вглядывались в темное небо. Но они ничего не заметили. А «сушки», обогнув горящие немецкие аэродромы по широкой дуге, легли на обратный курс. В этом мире их никто не смог бы догнать.
5 января 1942 года, 03:00.
Рейд Евпатории. Борт катера МО-4 (бортовой номер СКА-042)
Старший лейтенант разведотдела Черноморского флота Петр Борисов
Как я попал в десант? Да вот так и попал, молча. Вызвали меня в штаб и приказали – пойдешь в Евпаторию. Капитан Топчиев собрал нас, разведчиков, и сказал, что командованию Севастопольского оборонительного района поступил приказ – произвести высадку тактического десанта на Евпаторию, откуда в дальнейшем можно будет нанести удар на Симферополь, в тыл основной немецкой группировке. Какими силами, никто не знает, но наша задача – захватить Евпаторию и восстановить там советскую власть. Ну, а за нами должен пойти полк морской пехоты, который и доведет дело до конца.
Скажу честно, стало как-то не по себе – страшновато было высаживаться так далеко в тыл врага. Но по нашим разведданным, в Евпатории немцев не было, только румыны и татарские изменники. А вояки они еще те.
Вечером четвертого января началась погрузка на корабли десанта. Флагманом у нас там был БТЩ (быстроходный тральщик) «Взрыватель». На нем и шли основные силы. Ну, и еще семь «мошек» (катеров МО) и один буксир. Всего десантников было человек семьсот. Были среди них и моряки с Дунайской флотилии, и пограничники, и наш брат-разведчик. Были даже милиционеры из Евпатории.
На буксир СП-14 погрузили две плавающие танкетки Т-37 и три 45-миллиметровые пушки.
Уже ближе к полуночи корабли с десантом вышли из Севастопольской бухты. Шли без огней, соблюдали светомаскировку. Да и за звукомаскировкой следили – катера шли с подводным выхлопом двигателей. Волнения практически не было. В районе Севастополя что-то гремело, взрывалось и горело.
Пока мы шли, командиры провели инструктаж, где каждой группе поставили задачу. Мы, разведчики, с приданными нам бойцами должны были захватить и удержать Товарную пристань, а потом продвигаться в город, где захватить артиллерийскую батарею на мысе Карантинный и электростанцию. Ну, а далее, как сказал нам капитан Топчиев, мы броском продвинемся в сторону кладбища и освободим наших военнопленных, которых в лагере охраняли румыны.
После был короткий митинг, где мы пообещали нашему народу и лично товарищу Сталину бить немецко-румынских захватчиков до последней капли крови.
Где-то в час ночи, когда мы были уже на полпути, на море опустился туманный кисель. Видимость сократилась метров до ста. С неба посыпалась мелкая морось, не пойми что – не то дождь, не то снег.
В два часа сорок минут наш катер подошел к точке развертывания. Согласно плану, буксир с танкетками, наш СКА-042 и еще две «мошки» с десантом пошли налево. Тральщик «Взрыватель» с тремя МО пошел по центру, а еще два катера повернули направо.
Вот мы подошли к Торговой пристани. Сердце забилось сильнее.
«Сейчас начнется высадка!» – подумал я. Катер мягко ткнулся в причал, и я, подхватив свою «светку», вместе с остальными товарищами бросился на берег. Что удивительно, по нам никто не стрелял. И тут в центре высадки, на пассажирской пристани, кто-то сдуру выпустил в небо красную ракету.
Сразу такое началось, что и вспомнить страшно. На всех высоких зданиях города: на куполе мечети Джума-Джами, на колокольне храма Святого Ильи, на соборе Святителя Николая Чудотворца, на крышах гостиниц «Бо-Риваж» и «Крым» – зажглись прожектора. Стало светло, как днем. Оглянувшись, я увидел, как с буксира выгружают пушки. Часть причала была разрушена, и наши бойцы, стоя по грудь в ледяной воде, руками придерживали мостки, по которым на берег артиллеристы спускали сорокапятки.
