нятны, правда не до конца, аресты и переводы некоторых военачальников. А ведь ему казалось, что снова вернулись беспощадные репрессии тридцать седьмого года. Но ничего, обошлось. Кого-то, как Тимошенко и Власова, неожиданно перевели в тыловые округа. Кого-то, как Козлова и Октябрьского, сняли с должности и отдали под суд за противодействие решениям Ставки. Получив сообщение об отстранении от должности и о немедленном вызове в Москву, застрелился ЧВС юго-западного направления Хрущев. Все – последний лист.
Закрыв папку, маршал Шапошников поднялся со стула. Сталин и Берия, которые о чем-то вполголоса говорили по-грузински, замолчали и посмотрели на маршала.
– Товарищ Сталин, какие будут приказания? – спросил маршал Шапошников.
– Все-таки передумали, Борис Михайлович? Молодец! – Сталин еще раз переглянулся с Берией. Верховный помнил, что Борис Михайлович в той истории должен был умереть от тяжелой болезни, не дожив всего сорок четыре дня до Победы. У него сжалось сердце. Нет, в этой реальности такого не должно произойти. И Победа наступит раньше, и Шапошников проживет много дольше – до Парада Победы, и не только до него.
– Есть мнение, – сказал Сталин, – что товарищу Шапошникову необходимо предоставить отпуск для поправки здоровья. Сдадите Генштаб своему второму заму. Генерал-лейтенант Василевский будет у нас в ближайшее время заниматься юго-западным направлением и персонально фон Клейстом.
Завтра утром вам необходимо вылететь в Крым, в Евпаторию. Там вы пройдете полное медицинское обследование у их врачей. Мы знаем, что с ранеными они творят настоящие чудеса, чуть ли не мертвых воскрешают. Так что надеемся, что и вам смогут помочь.
А пока вы будете находиться на обследовании и лечении, вам будет предоставлена возможность изучить дальнейший ход этой войны, как она протекала в их истории. Также вам будет поручено систематизировать и наш, и их боевой опыт и составить свои рекомендации по внесению изменений в наши боевые уставы и наставления. Мы должны знать, какие виды боевой техники необходимо разработать и производить для того, чтобы парировать вероятные угрозы как со стороны немцев, так и со стороны англо-американцев.
Шапошников нахмурился.
– Товарищ Сталин, скорее всего, наша промышленность пока не в состоянии обеспечить всю Красную Армию техникой, какая стоит на вооружении отдельной мехбригады. У нас нехватка даже обычных грузовиков, а для механизированных частей необходимо еще и большое количество колесной и гусеничной техники. Заводы просто не справятся с их производством в нужном количестве.
Сталин с Берией опять переглянулись.
– Видите ли, Борис Михайлович, часть необходимой нам техники мы сможем получить у американцев по ленд-лизу. Но и это не главное. Нам предлагается разделить Красную Армию на три неравные части…
Первая, и самая малочисленная из них, это мобильные рейдовые механизированные и конно-механизированные бригады и, возможно, отдельные корпуса, предназначенные для решения особых стратегических задач. Например, разгром вражеских армий на всю глубину стратегического построения с выходом в глубокий тыл.
Вторая часть нашей армии должна состоять из механизированных штурмовых бригад, предназначенных для прорыва эшелонированной вражеской обороны и ведения боевых действий в густо застроенных населенных пунктах. Тут предполагается сделать упор не на мобильность, а на выучку личного состава и огневую мощь. Не забывайте, нам в любом случае еще Берлин штурмовать.
– В старой армии такие части называли гренадерскими, – заметил Шапошников, – но не важно.
– Мы хотели, – Сталин огладил усы, – назвать их отдельными штурмовыми бригадами. По-моему, так будет лучше.
– Можно и так, – кивнул маршал. – Тоже звучит очень грозно. А как быть с обычной пехотой?
– Как вы сказали, обычная пехота – это самый многочисленный род войск в любой армии мира. Поэтому линейные пехотные части предназначены для ведения оборонительных боев в чистом поле и для занятия территории, уже оставленной противником.
Для таких частей рекомендуется усилить огневую мощь за счет производства носимых единых пулеметов типа немецкого МГ-34 или пулемета из будущего «Печенег». Два пулемета на отделение – это огневая мощь, способная остановить наступательный порыв вражеской пехоты. В качестве ручного противотанкового средства предлагается производить одноразовые и многоразовые ручные гранатометы с кумулятивными и осколочно-фугасными боевыми частями.
Шапошников задумался.
– То есть мобильность обычной пехотной части не изменится, а только увеличится ее огневая мощь…
– Вы правильно все поняли, – кивнул Верховный, – только надо будет составить для командиров такие наставления, чтобы все свободное от наступления время пехота совершенствовала бы свою оборону. А то вопиющие вещи выясняются. Стоят, понимаешь, в обороне неделю, а окопы только по пояс, сектора стрельбы не размечены, НП и КП не замаскированы, дескать, послезавтра все равно наступать. А когда завтра немец наносит упреждающий удар – имеем разгром и повальное бегство. Такое больше не должно повториться!