Я зажмурился от обиды. Стало понятно, что немецкое командование ждало наш десант и успело основательно подготовиться. Отовсюду по нам ударили вражеские пулеметы. Почти тут же к ним присоединились минометы и артиллерийские батареи, расположенные на мысе Карантинном, на улице Эскадронной, возле складов «Заготзерно» и на Пересыпи. Но недолго музыка играла.
Позади нас в море раздался пульсирующий гром и рев. Я оглянулся назад и увидел, как сквозь туман пробиваются бело-оранжевые сполохи, будто там заработала грандиозная электросварка. Прямо на наших глазах румынскую батарею на мысе Карантинном, которая и была нашей целью, накрыл лес артиллерийских разрывов. Неизвестные корабли накрыли артиллерийским огнем и минометную батарею у складов «Заготзерна». По румынской батарее на Пересыпи ударили чем-то страшным, по сравнению с которым наши «Раисы Степановны» – реактивные снаряды РС-13, – действие которых я видел в Одессе, это просто детская хлопушка. Пламя взрывов, казалось, поднималось до самых небес. От стоящего в воздухе грохота туман почти распался, и стали видны темные силуэты стоящих на рейде Евпатории крупных кораблей, ведущих беглый артиллерийский огонь по вражеским позициям.
«Какие еще корабли, и откуда они?!» – подумал я. И тут прямо над нашими головами со свистом и воем пронеслось нечто напоминающее большой винтокрылый автожир. Еще до войны я читал о них в журнале «Техника – молодежи». Почти над нашими головами эта машина выпустила реактивный снаряд по румынскому прожектору, находящемуся на крыше гостиницы «Бо-Риваж» и освещавшему пассажирскую пристань и буксир СП-14. Пламя ракетного выхлопа высветило на голубом брюхе винтокрылого аппарата большую красную звезду. Крыша гостиницы поднялась вверх, и обломки ее, медленно кружа в воздухе, стали падать на стоящие рядом домики.
Другие винтокрылые машины обнаружили себя, выпустив ракеты и открыв огонь из пушек по немецким и румынским пулеметам, которые в этот момент обстреливали корабли десанта из окон жилых домов, гимназии, гостиницы «Крым». Мы все, сорок здоровых глоток, единодушно заорали «ура», когда от каких-то удивительно, снайперски точных попаданий эрэсов вражеские огневые точки стали замолкать одна за другой.
И в этот момент прожектора с пулеметами, расположенные в мечети и церквях, вдруг развернулись в сторону опорных пунктов противника – зданиям гимназии и гостиниц «Бо-Риваж» и «Крым», залив их как потоками света, так и перекрестным пулеметным огнем. Уже после боя я узнал, что проникшие заранее в город осназовцы взяли в ножи расчеты румынских огневых точек и по команде открыли огонь по противнику.
Капитан Топчиев хлопнул меня по плечу:
– Шевелись, Борисов, ишь рот открыл, как в цирке. Это товарищ Сталин для немцев с румынами такую баню устроил, чтоб мы не скучали. А у нас еще одно задание есть – занять мыс Карантинный.
Бойцы тихо засмеялись, и отряд перебежками направился к подавленной артиллерией неизвестных кораблей румынской батарее.
Живых румын мы по дороге так и не встретили, так что и повоевать нам не пришлось. Сама батарея была разбита в хлам. Повсюду валялись обломки зарядных ящиков, разбитые станины и исковерканные стволы орудий. Дополняли картину изуродованные тела румынских артиллеристов. Ужас. Делать тут нам было уже нечего.
Правда, вид на эскадру, стоящую на Евпаторийском рейде, открывался великолепный. В сполохе разрывов и отблесках пламени было видно, как два больших корабля идут к берегу в сторону курортной зоны, да так быстро, будто они собирались со всего хода выскочить на берег. Но вот они сбросили скорость. Неожиданно их носовые части стремительно раскрылись, словно ворота средневековых замков. И из внутренностей кораблей, рыча двигателями и окутанные сизыми клубами выхлопов, выехали танки неизвестной мне конструкции с приплюснутой маленькой конической башней. Я поднял к глазам бинокль. Интересно, из башни торчали