– Товарищ Сталин, – кивнул маршал, – я обратил внимание на то, что особая бригада на каждом промежуточном рубеже вкапывалась в землю, как немцы и французы в ту войну под Верденом. Потому-то и их потери в людях были минимальные, а противнику наносился существенный урон.
– Кроме того, – сказал Берия, – вам необходимо определить потребность в чисто танковых частях и соединениях, которые могут быть применены для встречного удара по вражеским моторизованным частям, уже прорвавшим наш фронт. В той истории, знаете ли, были прецеденты, когда недооценка этого момента приводила к большим потерям. Мы не имеем права наступить на эти грабли еще раз.
Шапошников кивнул, и Сталин с довольной улыбкой подвел итог всему сказанному:
– Вот видите, Борис Михайлович, вы все правильно поняли. Поезжайте в Крым, лечитесь и заодно займитесь этим вопросом вплотную. Мы с нетерпением ждем от вас результатов. Чем быстрее и с меньшими потерями мы разгромим фашистов, тем лучше будет наше положение в послевоенном мире.
Товарищ Берия позаботится, чтобы вы как начальник Генштаба даже там получали всю оперативную информацию по фронтам, на этот раз полностью и без купюр.
Все, товарищ Шапошников, идите и готовьтесь к отъезду. А ваш рапорт я порву как написанный в момент резкого ухудшения самочувствия.
Когда маршал Шапошников вышел, Сталин посмотрел на Берию и удовлетворенно кивнул. Была решена судьба еще одного хорошего человека.
Часть 2. Бросок на Север
26 января 1942 года, утро.
Севастополь, Северная бухта, крейсер «Молотов»
Посол по особым поручениям Андрей Андреевич Громыко
Палуба крейсера подрагивала под ногами. Свежий морской ветер пополам с мелким, как пыль, дождем хлестал в лицо. Берега прикрывали бухту от крутой волны, но море впереди все было покрыто белопенными барашками.
Позади был внезапный вызов в Москву и многочасовой перелет на пилотируемом прославленным полярным летчиком майором Энделем Пусэпом четырехмоторном бомбардировщике Пе-8 по маршруту Вашингтон – Галифакс – Рейкьявик – Лондон – Москва. Заунывный гул моторов, белый облачный ковер далеко внизу. Избегая капризов погоды, майор Пусэп забрался на звенящую двенадцатикилометровую высоту. Самолет не был оборудован герметичной кабиной, поэтому от того перелета на всю жизнь осталось ощущение сушащей глотку кислородной маски. Вместе с посадками для дозаправки – сорок восемь часов в воздухе…
В конце перелета Андрей Андреевич, шатаясь, как пьяный, сошел на московскую землю, точнее на снег. Последний участок перелета проходил над захваченной фашистами Европой, но двенадцатикилометровая высота и ночь – достаточная гарантия того, что самолет даже не будет обнаружен. Гарантия гарантией, но все равно как-то не по себе.
Но на аэродроме приключения не кончились. Там его уже ждал «Паккард» из гаража Совнаркома, на котором он был немедленно доставлен в Кремль, по засыпанной снегом Москве, синеватой в бледном предутреннем свете.
В приемной известного всей стране кабинета Андрея Андреевича уже дожидался нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. В кабинет Верховного Главнокомандующего они вошли вместе.
Громыко был потрясен тем, что несмотря на столь ранний час, Верховный был на рабочем месте. Андрей Андреевич уже встречался со Сталиным осенью 1939 года перед отъездом в Соединенные Штаты в качестве советника при постпредстве в Вашингтоне. Сейчас же было видно, как устал этот уже немолодой человек, несущий на своих плечах ответственность за самую тяжелую войну в истории России.
Сталин внимательно посмотрел сначала на Молотова, потом на Громыко.
– Товарищи, буду краток, ибо времени нет совершенно. Ситуация на фронтах требует, чтобы Турция пропустила отряд наших боевых кораблей через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. Они уже впустили в Черное море итальянскую эскадру и знают, чем это закончилось для итальянцев. Мы хотели бы поручить вести переговоры с турками нашему молодому, но весьма перспективному дипломату товарищу Громыко.
Кстати, о нем заслуживающие доверия люди мне говорили много хорошего. Так что же товарищ Громыко должен передать президенту Иненю? Наверное, то, что мы готовы забыть о его необдуманном поступке в случае пропуска через Проливы наших кораблей. В противном случае мы будем считать Турцию враждебным нам государством со всеми вытекающими из этого последствиями. Товарищ Громыко, вы пойдете к Стамбулу на крейсере «Молотов». Очень символично. Можно сказать, что Вячеслав Михайлович в своем стальном воплощении тоже будет рядом с вами.
Корабли, которые должны выйти в Средиземное море, будут сопровождать вас в качестве почетного эскорта. Всю дополнительную информацию для переговоров, находящуюся в настоящий момент под грифом ОВ, вы получите в запечатанном пакете уже на борту самолета.